Утро Фурины

      

Утро Полины — Наутилус Помпилиус

      Нёвиллет знает, почему Фурина задерживается каждое утро почти на час. Нёвиллет знает, что Фурина каждую ночь не может нормально заснуть. Нёвиллет знает, что она просыпается и плачет от каждого нового дня. Нёвиллет знает, что она не любит отвечать на вопросы, касающихся пророчества, и постоянно уходит от ответа. Нёвиллет знает, что она скрывает что-то несомненно важное. Нёвиллет знает, что Фурина не просто непонятный народом Архонт, а нечто большее. Нёвиллет всё это знает, но ничего не делает. Нёвиллет и не может ничего сделать. Нёвиллет просто не понимает. Нёвиллет любит долго анализировать ситуацию, но прошло уже слишком много времени.       Именно поэтому он стоит сейчас напротив той самой двери, долго думая и мешкаясь. Зайти ему или нет? Этот вопрос мучал его не только сейчас, этот вопрос мучал его с самого начала, когда он, совершенно случайно проходя мимо покоев Гидро Архонта, услышал одинокий плач. Нёвиллет тогда ещё только учился понимать человеческий мир, но была ли Фурина человеком? Сам он редко выражал подобного вида эмоции (как и все в принципе), но понимал, что если бы оказался в таком состоянии, то навряд ли захотел кого-либо видеть. Может быть она ощущала то же самое.       Всё стало сложнее, когда юдекс, всё также случайно проходивший, слышал это чуть ли не каждый день. Тогда и появился этот вопрос, который съедал мысли всё сильнее с каждым новым рассветом. Могут ли люди каждый день пребывать в таком состоянии утром, а потом выходить на «подиум» как ни в чём не бывало? Но Фурина не была человеком. И поэтому ответ он решил отложить на потом. Но сколько бы судья не старался об этом думать, это утро должно было скоро наступить.       И копаясь в мыслях, чтобы ответить на свой первый вопрос, Нёвиллет снова слышал плач. И этот плач пробуждал в нём чувство грусти и переживания. Тогда он подумал, что слишком долго медлил с ответом и открыть дверь нужно было с самого начала.       — Леди Фурина, прошу прощения за раннее беспокойство, но… С вами всё в порядке? — постучав в дверь, спросил судья, хотя был полностью уверен в том, что персона за дверью была точно не в порядке. Вместо мгновенного ответа он услышал всхлип и шуршание салфеток. Она явно не хотела разговаривать с кем-то, а уж тем более с ним в таком состоянии. Но сегодня юдекс был более настойчив, чем обычно. — Леди Фурина?       — И вас с добрым утром, месье, — она не открыла дверь и зевнула, сделав вид, что только что проснулась, полагая, что никто ничего не услышал, но хриплый голос выдавал еë с самого начала. — Со мной всё хорошо, к чему такое беспокойство?       — Ты опаздываешь уже на тридцать минут от запланированного нами времени. У нас на сегодня назначено заседание в суде. Как бы не опоздать с приготовлениями, — капелька формальности не помешает этому разговору, и пусть он знает, что из-за приготовлений они в любом случае не опоздают.       — С самого утра, а уже про работу говоришь. Ну прошло всего-то тридцать минут, я же не специально! — собеседница за дверью открыла окно и вдохнула свежий воздух. Нёвиллет подумал, что она так собирается с мыслями на весь предстоящий день.       — Леди Фурина, это уже не первое утро, когда вы опаздываете. Всё точно в порядке? — он прекрасно знал причину, в которую не хотелось верить. И если он не сделает что-либо сейчас, то дальше ничего не измениться.       — Ты чего с самого утра так распереживался? Сказала же, всё нормально! Сейчас быстро приведу себя в порядок и выйду, мы никуда не опоздаем. — И вправду, послышался звук, будто кто-то начал собираться, но судья не догадывался, что Фурина оделась ещё тридцать минут назад.       — Леди Фурина, я переживаю не за время, а за ваше состояние. Позвольте прояснить ситуацию… Я направлялся в вашу спальню, но услышал из неё звуки, напоминающие плач. Я сразу понял, что это были вы. Позвольте узнать, что вызвало у вас такой печальный отклик? — Верховный Судья и вправду не знал, от чего может быть такое состояние достаточно долгое время. Странно было только то, что она вела себя так, будто ничего не происходило. Правда об её «тайне» если можно было так выразиться знал один только Нёвиллет. Знал он ещë то, что она никогда не расскажет, что действительно тревожит её сердце. Это оставляло осадок где-то в груди, и он не понимал почему.       — Плач? Из моей спальни? Не смеши меня, как я — Гидро Архонт Фокалорс — могу плакать? Разве, что только от счастья! — наигранная театральность в голосе уж слишком была знакома юдексу. Может быть он не понимал людей, не понимал Фурину, но научился понимать тот момент, что эта театральность позволяет скрыть её душевные переживания. И люди постоянно ведутся на это. Но Нёвиллет не человек. Он не поведётся.       — Леди Фурина, мой слух меня ещё не подводил, это точно были вы. Вас что-то беспокоит? — с другой стороны послышался вздох. Будто бы персона за дверью винила за такое начало дня Верховного Судью Фонтейна, но если бы не она, то стоял бы он сейчас за дверью, интересуясь её состоянием?       — Ну предположим это была я, но разве я могу не плакать от вчерашнего представления в театре? Это меня потрясло до глубины души, что я даже утром не могу забыть про такое! — интересно, как долго она выстраивала стены между собой и другими людьми, чтобы на вопрос о её состоянии, казалось, от самого близкого к ней, начать отшучиваться и отходить от темы? Можно ли вообще считать их близкими друг к другу, если она даже про свои переживания не может рассказать? Думать об этом сейчас совершенно не хотелось, ровно как и отвечать правдой юдексу.       — Фурина, прошу заметить, что это продолжается не первое утро. Причина твоих опозданий кроется не в том, что ты подолгу остаёшься в постели, — Нёвиллет не стал обращать внимания на рассказ про театр, он хотел найти ответы на все его вопросы. Но что делать, если она сама и есть один сплошной вопрос.       — Если я скажу тебе, что это проявление моей силы Гидро, ты поверишь? — по голосу было слышно, что она больше не пытается играть перед ним. Бесполезно. Он много чего не понимал в ней, но эту деталь выучил наизусть. Вопрос остался без ответа, Фурина и не ждала его. Она подумала, что судья слишком долго стоит за дверью, поэтому следовало бы впустить его внутрь, всё-таки это немного не этично общаться через дверь.       — У тебя всё так же светло, как и всегда, — то ли пытаясь отвести тему, то ли просто подметить факт, сказал Нёвиллет, когда вошёл в покои его Гидро Архонта. Не сказать, что он бывал в них крайне редко, но если и бывал, то обязательно запоминал всё в деталях.       Между ними повисло молчание. Нёвиллет про себя думал, как лучше подвести её к теме, возможно, не слишком радостной для неё. Фурина же села на мягкую постель, пытаясь не смотреть юдексу в глаза. Он же подметил, что она выглядела так, будто собиралась не за пять минут, а за полчаса. Тогда судья наконец-то понял, что она плачет после того, как оденется. Не понимал только из-за чего. Он ещё не знал, что ей не нравится играть того, кем она не является.       Фурина сидела и думала. И ей стало невыносимо больно от той мысли, что она не может рассказать ему о пророчестве, о том, что она совсем не божество для него, о том, что ей очень одиноко находится здесь, в своей же комнате. Ей стало не очень приятно от мысли, что она обманывает его, пытается заставить поверить в её же спектакль. А он, как дурак, не ведётся. И что за напасть такая-то? Фурина думает, что, узнав всю правду, он не захочет её видеть вовсе, перестанет ей доверять и просто бросит. Тогда она рассыплется на мелкие кусочки, ведь последнее, что она хотела, так это потерять Нёвиллета.       Нёвиллет же считает, что какая правда не была, то скрывать её имело смысл. И пусть он не понимает Гидро Архонта, вернее, он не понимает саму Фурину, последнее, что он бы сделал, так это бросил её одну. И пусть он не знает всех её тайн, пусть она играет перед ним свою роль. Он знает, что это всё когда-нибудь закончится.       Фурина не выдержала своих мыслей в голове, и слёзы начали катиться по щекам сами собой, прямо перед ним. Та, что пару минут назад уверяла, что это не она льёт слезы каждое утро, рассматривая своё отражение в зеркале, сидела и плакала. Нёвиллет подошёл и присел напротив неë на одно колено. Он взял её за руки и та, уставшими от всего глазами, посмотрела прямо на него. Тогда он увидел в них бескрайнее море всего того, чем она не могла с ним поделиться. Он увидел в них те чувства и переживания, которые отражались какой-то странной болью в районе его груди. За окном становилось пасмурно.       — Прости меня, Нёвиллет, — сказала она дрожащим от слёз голосом. А он прекрасно знал, что просить прощения перед ним не нужно, — Я не могу тебе рассказать.       — Я понимаю, — честно, она рассказала бы ему всё, начиная от первого вздоха. Но нельзя. Тогда пророчество точно сбудется и план Отражения пойдёт насмарку. День, когда она расскажет ему всё, точно настанет. Не сегодня, не сейчас, когда-нибудь в будущем точно. А сейчас придётся терпеть. Терпеть столько, сколько возможно и даже больше. Фурина готова пойти на это, она готова страдать, если это значит спасти весь народ. Жизнь одного человека не сравниться с сотнями других. Но если этот человек — Фурина, то кто-то будет бороться за эту жизнь до конца.       — Всё когда-нибудь закончится и твои слёзы по утрам — не исключение.       Шепчет он ей в знак того, что понимает, и это утро запоминается ей больше, чем во все другие дни, где она вставала в нужное время, выбирала свой лучший наряд, а потом, от понимания одиночества, закатывалась слезами, стоя у зеркала. Утро Фурины каждый день было одинаковым. Ей казалось, что оно длится сотни, а может и тысячи лет. Но это утро она сохранит в своей памяти надолго. И этим утром она поймёт, что не зря появилась на свет.