Семейство Ким-Пак.

Напряжённое тиканье настенных часов создавало жуткую атмосферу. Пытавшийся тихо проскочить внутрь Хонджун едва касался пола, делая каждый шаг. Он уже смог почти бесшумно открыть входную дверь и добраться до двери в спальню. Сон его мужа, Сонхва, был донельзя чутким, и он был на лезвии ножа. Всего один неверный ход — миссия провалена. Медленно опуская ручку, Ким едва раскрывает дверь и проскальзывает в щель, также медленно закрыв за собой. Он аккуратно скидывает худи и неспеша приземляется на кровать. Вокруг по-прежнему слышно лишь тиканье настенных часов. «Миссия выполнена», — думает он. Ложится боком на свою сторону постели и протягивает руку, чтобы обнять спящего Хва. Но вот незадача — рядом никого не было. Стоит приподняться в попытках разглядеть комнату, напротив загорается торшер. Свет больно удаляет по глазам, уже привыкшим к темноте, поэтому Хонджун не сразу замечает сидящего в кресле у кофейного столика мужа. Тот сидел, скрестив руки на груди и сложив ногу на ногу. Одет он был в лёгкий шелковый домашний халат, а на лице была тканевая маска, из-за которой Хонджуна едва не хватает сердечный приступ. — С-Сонхва? Ты почему не спишь ещё? — испуганно бормочет Джун. — Дорогой, где ты был? — Бегал… — Бегал? — Ну да, решил после работы немного размяться… — Хватит врать мне! — Сонхва подаётся вперёд, — Снова сидел в своей студии до поздней ночи. Ты вообще видел время? Два часа ночи! Какая пробежка? — Эй, Сонхва, тише… Мелочь разбудишь. Тот в начале широко распахивает глаза, удивившись тому как легко его заткнули, а затем отворачивается и прикусывает нижнюю губу, демонстрируя явную обиду. Он начинает подёргивать ногой, и видя это Хонджун прекрасно осознаёт, что ляпнул лишнего. Ким поднимается и садится на корточки, робко касаясь коленей чужих, но не и успевает даже открыть рот, как его руку откидывают, а сам Сонхва поднимается, решительно двигаясь к выходу. — Сонхва, ты куда?! — хватает его за руку крепко, пытаясь противостоять попыткам вырваться. — Да какая тебе разница? Разве тебе не всё равно? — резко повернувшись, говорит старший. — Что ты говоришь такое? Конечно, мне не всё равно. Что ты устроил? Да, я задержался на работе. Но я же для вас стараюсь! Думаешь, мне эти деньги нужны? Я работаю, чтобы у наших детей было лучшее образование, чтобы они ни в чем не нуждались, и чтобы радовать тебя. Это видимо тебе всё равно на всё то, что я делаю. — Мне? — он задирает подбородок и выуживает своё запястье из хватки, — Ким Хонджун, ты приходишь в наш дом только, чтобы переночевать. Когда ты в последний раз хотя бы завтракал с нами вместе? Я уже молчу про ужин. Когда ты в последний раз провожал детей в школу? Когда в последний раз разговаривал с Юнхо? А ты знал, что Чонхо стал лучшим учеником в классе по успеваемости? Ты… — Хва отворачивается, прикрывая лицо тыльной сторой ладони, — Ты стал звать меня по имени, хотя раньше сам говорил, что это звучит грубо, когда вы любите друг друга. Ким Хонджун, может ты и думаешь, что делаешь всё правильно, но твои дети уже забыли, какого это проводить время с тобой. А я… Чувствую себя ненужным. — Милый… — Ким подаётся вперёд и пытается ухватиться за талию Сонхва, но тот уклоняется и открывает дверь. — Я видеть тебя не хочу. Переночую сегодня в другой комнате, — он выходит и негромко хлопает дверью. Снова тиканье часов. Раз. Два. Три. Хонджун не может сдвинуться с места. У него перед глазами ладони, застывшие в попытке обнять любимого, но тот ускользнул прямо из-под носа словно ночное видение. В груди что-то мерзко болело. Неужели он всё делал неправильно? Но ведь он всегда старался поступать как лучше, по совести. Ему казалось, что всё, что он делает это ради семьи. Наверное, поэтому не замечал, каким печальным стал Сонхва в последнее время, почти безжизненным, стоило ему скрыться от чужих глаз. Не замечал и то, как Сан злобно косится на него каждое утро, пока Джун бегло желает всем доброго утра и вылетает из дома. А Чонхо вовсе не говорит с ним. Последний раз это было с месяц назад, когда самый младший в их семействе настойчиво повторял о том, что хочет серьёзно с ним поговорить, но отец был слишком занят, уткнувшись в ноутбук. Всё буквально кричало о том, что он ошибается, но Хонджун так боялся разочароваться в своих действиях, что не обращал внимание на эти сигналы. Он опускается на край кровати, зарываясь пальцами в волосы. «Я всё испортил», — единственная мысль, которая крутится в голове. Но всё-таки мелькает и луч света в этой тьме. Хоть он и всё испортил, никогда не поздно всё исправить. Нужно хотя бы попробовать. Схватив телефон, Ким что-то быстро печатает, а затем поднимается и буквально вылетает из комнаты, заворачивая в комнату их старшего сына, который давно уже съехал. Сделав глубокий вдох, он осторожно открывает дверь и заходит. На этот раз ему сразу удается увидеть лежащего под одеялом Хва. Он проходил внутрь и садится рядом с ним на постель и только тянет руку к нему, как его снова прерывают. — Зачем ты пришёл? Кажется, я ясно дал понять, что хочу побыть один. Ладонь падает неподалёку от мужчины, сжимая в комок одеяло. Хонджун всё-таки не выдерживает и утыкается лбом в его плечо, тихо вздыхая. — Я не могу спать без тебя. Он чувствует, как тот вздрагивает от его слов и шумно сглатывает. — Мне-то что с того… — уже не так грубо отвечает. — Милый, я ведь тоже соскучился. Я думал, что делаю как лучше, работал так много, и всё это время сон с тобой единственное, что мне оставалось. Целыми днями я только и ждал, когда смогу прийти домой и лечь в тёплую постель, обняв тебя. Я помню тот день, когда ты впервые не обнял меня в ответ. Мне казалось, что это потому, что ты устал, но только сейчас понял, в чём была причина. Я мудак… Самый настоящий мудак, — приподнимает голову и оставляет лёгкий поцелуй ближе к шее, — Ты сможешь простить меня? Сонхва будто сжался весь изнутри. Даже дыхания его было почти неслышно. Он замер и не давал никакого ответа. — Почему ты молчишь? Пожалуйста, скажи что-нибудь… Если ты не готов простить, то можешь послать, и я уйду. Но только не молчи. — Дурак… — А? Пак поворачивается и обнимает Хонджуна за шею, позволив ему лечь рядом. — Дурак, говорю. Конечно, я прощу тебя. Ты не настолько ужасен, чтобы я не сделал этого. Я знаю тебя столько лет, и я знаю, что ты не сделаешь мне больно нарочно. Хонджун-и, я просто хочу, чтобы ты понял. Всех денег не заработаешь. Нам и не нужно столько. Разве ты не помнишь, откуда мы начинали? Поверь, никто из нас не стремится к роскоши. Нам нужен ты, — тихо усмехается, — Знаешь, какое наше свидание мне запомнилось больше всего? — Какое? — немного настороженно спрашивает Ким. — Это было, когда ты учился на первом курсе. Я только вернулся домой после пар, был уставшим и расстроенным из-за того, что меня отчитали по сложному предмету. Ты появился на своём стареньком байке, который шумел на всю улицу. Я сразу понял, что это ты. — Ах, сразу? Тогда к чему была эта сцена? Ты минут десять не мог вспомнить, кто я такой. — Ну, нужно же было тебя немного помучить. Мы были мало знакомы, и я не доверял тебе до конца. И вот, потом я всё-таки вышел к тебе. Ты всучил мне какой-то вялый цветок, и я чувствовал себя ужасно неловко, ведь я парень. А кто дарит парням цветы? Но мне было до жути приятно. Даже усталость будто рукой сняло. Ты сказал, что хочешь показать мне кое-что, но для этого я должен сесть на твой байк. Я безумно боялся, ведь этот драндулет не выглядел надёжно. Но ты так умолял меня, что я не сдержался. — Всю дорогу ты так крепко держатся, что я думал, выплюну свои лёгкие по пути. — Не выплюнул же. Так вот, ехали мы долго. И в конце концов ты привез меня к какой-то тихой набережной. Обычно в таких местах даже ночью немало людей, а здесь ни души. Мы сели на берегу и сидели молча с полчаса. Ты так робко взял меня за руку. Я до сих пор считаю это очень забавным. — Забавным?! — И милым, конечно же. У тебя на лбу было написано, как сильно ты переживаешь. — И в качестве утешения ты решил подарить мне поцелуй. Сонхва довольно улыбается и кладет руку на затылок Хонджуна, притянув к себе. Накрывает чужие губы своими, уверенно и даже настойчиво, а тот хватается за его талию и приоткрывает рот, чтобы углубить поцелуй. Надавливает на копчик, чтобы прижать Хва ещё ближе к себе, и неторопливо ведёт поцелуй, смакуя его словно любимую сладость. Он смазывает поцелуй, проводя языком по щеке и легко чмокает. — Теперь ты уже не такой робкий. — А ты не пытаешься казаться грубым и сильным. — Я люблю тебя. — И я тебя. Прости, любимый, я правда вёл себя слишком эгоистично. — Посмотрим. Я прощу тебя, когда ты исправишься. — Справедливо, — ладонь скользит от талии к бедру, и пальцы ловко отодвигают ткань, касаясь тёплой кожи, — Но это будет сложно. Могу я попросить у дорогого муженька немного мотивации? — С чего бы это? Разве ты заслужил? — в противовес своим словам Хва раздвигает бёдра, дав возможность чужой ладони переместиться на внутреннюю часть. — Милый, я завтра же куплю тебе самый огромный букет лилий, который только есть в городе. — Мимо, — он с характерным звуком резко сдвигает бёдра обратно, не дав руке двинуться выше, и отворачивается, — Спокойной ночи. — Э? Эй, Сонхва, ты чего? — Снова мимо. — Кхм… — с тяжестью его рука протискивается дальше, благодаря чему удается обхватить ляжку и крепко сжать, — Я не могу раскрывать всех своих карт, солнце, но я обещаю, что тебя ждёт сюрприз в ближайшее время. Позволишь оставить это моей тайной? Закусив губу, Сонхва некоторое время сомневается, но затем всё же выдаёт: — Ладно. На лице Джуна расцветает ехидная ухмылка, и он придвигается к чужой шее, опаляя своим дыханием, а затем начинает оставлять практически невесомые поцелуи на его шее, отчего старший мелко дрожит, сжимая бёдрами его руку ещё сильнее. — Я не сказал, что согласен. Я говорил только о том, чтобы сохранить твою тайну, — он пытался держать оборону, но и сам чувствовал, что ещё чуть-чуть и придётся сдаться. — Солнце, прошу… Я так скучал по тебе. Мне так не хватало тебя. Не хватало близости с тобой. Неужели я так сильно задел тебя? — умоляюще говорил Джун. — А что если да? — Тогда позволь мне показать, что я люблю тебя так же сильно как и до этого? Ты нужен мне, Хва. Тот молчит, но наконец расслабляется. Он не скажет прямо, что сдался, но откинутая в сторону голова, открывшая бо́льшую часть шеи говорила за него. Хонджун уже смелее припадает к ней, касаясь кончиком языка, и ведёт рукой к паху. Берёт его за руку и поднимает, понимая, что продолжать в комнате, пусть и приёмного, но всё ещё сына, ведёт его в их спальню и тут же вновь валит на кровать, залезая вместе с ним под одеяло. Не отрывается от шеи, что явно возбуждало партнёра, который раскрыл пухлые губы в глухом стоне и томно дышал. Пока одна ладонь ласкала того снизу, вторая, пользуясь случаем, развязывает тонкий пояс халата. Носом ведёт к ключицам, вдыхая аромат родной до боли кожи, и хочет задохнуться от этого запаха. Сонхва всегда трепетно относился к своей гигиене, что было видно по его плотно забитой полке в ванной. Очевидно совсем недавно он вышел из душа, потому оставался шлейф его геля, который отдавал нотками корицы и ванили. Желание съесть человека уже давно не казалось Хонджуну странным, ведь как можно не думать о таком рядом со столь сладким и мягким даже на вид Сонхва? Порой он даже не пытался скрыть этого, как и сейчас, оставляя укусы его груди. Несмотря на то, что, пожалуй, главной и особо нежной эрогенной зоной Хва была шея, практически всё его тело было чувствительным. Ох, Ким прекрасно помнил, как тот пытался скрыть в их первые разы, но постепенно его маска спадала, пока и вовсе не разбилась вдребезги на их вторую годовщину, когда они оба прилично выпили вина и остались полностью одни в новой съемной квартире. Пожалуй, он отдаст все свои деньги, если ему выдастся возможность вновь услышать настолько громкие звуки, исходящие из уст этого человека. Разрываясь на части от этих мыслей, Хонджун с ещё бо́льшим энтузиазмом приник к телу любимого, и даже не замечал, как сбилось его дыхание, пока сам Сонхва наконец-то привык к происходящему и уже запустил руки под футболку мужа сзади, очерчивая его лопатки. В конце концов, тот позволяет ему снять её, и у старшего даже перехватывает дыхание. Они уже так давно не проводили время вместе, а уж тем более так. Хоть и страсть между ними уже давно не была такой яркой и сильной, как раньше, но сейчас им обоим даже больше нравилось то, насколько легко и нежно это ощущалось. Друг для друга они уже не были теми, от кого срывает крышу в желании изучить тело от и до, и каждый раз будто первый. Они уже давно знали всё о каждой части друг друга, были друг для друга чем-то настолько привычным и знакомым, что знали каждый шаг наперёд, и от того были уверены в происходящем и спокойны. Каждая отметина на коже была давно выучена, что даже с закрытыми глазами они смогут рассказать и показать все. Их прелюдия длится невозможно долго, но именно это их любимая часть. Сотни, тысячи поцелуев окутывают теплом, а каждое прикосновение приносит удовольствие. На Сонхва, что уже был полностью обнажен, не было ни единого места, которого не касались родные губы. А Хонджун, словно в бреду, не устаёт повторять о том, как скучал и как любит. Их тела уже были разгорячёнными, и кровь бурлила в венах и артериях, собравшись в районе таза. Пальцы Джуна уже щедро смазанные гелем мягко входят внутрь. В начале он не спеша двигает двумя, будто ножницами, нащупывает быстро простату и начинает её массировать. — Дорогой, ты слишком торопишься, — часто дыша, говорит старший и прикусывает указательный палец на сгибе. Скинув с себя штаны-спортивки и стянув боксеры, тот прижимается голой грудью к нему, продолжает растягивать мышцы вокруг пальцев, пока не получает слабый кивок — так Хва делал всегда, когда чувствовал, что достаточно подготовлен. Рукой Ким помогает себе приставить ко входу головку и аккуратно входит, взяв обе руки того в замок. Он же обхватывает ногами его бёдра, уже по привычке и не задумываясь, а Джун подтягивает его к себе, приподняв чужую поясницу, кладет под неё подушку и тогда начинает тягуче-медленно двигаться ровно под тем углом, при котором Сонхва получал больше всего удовольствия. Его кожа уже покрылась тонким слоем липковатого пота, но удивительно всё ещё приятно пахла, зато к щекам невероятно очаровательно прилипли мелкие волосы, делая выражение его лица ещё более томным. Он никогда не смотрел на партнёра во время процесса, глаза его были закрыты, лишь иногда едва приоткрываясь и дрожа ресницами. Это ли не настоящее искусство? Как минимум в глазах Хонджуна — оно самое. Чувствуя, как возбуждение близко к пику, он ускоряется, и несчастное одеяло окончательно сползает с оголенной спины, что поблёскивала на свету, что подавал так и не выключенный торшер. Именно в этот момент Сонхва раскрывал свой взгляд. Одновременно чистый и пошлый, словно лик святого мученика. Правда, ощущения, из-за которых закатывал зрачки наверх, были далеки от мук. Удивительно они заканчивают почти одновременно, и ещё какое-то время Хонджун держится сверху, пока не падает на спину рядом с любимым. — Теперь нам нужно в душ. — Ага… Только полежим ещё немного…