Бумажный замок

Хогвартс пуст и безмолвен, и звук шагов разрезает тишину словно ножом, а под ладонью — всё те же каменные стены. Они даже не холодные, как настоящий камень, они никакие. Всего одно пожелание — и коридоры заполнятся толпой подростков, гулом, смехом, разговорами. Но зачем, если это фантом, просто воспоминания Тома? Он и сам-то, по правде, не лучше — тоже воспоминание, только протяженностью в шестнадцать лет, застывшее и заточенное на бумажных страницах под кожаной черной обложкой. Здесь нет времени, нет жизни, невозможно спать, невозможно есть, невозможно даже прочитать книгу в библиотеке, ныне пустой и открытой настежь: заходи в запретную секцию и выбирай что хочешь. Но воспоминание не может познать что-то новое, чего нет в глубинах памяти. Зато, к сожалению, у него есть душа, или хотя бы часть её, и он может мыслить и размышлять. Собственно, это всё, на что был способен Том до недавнего времени. Пыльный, сухой аромат старой бумаги однажды меняется, и Том отчетливо чувствует на языке привкус железа и чего-то знакомого, но давно забытого. Жизни? Том не знает, как этот своеобразный тип по имени Барти проникает в дневник, потому что кровь, которую налили на страницу, абсолютно точно не принадлежит ему. Сила, что сейчас идёт ровным потоком в Тома, уничтожает кого-то другого, или даже других, но точно не этого улыбчивого мужчину, который, оказывается, знает про Тома Марволо Реддла всё, или почти всё. — Вы правы, мой Лорд, — выговаривает Барти уважительным тоном, и Том запинается, обрывает свою напыщенную речь про то, что Лорд Волдеморт действовал чрезвычайно медленно и осторожно, потому допустил столь много промахов и проиграл в войне, а все эти ошибки нужно учесть и не повторять. В глубине кусочка души Том не верит своим же словам, потому что сложись всё иначе — он бы так и оставался всего лишь ценным артефактом, припрятанным где-то в тайнике. Действительно ли желает Том теперь подчинить себе весь волшебный мир, или он желает хотя бы снова вдохнуть воздух? Настоящий воздух? В голосе Барти почтение, как и всегда в их разговорах, но в глазах всякий раз крепнет и растет нечто такое, что теперь Том вдруг пугается — не бросил ли кто-то в этот момент дневник в камин, иначе отчего становится вдруг жарко и горячо, словно пламенем плеснули? Том сам более не говорит ни про проигранную войну, ни про себя, того, кто всё-таки стал величайшим волшебником, чье имя опасаются произносить вслух, кого ненавидят и боятся до сих пор, спустя почти двенадцать лет после исчезновения. Время по-прежнему ощущается как нечто застывшее и бесконечное, но Барти утверждает, что приходит каждый день. Иногда Тому кажется, что он и не уходит никуда, а иногда — что того нет десятилетиями. Барти рассказывает про то, что творится в мире, и о том, что происходило раньше. Он рассказывает о тех, кто сидит в Азкабане и тех, кто смог остаться на свободе. Он обещает, что слуги вновь придут под знамена своего Лорда, как только узнают, что тот вернулся. В глазах Барти по-прежнему есть что-то такое, отчего Тому становится не по себе — точно ли не сгорят сухие страницы? — Я не буду совершать нападение на Азкабан, — как-то признается Том, внутренне содрогаясь. Еще немного — и он снова будет человеком, а не каким-то куском души, заключенным в дневнике. Что ему до волшебников, которые клялись в верности не ему лично? Том даже не старается придумать для Барти какое-то объяснение, вроде того, что всему своё время, или то, что самые преданные непременно получат награду за своё ожидание. — Как скажете, мой Лорд, — утаивая улыбку, произносит Крауч и берет его за руку, — я подчинюсь каждому Вашему решению. Том забывает дышать, потому что руку Повелителя не целуют в ладонь, и уж точно не мажут губами по запястью. Глаза Крауча полны смеха и того самого, жаркого и обволакивающего. Том уже догадался, но даже в мыслях произнести это не может — страшно, лишь непонятно от чего — что ошибся, что неправда, или что на самом деле вот это вот всё действительно для него, Тома? Он ведь даже не великий и ужасный Лорд Волдеморт, он просто крестраж в старом дневнике. Про Пожирателей они больше не говорят. По желанию Тома на Астрономической Башне теперь никогда нет сильного ветра, а звезды, пусть и неподвижны, но горят так же ярко и завораживающе, как настоящие. Оказывается, есть очень много совершенно разных тем, о которых можно говорить вдвоем, сидя на парапете башни, вглядываясь в звезды и друг в друга. Когда Том открывает глаза и делает первый вдох, то закашливается, наконец выныривая из плена дневника. Он ощущает и слышит всё и сразу — аромат дождя и цветов из приоткрытого окна, шум сверчков и взбудораженное дыхание, колкий шерстяной плед под обнаженной кожей, ослепительный золотой огонь свечей на прикроватном столике. Рядом Барти, не такой элегантный, каким он появлялся в дневнике — растрепанный, с двухдневной щетиной и в помятой пижаме. Пыльные старые страницы более не приглушают ни цветов, ни красок, и Том замирает, потому что даже возвращение к жизни в это мгновение не столь важно чем то, что он видит в глазах напротив: там целый мир для него одного. Он тянется дрожащей рукой, колется кончиками пальцев о щетину Барти и падает куда-то в темноту, оглушенный — слишком много всего и сразу. Барти обхватывает его, и едва ли Тому становится легче от биения чужого сердца под щекой, теплого тела и незнакомого пока что запаха. Он вдруг понимает, что снова живой, и не выдерживает, до боли в пальцах цепляется за Барти и практически воет, снова задыхаясь, в один момент осознавая и заново переживая все годы заточения в дневнике. Том Реддл — придурок, который страшился смерти, но сам же убил себя множество раз. — Мне нужно кое-что приготовить, прежде чем мы уйдем отсюда, — шепчет Барти. Том теперь абсолютно не хочет не то что оставаться один, он бы выбрал даже не размыкать объятий. — Мы сможем сюда вернуться, но позже, через несколько месяцев, а пока что нужна красивая картинка для авроров. Том держит Барти под руку, опирается на него, крутит головой по сторонам, щурится от ослепительных лучей восходящего солнца и немного нерешительно переставляет ноги, путаясь ступнями в плотной зелени лужайки. За спиной остается дом Краучей, в подвале — абсолютно сумасшедший Бартемиус-старший с кинжалом в руке и самолично вырезанной на предплечье меткой, а на алтаре — мертвые Питер Петтигрю и Берта Джоркинс.                                                                    *** Какой-то незнакомый паренек, лет тринадцати на вид, тощий и с натянутым на самый лоб капюшоном толстовки, таращится большими зелеными глазенками на Тома уже несколько минут, хотя на террасе маггловского кафе куча гостей и подобное внимание к одной конкретной персоне выглядит немного неприличным. Том буквально кожей испытывает на себе пытливый взгляд, делает вид, что занят чтением газеты и медленно цедит кофе, стараясь хотя бы так скрыть своё раздражение. Ему больше не нравятся восхищенные взгляды, которыми окружающие всегда одаривали его внешность — в данный момент это вызывает лишь досаду и привлекает к нему ненужное внимание. Рука уже тянется к палочке в кармане, но за столик своевременно возвращается Барти. Том уже раздумывает, не посетовать ли на недостойное воспитание нынешнего поколения, как паренек поднимается, совершенно наглым образом цепляет с соседнего столика стул и подсаживается к ним третьим, улыбаясь и сияя, будто начищенная монета. — Добрый день, мистер… Давайте, что ли, конспирацию соблюдать? Мистер Т. М. Р., искренне рад, что Вы в добром здравии. Мистер Б. К., как я погляжу, — мальчишка покачивает головой в сторону Тома, — моим посланием Вы распорядились наилучшим образом? Том моргает недоуменно, а Барти криво хмыкает: — Ну надо же, так это сам мистер Г. П. прислал мне этакую интересную посылку? Признаться, подобная мысль один раз закрадывалась мне в голову, но я мигом её отмел из-за маловероятности. — Как видите, да, это был я, — мальчишка опять улыбается, а Том думает, что ситуация чрезмерно странная: неужели вот этот подросток — Гарри Поттер? И он тот самый таинственный незнакомец, сумевший передать Барти крестраж и крыса-анимага? — На самом деле, я не должен был, конечно, подходить к вам, но не удержался. Интересно посмотреть на, так сказать, результат собственных интриг. — О, не волнуйтесь, — Барти, кажется, искренне упивается сюрреализмом происходящего, — всё прошло наилучшим образом, и Ваш совет по поводу применения мелких грызунов сильно мне пригодился. — Да-да, — бойко кивает Поттер головой, — читал в «Пророке». Кто бы мог подумать, что мистер Крауч-старший окажется фанатичным последователем Волдеморта, и учинит в подвале собственного дома какой-то невообразимый ритуал? По крайней мере, в Мунго ему будет лучше, чем в Азкабане. — Действительно, — усмешка Барти искренняя, но Том не обманывается ею ни на мгновение. Поттер, благоразумный парнишка, тоже. — Что ж, я правда рад, как всё хорошо сложилось. Удачи и всё такое, и, если что, давайте цивилизованно спишемся и решим все разногласия. До свидания! — он вскакивает и уже делает шаг прочь, но Том отмирает и задает один-единственный вопрос: — Почему? Поттер оборачивается, и на лице у него ни следа от былого веселья: — Потому что разрушать легче, чем созидать, а прощать тяжелее, чем мстить. Знаете, однажды я вдруг осознал, что ведь герой, который убил злодея и, по мнению самого героя и его друзей, справедливо разрушил жизни всех к нему сопричастных, сам по итогу стал почти таким же. А точно ли тогда это сторона добра? Да и есть ли она вообще, если мы в любом случае всего лишь выбираем между злом побольше и поменьше? Давайте остановимся на том, что я просто пробую решать привычные проблемы непривычными методами. — И во сколько лет ты задумался о добре и зле? — медленно проговаривает Том, всем нутром ощущая в словах мальчишки какой-то подвох и подсказку о… О чём? — Да так, уже и не вспомню, — неопределенно пожимает Поттер плечами, и направляется к выходу из кафе, но у самого порога останавливается, бросает на них ехидный взгляд и посмеивается. — Я буду не против получить приглашение на свадьбу, но не обещаю, что приду. Том в этот момент окончательно решает, что всё же не будет предлагать Барти уехать из страны, потому что с таким Гарри Поттером магическую Британию будут ждать очень интересные времена. Да и ошметок Лорда Волдеморта всё еще где-то носится по миру, а в будущем Том, быть может, захочет всё-таки стать министром, только для этого неплохо было бы, чтобы волшебный мир оставался целым. Лезть никуда ни он, ни Барти не будут, а наблюдать за всем происходящим, без сомнения, гораздо интереснее из первого ряда.