my strange addiction

Рита чувствовала себя куклой; наряженная в платье цвета орхидеи, испещренное орнаментом в виде орхидей и с головы до ног украшенное фетровыми аппликациями в виде орхидей, девушка морщилась каждый раз, когда краем глаза видела себя в зеркале – она пришла рекламировать свой новый фильм или выставку цветов из джунглей Амазонки? Но против студии не попрешь, и Рита только пыхтела, стараясь не чертыхаться, когда аппликации врезались ей в кожу под самыми неприятными углами. Вечер был… вечер был. Какой фильм, такая и пресс-конференция: типичная. В этом боевике Рита сыграла умопомрачительно красивую девушку-ассасина, брошенную родителями и положившую всю свою жизнь на то, чтобы их отыскать. Пресса день и ночь твердила, что это был дешевый плагиат «Коломбианы», и маркетинговая кампания вдавила педаль в пол – именно ей Рита была обязана темным наносным загаром (кажется, сейчас это называлось «блэкфишинг»), кудрями по плечи и, разумеется, отсылкой к орхидеям. Как там было? Не можешь победить – возглавь? Тут уж скорее «Не можешь победить – позорься до конца». Когда Рита подумала, что с нее хватит, и решила пойти потолкаться у туалетов (в актерской среде всегда можно было найти хоть кого-нибудь, у кого на руках была хоть какая-нибудь субстанция; нет, Рита, конечно, не планировала в двадцать один год подсаживаться на спиды по вене, однако от таблеточки «экстази», особенно когда ты шестой час щеголяешь по клубу в клоунском наряде, отказываться было глупо), как в ее поле зрения возник огромный силуэт. Думая, что это один из охранников, положенных ей от студии (она никогда не запоминала ни лиц, ни имен), Рита буркнула «Подержи» и попыталась всучить ему бокал, однако ее руку отстранили, вокруг запястья сомкнулись сильные пальцы, и прежде чем Рита успела испугаться, знакомый, до смешного высокий для мужчины такой комплекции голос со смехом окликнул ее: – Ты уже умудрилась зазвездиться? Рита подняла голову. Она не узнавала этого мужчину, но его лицо она будто бы видела раньше. Кто это мог быть? Один из продюсеров, на которых никогда не обращаешь внимание, пока они не приносят деньги в кожаном чемоданчике? Нет, часы относительно дешевые (у Риты был натренированный взгляд), значит, не продюсер – те обычно носят на запястьях целый швейцарский магазин. Актер первого плана? Второго? Третье дерево в четвертом ряду? Директор по кастингу? Ассистент директора по кастингу? Ответственный за породистую корги жены ассистента директора по кастингу? – Что, неужели вот настолько раскабанел? – грустно спросил мужчина. Рита посмотрела ему в глаза, прищурилась, наклонила голову, мысленно сбрила бакенбарды и стерла второй подбородок… – Рамирес! – Рита бы кинулась ему в объятия, если бы не полный бокал. – Альваро Рамирес, да, я правильно вспомнила? Альваро расплылся в доброй, слегка меланхоличной улыбке. – Ты такая красавица стала. – Он поднял руку, чтобы потрепать ее по волосам, но затем увидел закрепленные лаком кудри и опустил руку. – Если бы твое имя не было написано на каждом постере, я бы тебя не узнал. – Ты тоже… – Рита обвела его взглядом. Ни намека на прежнюю мускулистую фигуру не было в этом оплывшем, тучном теле; в Альваро сегодняшнего могли бы поместиться два, а то и два с половиной Альваро десятилетней давности. – Тоже… – Скажем так, мы оба изменились, – сказал Альваро, дипломатически улыбнувшись. Рита покраснела. – Я давно тебя не видела. – Ну да, наверное, такую, как ты, на наши скромные фестивали медом не заманишь. – Он засунул руки в карманы; раскованный, компанейский, таким он становился сразу, как только режиссер командовал «Снято!» и можно было сбросить личину военного-самодура. Рита не видела ни одного комедийного фильма с его участием (Рамирес был характерным актером, и решение того режиссера взять комика на роль сурового антагониста обсуждалось и осуждалось до самого начала проката, когда и выяснилось, что из Альваро получился до дрожи и холодка под ложечкой прекрасный в своей мерзости злодей), потому что не хотела портить впечатление от совместной работы – хотелось бы верить, что Альваро тоже чурался ее тупых боевичков как огня, – но ей казалось, что в них мужчина должен быть именно таким, каким показывал себя на съемочной площадке: наблюдательным, умеренно заботливым, центром спокойствия посреди хаотичного урагана жизни киношника. Рита смутилась, отставила бокал на ближайший столик и выпалила, лишь бы что-то сказать: – Это платье выглядит очень по-идиотски? Альваро сделал вид, что придирчиво рассматривает ее. – По-моему, очень мило, но я не эксперт. Вот что по-настоящему мило – твой маникюр. Можно я посмотрю? Сердце Риты пропустило удар. Он заметил? В полутемном клубе? Она почувствовала, что краснеет еще сильнее. Таких тонких комплиментов ей не говорили давно. – Конечно. – Она протянула ему руку. Он взял ее ладонь в свою, провел по относительно коротким ногтям большим пальцем. Крохотные соты-шестиугольнички то переливались, то захлебывались в темноте. – Не хватает пчелки, – сказал он с усмешкой. – Вот она, – тихо, смущенно прошептала Рита, подавая ему вторую руку. Сколько ему сейчас? Она быстро посчитала. Пятьдесят один год. Говорят, что полные люди обычно выглядят старше своих лет, но он не выглядел старше – просто по-другому. Она бы не узнала его, если бы прошла рядом по улице. Да и она изменилась – он сам сказал. Так почему ей кажется, что она ждала этой встречи? Он поцеловал ее левую руку – ту самую, на ногтях которой пряталась пчелка в цветке. – Ты им очень нужна? – спросил Альваро; его глаза потемнели, и Рита внезапно подумала, что если бы он прямо сейчас обнял ее, перекинул через плечо и унес в неведомые дали, она бы не стала сопротивляться. – Не думаю… – Что с ее голосом, богатым, красивым, профессионально поставленным голосом? Что за мямля стоит тут в своем клоунском наряде, с детским маникюром, и пытается как-то договориться с мужчиной, который в два раза ее больше – и сразу в двух смыслах? Почувствовав волнение Риты, Альваро сразу же отпускает ее руки. – Я просто хотел предложить подняться ко мне, – он почти оправдывается, – но если ты не хочешь… Она сама хватает его руку – точно как ребенок, господи – и снова шепчет: – Нет, я хочу. Я скучала. Дура. Дубина стоеросовая. – Ты пьяна? – опасливо спросил он, не отпуская ее пальцы. – Может, лучше отвести тебя в твой номер? Рита только хлопает ресницами. Надо же, он не может поверить в то, что она может его хотеть; наверное, это должно быть смешно, но Рита чувствует только жалость. В выборе режиссера действительно чувствовалась рука Мастера: именно это и объединяло Альваро с его героем – какой-то внутренний надлом, спрятанная неуверенность в себе, которую не угадаешь при первой встрече, но потом она начнет сочиться, словно густой осенний туман, и вскорости скроет с глаз весь прежний облик Альваро. Надо же, она действительно пьяна. – Нет, – отвечает Рита, споря с очевидным. – Пока нет. Альваро все еще напряжен, – он беспокоится за нее. – Точно? – И все равно не отнимает руки. – Я мог бы зайти за тобой в другой день… Рита не хочет в другой день. Она знает, как это случается – сначала другой день, потом следующая неделя, потом семнадцатая пятница следующего года в восемь утра… Это вообще чудо – что они столкнулись вот так, считай, с разбега, посреди ничего, точнее, посреди всего: кастингов, рекламы, договоров, перелетов и прочей мишуры. Рита выпрямилась, опираясь на руку Альваро, и попыталась придать себе как можно менее легкомысленный вид. – Не надо в другой день, – попросила она, прекрасно помня, как действуют на Альваро женские просьбы и просьбы вообще (однако она не была садисткой достаточно, чтобы еще и всплакнуть – от слез, даже наигранных, в душе Альваро происходило вообще что-то страшное). – Давай сейчас. – Ну, давай сейчас, – тянет Альваро; он почти передумал. Риту охватывает паника: действительно, а что им обсуждать? Что у них общего, кроме одной-единственной вещи десять лет назад? Она годится ему в дочери; может, сейчас он это и понял, когда сошла первая радость неожиданной встречи? Она может схитрить, но не сможет. – Пожалуйста. – Она хватает кончиками ногтей рукав его пиджака; в этот пиджак ее можно завернуть и пустить на красную дорожку – выйдет приличное макси-платье. – Я правда скучала. Много думала о тебе, чем ты занимаешься… Она не решается поднять на него глаза, продолжая рисовать узоры на пиджаке; он может сказать ей: «А интернет для кого изобрели?» Он может сказать ей: «В одиннадцать лет ты не каждый день помнила, как меня зовут». Он может сказать ей: «Нет, ты и правда пьяна». Он может сказать десятки острых как бритва слов, которые навсегда отобьют у нее охоту настолько безыскусно клеиться к мужикам постарше. Но он все же комик, по чистой случайности попавший в сотни списков «Лучших злодеев нашего кино», и, конечно, он говорит ей: – Ладно, пойдем наверх. По пути к лифту Рита дернула одного из представителей агентства, объяснила, что лично для нее шоу сегодня заканчивается пораньше (представитель смерил Альваро взглядом, оценил, что в случае конфликта физический перевес окажется на стороне противника, и смирился с финансовыми потерями), и после этого, беззаботная, как пташка, впорхнула в двери лифта – но пока не в объятия Альваро; тот держался на приличном расстоянии. Думая только о том, с каким удовольствием она скинет это колючее платье, Рита щебетала в пустоту, перебирая в потных ладонях дорогущий клатч с шумной цепочкой. – Мне казалось, я уже забыл, как звучит родной язык, – меланхолично заметил Альваро, когда Рита на секунду заткнулась. Девушка покраснела, осознав, что ничего о нем не знает и даже не озаботилась спросить. – Разве ты… живешь за границей? Альваро улыбнулся ей, как ребенку; бесстрастная лифтовая женщина объявила этаж. Они вышли. – Нет, все там же. Но если бы ты действительно хотела узнать, чем я занимаюсь, – он не упрекал ее; легкая, грустная ирония была направлена строго на него самого, – то могла бы вспомнить, что большую часть времени я снимаюсь у французских режиссеров. – Прости. – Она опустила взгляд на типично-красный гостиничный ковер. – Ничего. В конце концов, когда вышел мой самый известный фильм… до «этого», – они оба, как и многие актеры одной роли, не особенно любили говорить о том самом хите, который принес им всемирную славу, пусть всего и на полгода-год, – ты еще не родилась. Наконец они дошли. С механическим щелчком Альваро вытащил карточку из прямоугольного бумажника, толкнул дверь, пропустил Риту вперед. – Знаешь, как узнать, где тебя сильнее всего любят? – продолжал рассуждать он, пока Рита стаскивала каблуки, изо всех сил удерживаясь от полных удовольствия стонов. – Посмотреть, на каком языке «Википедии» твоя фильмография полнее. Работает без сучка и… – Можно я разденусь? Альваро уставился на нее. Ясно, порнушный заход не сработал. – Мне надоело это платье, – продолжила Рита; если не пустит в постель, пусть хотя бы даст халат, а то ведь и правда невозможно. – Еще немного, и я начну чесаться, как блохастая. – Момент. – Он щелкнул выключателем и исчез в ванной. – Ай, бл… Черт, – по-джентльменски исправился он, – унесли все халаты. Как думаешь, как будет эротичнее: если ты завернешься в полотенце или в мою рубашку? Рита улыбнулась, на этот раз печально; ему все шутить, конечно, он ведь никогда в здравом уме не поверит, что двадцатиоднолетняя девочка… Черт, а вдруг он женат? Рита даже прикрыла рот рукой. Она даже не подумала спросить! Кольцо – нет кольца, но что это значит в наше время… – Давай я тогда останусь в платье, – проблеяла Рита; ей аж поплохело от собственной глупости. – Ничего страшного. – Уверена? – Да, уверена. Альваро пожимает плечами и направляется к холодильнику. Рита смотрит ему в спину, кусая губы; ей все еще кажется, что она зашла слишком далеко. – Алкоголь? – Если можно. – Что именно? – А что есть? Он вздохнул, опускаясь на корточки. – Тут все бутылки сувенирного размера, поэтому на пьяную оргию не надейся. Белое вино, красное, водка, виски… – Виски. Кола есть? Альваро хмыкнул. – Тебе только три года можно пить, а ты уже такой гурман? Рита снова покраснела, поняв, что он тоже успел просчитать ее точный возраст. Захлопнув холодильник коленом, Альваро налил, смешал, хлопнул себя по лбу, вновь нагнулся к холодильнику и достал оттуда два камешка в форме кубов. – Вместо льда. – Он предложил ей сесть и протянул тумблер. – Чтобы охлаждало, не разбавляя. – Спасибо. – Она села на один из барных стульев спиной к нему и пригубила виски, стараясь не думать, как оно «ляжет» на ее предыдущие коктейли. – Можно еще фруктовую тарелку заказать. – Себе он ничего не налил и так и остался стоять у нее за спиной. – Клубника в шоколаде, клубника просто так. Рита нервно фыркнула, катая серые камешки по дну тумблера. – Ага, и красные свечи с шампанским. – Я думаю, будет невкусно, – без тени улыбки произнес Альваро. До Риты не сразу дошло, но потом она рассмеялась так, что чуть не слетела со стула. – Как вообще жизнь? – спросила она, устроившись поудобнее; надо же, если не смотреть ему в лицо, говорить в разы легче. – Да никак. – По полу тянуло холодком, и Рита поставила ноги на перекладину внизу барной стойки. – Работа-дом, дом-работа. Иногда церковь. Иногда – клуб анонимных алкоголиков. Рита икнула. – Ты серьезно? – Нет конечно. – По голосу она почувствовала, что Альваро подошел ближе, и стала ждать прикосновения или жеста, но он все так же держался на расстоянии. – Хотя сразу после развода они бы мне очень понадобились. У Риты гора свалилась с плеч. – Ты разведен? – Она протянула ножку, скользя голой стопой по холодной металлической перекладине. – Ага. И двое взрослых детей. – Он подошел еще ближе; ей становится трудно дышать. – Знаешь, – она хочет отогнать его от себя, хочет сама сделать первый шаг, – я лучше не буду крепкого. Налей вина. Пожалуйста. – Хочешь мешать? – Он забрал у нее тумблер, и тепло его руки мазнуло по ее открытому предплечью. – Мешай, конечно, но если что, я предупреждал, что это плохая идея. – Я не ребенок, – буркнула Рита. Альваро саркастически усмехнулся, снова открывая холодильник. – Правда? – И когда она уже ожидала, мучительно елозя на стуле, что он скажет какую-нибудь дешевую, мерзкую реплику, что-нибудь из его ранних фильмов на грани порнухи (да, она взяла за правило не смотреть его комедии, но сейчас единственной комедией была ее жизнь), он просто спрашивает: – Красное вино или белое? Даже не «чай, кофе, потанцуем». Или, как у американцев, “coffee, tea, or me?” Рита вздыхает. – Давай белое. Он поставил бокал на барную стойку и легонько подтолкнул к ней. Рита щелкнула по ножке коротким ногтем. – Ты смотрел его другие фильмы? В смысле, нашего Мастера? – Что-то поглядывал, да. – Альваро был явно неприятен этот разговор, но Рита вела речь о совершенно определенной теме и не собиралась останавливаться: – Ты помнишь его второй фильм, сразу после нашего? Конечно, он был уже известен, и актеры были в разы круче, и голливудский бюджет… Я только название не помню. Она прекрасно помнила название. – Там… – Она перебирала пальцами по ножке бокала. – Было про брата и сестру, которые спят друг с другом. Ты не помнишь?.. – Догадываюсь, о чем ты. – Мягкий, вкрадчивый голос, она и не догадывалась, что он на такое способен. – Но ты все же думаешь не в том направлении. Он выключил основной свет, оставив в живых только перламутровое мерцание лампочек над баром. – То, о чем ты думаешь, это «Саломея». Он подошел сзади, обнял ее, и она со стоном повалилась в его руки. Он поразительно быстро нашел молнию, расстегнул, наконец высвободил плечи и руки Риты из этого пурпурного кокона, и девушка сгорбилась на стуле, восстанавливая дыхание. – Зачем было со мной так играть? – Она почти всхлипывает, чувствуя жар его сильных, крепких пальцев. Он целует ее шею, и улыбку можно почувствовать кожей. – Потому что я садист. – Это ты на фестивалях своих будешь рассказывать… – Опираясь на его локоть и на столешницу, она наконец выползает из платья и отбрасывает его на пол изящным движением стопы. – Я-то знаю, какой ты. Помнишь, – она поворачивается, чуть не сбив барный стул на пол, и встает на колени, обнимая бычью шею Альваро дрожащими руками, – как мы пять часов снимали один дубль, ты сорвался и сказал Мастеру, что… – Подожди, я вспомню. – Раньше у него была волчья улыбка, но теперь она превратилась в кошачью – из самоуверенного оскала в сытую и довольную рожу. – Вроде бы, я сказал «Мне платят за то, что я играю, а не за то, насколько правдиво я пизжу детей». – Примерно так. И попал слюной мне на лицо. Они оба смеются. Рита думает, что в терапии, на которую она ходит за деньги студии, надо бы как-то проработать тот факт, что ее привлекают мужчины старше собственного отца, но об этом она подумает завтра. – И в итоге в картину все-таки пошел тот дубль, где отчетливо видно, что ты не по-настоящему ударил меня по щеке. – Вот поэтому я и играл с тобой, – сказал он, вдруг резко посерьезнев. Рита проводит рукой по его лицу, боясь, что снова его отпугнула. – Ты для меня все еще ребенок. Я не мог поверить, что ты действительно этого хочешь. Рита притягивает Альваро к себе, что выглядит довольно комично, потому что он-то на своих двоих стоит гораздо уверенней, чем она, пьяная, на коленях, да еще и на вращающемся барном стуле. – Хочу, – тихо говорит она, смотря ему в глаза. – И уже долго хотела. – Не начинай… – Когда я была подростком, я часто думала… – Рита, – он перехватывает ее руку и смотрит ей в лицо почти с болью, – пожалуйста, не надо этого. У меня дочь старше тебя, мне и так сейчас немножко сложновато. Я понимаю, что для тебя это и есть игра, дочки-сыночки, всякие эротические штучки, но ответственность лежит на мне, понимаешь? Она попыталась перебить, но он прислоняет палец ей к губам. – Я с женой жил дольше, чем ты вообще живешь, Рит. – Он мягко гладит ее спину свободной рукой. – Я понимаю, что ты чувствуешь себя взрослой, и по закону это так и есть, но меня ты пойми. – Он отрывает палец от ее губ и, не удерживаясь, мизинцем подтягивает вверх края ее рта. – Это для тебя детство и отрочество – пройденный этап, что-то, что тянулось годами и наконец закончилось. Конечно, это хочется отпраздновать. Но я, считай, видел тебя ребенком едва ли не вчера. Я не могу за один вечер взять и понять, что теперь ты совершенно другой, самостоятельный человек, а не ребенок, которого я носил от локации к локации, потому что ты говорила, что у тебя устали ноги и ты больше не хочешь идти. Рита вспоминает эти эпизоды, и ее лицо заливается краской. – Тебе очень шла форма… – лепечет она полушепотом. – Блять, Рит, – сломленно шепчет Альваро и наконец тянется губами к ее губам. Рита поражается тому, с какой легкостью он стаскивает ее со стула и прижимает к себе; это он такой сильный или она такая хрупкая?.. Похолодевшие от волнения пальцы спускаются под ткань ее трусиков, оглаживают ягодицы, и Рита сама приспускает свой бюстгальтер, чтобы дать главному персонажу ее влажных снов полюбоваться ею. – Они не сочетаются, – растерянно пробормотал Альваро. Рита изумленно посмотрела на свои груди. – Нет, милая, – он искренне засмеялся и приподнял ее подбородок ладонью, чтобы еще раз поцеловать. – Я про твое белье. – Они оба розовые! – возмутилась Рита. Альваро хмыкнул и стащил бюстгальтер ей на талию, чтобы сравнить с трусиками. – И все равно один темнее, другой светлее. – А мне говорили, что мужчины не различают оттенки, – расстроенно протянула Рита. Альваро щелкнул пальцами на уровне своих глаз. – Дальтоник. Хоть убей, не скажу тебе, что такое розовый и с чем его едят, но один из них точно темнее, а второй светлее. Рита поднялась на цыпочки и коснулась губами его переносицы. – Пойдем? – Девушка кивнула куда-то вглубь номера, там, где, наверное, была спальня. – Пойдем. – Альваро присел и, крякнув, подхватил ее на руки. Рита взвизгнула, закрыла глаза и крепко обняла его за шею; если прижаться носом к его волосам, можно почувствовать этот домашний, сладковато-терпкий запах, по которому она всегда узнавала папу. В терапию. Определенно, в терапию. Кровать была невероятно буржуазного вида: белое накрахмаленное белье, золотой балдахин, шелковые наволочки, резьба вдоль спинки. Рита упала в матрас, словно на морское дно, и некоторое время пыталась восстановить баланс, пока Альваро, стоя лицом к темному окну, расстегивал и стаскивал рубашку. – Можно я посмотрю на тебя? – почти благоговейно прошептала Рита. Альваро вздохнул. – Смотри. Он сел на кровать у нее в ногах, снял надетую под рубашкой майку, стал расстегивать джинсы. Рита подкралась – точнее, проскользила – к нему на коленях и положила руки ему на плечи. Альваро вздрогнул. – Больно? – Нет, у тебя холодные пальцы. Его тело вызвало у Риты какой-то животный восторг: покатые плечи, густые волосы на груди и животе, бледные соски, которые едва можно было различить в такой темноте; в сочетании с волосами на голове, где уже появлялась седина, не везде скрытая черной краской, рождался образ отяжелевшего, усталого медведя, который за лето навоевался с волками и готов отойти в трехмесячную спячку. – Тебе нравится? – глухо спросил Альваро. – Да. – Рита прижалась носом к его шее и снова вдохнула этот сладковатый запах. – Да, конечно. Альваро взял ее руку, провел по своей груди и животу, зашипел сквозь зубы, когда Рита, чуть не перекувырнувшись через него, дотянулась до члена. – Больно? – снова спросила она, отнимая пальцы. – Все хорошо, – ответил он так же глухо, подавленно. Рита насупилась и, с определенным усилием потянув его за плечи, положила на спину. То, с каким беззащитным видом Альваро глядел на нее снизу вверх, вызвало у Риты откровенный пожар внизу живота. – Я никак не пойму, – она наклонилась к его лицу, поцеловала щеки, лоб, переносицу, – ты хочешь или нет? Что с тобой такое? Альваро отвернулся. – Мне не нравится мое тело. Он сказал это так тяжело и одновременно с легкостью, будто репетировал. Рита вся сжалась от такой неожиданной откровенности. – С женой я как-то привык, да и она ко мне привыкла, – говорил Альваро куда-то в простыню. – За двадцать пять лет и двух детей привыкнуть можно даже к рогам на голове. Но с кем-то новым… Ты у меня не первая после развода, притворяться не буду, но все равно. Рита наконец отмерла. Сказать можно было много всего, а лучше – ничего не говорить, но у нее в голове огненными буквами застряла его последняя фраза перед оправдательным монологом, и Рите ничего не оставалось, кроме как робко прошептать: – А мне нравится. Он посмотрел на нее глазами человека, которого всю жизнь обманывали. Разглядев эту боль, Рита снова покрыла поцелуями его лицо, затем – шею, немножко колючую от щетины, ямку меж ключиц, отчего-то лишенный волос пятачок под левым соском. – Я вижу, ты думаешь, что я вру, – сказала Рита, подняв глаза на его лицо. Она легла подбородком на его грудь и мерно дышала, не в силах оторваться от его запаха. – И мне все равно, что ты думаешь. Прости конечно, – левой рукой она нашарила его член, выбивая первый за этот вечер стон, – но я искренне, правда, честно-пречестно хочу тебя трахнуть. – Погладила ладонью головку, провела вниз, сжала. – И если у тебя нет возражений, – проговорила она с садистской улыбкой, наблюдая за исказившимся лицом Альваро, – может, приступим? Он перевернул ее на спину так быстро, что ей оставалось только лежать и думать о том, как обманчивы бывают первые впечатления о ловкости полных людей. Он провел ладонью по ее животу так мягко, будто пытался нащупать ниточку пульса; Рита едва осмеливалась дышать и даже закрыла глаза, чтобы не потерять сознание от избытка чувств. – Ты не девственница? – прошептал, почти прошелестел он. – Нет, – в том же тоне ответила она. – Что «нет»? – Не девственница. Она по звуку могла определить, что он усмехнулся. – Виктория была плохой девочкой? Рита вздрогнула всем телом. Это был первый раз за – за сколько?.. – когда она услышала имя героини своего самого известного фильма. И это из его уст!.. Единственный правильный ответ был очевиден. – Да, командор, – прошептала Рита-Виктория, вжимаясь в скользкие простыни. Сейчас ей легко было представить себя неуправляемой девочкой-подростком, отравляющей жизнь помешанному на порядке взрослому мужчине. Теперь вздрогнул уже Альваро. – За это время меня могли повысить в звании, не думаешь? – снова переводит он все в шутку, второй рукой касаясь ее грудей. – И как же мне вас называть? – спрашивает Рита на вдохе, давясь словами; ее тело подается на его касания, и он тут же отдергивает пальцы. – Генерал? – Зови по имени. – Альв… – Эрнесто. Рита выдыхает сквозь зубы, довольно улыбаясь. Это стоило всех десяти лет ожидания. – Вы будете меня наказывать? – спросила она, вся трепеща. – Наказывать? – Он провел костяшками пальцев по ее скуле. – Ты что, милая, я не настолько глуп. Если бы я хотел тебя наказать, я бы сейчас встал и ушел в соседнюю комнату. Рита прогнулась в спине, пытаясь коснуться бедрами его тела. Он отстранился. – Давай будем играть по правилам, хорошо? – Он схватил оба ее запястья одной рукой и потянул так, что она заскулила. Маска упала с его лица в ту же секунду. – Рита, открой глаза. Она подчинилась; в поле зрения плавали точки и полые круги, привычные спутники после долгой темноты. – Я сделал тебе больно? – Он разжал руки, и ее запястья камнем упали на подушку по обе стороны от ее головы. – Нет. Нет, конечно, – поспешила заверить его она. – Это так, просто игра. Для достоверности. – Я так не играю. – Взволнованное лицо Альваро нависало над ее собственным. – Но я хочу пожестче, – заупрямилась Рита. – А я не хочу делать тебе больно. – Но Эрнесто… – Да, Эрнесто бы мог уебать ребенку, – было видно, как Альваро закипает, – но я не Эрнесто. – А я не ребенок, – парировала она и тут же, прикинув расстояние, залепила ему пощечину. Альваро охнул и осел на постель, прижимая широкую ладонь к щеке. Пощечина была в разы более громкой, чем болезненной, но на его лице отразился такой шок, что Рита мгновенно почувствовала себя виноватой. – Прости, – она подползла к нему и положила подбородок на его плечо, – прости-прости-прости… Альваро усмехнулся, не отнимая руку от щеки. – Интересные у тебя ролевые игры. – Прости, – она дотянулась и поцеловала его в щеку, – прости, я не знаю, как это вышло, прости… Он опрокинул ее на простыни, прижав своим телом, и ее запястья вновь очутились в ее хватке. Странно, но Рите казалось, будто он вместо рук сжал ее шею, потому что вдруг ей стало не хватать воздуха. Пока она дышала через рот, как выброшенная на берег рыба, Альваро отнял одну руку, явно отработанным движением нашарил в тумбочке квадратик презерватива, открыл его зубами и тут же, все еще одной рукой, натянул. – Виктория, – он смотрел ей в глаза, и она видела, с каким трудом ему это удается, – ну хоть за столько-то лет можно было понять, что не стоит будить спящую собаку? Одно она поняла совершенно точно: она не хочет и никогда не захочет узнать, что и с кем он делает, чтобы войти в это несвойственное ему амплуа кровожадного зверя. Но так же быстро она понимает, что это все равно игра: несмотря на жестокие слова, он так же нежен – аккуратно раздвигает ей ноги, медленно входит пальцами, подготавливая; сжимает ее в объятиях, не давая замерзнуть, рвано целует шею и лицо; ласково, почти намеками трогает грудь. Она смотрит на него, глупо улыбаясь, и уже не слышит, что ей говорят полные губы: это сон, это фантазия, это розовый туман, который может свести с ума и гораздо более мудрого человека, чем двадцатиоднолетняя актрисулька. Она поняла, что секс закончился, только когда Альваро появился в поле ее зрения, протягивая стакан воды. – Это… еще зачем? – спросила она, еле дыша; вся ее грудь была мокрой от пота, по бедрам текло водопадом, а волосы прилипли к щекам. – Ты просила пить, – изумленно произнес Альваро и отставил стакан. – Уже не хочешь? Вместо ответа Рита подтянулась на его шее, расцеловала влажное, покрасневшее лицо, провела рукой по влажным же волосам и тут же заметила: – Ты в халате. – Это была ложь во благо, – с иронией произнес он, сыто улыбаясь.