Весна

      Май. Пыльный солнечный луч, прокравшийся сквозь неплотно задёрнутые занавески с коричневыми розами в виньетках, разбудил Андрея ужасно рано; даже раньше, чем радио Маяк у соседей за стенкой. В скромной однушке, получившейся в процессе деления родительской трёшки на две независимые единицы жилплощади, окна выходили на восточную сторону и дорожное полотно. Андрей спрятал было голову под одеяло, но ему стало душно, а тело, как это бывает со сна, бросило в жар. Пришлось вставать.       Босиком протопав на махонькую кухоньку, Андрей налил себе ледяной воды из-под крана в кофейную чашечку и настежь открыл окно, чтобы выветрить духоту и заодно взбодриться. Вместе со свежей струёй ещё не совсем летнего утра, внутрь ворвался густой запах росшей под окном сирени. Кусты ещё не прикрывали, как это полагается всем приличным кустам, первый этаж от солнца, но цвели от души. Размеренно пыхтя на вбитом под потолком коридора турнике, Андрей дышал этой сиренью и чувствовал, как начинает кружиться голова. Но в ванной из зеркала на него посмотрела совершенно обычная, припухлая со сна румяная рожа с кабаньей щетиной на подбородке, так что лёгкая тошнота была приписана голодухе и раннему подъёму.       Почёсывая ещё влажную после быстрого умывания шею, Андрей сунул в рот сигарету из лежащей на подоконнике пачки и заглянул в холодильник. Мамины голубцы ещё не кормили пенициллиновую колонию, но перед работой он рисковать не стал. Вытащил всё для завтрака, поставил тяжёлую, чёрную от пригара сковороду на плиту, зажёг не с первого раза газ, подумал, выключил. Нарезал сосискам по восемь щупалец, сосредоточенно мусоля так и не прикуренную сигарету губами, выковырял кончиком ножа устрашающих рожиц. Довольный собой, включил газ снова.       Радио у соседей ожило только тогда, когда последний кракен уже был насажен на вилы.       - М мм цветооов... И подарю букееет... той девушке, которую люблю... - автоматически подмурлыкал Андрей мотивчик, проникающий не только сквозь стену, но и, вместе с сиренью, через распахнутое окно. Откусывая по одной свернувшиеся колечками ножки сосисочного кракена, Андрей нечаянно задумался над смыслом песни и подзавис. Человек он был творческий, мыслил нешаблонно, потому и девушкам своим букетов почти не дарил. Исключением была Алёнка - ей хотелось таскать лилии, и Андрей принимал это желание за лакмусовую бумажку настоящего чувства. После расставания желание пропало, хотя лилии Алёнке на день рождения он год из года таскал исправно. А теперь Андрей нащупал его в себе снова, и понятия не имел, что делать - Михе букет так запросто не презентуешь.       До выхода из дома, даже с учётом того, что сегодня добираться до работы нужно пешком, оставалось как минимум полчаса. Андрей медленно помыл посуду, даже вытер её полотенцем, вышел в коридор. В кладовую, где у него была оборудована тесная фотолаборатория, сейчас не тянуло. Стена над столом, украшенная кластером многомесячного висяка, тоже не привлекала, но Андрей всё равно подошёл и схватил первое, что попалось под руку: собственный художественный альбом. Сказано это, правда говоря, громко: просто несколько разобранных и потом соединённых вместе атласной ленточкой детских альбомов для рисования под самодельной картонной обложкой. Андрей помнил, как в юности отстаивал своё право называться художником и мечтал о настоящем альбоме, сшитом, как книга, а внутри чтобы была плотная бумага, которая ни за что не вздуется под акварелью, сколько ты не рисуй. Сейчас Андрей с лёгкостью мог бы позволить себе такую вещь, но вот только художником он себя уже давно не считал. Он пролистнул несколько страниц: скетчи, карикатуры. В основном люди, всё знакомые, но не близко, или случайно увиденные, с запоминающимися чертами лица. Редко - мама, с такой же точно улыбкой и бровью, как у него, есть даже отец с газетой, непривычно серьёзный. Пролистав несколько страниц, Андрей взял альбом за корешок и дал ему свободно раскрыться там, где тому заблагорассудится. Это оказались одни из его последних работ: пара коллег, прокурор Нефёдова. Остальное всё - Мишка, Миша.       Один из портретов был особенно хорош, Андрей и сам это осознавал. Не карикатура, больше в реализм. Что-то Андрей уловил здесь такое, что сам Миша тщательно прятал: то ли уязвимость в стрелках ресниц, то ли чувственность губ. Глаза его смотрели вверх, как на картинах святых в Эрмитаже, и всё это казалось правильным и запретным одновременно. Повинуясь порыву, Андрей взял из стакана тупой красный карандаш, но рисунка коснуться не смог - испугался испортить то, что уже было на этом портрете. Но чем больше он думал о мишкиных красных губах, тем тяжелее дышал, тем гуще становилось разлившееся внизу живота предвкушение.       Отложив альбом, он лёг на холодный заправленный диван, положил голову на подлокотник. Потянулся, чувствуя пробежавшую по телу лёгкую дрожь, погладил себя по животу, снова вздрагивая от прохлады рук на тёплых боках, и только потом залез ими в штаны. Разглядывание альбома отняло у него много времени, так что он торопился: обхватил слегка вставший член рукой, в другую ладонь взял яички, зажмурился и ярко представил себе всё, что могло бы быстро довести его до разрядки. Натёртые губы. Красная шея. Слезящийся взгляд. Вскидывая бёдра, он шептал себе под нос фразы, которые мог бы, хотел бы сказать, пошлые, но горячие, чтобы Миха прятал в руках лицо и жарко дышал ртом, чтобы цеплялся за него своими большими ладонями, чтобы бил пятками в поясницу на каждом толчке. Андрей задушено взвыл и кончил в кулак, подставляя вторую руку, чтобы совсем не запачкаться. Оргазм вышел куцым, отравленным чувством вины. Моя руки, Андрей зло смотрел в зеркало на своё красное, бесстыжее лицо, а потом, сплюнув в раковину, пошёл наконец одеваться.       На крыльце Андрей остановился пощупать погоду. Он, не задумываясь, накинул перед выходом куртку, но теперь сомневался, щуря на солнце глаза. Рядом, в окружении своего инвентаря, стоял старый дворник. Углядев Андрея, он зашарил по карманам в поисках сигаретки и, конечно, таковой не нашёл. Андрей пришёл ему на помощь без подсказки, да так и остался стоять, сунув руки в карманы, вдыхая табачный дым. Из тела никак не хотела уходить разморённая ломота: как будто мышцы все мягкие и сейчас совсем растворятся на припекающем солнце, повиснут, как на ветке часы.       - Что, парень, бросаешь? - со знанием дела спросил дворник и, опершись на лопату, наклонился вперёд. Андрей приготовился к шутке. — Это легко! Я вот раз тридцать бросал! - старик засмеялся. Андрей ему тоже. Докурили.       - Ну, будь здоров! - они пожали друг другу руки и разошлись. Андрей заметил только, что сегодня старик высаживал на клумбы какие-то красные небольшие цветочки с жёлтеньким центром. От них необъяснимо тянуло весной и советчиной.       До работы - рукой подать. Вчера Андрей ушёл пораньше, то есть вовремя, и оставил машину у отделения. Лужи под ногами таяли на глазах, но на пешеходном мимо проехала поливальная машина, и воздух стал вдруг душно-прохладным. Андрей чувствовал, что преет под курткой, но только поднял воротник повыше. Полный карман мелочи бился ему о бедро и приглушённо звенел, напоминая сделать крюк до "Приветливого".       Лампы в небольшом полуподвальном "Приветливом" никогда не горели в полную силу и даже уступали тусклому потоку света из узких окон под потолком. Андрей осветил кассиршу ухмылочкой, испросил треугольник молока, бутылку "Колокольчика" и сушек. В конкурирующий с "Приветливым" по продажам палёной водки газетный ларёк "Сегодня", который держал давно обрусевший армянин, Андрей завернул за пачкой "Пегаса" для Мишки; между конкурентами втиснулся безымянный цветочный ларёк. Из раскрытой двери под хрипящий попсовый "туц-туц" тянуло "Белыми розами", да и сами они стояли за бликующей витриной в высоком ведре. Сидящая на табуреточке у раскрытой входной двери, укрученная в мелкий хновый барашек молоденькая продавщица, поставив одно такое ведро между ног, ловко подрезала цветы и тоненько подпевала. Несмотря на то, что время открытия ещё не пришло, она разулыбалась Андрею, распознавая в молодом человеке потенциально покупателя.       - Утречко доброе! Цветочки выбираете? Смотрите, какая красота! - она протянула ему розу, которую держала в руке. Андрей тоже улыбнулся, подошёл и потрогал нежные лепестки большим пальцем. Бархатистые, как щёки. - Вам для кого? Девушки, мамы? Жены? У нас вот тюльпанчики есть...       Андрей помнил, как Миха отреагировал на тюльпанчик. Они всем коллективом тогда скинулись на цветы девчулям к Восьмому марта, в цветочный послали Пашу. Бестолковый Паша обсчитался: всем женщинам доставалось по три цветка, но один тюльпанчик был лишний. Андрей шустро его прихватизировал, выбрав из всей груды тот, который почему-то показался ему самым мужественным, и поставил в бутылку из-под "Ситро" Михе на стол. Миха шутку не оценил. "Я тебе баба, что ли?" - пробурчал он тогда и схватил бутылку, не зная, что бы с ней делать. Понимая, что ситуацию надо спасать, Андрей возразил, что тюльпан - самый мужественный цветок, потому что похож на хуй. Миха заржал, и тюльпан с неделю простоял на подоконнике.       - Для мужчины, - сказал вдруг Андрей, и девушка опустила руку. Её улыбка вдруг спала с лица, нарисованные карандашом тоненькие бровки сложились жалобным домиком.       - Ой, на похороны, да?.. - она шустро встала, отодвинула табуретку и засуетилась внутри. - Сейчас гвоздичек не достать, девятое мая скоро, всё раскупают, но тут у меня было...       Андрей растерялся и заглянул в открытую дверь.       - Да он жив ещё, - сказал он, и увидел на лице продавщицы такую же неловкую растерянность, какую чувствовал сам.       - Тогда три? Или только одну? Ветерану?..       Андрей тряхнул головой и взял себя в руки.       - А давайте розочку. Вон ту, что показывали, - он улыбнулся как можно ярче и прислонился плечом к дверному косяку. Девушка пару раз хлопнула на него подведёнными глазами, упаковала розочку в газету. Андрей подсобрал в кармане мелочи, обменял деньги на розочку - вышло дороговато. Вдохнул влажный, обещавший стать вскоре тяжёлым аромат цветка, уже смешавшийся с резким металлическим запахом дешёвой бумаги и типографских чернил.       - Тебя как зовут? - вдруг спросил, заглядывая девушке в лицо. Красивая.       - А? Я Тамара, - она хихикнула и смешно округлила глаза, когда он протянул розочку обратно. - Цветы возврату не...       - Это тебе. Хорошего дня, Тамара! - он всунул ей розочку в руку, сжал её пальцы своими, чтобы она не выронила, подмигнул и поскорее ушёл.       Когда он добрался до отделения, утро уже набрало обороты, но в здании было темно и сонно, как на тихом часу; от серого бетонного пола в холле шла склепная прохлада. Поздоровавшись с дежурным и перебросившись парой слов, - интересных инцидентов не было, к сожалению или к счастью, - Андрей поднялся на второй этаж, где в коридорах царило то же запустение. Служители закона, приходящие на работу, в отличие от Андрея, вовремя, обычно ещё час раздуплялись в своих кабинетах, так что все признаки жизни были скрыты за помеченными строгими табличками дверями. Не глядя, Андрей свернул к своему закутку, дёрнул ручку, нахмурился - дверь была заперта.       Заходя, Андрей сразу приметил на трёхрогой вешалке мишину безразмерную зелёную куртку и успокоился: друг или уже куда-то убежал, или вообще снова ночевал на диванчике в комнате отдыха, взвалив на себя очередное дежурство вне графика. Андрей подозревал, что, будь его воля, он бы так тут и остался, перетащив разве что свой скромный холостяцкий скарб - да хоть бы на вот эту свободную от документов полочку. С другой стороны, некоторые свои увлечения Миша предпочитал скрывать от лишних глаз; потому и тратил каждый месяц третью часть зарплаты на комнату в общаге. Милицейскую общагу, по понятным причинам, он получить не мог, а, главное, не хотел.       В кабинете было душно, несмотря на открытое настежь окно: на улице вовсю цвела черёмуха. Сквозняк свободно играл с бумагами на михином столе, норовил сдуть их на пол, как ребёнок семена одуванчика. Андреевы документы были заботливо припечатаны к столу светло-зелёночным томиком уголовного кодекса РСФСР. Андрей улыбнулся, скинул куртку, сразу почувствовав себя лучше, положил сушки и «Колокольчик» Михе в подстольную тумбочку. Треугольник молока спрятал у себя: кисломолочку друг переносил нормально, а вот с обычным молоком у него были сложные отношения. Миха говорил, что так было не всегда, "после армии уже". Разбросанные бумаги собрал, сложил по порядку, вчитываясь в новое дело, которое, как оказалось, Мишка успел получить сегодня утром - наверное, поэтому и убежал. Надо будет обсудить с ним это попозже: Андрей знал, что не он один замечает, как хорошо им работается в паре, сообща.       Сев на стол и притянув к себе записную книжку с календариком, Андрей пролистал записи о текущих делах. Кроме того самого висяка, сейчас два его дела были в производстве и пока не требовали лишних телодвижений, а вот по третьему сегодня должен быть выезд. Андрей прикинул, какие ему понадобятся документы, стащил у Мишки со стола пустой бланк и собрался с мыслями.       Миша ворвался через десять минут.       - О, Андрюха! Здорово! - он двумя пальцами потёр свой сопливый нос, широко улыбнулся и одним шагом перемахнул кабинет навстречу Андрею, протягивая, как оказалось, совсем холодную руку.       - Утро, Мих. По делу бегал? - Миша ничуть не удивился, что Андрей уже знал о деле. Но вот сообразить с ответом не успел.       - Да не, я это... Другое дело было, короче, - он зашарил глазами по кабинету, явно пытаясь что-то придумать, и от этой безотчётной искренности в выражении эмоций Андрею захотелось смеяться. Мишка нечасто был вот таким, на работе так особенно.       - Какое?       - Ай... - Миша махнул рукой, ссутулился и сел за свой стол.       - Ладно, - Андрей кивнул и вернулся к работе. Миха продержался не больше минуты.       - Да я это... Шурик опаздывает сегодня, я покормить ходил.       Для местных кошаков мартовские игры закончились весьма продуктивно. К отделению прибились две кошечки, день ото дня надувающиеся, будто бракованные камеры для колёс: всё больше там, где тоньше резина. Сердобольный до кошек Шурик Балунов начал подкармливать их, а когда не мог, то делегировал эту обязанность Мише. Андрея редко можно было с раннего утра увидеть на работе, а потому он не знал, как часто Миха выполняет эту обязанность. Но на днях они с Мишей заглядывали к Шуре: пока Андрей придумывал шутку про кошачий гарем, Миша опустился перед кошками на корточки и начал сюсюкаться. Одна, черепаховая, пару раз подставила спину, потянулась и ушла в траву, щуря глаза и тяжело дыша раздутым животом. Вторая, трёхцветная миниатюрная кошечка, тыкалась поначалу Мише в ноги головой, а потом поставила передние лапы на колени, подставляясь под ласку. Андрей смотрел во все глаза на Мишу, а Миша - на кошечку, ласково называл её "Муся, Муся", гладил своей огромной рукой так, что у неё выпучивались глаза, а она только густо тарахтела и лизала ему пальцы, когда он останавливался.       Андрей вдруг вспомнил, как иногда говаривала мама: у добрых людей всегда холодные руки.       Прежде, чем пойти за подписью к начальству, Андрей заскочил на третий этаж к оперативникам. Те глушили чаёк и охотно растлевали молодое поколение местными байками. Басовитый голос Димы и почти истерический хохот покатывающихся со смеха Влада и Кости вполне удачно заглушались руладами Аллы Борисовны. Андрей подмигнул парням, улыбнулся, не желая портить людям настроение, и попросил у самого адекватного среди всех, Егорыча, вписаться в сегодняшний выезд. Тот кивнул утвердительно, а потом ещё раз, уже вопросительно, в сторону стажёров. Улыбка Андрея стала шире. Весёлая молодёжь сегодня останется в отделении и подумает над своим поведением.       Гордей обычно был щедр на гадости, и Андрей сомневался, что сегодня что-то изменится. Если честно, плохое настроение начальства ему было по барабану, лишь бы работать не мешало. Андрей притормозил под дверью, пытаясь вспомнить полное имя Гордея, плюнул и постучал.       - Товарищ начальник, разрешите...       Андрей поперхнулся словами и замер в дверях. Гордей сидел чёрный от злости, в окружении похоронных венков из искусственных ярко-красных роз. Каждый венок был перетянут чёрной лентой с неразборчивой надписью: "Защитник.. Родины от отд..ения полиции № ..". Венки были прислонены по всему периметру длинного стола для совещаний, а сам стол был пуст, и воображение быстро нарисовало Андрею красный гроб, а в гробу... Андрея бросило в холодный пот.       - Что там у тебя, Князев, не стой столбом! - гаркнул Гордей, бросив на него злой чёрный взгляд. Опомнившись, Андрей подошёл к начальнику и протянул бумаги, стараясь не смотреть на венки. Один из них оказался вдруг очень близко и тыкался в руку твёрдыми атласными бутонами. Андрей потрогал их кончиком пальца - гладкие, и совсем ненастоящие.       - Прошение на выезд для проведения следственного эксперимента по делу Никитина. Мы уверены, что он действовал с сообщником, а не один.       - Кто это - мы? Опять с Горшенёвым? - пробурчал Гордей, вчитываясь в бумагу. Андрей подумал, что идея хорошая, но не ответил. Стало на время тихо. Кроваво-красные венки точно выжгли весь кислород, дышалось тяжело, пахло пластиком. С улицы, а может и сверху, где пугачёвские рулады до сих пор прикрывали дыры в дисциплине доблестного оперативного отдела, издевательски доносилась "Миллион алых роз".       - Добро, - сухо каркнул Гордей, ставя внизу свою размашистую подпись. - Свободен.       Андрею было очень интересно, зачем здесь открылся филиал похоронного бюро, но интересоваться не стал. Кивнул и вышел.       Источник и проводник всех сплетен, завхоз тётя Ира, нашлась почти сразу. Она зажала Андрея шваброй у окна и выложила всё, как на духу. Оказалось, что всё самое интересное в этой истории Андрей уже видел. Их отделению к Девятому мая поручили закупить венков не только на себя, но и на соседей. Ставить - некуда, в коридорах - только посетителей пугать, пришлось столоваться у начальника, на время, пока расчистят кладовку. Гордей от злости краснел, зеленел, чернел, как хамелеон, и Андрей всё хихикал, думая, как расскажет эту историю Михе, пока шёл обратно к их кабинету: пора было выезжать.       Из-за двери слышались крики и мат. Стоило операм накосячить, добрый великан превращался в лютого зверя. В этот раз на орехи доставалось Захару и Ваське. Миха - Михаил Юрьич прямо сейчас - уже в куртке, для внушительности, сгорбился над ними, выпучив злые глаза, и гавкал каждому прямо в лицо. Андрей, протискиваясь мимо, кинул взгляд и, заметив, что опера держатся молодцом, решил в воспитательный момент не вмешиваться. Минут через пять, так и не искусав мужиков, Миха роздал команды и отправил их вон. Видя, что он всё никак не может упокоиться после взбучки, Андрей пошаманил над документами и негромко спросил:       - Мих?       - Мм?       - Хочешь на природу?       - Ага.       - Так собирайся, поехали.       Миша кивнул, встал и только потом хлопнул на Андрея глазами.       - В смысле? Рабочий день же ещё.       Андрей почувствовал, как внутри будто стало слишком много воздуха. В груди потеплело. Сначала соглашается, потом думает - вот как доверяет, да? Или это просто оттого, что задумался?       - Я сейчас на следственный эксперимент. Рядом с деревней, травка, клещи, лесок, - Миха разулыбался, но ещё не кивнул. - Помнишь дело Никитина? Не сходится там, глянешь глазком. По пути твоё дело обсудим, - Андрей знал, что манок на работу подействует безотказно. Просто иррационально хотел, чтобы Миха захотел поехать просто вот так. С ним. Андрей наклонился вперёд и коварно улыбнулся. - Я, вообще-то, тебя уже в бумажку вписал.       Миха нахмурился, но тут же заржал.       Пока собирались, Андрей рассказал Михе про то, что творится в кабинете у Гордея. Андрей видел, как ему хочется увидеть всё это самому, и предложил заглянуть к начальству перед выездом, пока экспозицию ещё не успели вынести в кладовую. Но к представлению чуть-чуть не успели: увешанные венками стажёры уже волокли их по коридору. Завидев отчаливающих следаков, стажёр Плотников остановился и окликнул их:       - Андрей Сергеич! Михаил Юрич! А вы куда?       - На следственный эксперимент, - не стал скрывать Андрей. Стажёр Коноплёв, успевший уйти чуть дальше по коридору, остановился и заинтересованно повернулся в их сторону.       - А! А возьмите нас с Владом собой! - протараторил Костя, роняя венок и тут же подхватывая его, рискуя упасть и сам.       - В следующий раз, Костян, бывай! - махнул рукой Андрей и сбежал по лестнице вниз.       - Михаил Юрич, а... - ухнуло сзади, но Миха уже спускался за ним.       - Ты чего, Андрюх? - спросил он уже на улице, когда они вылетели из сумрачного холла и ослепли от яркости разгорающегося дня. Нечасто Питер радовал их такой погодкой. - Где ж они опыта наберутся, если не будут везде с нами ездить, понимаешь, да? - переминаясь с ноги на ногу, Мишка зашарил руками по бездонным карманам своей куртки, но Андрей уже вскрывал пачку "Пегаса" и протягивал её Михе. - О, спасибо! Ты ж не куришь, - то ли вопрос, то ли утверждение остался без ответа: Андрей протянул Михе спичку, защищая её ладонью от ветра, и тот, придерживая его ладонь своей с другой стороны, нырнул кончиком сигареты внутрь, смешно щурясь. Андрей почувствовал, как тепло от руки разлилось до самого сердца, но прикосновение длилось недолго. Слушая рассказ Андрея об утреннем чаепитии, Миха понятливо кивал, то запрокидывая голову и выдыхая дым в сторону, чтобы не дышать Андрею в лицо, то горбясь и пиная ботинком мелкие камешки под ногами. Машина вот-вот должна была подъехать.       Шура и Поручик, как оказалось, тоже соблазнились природой, и в служебную машину их набилось аж четверо, не считая водилы Рябчика. Подследственного везли отдельно, по всем правилам, в махоньком, каком-то урезанном автозаке. Андрей сел на переднее, Миха – сзади, посередине, сгорбившись, поставив ноги прямо за андреевым креслом и упираясь в него острыми коленками. Слева от Михи сел Поручик, справа - Шурик, которому, казалось, михины ноги никак не мешали чувствовать себя абсолютно комфортно. Всё утро машина простояла на пекле, нагрелась, а потому в салоне было жарко, как в печке. Разговор как-то не клеился, закуривать никто не стал. Пока выезжали из города, все окна были открыты, а за городом в салон начала сыпаться мелкая дорожная пыль. Рябчик запыхтел; окна пришлось закрыть.       Сообразив покрутить ручку радио, Андрей даже не надеялся поймать волну, но ласковый голос Сенчиной вдруг разлился по салону:       - "Не дари мне цветов покупных, собери мне букет полевых, чтобы верила я, чтобы чувствовал ты – это наши цветы, только наши цветы..."       Рябчик начал отбивать ритм по рулю. Машина свернула, и дорога пошла влажная, чуть поросшая травой между двумя изъезженными колеями. Андрей открыл окно и высунул локоть наружу. На лицо сама собой полезла улыбка; стало вдруг очень спокойно и хорошо.       Когда они въехали в небольшой лесок, радио захрипело и отказалось принимать частоту. "Скоро будем", - сказал Рябчик, и Андрей, вместо колёсика поиска, дотянулся до рычажка выключения. И с удивлением обернулся на звук: Миха, оказывается, всё это время мурлыкал мелодию себе под нос. Оказавшись без музыкального сопровождения, он продолжил про себя напевать, но в какой-то момент свернул не туда и закончил совсем по-другому. Замолчал вдруг, повертел головой, сунул руки в карманы - опомнился.       - Скоро будем? - спросил, подаваясь вперёд, заглядывая Рябчику чуть ли не в лицо. Рация, висящая на приборной панели, ответила за него.       - Рябчик, до просеки и останавливаемся, приём.       - Так точно, приём.       Мишка завозился.       - Слышь, высади меня здесь, я пройтись хочу. Андрюха, - Миша похлопал его по плечу. - Не ссы, я по дороге дойду, - машина притормозила. - Шура, ё-моё, двинься, двинься, - ударившись обо всё, что можно, Миха вылез наружу, хлопнул за собой дверью, но тут же сунул голову в открытое окно. - Всё, я скоро, - махнул рукой и отошёл назад. Рябчик поехал догонять автозак. Андрей смотрел в зеркало заднего вида: Миха постоял, посмотрел им вслед, а потом медленно пошёл вперёд и совсем уже скрылся за поворотом. Раздвинувший наконец ноги на заднем сидении Шурик вздохнул с облегчением.       Доехали минут через пять. Место было у леса, в низине. До деревни было рукой подать, но та стояла на пригорке, потому отсюда ни домика, ни заборчика не было видно. За месяц делопроизводства всё вокруг бурно зазеленело; чуть отойдёшь от дороги - трава по пояс. Андрей, знакомый с природой весьма поверхностно, только по детству у бабушки, у речки в Голубково, почесал затылок и взялся за дело. Решено было до леса только примять тропинку, а уже там утоптать как следует: они не искали никаких новых улик, а фотографии нужно было сделать хорошие. Мужики быстро скинули куртки, Андрей закатал рукава футболки повыше. Миха, хитрюга, подоспел на всё готовенькое. Егорыч вывел Никитина из автозака в наручниках, снял и надел снова спереди; Рябчик вынес манекен. Водила автозака остался курить у машины, в целях явно не противопожарной безопасности.       Всё прошло так, как Андрей и ожидал: хорошо знакомый с местностью подследственный рассказал всё чётко и в подробностях, даже забыл пару деталей - как по учебнику. Засыпанный шелухой бесполезных по сути вопросов, начал дёргаться, оправдываться, выдумывать новые детали и выдал себя окончательно.       Жарко. Андрей разрешил дать Никитину покурить под присмотром Егорыча, пока заполнял бумажки, а потом пошёл к сгрудившимся в кучку Поручику, Шуре и Михе. Они пыхтели двумя сигаретками на троих, Шура и Миха напевали какую-то неприличную версию "Ландышей" и хихикали как школьники. Андрей подавил укол ревности: все трое были знакомы ещё с академии СК, глупо было завидовать тому, что Миха не только с ним вот такой. Ландыши, как оказалось, были настоящие, совсем под ногами. Андрей подошёл ближе, потянулся потрогать, но Шурик успел остановить его руку.       - Не трогай, Андрюх. Они ж ядовитые, - сказал он, махнул гривой и тут же отступил, вытягивая у Михи из рук сигарету.       - Да ладно?? - тот округлил глаза и с жалостью посмотрел на нежные белые колокольчики. Андрей достал для него ещё сигарету.       - Что думаете?       - Ты прав, - Шура выпустил дым, откинув голову, Поручик просто кивнул. - Явно был кто-то ещё. Видел, как он манекен волок?       - Не знал, как половчее приладиться, да, - Андрей удовлетворённо кивнул.       - Есть кто на примете, Андрюх? - заглянул ему Миша в лицо, серьёзно нахмурившись. Он как будто готов был вот сейчас бежать разрабатывать версии, искать подозреваемых, устраивать мозговой штурм, если Андрей вдруг оказался в тупике.       - Есть, конечно. Димка со стажёрами сейчас над этим работают, пусть побегают за меня пока, - Шурик засмеялся, Миха одобрительно хлопнул его по плечу, мол, я знал, что ты не из этих, молодёжи ведь тоже опыт нужен, понимаешь, да? Поручик просто стоял и курил. Хорошо.       - Пойдём, поваляемся? - кивнул Андрей в сторону залитой косым солнцем травы, когда Шура и Пор отчалили в лес, забившись встретиться у автозака через десять минут.       - О, пошли, - согласился Миха, очень ответственно затушил бычок прицельным плевком и двинулся первым. Цветущая трава была ему не по пояс, ниже, и он будто не прорывался сквозь неё, а просто перешагивал своими длиннющими ногами. Найдя какое-то удобное место, он потоптался, наскоро приминая траву, кинул сверху свою зелёную куртку и с кряхтением завалился. Видя, что Андрею нечего постелить, он двинулся в сторону, освобождая для друга почти всю куртку и, вытянув ноги далеко в густую траву, сложил руки под головой. Андрей примостился рядом.       Было не тихо. Что-то свистело вокруг, щелкало. Андрей, не глядя, сорвал длинную травину, зубами освободил сочную серединку стебля от сухой оболочки, сунул в рот. На небо смотреть было невозможно, даже под закрытыми веками плясали красно-золотые светлячки. Он повернул голову в сторону, к Мише, который лежал в тени от травы и сопел всё тише, раздувая большие ноздри, широко дыша грудью. Пошевелив травинкой во рту, Андрей понял, что она дотягивается до внутренней стороны обнажённого михиного предплечья; рукав чёрной футболки задрался, открывая нежную кожу и несколько тёмных волосков с края подмышечной впадины. Тень от травы - красноватая, вычертила на мишкиной щеке линии, какие бывают утром от подушки, и Андрей замер, представляя, что они сейчас не здесь, что Мишка лежит в его квартирке, на его диване, и солнечный луч будит его сквозь занавески с чайными розами. И что Андрей может наклониться, припасть к этой нежно-белой коже предплечья и оставить там свою печать, свой красный след.       Буквально в нескольких метрах вдруг слышится шум, крик и возня. Андрей подрывается с места и скрывается в высокой траве, пока вырванный из полуденной дрёмы Миша пытается сообразить, что произошло. Он и сам вскакивает через несколько секунд, но всё уже кончено: Никитин схвачен при попытке к бегству. Улизнув от отвлёкшегося Егорыча, он кинулся в лес, рассчитывая скрыться, но неудачно выбрал направление, наткнувшись прямо на выходящих из рощи Поручика и Балу. Поручик ещё пытался дать Никитину в морду, но Андрей крепко держал подследственного за шею и поворачивался к Саше спиной. Пока Никитина, намного более грубо, чем раньше, сажали обратно в автозак, Миха срывался на Егорыче, Рябчике и всех, кто попадался ему под горячую руку, грозил бумажками, объяснительными, выговором. Злился он, как обычно, больше всего на себя.       Подождав, пока друг выпустит пар, Андрей накинул ему на плечи подобранную с земли куртку и мирно сказал:       - Ну всё, всё, Мих, обратно пора.       Рябчик садиться в одну машину с разошедшимся Юрьичем не рискнул, на обратном пути за руль сел Андрей. Миха плюхнулся рядом, на переднее, ухватился за ручку над дверью и всю дорогу пыхтел, на повышенных тонах переругиваясь с Шурой и Пором, хотя они, кажется, ему и не возражали. Андрею очень хотелось положить руку Мише на коленку, которая и так утыкалась в рычаг переключения скоростей, чтобы немного его заземлить, но при других он себе такое позволить не мог.       В отделении Андрей не стал слушать, как Миха поносит оперов, выцепил совсем скисшего Егорыча и засел с ним в кабинете писать отчёт. Миха вскоре зашёл, схватил своё новое дело, стащил у Андрея из кармана пачку "Пегаса" и подобру-поздорову свалил. Слышно о нём ничего не было до самого вечера, и Андрей уже думал, что сегодня его не дождётся, как чудо случилось: Миха ввалился в кабинет, едва волоча ноги от усталости, кинул папку с делом себе на стол и завис. Андрей посмотрел долгим взглядом на папку и решил, что, раз Миха не положил её перед ним на стол, значит, в советах не нуждался.       - Ну что, по домам? - спросил Андрей, и через пару секунд Миха включился, моргнул.       - А, да. Я ещё тут всё сделаю, - он неопределённо махнул рукой на прибранный стол. Андрею этот жест не понравился.       - Пора домой уже, Мих. Я тебя в машине подожду.       Андрей медленно собрался и вышел, не подавая напоследок руки, чтобы Миха точно не подумал, что у него карт-бланш оставаться на работе до утра. Андрей дошёл до стоянки, обеспокоенно поглядывая на затянутое тучами небо, грозящее прорваться в любой момент грозой и дождём. Под окном приметил шмыгнувшую из подвала тень. Под тусклый свет фонаря вышла шурина трёхцветная маленькая кошечка и замяукала, гладя на человека во все глаза. Андрей с сомнением нащупал в кармане треугольник молока. Куда ж его налить? Но тут же, у подвала, стояла миска, и Андрей покыскысал кошку до неё, на ходу разрывая зубами картонный уголок. Он не стал отвлекать раздутую, жадно лакающую кошечку от еды; просто стоял и смотрел, как она тарахтит и сжимает подушечки лап. Налакавшись, кошечка обтёрлась о его ногу спиной и тонким хвостом, но когда Андрей наклонился погладить её - убежала.       Будь у Андрея с собой сигареты, он бы, наверно, сейчас закурил. Андрей сел на водительское сидение своей машины боком, открыв дверь со своей и пассажирской стороны, чтобы немного выстудить нагретый за день салон, упёрся локтями в колени и спрятал в ладонях лицо. Сложно это всё. Чувства: к товарищу, к другу, к мужчине. Он видел, какой становится Миша в пока ещё редкие особые моменты между ними: открытый, свободный, такой настоящий; а потом - будто цифры 121 загорались у него в мозгу, и он отдалялся, убегал и не разговаривал. Если бы Андрей знал, что Мише это не нужно, он бы отступил. Но Мишке было и правда нужно. Мишка хотел. А Андрей хотел, чтобы у Мишки было всё, что захочет.       Совсем потемнело. Начался дождь, настоящий ливень. Андрей сел нормально, захлопнул дверь со своей стороны, а вторую закрывать не стал. Свежий, освобождающий запах озона наполнил салон; Андрей дотянулся до кнопки, и жёлтый свет сделал тени гуще, чернее. Он ждал шагов, но первое, что услышал - хлопок железной двери. Мишкина длинная фигура мелькнула под фонарём, застыла, свернулась напополам, как листок бумаги, потом снова расправилась и, наконец, нырнула в машину.       - Фух! Ну и ливнюга! - Миха громко выдохнул, правой рукой захлопнул дверь и зачесал мокрые волосы пальцами назад. Левую, спрятанную в карман, он вытянул, только когда уже окончательно утроился. - Андрей, смотри! Одуван! - он разжал свою огромную ладонь, подставляя свету мокрый ярко-оранжевый пушистый цветок на жирной полой ножке. И правда, одуван: молочно-белый сок испачкал Михе всю руку и теперь засыхал на ней коричневыми комковатыми пятнами.       - Ого, в начале мая? - подивился Андрей, не понимая, зачем Миха суёт ему одуван прямо под нос. От полноты чувств, наверное. - Зачем ты его сорвал? Он же завянет теперь, - Миха затих, подался назад. Сжался весь как будто, голову опустил.       - Да, завянет... Зря сорвал, - промямлил он, пряча руки между ног и начиная большими пальцами рвать толстый стебель на ленточки, пачкая соком руки всё больше. У Андрея в голове зашумело.       - Ты чё, мне подарить хотел?       Миха отвернулся, но румянец, густо заливший щёки, было не скрыть.       - Так давай сюда, Миш, я дурак, я не понял, - Андрей потянул его руку на себя, вытащил из липких михиных пальцев одуван, теперь больше похожий на утренних сосисочных монстров. Покрутил, понюхал - пахло мёдом, вот бы лето поскорей, - поставил его на приборную панель. Миха сидел и смотрел своими тёмными, почти слезящимися от стыда и неловкости глазами на одуван, пока ёкающее у Андрея под ложечкой чувство наконец не оформилось, и он подался вперёд, благодарно целуя Миху в уголок поджатых губ и шершавую щёку; тот дёрнулся, но не отстранился, улыбнулся одними губами, снова спрятал между коленями руки. Андрею ужасно не хотелось, чтобы Миха, только-только показавший ему своё нежное нутро, вновь залез в раковину.       - Мы его в стакан поставим, он поцветёт ещё, - сказал он уверенно, и Миха улыбнулся, его это убедило. Ужасно захотелось поцеловать его снова, и Андрей не стал себе отказывать, ненадолго прижавшись к мишкиным губам своими, оставляя их слегка влажными. Поцелуй был совсем невинным, но, кажется, Миха поплыл: глаза потемнели и стали блестящими, брови сложились домиком. Видя, что Андрей решил не продолжать, Миша сам подался вперёд, перегнувшись через рычаг, вцепившись в андрееву куртку липкими одуванчиковыми руками, и Андрей в последний момент успел только щёлкнуть кнопкой выключателя, решив не устраивать случайным прохожим шоу. Миша был на вкус как "Пегас" и "Колокольчик"; Андрей проник языком ему в рот, погладил нежные дёсны и сколы передних зубов, двинулся дальше. Мишка ёрзал и отвечал, гладил его язык своим, держался рукой за андрееву шею, и вдруг как-то ахнул, подавая сигнал, что здесь им стоит остановиться. Они отстранились друг от друга, мишина рука соскользнула по андреевому плечу и накрыла ладонь. Дождь стихал.       - Пора, - сказал Андрей, улыбнулся, завёл мотор. Потом вдруг что-то вспомнил, кинул на Мишу взгляд. Тот откинулся в кресле, расставив ноги, выглядел довольно и расслабленно. - Может, у меня переночуешь? Диван у меня большой, - Миха не напрягся, но посмотрел как-то подозрительно. - До работы недалеко. Ты ж всё равно с вещами.       - Не, Андрюх, давай не сегодня, устал я, - сказал Миха и откинул голову назад, будто собираясь спать. Андрей хмуро кивнул сам себе и тронулся с места.