Crime and Punishment

— Почему?! Почему?! Зачем?! Почему они забрали тебя?! Не прощу! Твари! Убью вас всех! — раздирал он гортань, прижимая к себе маленькое холодное безжизненное тельце Коюки. Твари, как они посмели тронуть тебя... Как они посмели тронуть вас... Ублюдки, не прощу... Дождь. Такой холодный, но тельце возлюбленной было куда более холодным, что пробирало до самых костей, заставляя кровь в жилах стыть, а сердце так сильно сжаться, что щемило в груди. Но это было ничего по сравнению с душевной болью. Мир, казалось, остановился. Он готов рыдать и убивать, кромсать этих ублюдков до потери собственного пульса, пустить их по всем кругам Ада по нескольку раз, но даже это не сможет удовлетворить его, даже это не сможет быть расплатой за их смерть. За её смерть. Дрожащие руки держат крохотное тельце. Он прижимает её голову к своей груди и знает, что она не услышит стук его сердца, как и он не слышит стука её. Почему так произошло? Почему? Если это расплата за его поступки, почему же умер не он? Почему это должна быть она? Почему это должна быть Коюки? Тело дрожит от гнева и накатывающей истерики. Ему больно. Душу раздирает на тысячу мелких частей и ощущение, будто от тела отрывают куски плоти, заставляя кровь залить деревянный пол, будто кости ломают, заставляя задохнуться в агонии, будто органы выдирают из тела, будто вспороли живот и рвут кишки, заставляя потерять дар речи от бьющей в голову боли. Её розовое кимоно теперь залито кровью, пряди чёрных волос аккуратно лежат на её личике, искажённом агонией, её губы бледные, каки всё её тельце. Когда то это было из-за болезни, но теперь это была далеко не обычная болячка. Личико Коюки румяное, её улыбка лучезарная, её взгляд чистый и невинный, а глаза, словно сакура, и сама она такая тихая, милая, утончённая. Она всегда напоминала Хакуджи сакуру под снегом. Необыкновенная красавица. А эти ублюдки посмели отнять у неё жизнь. В этот день он обрёл всё и потерял одновременно. На груди что-то висело тяжёлым грузом. Слёзы душили его, Хакуджи не мог опомниться. Он плакал на взрыд, роняя слезинки на личико Коюки, прижимая сильнее её крохотное холодное тельце к груди. А ведь они хотели пожениться. Он больше никогда не увидит её застенчивую кроткую улыбку и смущение что расцветало бледноватом личике. Он не сможет показать ей фейерверк, который обещал, они никогда не соединят губы в трепетном поцелуе, раскрывающем их сердца друг другу, они никогда не возьмутся за руки, сплетя пальцы между собой. Они никогда не скажут друг другу "люблю". Всё это кануло в лету и больше никогда не вернётся к ним.

За каждым преступление, грядёт наказание.

Этот закон общества Хакуджи знал не по наслышке. Вор, зачинщик драк, тёмная лошадка — вот кем он был до встречи с Кейзо, который разглядел в нём хорошего человека, ведь люди совершают плохие поступки не от хорошей жизни. И Хакуджи знал это. Но были и люди, что марали свои руки ради потехи собственного эго. Таких он просто ненавидел. Он был преступником ради спасения близкого человека, ради спасения отца, но его не смогли понять, не смогли простить.

Он тоже не простил.

Хакуджи убил каждого одинаково жестоко. Он убил всех из шестидесяти семи человек, никто не остался в живых. Юноша убивал их с особой жестокостью: он раздирал их плоть, словно это была обычная тряпка, заставляя истошно орать; он ломал им кости, одним ударом дробил их черепа, выбивая мозги, которые после вытекали на пол представляя собой небольшую серую массу чего-то липкого и мягкого; он пробивал их туши насквозь, заставляя вываливаться внутренние органы; он выдирал им рёбра и рвал лёгкие, заставляя из захлёбываться в собственной крови. Он был окутан этой ненавистью, в этот день он был самой смертью. Он ненавидел каждого мужчину, которого убивал и заставлял сыпать предсмертными проклятьями. Он хотел видеть их мучения. Он не простит смерть Коюки ни одному из них. Никто не останется в живых сегодня.

Я больше никогда не услышу твоего голоса, Коюки.

— Ты такая красивая, Коюки... — в забвении шепчет он. — И вновь твой голос отзвуком раздаётся в моей голове... Я отомстил, но сердце до сих пор тяжёлое и тяжелеет с каждой минутой, проведённой в одиночестве. Я больше не хочу жить. Прошу, милая, забери меня с собой, молю тебя, будь ко мне ещё хоть чуточку добра, молю, пошли мне смерть. Я не хочу жить без тебя. Я хочу вновь быть рядом с тобой. Пожалуйста, позволь мне это. Одиночество так меня ранит, что я начинаю сходить с ума. Мне страшно, Коюки. Прошу, забери меня...

Жестокая судьба.

Судьба жестока к нему, жестока к ней, жестока к ним обоим. Два проклятых небом дитя смогли обрести счастье лишь в мгновенье и тут же были его лишены. Любовь так жестока... Любовь жестока к ним. И почему? Они всего лишь дети, за что она так с ними? Зачем она разбила их детские сердца и души? За что она так с ними обошлась? За какие такие пороки и злодеяния такая кара упала на их детские плечики? Зачем она вырвала только-только приобретённые ими крылья? Зачем? Разбитые сердца не обретут покоя, пока не встретятся на том свете, когда они оба будут объяты смертью, лишь тогда их души воссоединятся вновь, и только тогда они вновь почувствуют и крылья, и свободу, и стук сердец, и счастья блеск в их душах.