Тысяча веков этому злу

На горе жизнь течет вязко. Словно рисовая каша. Такая же белая и отвратительная на вкус. Дни сливаются с ночами, а ночи переходят в дни настолько стремительно, что Е Байи переставал считать их и начинал считать месяцы. Затем времена сменяющие друга, а уже после — года. Для него время шло по-другому. В его скудной жизни не существовало ничего, кроме самосовершенствования. И небольшой библиотеки, которую он перечитывал до дыр. Байи мог в слух цитировать каждую строку из сборников Лао-цзы или из тех, что писал сам, когда ещё не был заточен в этих скудных условиях. Когда-то у него был Жун Чанцин, который мог хоть на короткий миг скрасить его досуг. И любимый ученик. Да даже невестка Чанцина, Мингю. Но со смертью друга, затем и их сына, к нему перестали наведываться люди. И то, что должно было считать даром богов, стало для него сущим проклятием. И сейчас, сидя перед спящим подростком, ему казалось что проклятье было весьма хорошим досугом, в отличие от этого. Мальчишка буквально свалился бедному Е Байи на голову. Он уж решил, что на старость лет совсем сбрендил, но нет. Отчетливый крик о помощи не спутать ни с чем, даже в такую бурю. Которая не проходила уже третий день. Парень ворочался на простынях, выкрикивал непонятные слова, горел, словно маленькая печка, и монаху приходилось менять компрессы, чтобы тот не умер от жара. Через силу старался вливать отвар, который притаскивал ещё вёсен десять назад Сюань. Тот, будучи маленьким, всё боялся что учитель Е на своей горе заболеет и умрёт. Кто ж знал, что травы пригодятся… Байи протёр бледное лицо подростка ещё раз, наложив на чужой лоб холодную тряпку и присел рядом, в бушующем уже который день смятении. На вид парню было не больше четырнадцати. Он имел слегка худощавое и немного болезненное тело, а в ханьфу Байи тот и вовсе выглядел совсем крошечным. При первой же попытке привести парня в нормальное состояние с помощью ци, Е почти сразу окатило холодным потом. Стоило только коснуться чужой кожи, как по телу прошелся едкий заряд энергии. Словно бы всё внутри него перевернулось с ног на голову, вызывая тошноту. Он никогда в жизни не видел столько силы в таком маленьком и хлипком теле. Казалось, что любой тычок в спящего и вместо горы останутся лишь ошметки. После подобного открытия Байи закрыл глаза на все странности этого парня. Начиная от белёсых коротких волос и заканчивая бледными голубыми глазами, что в периоды болезненного бреда взирали на него с явным предостережением. Что делать с такой находкой — он не знал. Как и понятия не имел, что это вообще такое. Байи где-то в глубине души слабо надеялся, что к нему снизошел какой-то бог, чтобы в награду за долгое одиночество забрать силу внутри него и дать умереть обычной жизнью смертного. Но почти сразу же отгонял подобные жалкие мысли, продолжая ждать момента, когда мальчишка проснётся. *** Спустя ещё три дня метель успокоилась, а дыхание парня стало ровным. Жар ушел и вместо болезненной бледности на лице появились следы жизни. Его можно было бы назвать симпатичным, если не знать, что пару раз мальчишка пытался укусить его за руку, взирая мутным и нездоровым взглядом. И Байи принял твердое решение, что как только он очнется от болезни, то вышвырнет это нечто за порог своего дома. И будет вести и дальше свою спокойную, размеренную, жалкую жизнь в одиночестве. Да. Именно так и будет. Вскипятив воду в небольшом походном казане, мужчина перелил кипяток в плошку с травами, едва сдерживаясь от того, чтобы хоть немного пригубить отвар. Скучал ли он хоть по чему-то, что было на вкус не как ледяная вода? О, да. Жутко скучал. Неслышимой походкой Е прошел в комнату, уверенный, что мальчишка будет лежать там всё в том же состоянии. Но его встретили внимательный и осознанный взор юнца. Парень даже слегка растерянно улыбнулся, наблюдая за монахом сидя на постели. Байи тихо выдохнул, сделал пару шагов вперёд и присел рядом с парнем, протягивая тому теплую плошку. Мальчишка сначала непонимающе моргнул, а затем принял напиток, разворачиваясь всем телом к монаху. Отвар он выпил буквально за пару секунд, выдыхая в воздух остатки пара и отставил ту в сторону, сложив ладони на коленях. В таком нелепом виде они просидели пару минут, прежде чем мужчина хриплым и тихим голосом произнес: — Я Е Байи. Спас тебя во время бури и было бы славно, если бы в благодарность за спасённую жизнь ты ушел отсюда, как только тебе станет лучше. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я толкую? Горло слегка саднило. И замолк монах почти сразу, переводя дыхание. Он слишком долго молчал, для такой длинной фразы. Малец же опустил голову, вслушиваясь в тишину ещё несколько секунд, прежде чем поднять взгляд полный непонимания. Он что-то пролепетал, активно жестикулируя. Показал удар по голове, постучал себя по виску, замахал ладонями перед лицом и с каким-то отчаянием упал на бок, смотря сквозь Байи. Мужчина глубоко вздохнул, проклял всех богов, что решили подкинуть ему такой славный подарок, а затем выдохнул, прикрывая глаза. Прекрасно. Просто чудесно. В его спокойной и размеренной жизни появился ребёнок, не понимающий абсолютно ни слова о том, что он говорит. Да ещё и к тому же, кажется, совершенно не помнящий, кто он вообще такой. С огромной и дикой силой, что бушует внутри него. Славно. Очень славно. Байи редко вставал перед вопросом о том, что ему делать дальше. Когда Сюань сбежал, прихватив все свитки с техниками, в том числе и с техникой Шести Гармоний, Байи знал исход. И решил надеяться на лучшее. Лучшее так и не наступило. Когда к нему притащили полумертвого Чанцина, он тоже знал, что делать. И всегда за все свои решения он нёс ответственность сам. Грех смерти единственного ребенка, которого по праву считал своим сыном он нес уже несколько лет и не собирается снимать его с себя. Но маломальски надеялся искупить вину хоть чем-то, помимо обещания уничтожить Долину Призраков. Прохладная ладонь легка на короткие волосы мальчишки, заставляя того посмотреть на Байи. Там плескалось и отчаяние, и злость, и какое-то совсем знакомое ему горе… И даже если парень ничего не понимал, Байи решил произнести это в слух: — Ладно, я передумал. Останешься, пока не окрепнешь и не овладеешь языком. А там может и сам сбежишь от противного старика подальше, — губы растянулись в ехидной улыбке, а мальчишка лишь смотрел. И глаза, в которых читалась какая-то толика благодарности, были лучшим ответом вместо слов. — Отныне, я буду звать тебя Дон.