Туда, где идёт снег

Стальная вспышка мелькает перед ресницами, выключатель щелкает, и холодный металл облизывает разгоряченный висок, выступая последним вежливым словом в этой беседе. — Страховка покрывает все операции и затраты на покупку медикаментов. Полностью. Полгода реабилитации в персональном боксе с возможностью свободного выхода, консультации по подбору лечения, оздоровительные процедуры… Перемещение тоже оплачивается Парком. Удвоенная ставка если ты устроишься к нам на работу. А ты, конечно, устроишься. В левой зоне нужны работники. Но это после того, как все станет хорошо. По рукам? Сталь скользит вниз по скуле, но резко одергивается и снова врезается в кожу, надавливая на бешено пульсирующую вену. — Об этом никто не узнает, мы гарантируем безопасность. — Он недолго шуршит тканью своего плотного синего пиджака, вынимая из внутреннего весьма широкого кармана что-то не менее шуршащее. — Ты видишь, что мы не допустим чтобы наши клиенты страдали. Парк Старр приносит радость людям. Не боль. Никто не сможет доказать обратное. — Он вбивает каждое слово в голову Тары. Такая пафосная речь. Свет вновь слепит глаза, словно фары машины, в полной темноте пронесшейся прямо под носом, отделяя тебя от мира живых на несколько секунд. В руках оказывается лист желтоватой дешевенькой бумаги (кажется, невооружённым взглядом можно рассмотреть опилки) с множеством полей для подписей, личных данных и дат, вписанных между строк мелким шрифтом; за ним следует другой, третий, набирается весьма солидный пакет документов. Сердце, пытаясь выломать ребра все ещё ошалело стучит в груди, пальцы пробивает мелкая, едва контролируемая дрожь — совсем как тогда. Влажными от пота руками она судорожно несколько раз проводит по краю стопки, словно пачки купюр; бумага липнет к рукам Не нужно платить деньгами. За жизнь хватит молчания. Персона напротив протягивает совсем крохотную шариковую ручку из пластика и жестяной кейс, гремящий содержимым, и напоминающий походную аптечку. За маской, плотно закрывающей все лицо не видно и тени эмоций. Но Тара знает — Парк смотрит на нее свысока. Открыв кейс, она думает, что в будущем ей стоит сжечь кожу на кончиках пальцев. Старр Парк всегда берет свою цену за любопытство. И всегда сполна платит бравым. Он забрал у кого-то личность, сделав безумным чудаком, он же — показал дорогу к шахтам, полным сокровищ рудокопа. Он хотел сорвать с тебя маску, и показать свету на что ты способна. Он снял с тебя кожу и забрал глаз. Раны срастаются, шершавые пальцы стирают слезинку с рубцов, покрывающих щёку, и грубый бинт плотно облегает уставшую кожу. Ты смиряешься — ты привыкла, привыкнуть можно ко всему; но зеркало все ещё чуждо тебе, отражение в окнах и лужах тебя избегает. Не ты — ты же смирилась, ведь так? Парк забирает твой глаз и дарует новый. Он лучше. Ты почти чувствуешь себя безумной, и песок ехидно скрежещет под ногами, а карусели, ухмыляясь, скрипят, вторя настроениям Парка: благословение требует жертв, Тара, и если бы только была готова на них пойти… Впрочем, Парк не скупится на щедрости и, прищурив сотню бдительных глаз ласково гладит по голове, награждая тебя за отвагу. Тело пронзает острая боль, словно кусок раскалённого докрасна железа прижимают прямо к спине. Распирающее, рвущее чувство пронизывает лёгкие изнутри. Где-то в груди следом взрывается динамит, затем из глаз летят искры и слезы обжигают веко, ее намертво вжимает в кресло, и, когда ее ломающиеся в агонии пальцы чуть не дырявят старую обивку, она наконец видит. Размытые силуэты огня перетекают в кровавые пятна, и кажется она чувствует, как кровь закипает в ее артериях. Дико пляшет огонь, что-то трещит и с криком людей ломается потолок. Дым выедает глаза и душит; все меркнет перед глазами — лишь фиолетовые пятна и шум цветных мигающих звёздочек переливается за закрытыми веками. Тишину разрезает воплем знакомого голоса. Больше не слышно ничего. Тара вдыхает полную грудь — со вздохом заканчивается минута агонии, минута, казавшаяся преодолеванием горизонта событий черной дыры. Воздуха все ещё недостаточно, она рывками пытается ухватиться за каждый шанс вдохнуть больше; во рту сохнет и сердце стучит быстрее, будто гипервентиляция лёгких даёт спортсмену надежду на второе дыхание. Припадок заканчивается скоро, когда конечности обмякают и Тара с кое-каким облегчением находит опору позвоночнику, наконец-то плюхнувшись на спинку винтажного кресла. Она тянет кисти к горящей коже на месте отсутствующего глаза. Шрамы никуда не делись — нервно хмыкает она про себя, и щупает голову дальше. Второй и единственный уцелевший глаз закрывается. Ей нужен отдых. Тара роняет голову на руки, ладонями оттягивая веки и отпуская их обратно, в ступоре сидит несколько мгновений. Встав с места она делает усилие чтобы встать на ватные, подкашивающиеся ноги и плетется на кухню. Люстра в пыльном абажуре, похожем на те, что бывают у старых настольных ламп, мерно покачивается из стороны в сторону; кто-то грохочет этажом выше, слышатся крики. Так больше нельзя. «Так больше нельзя» — повторяет тара вслух пару раз, смакуя каждое слово: она смеётся над самой собой. Сколько раз она это слышала, или, вернее сказать, произносила у себя в голове? Она принялась считать, но тут же бросила эту затею. Каждый раз, как она вспоминала сделанную собой глупость, тут же выпускала короткое, насмешливое «Гм» — она не перестала корить себя за эту, по ее мнению стыдную привычку, но, по крайней мере, никто не знал кому это восклицание предназначалось. Иногда Белль, читая книгу по географии или какой-нибудь потрёпанный буклет-путеводитель, заботливо сохранённый в поездке в очередное захолустье в целях разнюхивания информации, тут же подскакивала на месте, а затем в недоумении косилась на свою напарницу, услышав ее бессвязное бормотание. И хоть все, кто окружал Фортун давно свыклись с ее повадками, никто ещё не разгадал тайну ее хмыканья, а может даже и не пытался разгадывать, как сама Тара думала. Тара снова испытала видение, и каждое приносило ей боль. Она никогда не знала, в какой момент случится следющее, поэтому они всегда заставали ее врасплох, словно удар током, когда включаешь уже давно испорченный чайник. Конечно, воду можно было греть и на плите, налив в какой-нибудь небольшой сотейник, но не пользоваться чайником означало отрубить себе голову и положить ее в дальний ящик большого старого шкафа, в котором бог знает что можно найти помимо головы. Теперь она быстро приходит в себя, отряхивается, словно кошка, и предпочитает забыть все, что только что видела. Вот только видения становятся явью. Она достает из буфета бутылку хереса — уж ей-то некогда пылиться; протирает первым попавшимся полотенцем бокал и, отхлебнув небольшой глоток из горла (объем, вероятно, соответствует тому, что она собирается выпить) выливает напиток. Закупоривает бутылку и толкает ее в угол стола, как снаряд в кёрлинге, а затем придвигая к себе алкоголь. Возможно, пить уже не хочется. Хочется уйти в забытье. Одна вещь может помочь другой, но ее мысли снова улетают вдаль. Жар пламени становится горячим воздухом летнего знойного дня. Тара старательно обматывает свою голову полоской розовой обшитой ткани, оставляя единственную щель для глаза. Крепит на лоб брошь, и пытается подцепить хвост фиолетового парика, глупо начесанного и наспех гофрированного, а потом добротно залитого лаком. Она наконец продевает его через отверстие на макушке, когда ей удается ухватиться за кончик; хвост порядком примялся и теперь выглядит совсем как расплющенная вяленая рыба. Все попытки вдохнуть жизнь в бедный хвост не венчаются успехом, и поэтому сегодня она решает оставить все как есть. Радиоприемник по-пионерски торжественно выкрикивает каждое слово ведущей, рассказывая о сегодняшнем прогнозе погоды, добавляя ко всему прочему свой старческий хрип и дребезжание. Напрасно пытаясь стереть пот со лба, Тара улавливает среди шума слова о температуре — на дворе двадцать семь градусов по Цельсию. В спину дует кондиционер, из окна палит яркое полуденное солнце, блестящие пластиковые талисманы отражают его лучи и слепят глаза. Все ещё душно. Небольшая лавочка завалена магическими, как заявлено, безделушками, всевозможными защитными глазами, где-то в углу кассы твердеют и собирают пыль некогда липкие мармеладные червячки: если не скормить их в срочном порядке какой-нибудь невнимательной мамочке с ребенком, то они, конечно же, пропадут, и все будет записано на ее счёт. Впрочем, кто мешает продавать пропавшее? Парк умеет держать слово, и теперь она получает зарплату за две ставки, играя тут круглыми сутками в гадалку, тасуя карты и втюхивая зевающим покупателям талисманы и обереги из волшебного пластика, повешенные на цепочки из непонятного золотистого сплава, наверняка тоже надеоенного магической силой. Все, что нужно — просто играть роль. И деньги летят в карман. Тара глянула на лежащую под рукой колоду карт. Справа от нее стояла грязная громадная кружка с двумя чайными пакетиками, как всегда, но отдавала запахом растворимого кофе. Сейчас Тара не волновалась о том, чтобы что-то за собой мыть. Хотя, в будущем она хотела бы снова иметь узорчатую турку с длинной лакированной ручкой из дерева, — помнится, она покупала ее на рынке лет 6 назад, но оставила в прошлой квартире. В турке кофе получается намного вкуснее, и, скажем, ритуальнее, особенно если добавить пряную масалу и свежие сливки — черный эспрессо Тара родным не считала, но на работе приходилось довольствоваться лишь им, забыв о вкусе привычных вещей. Вернувшись к таро, она хотела было забавы ради покидать из руки в руку карты, взглянув на расклад на ближайшую неделю. Она всегда относилась с иронией к вещам, принадлежащим миру эзотерики, астрологии и прочих глупостей, но случилось так, что судьба свела её с ними лицом к лицу. Достав одну карту из коробки, Тара услышала звук открывающейся двери, и в лавку завалилась тучная короткостриженая женщина, а за ней показался совсем крохотный и какой-то чересчур бледный, явно вымотавшийся ребенок. Один тихий усталый вздох — единственное, что полагалось Таре произнести в этой ситуации. Ну или она хотела, чтобы ей действительно не пришлось вести дальнейший диалог. Подняв глаза на посетителей она сделала усилие чтобы открыть рот, но процедила лишь жалкое, вымученное «Привет». Обычно она здоровалась более официально. Женщина, ступив на порог лавки прищурилась и поспешила посетовать на жару и смахнуть пот с высокого лба. Ее черные волосы липли к коже, и кажется каждый вздох давался ей с трудом. Маленький мальчик смотрелся вовсе жалким на ее фоне, но что-то живое, явно свойственное детям блестело в его глазах. Кажется, он приметил шоколадные яйца, беспощадно расплавляемые бьющим из окна солнцем: — Тетя Гадалка! — Тара мысленно подняла бровь, когда услышала слово «гадалка». Да, ведь она должна была быть гадалкой. — Тетя Гадалка, — мальчик не унимался в своем стремлении указать на роль Тары в этом мире. — Посчитайте мне два яйца! Мальчиковых, с роботами! Ещё минуту назад он казался весьма уставшим ребенком, но предположение оказалось ошибочным. Женщина сзади крякнула, тряхнув плечами: — Гляньте, деловой! — посмеиваясь глухим смехом, она стала рыться в своей кожаной сумочке, висящей через плечо. — Ты погоди, без денег же не расплатишься. Милые дети, а? — Ага, — сказала Тара, которой, кажется, до детей не было никакого дела. «Точно!» в голове пронеслась мысль о оставшемся мармеладе. Вот и мама с ребенком! Дотянувшись до цветастой банки мармелада «Dougworms» она опустила ее на кассу перед мальчишкой. — Недавно привезли…- внезапно что-то щелкнуло у нее в голове, и она решила что стоит менять тактику, — О, это мармелад из страны драконов. Знаете, в Парке есть даже такое. Он свежий. Хотите попробовать? Женщина, вытащив кошелек взглянула на Тару, а затем на мальчика и улыбнулась. — Марти, возьмёшь драконов, м? — ее губы расплылись в широкой улыбке, — Мисс, сколько будет за фунт? — Это червяки, мам! — мальчик явно пытался выглядеть ну очень серьезным, объясняя разницу между червями и ящерами. Тара осторожно паковала растаявшие яйца и мармелад в небольшой подарочный пакетик с красующейся не нем эмблемой восьмиконечной звезды. Мальчишка прохаживался по магазинчику из стороны в сторону, разглядывая талисманы и ковер за спиной Тары. — А эти вот штуки, — Марти ткнул пальцем в фиолетовый талисман в виде глаза, — они прям волшебные-волшебные? «О да, — подумала Тара, — за них мне платят волшебные деньги» — Конечно, — с этими словами она взяла талисман с прилавка и потрясла его пару секунд — зелёные блестки стали переливаться в полости пластикового глаза. — Больше того, они цепляются на твой рюкзак! — для пущей убедительности Таре потребовалось пощелкать фиолетовым карабином на металлической цепочке талисмана. Марти поднял глаза на женщину: — Мам… — Тара видела, он использовал чары детской невинности. — О, милый, — у тебя пока нет рюкзака, — ее взгляд пересекся со взглядом Тары и она неловко подмигнула. — Когда ты поступишь в первый класс я обязательно куплю тебе школьный набор, и тогда ты сможешь… — И рюкзак? — перебил мальчик. — И ты сможешь повесить туда талисман. О, Марти, не перебивай взрослых во время разговора! И рюкзак, не будешь же ты носить ланч в пакете, ей богу. Тара нервно усмехнулась; ее смена близилась к концу: — Оплата, мэм. — Ах, верно, да, — женщина протянула Таре две зелёные купюры, — честно, душная у вас работка. И что, правда гадаете? Тара опустила глаза и усмехнулась, положив деньги в кассу и высчитав сдачу: — Предсказываю вам сладкий день, — она выложила на стол сдачу в размере парочки мелких монет. В лавке раздался смех. Два уставших человека прекрасно понимают друг друга. — Приходите за талисманами удачи в следующий раз, мистер Марти, — сказала Тара, подмигнула мальчику. Он улыбнулся ей в ответ, хватая с прилавки пакет, до которого еле дотягивался даже встав на носочки. — Марти, дорогой, подожди маму на улице с минутку, — Мать снова утерла пот, катившийся градом с ее толстого лица. — Тара… Тара Фортун, верно? Тара вскинула бровь, на этот раз по-настоящему: — Тара Фортун это я. Что-то не так? — ее лоб взмок от стоявшей духоты и двух слоев ткани на лице. Она надеялась, что проблем с клиентами на этот раз не будет. — Я же чуть не оставила, забыла вам передать… Ох, дети, — она измученно улыбалась куда-то в сумку, — у вас есть дети? — в лоб спросила она. — Простите слабости, слабости, не берите в голову! Нашла! В ее руках показался белый измятый конверт и она, подойдя поближе к самой кассе вложила его в руки Тары, вдавив так, словно передавала ей собственное дитя. На секунду ее лицо словно стало воплощением вселенской серьезности, но затем снова стало обыкновенным лицом заработавшейся матери-одиночки. — Вот! — шепотом воскликнула женщина. Тара вопросительно взглянула на неё: — Это письмо. От кого? — Разве не должно быть написано на конверте? Но адресат — вы, там так и подписано — «Таре Фортун»! Ну что, разглядели? Честно, я не разглядывю чужие письма, уж простите, — женщина наконец отпустила конверт. На конверте не было ничего, кроме имени адресата. — Ладно. Спасибо, я… прочту. — Она выдавила из себя очередную улыбку, но вспомнила что под бинтами это вряд-ли будет иметь смысл. — Спасибо, удачного дня. Женщина закрыла сумочку и вразвалку вышла из магазина. За дверьми был слышен разговор сына и матери. Что-то о динозаврах. И талисманы. «Мы пользуемся электронной связью. Зачем писать письмо? Ну и раз уж на то пошло, почтовый ящик есть в квартире» Тара сдвинула с глаз медленно падающий бинт и развернула бумагу. В конверте находился абсолютно чистый, свёрнутый вчетверо лист бумаги. Тара в недоумении осмотрела его и решила перевернуть. Верно, на обратной стороне мятой бумаги резким, торопливым почерком были написаны жуткие слова: «Тара Фортун. Прошло уже 7 месяцев после сама знаешь чего. Я действительно надеюсь, что тебе не отшибло память и ты помнишь свою жизнь, готова, в общем, принимать верные решения. Я не знаю насколько твое (оно конечно не твое, но, реши сама, уж постарайся) решение будет правильным, но если ты можешь, то через 2 недели. Восьмое число седьмого месяца. Собери свои деньги, что есть и сядь на ночной поезд на двадцать три часа. Марта Мориссон — единственный кондуктор на этом рейсе в ночное время. А ты, возможно, единственный пассажир, но не пугайся. Купи билет «Вест-таун» в один конец. Тара Фортун, я знаю, это может казаться бредовой историей. Но они следят за тобой. Как следили за мной. И там гораздо менее безопасно, чем здесь. Даже за удвоенную ставку. И если до восьмого числа это письмо не окажется у тебя в руках, то я боюсь, что в Вест-таун поедут они.» Глаза Тары смотрели сквозь письмо. «Что?» Броситься на поезд и рвануть в неизвестную местность? Она привыкла к планированию жизни и расчётливости, пускай минимальной, но… На расчёты есть ещё две недели. Это правда плен, Тара? Если бы ты умела предвидеть будущее, скажи… Ты не жалеешь?