***
Оока не представляла какого-либо масштабного интереса в силу крохотной территории и ничтожного населения. Жители деревни предпочитали оставаться в стороне от конфликтов, лишь косвенно поддерживая солдат едой и медикаментами. Взамен, увы, получали лишь гроши, из-за чего бедный народ голодал пуще прежнего, хотя казалось бы, куда еще беднее? Возможно, как раз из-за такой несправедливости, один из ремесленников, Накагомэ Канджиро, взялся за лук и копье, и пристроился к здешним асигару, коль даймё сами поощряли добровольное участие в битве. Трудности возникли практически сразу, так как воинам присуще тренировать мастерство владением оружия с раннего возраста, а Канджиро к тому времени был уже с женой и ребенком. — Накагомэ-сан, –один из бронированных асигару наблюдал за жалкими попытками мужчины привыкнуть к ассиметричному луку,– Вы же осознаете, что на поле боя погибните одним из первых? Стрела резала воздух, но никак не долетала до мишени. — Осознаю. — Тогда к чему все это? К чему попытки прыгнуть выше головы? Хватка на орудии ослабевает. Канджиро не назвал бы себя “достойным” для столь тяжеленной ноши. Мозолистые руки хорошо относились к глине. Они плавно касались изделия, сооруженного из единственного материала, выстраивая цепочкой узоры – одно неаккуратное движение и вся работа насмарку. Но мужчина работал; сутками, месяцами, годами, не забывая, конечно, о любимой семье, но даже они вечно шутят про трудоголизм немолодого человека. Посуда, созданная руками Накагомэ, не претендовала на тонкое искусство, ведь она даже не была украшена красками в силу финансового положения семьи, однако в небольшом кругу родной деревни его труд расценивался как нечто святое, незаменимое. “Утварь не от Накагомэ - не то!”, единогласно твердили деревенские. В его руках некрасиво смотрится оружие. Он сам это прекрасно понимал. Как и то, что вероятнее всего его растопчут его же союзники. Посчитают некомпетентным для защиты должностных территорий Господина Такэды Сингэна, что уж говорить о самой Каванакадзиме. И будут правы. К чему старания? — Пойми, Риошин-сан, –мужчина повернулся навстречу тому, которого через пару месяцев он увидит с пылью и засохшей кровью на лице,– Военнослужащие Господина Уэсуги мне не враги. Я им тоже. То, что мы делаем, лишь удовлетворяет потребности наших лидеров. Им гораздо лучше видеть способных мужáх, умеющие стрелять точно в цель. С последними словами стрела падает впритык к мишени, к сожалению, пронзая лишь крохотную лягушку, притаившуюся в траве. Риошин слегка раскрыл веки – видимо, чтобы убедиться, что ему не показалось. Канджиро томно вздохнул. — Но… луки у вас бракованные. — Ну вот, –Риошин протянул руку вперед, смотря на Канджиро с таким видом, будто должен сказать, “Я же говорил”,– А вы еще защищать честь Господина собрались. Лучше, пойдите домой. Вас наверняка там заждались. На черную макушку капал мелкий дождь, как назло. Мужчина смотрел на лежащие мелкие дощечки. Если бы вместо забора был живой человек, итог, возможно, выдался бы иной. Если бы трава окрасилась в алые орнаменты, Канджиро смотрел бы на себя по-другому. Ассиметричный лук под именем “юми”, если так поразмыслить, орудие сильнейших. Подобные луки хоть и обходились дешевле в производстве, требовали к себе особое внимание. У них очень длинная тяга, и поэтому им требуются более длинные, а значит, и более тяжелые стрелы. А ведь самураи владеют ими в совершенстве, умудряясь при том на лошадях скакать. Каждый асигару мечтает о том, чтобы бросить на землю копья, мечи и щиты, сражаясь исключительно на дальней дистанции. Канджиро, конечно, не исключение, но до фанатизма дело не доходило – понимал, не его уровень. По хорошему, мужчине надо попрактиковаться с Риошином на копьях, они же “яри”, с щитами, но луна подходила все ближе, сопровождая свое появление тьмой. — Я осознаю, что подобные слова не характерны для воинов, –проговорил Канджиро, аккуратно вытаскивая стрелу с бедного земноводного,– Но я устал. Завтра буду ровно в 4. От вас требую того же. Риошин цокнул. — Смело предполагать, что я буду свободен к этому времени. Любой другой бы придумал великодушную отмазку, мол, “Звиняйте, долг зовет”. К сожалению, я вас уважаю, потому попытаюсь освободиться как можно раньше. Не злорадствуйте этим.***
Родная тишина ночной деревни согревала душу. Наконец Канджиро мог вздохнуть полной грудью, ощутив в ноздрях тот самый сладостный запах. В нем есть тонкая нотка горечи – незаметная, но очень значительная. От нее по телу пробегает армия мурашек, заставляя содрогнуться под натиском, не в силах сопротивляться. Ах, если бы не война, ветер был бы приятнее. Привкус крови на губах усугублял ситуацию. Быть может, Риошин прав? Канджиро ни на что не годен, в качестве воина, как бы он не горел желанием спасти провинцию. Его порыв будет меркнуть на фоне более уважаемых генералов Господина – да что уж, вряд-ли он доживет до конца первой волны. К тому же, никто не отменял того, что это может быть вовсе не последняя схватка двух давних врагов. И что тогда? Все отрубленные головы, насквозь пропитанные телесными жидкостями, пропадут зря, оставив за собой лишь строчки в будущих исторических письменах. И то, если пал значимый воитель. Ведь о таких, как Канджиро, не будут вспоминать. Не будут плакать. Наконец, за горизонтом замаячила знакомая крыша. Мужчина шел этой тропой всю свою жизнь, но почему-то сегодня заблудился в ночной чаще. Среди посаженных рябин виднеются однотипные дома одноэтажки, но это не мешало Канджиро распознать именно ту самую, родненькую. Завернув за угол чьего-то огорода, Накагомэ увидел небольшой силуэт, сидящий напротив главного входа в его дом. Кончики рта подтянулись в широкой улыбке. Ранние тревожные мысли улетучились в грезы дальних звезд. Шаги ускорились. Как только маленькая тень услышала приближающегося человека, она бросила все, чем занималась ранее, и сорвалась с ног, спеша навстречу распростертым рукам. — Папа! Мальчик ударился лицом об ноги мужчины, который садился на корточки. Тут же по спящему району прошелся звонкий смех, и взрослый, и детский. — Что ты тут делаешь, Мамору? –спросил Канджиро, еле сдерживая смех и кашель одновременно,– Уже ведь слишком поздно для игр на улице. — Я ждал, когда ты вернешься, –говорил тот, проглатывая окончания слов,– Потому что хотел показать кое-что! Пойдем! Крохотный, бессильный мальчишка тянет за собой отца, будто он не тяжелее горошка. Поистине уморительная картина. Направляясь ко двору ветхового дома, мальчик отпустил указательный палец мужчины и поднял с камня достаточно увесистое ведро полное рыб. — Я хотел порыбачить без тебя, –объяснял малый,– И посмотреть, будут ли рыбки меня слушаться. А они еле-еле слушались… — Какой улов! –Канджиро изобразил восхищение,– Ты большой молодец. Уверен, с ними будут сыты все соседи. — А я не хочу, чтобы соседи брали мое! — А когда ты без спросу взял игрушку сына Чиджимацу-сан, думаешь, он хотел этого? В ответ послышалось молчание. Мамору грозно надул щеки. — Я шучу, –тот потрепал его по волосам,– Никто не отберет у тебя ведро. По крайней мере, я не позволю. И вот они уже перешли порог жилища, поплотнее закрыв за собой дверь. Домашний аромат наполняет легкие до верху, обмывая в бесподобном блаженстве. Этого Канджиро как раз не хватало. Пока сын с криками “Мама! Папа вернулся!” будил ненаглядную, Накагомэ менял обувь и краем глаза заметил небольшой мешочек с длинными концами узла. Для любого другого человека, эта вещь не имела бы никакого значения – некоторые бы наверняка назвали это мусором. Для семьи Накагомэ - это символ удачи. “Любого, кто наденет мешок на шею, минуют всякие невзгоды”, так утверждал прапрадед, создавший эту вещицу, “С учетом, что ни при каких обстоятельствах, никто не откроет мешок”. С тех давних пор, Накагомэ хранят память о минувших веках, запечатанных внутри своеобразного ожерелья. Никто не знает, как оно приносит удачу, но, скорее всего, оно и к лучшему. Навстречу мужу выходит подуставшая жена вместе с ребенком. Мужчина, в свою очередь, делает пару шагов вперед и легонько хватает женщину за руку, притягивая к себе чтобы обнять. — Поздновато ты, –сквозь улыбку сказала та,– Я уже успела заснуть. — Приятных сновидений, –с усмешкой ответил мужчина, отпустив жену с хватки. Оба молча смотрели друг другу в глаза на протяжении следующих 5 секунд, продолжая улыбаться и изредка посмеиваться. Причина была в одном. — Мамору, –наконец прервала неловкую паузу жена, посмотрев на ребенка,– Ты наверняка устал ждать папу… Иди, поспи, ты заслужил. — О, тогда рыбу завтра поедим? Накагомэ кивнула. — Ладно… Только давайте не долго тут общайтесь, ладно? Спокойной! Получив добро, Мамору пулей убежал за угол помещения, где находилась общая спальня. Родители вздохнули. На лицах перестали красоваться улыбки. — Что-то случилось, Рэйра? –искренне поинтересовался Канджиро. — Ты думаешь, это будет легко? –тихо спросила Рэйра, уставившись при этом куда-то в стену,– Думаешь, что вы вот так просто победите? — Рэйра, пожалуйста… –Канджиро мигом повел жену обратно в свои объятия,– Не горячись. Война - непосредственная стихия, которую невозможно избежать. Если бы я не зачислил себя в ряды служителей, я никогда не смог бы себя простить. В резком порыве сил та отцепила мужчину от себя. Брови склонились к переносице, морща и без того расстроенное лицо женщины. — А если тебя покарают?! –голос вонзился толстым лезвием в ушные перепонки, задевая заднюю часть мозга,– Сможешь ли ты тогда себя простить, зная, что оставил семью позади?! Жирные капли слез катились ручьями по бледным щекам, оставляя за собой жалостливый след. Какое же противное чувство бурлило в желудке. Оно поднимается, едкой кислотой обмывая сердце некогда стойкого мужчины. Утопая в горечи, сердце продолжит биться, чтобы жить дальше, отказываясь позволять желчи порвать невесомые струны. Оно будет сражаться до последнего, биться что есть мочи, пытаться устоять, само при том не замечая, что струны уже порваны. Канджиро застыл. Рэйра закрывает лицо ладонями, слегка склонив голову вперед. Ее волосы неаккуратно падают. Мужчина поднимает руку. Чтобы убрать. Останавливается. Смотрит. Легким движением руки освобождает лицо Рэйры с ладоней. Пока она держала их открытыми, мужчина положил в них кукольного размера статуэтку, слепленную из глины. Лиса в сидячей позе гордо улыбалась Рэйре. Женщина, в свою очередь, уронила одинокую слезу на макушку неподвижного животного, будто в надежде что оно, как в сказке, оживет. — Дорогая, послушай… Война может начаться в любую минуту. Я должен буду отправиться с остальными. На кону не только территория Каванакадзимы, но и судьба ближних наших. Каждый бравый на стороне Господина Такэды может повлиять на исход, какими бы незначительными “пешками” они не казались. Легким, словно перышко, касанием он обхватил руки женщины, все также крепко держащие статуэтку. — Рэйра. Если Бисямонтэн отвергнет меня, прошу, поцелуй лису в нос. Корми Мамору его любимыми вкусностями. Навещай наших престарелых соседей. Если того сердце пожелает, познакомься с новым мужчиной. Живи спокойную, мирную жизнь. А когда будешь вспоминать обо мне, целуй лису еще раз. “И помни…”***
Ночь 17 октября. К этому времени войска Такэды готовились к атаке, отходя от замка Кайзу. Река бушевала под натиском разъяренного ветра, который точно устал от сражений на своей территории. Небо залито глянцевой темной краской, что украшало Каванакадзиму, но не смягчало напряжение между двумя кланами. Генералы Такэды, на самом деле, правильно поступили, что заставили даймё атаковать первым – в противном случае, игра в молчанку затянулась бы на неделю, а может и больше. Для Канджиро ожидание было страшнее всего. Длительное бездействие рано или поздно привело бы к потере рассудка и безрассудным действиям, так что как только солдатам сказали собираться, тот незамедлительно взял щит и копье. Да, на практику стрельбы было отведено слишком мало времени, чтобы можно было смело за нее браться. Сингэн разделил свои силы на две части. 12 тысяч воинов двинулись на Уэсуги с юго-востока. Некоторые шли вдоль берега реки, другие обходили через лес и прочие крепости, чтобы неожиданно нанести удар лагерю Кэнсина с тыла. По стратегическому плану, воины должны были окружить Уэсуги, перекрыть путь к Кайзу, и заставить его отступить на равнину. Уже по ту сторону реки его, на севере, должны ждать 8 тысяч другие воители Такэды, в число которых входит Накагомэ. Во время похода на север от замка, мужчина мельком видел знакомые силуэты вдалеке, что сияли доспехами и острыми стрелами. У некоторых представителей асигару за спинами даже были ружья с порохом. Канджиро мысленно пожелал им всем удачи, хоть и не знал никого лично. Все же, на них базировалась первая часть плана, которую ни в коем случае нельзя оплошать, иначе все пойдет коту под хвост. Реке Чикума никто не додумался соорудить мост, потому приходилось пачкать одежду в мутной грязи, стараясь сдерживать рвотные рефлексы. Мужчина в какой-то момент даже почувствовал, что его кто-то трогает за пятку. Была ли та пиявка, или чего похуже, вопрос на потом. Сейчас главное, что Господин, бок о бок со своими генералами, среди которых затесался его брат, стоят на гладкой траве посреди поляны, а между тем солдаты встают на свои позиции. Сказать, что Канджиро все сутки переживал, ничего не сказать. Ком в горло увеличился по мере прибытия на север локации, а когда тот уже глядел на лагерь, окутанный густым лесом, ноги не могли устоять, желая побыстрее бросить все и убежать. Но Канджиро стоял. Стоял, как все перед ним и после него. Ожидал. Когда глаза начинали слипаться от усталости, долину медным тазом накрыл туман. Все солдаты тут же очнулись, хаотично разбрасываясь глазами по сторонам. Нобусигэ тогда спросил у брата: — Туман может оказать негативное влияние на наш план. Не пора ли сменить позицию? Сингэн неподвижно вглядывался в белую скатерть. Он ожидал, что по ту сторону будут доноситься звуки борьбы, но в ответ лишь играли листья на деревьях. — Отклоняю предложение, –отрезал даймё,– Необходимо дождаться сигнала врага, и только тогда начать действовать. Нобусигэ слегка скрючился. — Как изволите, Господин. Накагомэ мял мешок на шее. Кажется, очертания в тумане напоминали ему о деревне. О плоских крышах и беглых детях, что носились без причины. Об улыбках до ушей и о скотине, что свободно разгуливала наравне с людьми. Сейчас хочется оказаться именно там, где хорошо, где свет озаряет тропинки, а не здесь, где слепит туман и где пахнет смертью. От таких мыслей можно и позабыть о своем текущем положении. Что и произошло с Канджиро. К счастью, но скорее к сожалению, ему о нем напомнили быстро приближающиеся силуэты на конях. На них бежала вся армия Уэсуги. Такая картина по-настоящему застала Такэду врасплох. Он еле успел сгруппировать воинов в строй, но было уже слишком поздно. Уэсуги начал войну. “Как так вышло?”, спросит читатель. Ответ до боли прост. Ранее, Кэнсин с высоты своей позиции наблюдал за маневрами Такэды и разгадал его хитрый план. Он отправил свои войска сразу через реку, вместо того, чтобы встретиться с 12 тысячным войском. По правде говоря, нужно быть слепым и глухим, чтобы не заметить такое огромное собрание. Первый выстрел попал Накагомэ в щит. Он защищался как мог, одной рукой под боком держа щит, а в другой копье. Сложно было хотя бы ранить кого-то, учитывая, что многие предпочитали наносить удары с дистанции. Зря, думается, не учился военному мастерству с детства, но кто же знал? Крики противников, собратьев и лошадей перемешивались в какофонию. Уже было ясно, что в этой схватке победит Кэнсин со своим численным преимуществом, но и Сингэн не собирался так просто сдаваться. Он верил в своих подданных, а они верили в него. Канджиро тоже. Ему удавалось пару раз находить открытые участки тел солдат и протыкать их как можно глубже, чтобы кровь поила благородные земли Каванакадзимы. Копье и щит находились в ужасном состоянии. Мужчина еле успевал за всем происходящим. Кого-то отбрасывало от пуль и стрел, кто-то сбрасывал противника с седел, кто-то молил о том, чтобы ему протянула руку помощи. А Накагомэ все метал копье в разные стороны, повреждая органы воителей Уэсуги. Кровь и торчащие куски мяса уже не казались чем-то сюрреалистичным для него. Было лишь одно желание: преподать им урок. Копье сталкивается с щитом очередного асигару клана Уэсуги. Канджиро уже забил на собственную защиту, взявшись за оружие обеими руками. Асигару швырнул Накагомэ подальше от себя, но тот настоял на своей игре. Чувствуя, как под ногами умирают цветки, Канджиро ринулся на оппонента со всей возможной скоростью. Тот вновь берется за старое и прикрывает тело щитом, на сей раз отбрасывая Канджиро так, что он улетел. Мутное зрение не позволяло четко анализировать произошедшее, но летящее над головой ожерелье с мешочком говорило ему о многом. Разбив затылок, Канджиро было хотел тут же встать и подобрать подарок от прапрадеда, но ноги не слушались. Что уж – тело не слушалось. Все же, как же противно, что люди - есть люди, и им свойственно уставать. А мясорубка не прекращалась. Где-то вдалеке спешил остальной отряд Такэды, но имело ли это значение? Уже навряд-ли. Канджиро валялся, словно крупный мешок, не в силах пошевелить конечности. Бой еще не окончен. Главное, держать копье под боком. Выстрел. Из рта мужчины полился алый ручей. Прямо над ним висит стрела, точно попавшая в гортань. Боль появилась не сразу, плавно волной окружая сначала саму рану, а после молниеносно стукнула в кору мозга. Накагомэ завопил что есть мочи. Кровь слилась со слюною и прошлась по горлу, заставляя того сильно кашлять – настолько, что жидкость сочилась с ушей и носа. Залпом выпитая стопка адреналина заставило мужчину подняться на копье. Кругом виднелся лишь красный цвет. Прошло уже уйма времени, а ни та, ни другая сторона по-прежнему не сдаются. Канджиро вырвал стрелу с кадыка и бросил под ногами, растоптав, как ранее топтал цветы. “Мешок…” Мужчина оглянулся. Ожерелье, хвала небесам, было цело и невредимо. Тот сел на корточки и дрожащей рукой поднял ценную вещь. Как бы на него посмотрел бы прапрадед, узнав, что он натворил? Быть может, он бы ругался до пены во рту, унижая Канджиро всеми возможными оскорблениями. А может, он бы молчал, неподвижно смотря на праправнука в засохшей крови и морской грязи. Также, как на него “смотрит” мешок. Не спеша, словно вовсе позабыв о войне, он надевает ожерелье обратно, ощущая, как кровь с раны впитывается в ткань, делая ее тяжелее, тяжелее, тяжелее… Выстрел. Еще. Третий. Четвертый. Седьмой. Десятый. Тринадцатый. Канджиро давал полный доступ к своей спине, становясь живой мишенью. Мясо разлеталось во все стороны. Спина превратилась в темную массу из мягкой плоти и мышц. Сердце отбивало ритм. “... что я буду любить тебя…” Веки плавно закрывались. Тело стремилось вперед, вперед… Вперед. “Даже когда расцветет хиганбана?” “Даже когда расцветет хиганбана.”