костры и цветы

— Эй, Луффи, Чоппер, смотрите, что нашёл! Взмыленный жарой, горделиво вытянутый по струнке Усопп, довольно ухмыляясь, переплёл длинные смуглые пальцы с толстым стеблем довольно крупного цветка. Ядовито-жёлтые с сангриновой кромкой, будто противоборствующие солнцу, лепестки понуро висели. Стоило Луффи обратить на бутон свой сверкающий любопытством взор, цветок, как бы встрепенувшись, игриво расправил свою «корону», являя выжженную белую сердцевину, отмеченную мелкими пятнами, напоминающими термитные дыры в гниющем полуразваленном пне. — Ой, как интересно, таких больше нет? Жаль! Усопп, ну пожалуйста, дай подержать, я хочу записать о нём всё, — Чоппер восторженно тараторил, чуть ли не забираясь по ноге стрелка, чтобы потрогать ценный для изучения экземпляр. — А он похож на лилию с какой-то примесью… Усопп притворно-недовольно пыхтел, пытаясь сбросить оленёнка с себя; погружённые в привычную озорную суету они не заметили, как Луффи инстинктивно отшатнулся подальше от растения. Рой фантомных беспощадных стрел пронзил насквозь, вышибая всю волю и дух. Жирные удушающие стебли, сочащиеся горечью утраты и одиночеством, холодными змеями поползли по позвоночнику и выше, обвивая тонкую шею. Бордовые вязкие реки собственной густеющей крови, горбатые багряные хребты гор, перекатывающиеся под властью искажённой голодной пасти цветка с резными клыками — глаза заволокло красным туманом из марева воспоминаний. Луффи, зажмурившись, старательно отмёл вспыхнувшие воспалённые образы, словно сбрасывая мёртвую кожу рептилии, и обезоруживающе ярко улыбнулся своим накама. — Я его забираю, он теперь мой. Загадочно блеснув безднами-глазами, Луффи ловко выхватил резиновыми цепкими руками лилию, и был таков. Команда Соломенных Шляп после невыразимо трудного сражения на Дресс Розе остановилась на цветочном острове ради краткого отдыха и сбора медицинских трав. Погода в этих землях лоскутным одеялом стелилась вплоть до пенистой эмали зубов океана: обжигающе-солнечные закутки с зыбкими песками и цветущими под саваном ночи кактусами; дождливые непроходимые джунгли с плотоядными капающими слюной гигантами-мухоловками; вольные тёплые загривки полей, выгибающиеся навстречу мягким лучам своими разношёрстными вкраплениями цветов — от суровой скопи полыни до беспечных морей подсолнухов; горными лесами владели дикие нежные орхидеи и свободолюбивые анемоны; рыхлые зимние покровы обнимали пуансеттии и камелии, мерцая под холодным боком солнца. И как столь пышное разнообразие флоры уживалось на одном клочке суши? Искристый дымок от гриля таял на языке, расслабленные тела Соломенных Шляп нежились на пляже. Даже Зоро перестал пристально блюсти извечно подозрительную фигуру Хирурга Смерти, посапывая в прохладной тени. Трафальгар привычно хотел было поспешно уйти от общего праздного веселья, но появление шмыгающего синим носом, подавленного оленя приковало к месту. — Траффи, Усопп нашёл такой редкий цветок, а Луффи его просто забрал, — слезливо ябедничал Чоппер, искренне раздосадованный потерей, пока храбрый воин моря уверенно поддакивал, утешающе похлопывая накама по плечу. — Я хотел и тебе его показать. Может, мы бы сделали какое-нибудь лекарство из него… И-и меня вовсе не волнует, что Луффи может заблудиться там! — Не плачь, Тони-я. Я верну этого болвана, — сощурив сонливые медовые глаза, обречённо вздохнул Трафальгар, хмуро наблюдая на горизонте без следа рассеявшийся мираж желанного покоя. — И лилию тоже? — детская надежда проклюнулась в голосе ранимого доктора. — …Не обещаю. Тропинка рук выросла из-под жгучего песка, затаскивая расстроенного оленёнка на колени внимательной Нико Робин. Шезлонг скрипел под весом их возни, пока археолог пыталась спокойно предположить причины поведения их сумасбродного капитана, по-матерински поглаживая Чоппера по шляпке. Нами, задорно похрустывая кулаками, угрожала распять Луффи морской звездой под раскалённым солнцем. Санджи с уколом зелёной зависти сверлил доктора, занимающего колени прекрасной дамы, но, фырча, всё же щедро выложил для него пёстрого, липнущего к пальцам рахат-лукума, привезённого с жаркой Дресс Розы. Брук сочувствующе наигрывал волшебную, томящую сердце мелодию, которая побудила приходящего в себя Чоппера невольно пританцовывать. А Фрэнки, пустив слезу, ободряюще пообещал эксклюзивную демонстрацию своего нового супер меха снаряжения. Очевидно, семейная идиллия управится и без Ло. * Вивр-карта, надрывно трепеща в крепкой хватке, указывала хирургу на плато среди могучих, покрытых лоснящимся тёмным мхом гигантских секвой в горных лесах. Волчий хвост дыма, заигрывающий с лёгким ветерком, призывно вилял меж верхушек. — Пространство. Кавардак. В ноздри ударил стойкий запах жжёной резины, морской соли с отдушкой мяса и маслянистых тлеющих трав. Луффи едва ли не плясал с бубном вокруг рыжего стонущего костра, подпихивая сухие поленья и до вздувающихся волдырей от ожогов на эластичной коже уверяясь, что растение действительно горит. Цветок? — Мугивара-я, что ты, чёрт возьми, творишь? — с вызовом окликнул его Ло, в глубине души принимая, что в любом, даже детерминированном эксперименте этот безбашенный человек замкнул бы его невозможным событием. Шальная, эгоистичная переменная. — А, Траффи, я тут просто сжигаю эту линию. — Лилию. Я это вижу и так. Зачем? Луффи, глуповато уставившись на грозного Хирурга Смерти, почесал румяную от языков огня щёку и слегка дёргано развёл мелко дрожащими руками. Как не умел врать, так и не научился. И проницательные золотые глаза выцепили плохо скрываемую разнузданную нервозность, словно зудящий Левиафан изнутри распирал пластичные рёбра Мугивары, с аппетитом впиваясь в пружинистые кости. Цветок на грани гибели, так почему бы не довести дело до забвенного конца, раз ущерб необратим? Арест Дофламинго и разговор с Сэнгоку окончательно сбросили кайросеки долга и разъедающей сердце ядовитой мести. Размашистая, вздымающая грудь свобода и искрами зажигалки Коразона томящиеся принятие, привязанность, почти любовь полнили естество, и Ло точечными движениями обнажил нодати. Он поможет Луффи, более ничего не ожидая взамен, позволяя заразительному безумию на миг захватить медленно заживающее сердце. Играючи рассекая даже необузданное ревущее пламя, Кикоку рваным прищуром вмиг разделала тело обуглившейся хихикающей лилии. — Спасибо тебе, Траффи, — Луффи, стряхнув лиловую пыльцу изумления, растянул тонкие губы в переливчатой благодарной улыбке. Однако неровное горячее дыхание и бушующая мгла в очах выдавали юнца с головой. Как будто он пару мгновений всё ещё не мог стряхнуть пытливое, жуткое наваждение. После столь нелепого умерщвления редкого растения Луффи, с льющимся через край нетерпением ёрзая и шипя, принимал первую помощь от ожогов. — Тц, посмотри на себя, даже на солнце обгораешь быстро. Почему ты полез именно сжигать этот цветок? Раз так распирало, то выкинул бы в море, — клубки сетующего раздражения потонули в уверенных, ласковых касаниях хирурга; длинные смуглые пальцы, ворчащие о близости «смерти», искусно латали, промывая лопнувшую пузырями кожу и накладывая вязкую облепиховую мазь. — Ты чего, море — это свобода. Я не мог по-другому! — бездонные, словно глубины ночного моря, глаза блестели убеждённостью. Казалось, тревога выплюнула юнца из своей щёлкающей пасти. — …Погоди. Ты никогда не загораешь даже, чего это мазалок набрал? Ло, буркнув тихое «завались», как ошпаренный отпрянул и спрятал ошалелый взгляд под спасительным козырьком шапки. Иногда внимательность Луффи била под дых. * Они разбили скромный лагерь у неутомимого костра, сгрузив поодаль покатые долговязые брёвна. Однако теперь будущий король пиратов даже на пушечный выстрел не подходил к теплу, хохоча и таская смурного Трафальгара по дремучим перелескам с долголетними чашами анемонов, к пахучему землистому подножию плато, к бурной реке, окрашенной кровью исчезающего за горизонт солнца. Луффи совершенно случайно поплавал в ней топором, а Ло, скрипя зубами и разражаясь злобными тирадами, всё же успел выловить его за шкирку. Созвездия бусинами скапливались за ребристым ореолом соломенной шляпы, впитавшей в себя раскалённый жар полуденного солнца; бинты теперь уныло свисали мокрой шерстью, а разморённый водой Луффи заливисто смеялся, стряхивая речной хрусталь со смоляной макушки, будто озорной пёс, и, неожиданно посерьёзнев, хрипло спросил: — О, а как твоя рука? Пришилась же? — Как видишь, она на месте, Мугивара-я, — смущённо цокнул языком Ло. — Ноет и иногда болит, но терпимо. — Я рад! Ты и выглядишь лучше после того, как мы надрали Минго зад. Трафальгар, беззлобно закатив глаза, сгрёб суету на ножках в охапку и под возмущённые, но слабые от воды сопротивления вернулся к их аскетичному лагерю, приволочив за собой липкий мазутный сумрак. Они снова нанесли все лекарственные мази и уснули по разным углам: Ло поближе к угасающему пламени, а Луффи как можно дальше. Последние комья огня всё ещё обдавали своим дыханием чёрное тлеющее месиво из останков лилии и поленьев, отблесками полируя золотые круглые серьги, тёплой плавающей рыжиной ложась на усталые лоб и скулы. Хирург Смерти впервые за долгие тринадцать лет смог хоть на пару дюймов растопить заледенелые ладони с призрачными стылыми пятнами свинца. Они всегда мерещились ему во снах — вцепившиеся в руки хлопья колючего снега, пузырящиеся бурой кровью и трупно-белыми следами болезни, жующей плоть. Он сдирал кожу до молочных шершавых костей, лишь бы избавиться, бежал, навсегда отвернувшись от своего перемазанного порохом и засыпанного снегом Солнца. Алая помада Росинанта наверняка незаметно смешалась с кровью, заливая счастливую улыбку тихой вечности. Снег напоминал Ло о смерти. Настойчивое шуршание силком вырвало тело хирурга из лап Морфея — привычка быть настороже не давала трещин даже во время отдыха. Огонь уже давно потух, оставив после себя лишь тёплый горелый запах трав. Поодаль в загустевшем мраке копошился сгорбленный силуэт, урывками белея под серебристым лунным светом. Мугивара? * Пряный мёртвый нектар лилии заливал глотку, скручивая дырявые от плеяды стрел внутренности и грохочущее отчаянное сердце. Пунцовел расходящийся рябью горизонт; карминовые скалы горели, перебрасывая с косых горбов вниз объятия пламени, опаляя пепельную сухую кожу Луффи. Капитан шёл в бой, загнанно дыша и безумно шатаясь, полуживой с полыхающими остатками силы воли. Цветок и барон Омацури буравили его голодным хищным взором, словно сшитые сиамские близнецы на безудержной охоте. В ушных раковинах нарастал беспокойный шум кровавого прибоя, накрывая волнами хохочущей истерии чудища. Хлопок тишины — и над ним возвысился извилистый громадный стебель, целиком из замурованных в плотной кожице тел дорогих сердцу друзей. Криво слепленная амальгама стонала, словно вековое древо, накама в немом крике тянули к нему свои руки. Даже алое море горело, вылизывая пробитое тело Эйса. Резиновая серая кожа надрывно трескалась, извергая раскалённую магму. Огонь и Цветок напоминали Луффи о смерти. — Эй, Мугивара-я, очнись. Луффи, прижимаясь лбом к бревну, с беззвучным криком царапал землю, безбожно пачкая бинты, утопая в сонме кошмарных видений. Трафальгар осторожно коснулся горячечного дрожащего юнца, слегка надавливая на покатые плечи и с неловким трепетом сгребая измученного беднягу в кольцо своих рук. Кипящее сбитое дыхание обжигало нагу́ю грудину, чёрно-жёлтые перемазанные почвой и травяным соком ладони комкали льняную рубашку, но Ло был не против. Тем более, сон на голой земле и так оставил бессчётные поросли пятен. — Мугивара-я, ты здесь, в порядке, — в беглом платиновом свете всё ещё пару мгновений вздрагивали плечи, ходила ходуном спина, каменели мышцы, и хриплым шелестом ветра закралось, проезжаясь по медовой дуге серьги, в ухо: — Траффи, прости… Я тебя разбудил. — Не извиняйся. Повторяй за мной. Вдох. Выдох. Цепкий, вытряхивающий душу ужас степенно отступал, корчась в муках и испаряясь от почти нежных мазков узловатых ладоней, от топлёной смуглой груди и размеренного дыхания. Однако холод ночи в лесу пробирал до костей, и Трафальгару пришлось развести робкий костёр. — И часто твои кошмары переходят в галлюцинации? — Они мне вообще снятся редко. Я просто… — Всё в порядке. Не рассказывай, если не хочешь, — у самого же хирурга сердце, в ужасе подскакивая, распирало горло, стоило ему осознать, что всё это время одна ладонь перебирала на удивление мягкие короткие пряди, мимолётом почёсывая за оттопыренным ушком, а другая деревянно гладила взмокшую спину, ногтями вымеряя крылья пластичных лопаток. Курчавые тени просачивались в мелкие и крупные борозды шрамов на поджаром теле, забивая чудны́ми блёклыми рунами кожу, словно Монки Д. — простодушная энигма понеглифов. — Я забрал цветок, потому что такой же когда-то сожрал моих накама на острове Ома… Не помню название. Э, может, этот был ненастоящий. И я всё равно не мог отдать его. Не люблю огонь, но он убивает очень хорошо — вот и сжёг. — Почему не сказал своей команде? Они бы наверняка поняли тебя. — Я всё-таки капитан, — в полутьме блеснула заботливая улыбка Луффи. — Они ищут во мне силу, не хочется напоминать им о жути прошлого. — Постой, Мугивара-я, то есть они совсем не..? — Не помнят ничего с того острова, да. У Ло намертво вышибло весь воздух из лёгких. Утешения и чувства не были его стезёй ни в коем разе. Но сейчас он остро ощущал желание хоть как-то облегчить чужую ношу. О череп билась мысль, давила кости: как снег напоминал Ло о смерти, так, может, и косые дыбы огня, и цветок напоминали Луффи о её цепких объятиях. — Ты хочешь об этом поговорить? — Не-а, мне достаточно того, что ты выслушал, Траффи. Хирург стискивал горячее тело, шепча невесомые рассыпчатые «мне жаль». Смоляные волосы пахли гарью и влажной почвой, а тягучие ласковые руки — кислой летней облепихой, резиной и въевшейся отдушиной мяса с морской солью. * Путь обратно был крайне тяжёлой задачей. Прокормить Луффи — это всё равно, что пытаться заполнить чёрную дыру. И даже днём Хирург Смерти потерянно блудил в островных дебрях, ворча о возможной миграции величавых раскидистых деревьев и капризных циклонов. По памяти Трафальгара надо пересечь цветочные поля, однако неугомонный Луффи ускакал в сторону тропической пустыни. Сухие раскалённые просторы за рогами низких барханов встретили редкими зарослями. — Вот и цветочные поля! — Балда, это кактусы. Мы не остаёмся тут. — Нет, Траффи, погоди до ночи, я обещаю, что не пожалеешь, — канючила очаровательная обезьянка, наглея и в бездумных порывах купая нелюдимого хирурга в резиновых ласках. В любом случае, пытаться переубедить этого упрямого барана — сизифов труд, да и Трафальгар не слыл альтруистом. Вопреки последнему, любимый плащ с весёлым Роджером мешковато повис на Луффи, защищая от нещадно палящего солнца. Они смиренно дождались, пока сатиновая вуаль ночи не огладила их утомлённые плечи. Свет от жирнеющего полумесяца не облеплялся облаками — кристально чистое небо с переливчатыми жемчужинами-звёздами. То и дело заплетаясь в полах длинной ткани, утопая хлипкими сланцами в рыхлом остывающем песке, Монки Д. бесцеремонно волочил хмурого хирурга за руку в сторону самого обособленного кактуса, едва ли не воющего от одиночества. — И что я должен здесь увидеть? — в Ло перекатывалась смертельная усталость, вытравливая даже раздражение. — Тс-с, сейчас. И всё будто приворожилось тайной, распаляя ворох ленивых мыслей, обостряя все погребённые чувства. Этот зелёный сухопарый изгой расцвёл в невообразимую литую сверхновую, распуская среди нежного белого бутона — ядра звезды — шафрановые тонкие, растягивающиеся как пылевые хвосты комет, лепестки. Их вытянутое коническое сечение испарится, ядро зачахнет с первыми бликами дёсен рассвета. Луффи заговорщически шептал на тёплое ухо осевшего на песок Ло, всё ещё сжимая его руку своей потной сквозь бинты ладошкой: — Умное название не помню, но царица ночи цветёт очень редко и только ночью. Она приносит счастье. — Мугивара-я, как у тебя вообще мозгов хватило узнать о таком? — Ло не был любителем цветов, но царица ночи — исключительный случай. Его умершее Солнце, случайно зажевав дешёвую сигарету, разомкнув алый разрез губ, розово-радостно поведало ему очень давно о редком растении, приносящем счастье и процветание всякому увидевшему цветение мягкой сердцевины. — Э, да я не узнавал, мне Робин рассказала. Царица ночи похожа на тебя, знаешь? Потому что рядом с тобой что-то щекочет внутри, и я радуюсь немного больше, ши-ши-ши. Оскал весёлого Роджера, прилипнув к хребту, вздрагивал, заливаясь зыбким смехом вместе с ним: так, словно Луффи, придерживая трепыхания соломенной шляпы и оберегая в тянущейся груди рослый букет мечт, взошёл вторым Солнцем. * К обеду следующего дня они уже по локоть утопали в море благоухающих полей. Ло собрал сиреневые космеи и качающие головами подсолнухи, забавно заправляя их за торчащие уши, заплетая в сальную смоль волос. Дыхание, размеренное и лёгкое, сливалось воедино, Луффи фыркал от озорной едкой пыльцы и шумно сопел, обнимаясь до безумия часто. Он неторопливо водил сильными руками по вздыбленной влажной спине Хирурга Смерти, рисуя меандровые, в конце неизменно разбегающиеся в хаос узоры. Пыльный, потный затылок припекало, а по зубастой улыбке плавали тени. Хирург против воли потянул уголки сухих губ вверх, уступая слабости, и провёл носом по пульсирующей жилке на шее, собрав солнечную терпкость и ткнув горячими губами под мочкой уха. Шикающий хохот рассыпался о пылающие скулы. — Щекотно! — Мугивара-я, что ты… Ещё один вдох, и рот Ло раскололо от жара: Луффи, зажмурившись, впечатался удивительно мягким поцелуем, плавя ледяное сердце. Ближе к смуглой коже хирурга пахло мускусом, еловыми лапами и спиртом. Тонкие губы мазнули по бородке и щеке, по золотым серьгам и дрогнувшему кадыку, по обнажённым выпирающим ключицам и верхам чёрного пламени татуировки сердца. Ло ненавидел это, ненавидел и, судорожно вздыхая, млел. — Мне понравились щекотки. Выиграю ли я, если пробегусь по всем твоим тату? Трафальгар остолбенел. — Нет! Возвращение на корабль сопровождал рой невнятных причитаний, взволнованных гремящих торжеств. Луффи получил свой звездопад из болезненных тумаков и объятий, а Чоппер от прибывших — жёлтые колоколы тюльпанов и пару любопытных медицинских трав, перехваченных по пути, в качестве извинения. От спешного ретирования в ванную Ло остановила подозрительно хитро скалящаяся Нами. — Раз так долго тешился с нашим капитаном, то ты его и моешь! Компенсация за наше беспокойство. Усопп, облегчённо выдохнув, заметно ободрился и сочувствующе бросил всё пуще мрачнеющему Хирургу Смерти: — Удачи. Вдали за густыми кронами исполинских секвой тряслись в безумных конвульсиях угольные пучки ощерившейся лилии, впитываясь в землю кровавой пылью. Хоть восстань чудище из мёртвых, Луффи впредь никому не позволит отнять дорогое.