Чернее черного

Раннее утро. Небо затянуто тяжелыми низкими облаками. Волны часто набегают, одна за одной, так, словно море дышит. Глубоко. Размеренно. Неотвратимо. Сейчас его дыхание спокойно. Но мне ли не знать, как переменчиво оно может быть. И как поддавшись северному ветру вздымаются волны в человеческий рост, с яростью бьются о скалы, разбиваясь на тысячи ледяных капель. В это время года дуют сильные ветра, и мне приходится кутаться в шарф и плащ, пробираясь по небольшому выступу в скале на другую сторону пляжа. Мало кто решается идти этой дорогой. Другой нет: прежний проход завален камнями уже много лет. Я преодолел выступ и спустился на каменистый пляж. Стоящий на старом причале, служивший когда-то давно лодочной станцией, впереди возвышался домик: черный, как тушь, на фоне скал и серого неба.Он хорошо сохранился, несмотря на высокую влажность и частые ветра. Я натаскал туда много старых вещей, соорудил тайник с запасом сладостей и питьевой водой в бутылках. Там я пережидал плохую погоду, греясь у старой буржуйки, там же хранил некоторые папины вещи… Это было мое тайное убежище. Подул сырой ветер, но я не чувствовал холода. Ноги несли меня вверх мимо домика, к площадке, к самому краю, где можно было сидеть, свесив ноги вниз, подставляя их соленым брызгам. Я скинул плащ, расстелив его на холодном бетоне, кинул рядом рюкзак, достал краски, кисти и холст. Теперь был только я и море, я и краски, я и целый мир в моей голове. Я снова был целый… На холст лег первый мазок. Неаккуратный, но уверенный, пока ничего из себя не представляющий… рядом второй, третий… Мазки, смешивались и сливались… и постепенно на холсте оживало море. Игривое, веселое, необъятное… такое же, как на картинах папы… И в этот момент мне казалось, что и сам папа сидит рядом. И я знаю, что он верит в меня так, как никто другой. Что он не назовет мою работу “мазней” или “дуростью”; он не станет смеяться и издеваться. Вовсе нет! Он улыбнется, проведет рукой по голове и скажет… – Невероятно красиво! Я вздрогнул и резко обернулся. Омега стоял в паре шагов от меня укутавшись в мой старый плащ. Его волосы развевались на ветру, а лицо казалось настолько белым и прозрачным, что напоминало призрака, а не живого человека. Я открыл рот, и какой-то странный хрюкающий звук сорвался с губ. Его подхватил ветер и унес куда-то к скалам. – Ты рисуешь? – я поспешил закрыть рот. – Не знал, что альфы рисуют… “Альфы не рисуют. Это бездарное и бесполезное занятие, свойственное праздным омегам в гаремах, которые не знаю, куда девать свое время и силы”, – звучит в голове голос отца. Почти интуитивно закрываю холст. Пачкаю рукав краской. Смазываю самый центр картины. Не хватало мне еще усмешек от омег… Омег?! Словно молния, пронзает понимание. Я смотрю прямо, не веря собственным глазам. Впервые я вижу омегу не в гареме, и не в борделе, а так… стоящим на берегу дикого пляжа. Он смотрит на меня, спрятав руки в карманах. Плащ ему сильно большой, подол лежит на земле. Я глубже вдыхаю воздух, пытаясь убедить себя, что ошибся, что это очередной бета из города, или неполовозрелый альфа. Но… он воняет омегой. Сильно. В голове куча вопросов: как он тут оказался? Один ли он? Как такое возможно? – На тебе мой плащ? – срывается с губ до нелепости глупый вопрос. Поток ветра путает его короткие каштановые волосы. – Твой плащ? Наверное… Это твой дом? Я думал там никто не живет. Столько пыли… – Это не мой дом! По твоему я нищий? Я что, похож на бродягу? – я резко и неуклюже поднимаюсь. Начинаю собирать кисти и краски, засовывая их обратно в рюкзак. Омега аккуратно присаживается на бетон, берет несколько кистей и протягивает мне. Я поднимаю взгляд и… у него карие глаза. Такой яркий, однородный, красивый цвет. Никогда не встречал кареглазых омег раньше. Может он и впрямь какой-то нереальный? Может и не омега вовсе, а морской или горный дух… Я смотрю на него дольше, чем это позволяют приличия. Он берет в руки холст. Смотрит так внимательно, что мне становится не по себе. Со стороны собственная работа кажется мне теперь нелепой и бездарной порчей красок. Хочется вырвать ее из рук омеги и бросить в пучину вод. И в тот момент, когда я собираюсь это сделать, он говорит: – Ты талантливый, – в его тоне нет насмешки. Моя рука застывает в паре сантиметров от его. – Хотел бы я так же уметь рисовать… – Мой папа нарисовал бы лучше… – Он наверное знаменитый художник? – Нет. Он… не знаменитый… – Значит еще станет знаменитым, – на его лице расцветает улыбка. – Он умер, – это все, что смог сказать я. Улыбка пропала с его миловидного лица, однако глаз он не отвел, продолжая смотреть прямо на меня. – Мой тоже, – проговорил он. Я сел на колени. Омега говорил сухо, так, словно сообщал какой-то пустяковый факт о себе. На его глазах не блеснули слезы, руки не дрогнули, плечи не опустились. Он просто продолжил с интересом рассматривать мою смазанную картину. – Наверное давно? – предположил я. Омега пожал плечами. – Нет… Недавно… Пару дней назад. Я открыл рот. Но так ничего и не сказал. Начинало штормить. Волны сильнее и яростней бились о причал. Несколько капель долетали до нас. Я почувствовал странный озноб. Я долго не мог подобрать нужные слова: хотел выразить соболезнования, хотел сказать, что понимаю, каково это, что знаю, как ему должно быть тяжело и мучительно. Но… первым заговорил снова он: – Раз это не твой дом, то отныне – он мой. Порядок я уже там навел. А это… Я у тебя забираю, – он ловко поднялся на ноги с моей картиной в руках. – Ты странный! – омега успел отвернуться и сделать несколько шагов от меня к дому, но услышав мои слова остановился и обернулся. Мы снова встретились взглядами. Омеги в гаремах себя так не ведут. Омеги в борделях – тем более. Тогда откуда он?! Из моря?! – Ты вышел из моря… – озвучил свои мысли. Уголки губ омеги дернулись, и на лице расцвела улыбка. А мое сердце застучало быстрее. – Чей ты омега? – спросил я. У каждого омеги есть хозяин: отец, брат, муж или сутенер… – Ты прав, – улыбка не пропала, но все черты обострились, отчего его лицо стало хищным, а в глазах появился озорной блеск. – Я вышел из моря. Морской царь отправил меня в мир людей, чтобы воровать сердца альф, вырывать их из груди и пожирать. – Тогда мне жутко не повезло попасться в твои коварные руки… Может… может мне удастся откупиться бутербродами с сыром? – улыбка сама собой растеклась по лицу. Я суетливо достал из рюкзака сверток и протянул омеге. – О! Это немного отсрочит твой жуткий конец, – он аккуратно положил холст на бетон и быстро подошел ко мне. Рука коснулась руки, и меня будто током прошибло. Я не был девственником, и ласка омег была мне хорошо знакома, но от чего я так реагировал на легкое касание незнакомца?! Он забрал сверток, а я так и стоял с протянутой рукой, пораженный. Он приступил к еде прямо на улице, накинулся на нее, словно коршун. Впервые я видел, чтоб омега ел с таким аппетитом. Он откусывал большими кусками и быстро-быстро жевал, так, словно я мог отнять еду в любое время. – Давно ты тут, без еды? – спросил я, когда он покончил с обоими бутербродами. – Я не решился идти в город… – сказал он, а я не знал, шутит он или говорит всерьез. Омега, который разгуливает по городу без сопровождения, один… О таком и думать странно. Омеги не могут ходить без сопровождения. Их место в гареме, либо в борделе, а не в городе или на пляже… Они же глупые и беззащитные. Они же не выживут, без альфы… Вот и этот… Сбежал из борделя, и теперь голодает в старой лачуге на забытом заброшенном пляже. – А там что? – он кивает в сторону рюкзака, из которого торчит термос. Я молча отдаю его ему. Он наливает чай и с наслаждением пьет, прикрыв свои прекрасные глаза. Из-под плаща проглядывает его одежда: ткани хорошие, дорогие… мне приходилось покупать такие папе – они стоили мне двух месячных содержаний. Слугам или шлюхам такие дорогие ткани покупать не станут… Приглядываюсь внимательнее, слегка склоняю голову набок. В ушах сережки. Камень не большой, но сверкает ярко. В борделях предпочитают броские украшения, дешевые, но яркие. Связанным омегам покупают золото и бриллианты – украшение омег подчеркивает статус альфы. А те, что в его ушах – такие дарят свободным омегам на помолвках… Помолвки устраивают с омегами из знатных кланов, а не просто покупают на аукционах… Значит, он породистый омега, но что породистый омега делает тут на пляже один: голодный, в моем старом пальто? – Ты из какого клана? – омега неприятно вздрагивает. Ставит термос на землю, поднимается и просто отходит от меня, по пути наклоняясь и подбирая холст. – Если ты потерялся, то я сообщу… – Нет, ты не сообщишь! – он резко поворачивается ко мне. На лице такое злое выражение, что мне кажется, будто он и впрямь вырвет у меня из груди сердце и сожрет, пока окровавленное тело будет биться в конвульсиях. – Ты никому не сообщишь, слышишь?! – в его голосе столько властности. – Ни единому человеку! Иначе я клянусь – убью тебя! Слышишь?! Убью! По коже бегут мурашки. Он не пугает меня, скорее интригует. Нелепое, смешное, странное поведение. Лицо, перекошенное яростью, но по-прежнему красивое. Глаза, такие необычные и такие живые. Наглый тон его голоса. Угрозы, словно его спина никогда не встречалась с палкой, и он не знает, что за громкие слова следует жестокое наказание. Одно очевидно – он точно в бегах. – Предпочитаешь умереть от голода на пляже? – Предпочитаю умереть свободным! Я улыбнулся, сдержав порыв рассмеяться. Свобода. Никто в этом гребанном мире не свободен, пока не помрет. – Ты будешь свободным еще пару недель, потом начнется сезон и сюда придут трущобные безродные рыбаки. Найдут красивого омегу и, не разбираясь, пустят по кругу, трахая во все доступные и недоступные отверстия. А когда наиграются, продадут в бордель за парочку бутылок пойла. Вот и вся твоя свобода! Он смотрит на меня испепеляющим взглядом, сильнее сжимая мой рисунок в руках. – К тому времени ты успеешь здорово оголодать и ослабнуть. Поэтому будешь не против отдать себя за пару кусков хлеба… Холст падает на землю. Омега нагибается, но хватается не за нее, а за гальку, валяющуюся под ногами. потом резко выпрямляется и кидает в меня. Я уворачиваюсь, но следом летить еще и еще… В его коричневых глазах настоящее пламя, горящий лес… – Эй… ай! Ты! Удар. Камень прилетел точно в цель. Я потерял равновесие. Небо резко упало, земля напротив подскочила и… морская вода поглотила меня. Я словно попал в бесконечную и вязкую паутину, объявшую меня, поразившую сотнями ледяных игл, тянущую в самую пучину. Легкие с болью сжались. Во рту смешалась морская соль и железный привкус крови. Я стараясь выплыть, машу руками и ногами… Голова сильно болит. Вокруг миллиарды пузырей, мутная вода вспенилась. Я не понимаю, где верх, где низ. Шарф предательски обернул мою шею и зацепился за что-то. Душит… В ушах шум: волны, ветер, крик чаек… Пытаюсь ослабить шарф, но руки слабеют, руки не слушаются… Что-то тяжелое падает в воду. Меня хватают за шиворот и тянут. Шарф не пускает. Шарф душит. Омежье лицо напротив моего. Он стаскивает с шеи петлю, потом хватает за волосы и толкает за собой. Я выныриваю. Омега держит меня за волосы. плывет к берегу. Когда ноги касаются дна, он отпускает меня. Я часто-часто дышу, хватаю ртом воздух ненасытно. Кашляю… Стараюсь поскорее выйти на берег. Падаю на мокрые камни. Омега снова хватает меня за руки и тянет вверх. Он что-то говорит, но до меня доходят только обрывки. – Теплее… огонь… Пошли… – ноги ватные. тело слушается плохо. Во рту неприятный соленый привкус. И я никак не могу унять кашель. Легкие готовы просто разорваться. А еще холодно… так невыносимо холодно. Он затаскивает меня в комнатку, сажает у жарко натопленной буржуйки. Тело дрожит, зуб на зуб не попадает. Но отдышаться все же получается. Даже голова начинает болеть чуточку меньше. Омега выбегает из дома, возвращается с моим плащом. Стаскивает с меня мокрый свитер, штаны… С него ручьями льется вода. Он дрожит не меньше моего, но словно папочка, укутывает меня в теплые вещи. И только потом раздевается сам. Я отворачиваюсь и смотрю на огонь в небольшом отверстии. Но теперь мои мысли о другом… не о том, что я мог умереть пару мгновений назад, а о том, что я в одной комнате с нагим омегой… сердце стучит так сильно, что мне кажется, будто оно выскочит из груди. Не выдержав пытки, я оборачиваюсь. Омега завернут в мой старый плащ. Только голые щиколотки торчат, и мокрые волосы облепили шею. Он дышит на свои заледеневшие руки. Он такой красивый, такой хрупкий, такой… слабый… слабый омега, спасший мою жизнь. Это злит меня, это возбуждает… – Зачем ты в воду полез?! – срывается с моих губ. – Совсем глупый!? – Испугался, что ты утонешь, – его лицо стало розовым, от пролившейся крови. – Я альфа! Я альфа и мне не нужна помощь… – Всем нужна помощь, – он смотрит прямо на меня, а мне хочется стыдливо отвести взгляд. – Мне не нужна помощь омеги, – он никак не реагирует. Ни единой эмоции на его красивом лице. Словно маску надел. Просто смотрит, и его взгляд проникает под кожу. – Я не убийца, – вдруг говорит он. – Если б ты упал в воду не по моей вине, а я бы с удовольствием дал тебе утонуть, – от его наглости я застываю на месте. – Но не переживай! Если ты не расскажешь никому о том, что я живу тут. То и я не расскажу, как спас тебя, альфу, от неминуемой гибели, – каждая новая фраза хуже предыдущей. Он явно наслаждается своими едкими речами. А я не знаю, что ответить. Я даже злиться на него не могу. Сидим молча, слушая треск огня и завывание ветра. Погода начала портиться: скоро пойдет дождь. И мне надо уходить. Я одеваюсь в свою старую одежду, подмечая, что все сладости из тайника пропали, а запас воды сильно уменьшился. – Я вернусь завтра и принесу поесть, – говорю я. Омега молчит. Теперь он даже не смотрит в мою сторону. – И принесу тебе чистую одежду, – продолжаю я, застегивая штаны и рубашку. – И кофе тоже принесу… Тишина становится невыносимо тяжелой. – У тебя же был план? – говорю я. – Хоть какой-то?! Ты же не собирался так просто жить тут в старом домике? Он снова смотрит на меня. И на этот раз в его взгляде скользит растерянность. Не было никакого плана. Он случайно наткнулся на это место и этот дом. И идти ему некуда. И если сейчас я решу наброситься и трахнуть его, то ничего он не сделает… и жаловаться ему некому. Скажут – сам виноват, напросился, заслужил… На что он еще рассчитывал?! Этот мир не для омег. – Спасибо, что спас меня, – говорю я. Его лицо удивленно вытягивается. Я и сам удивлен: альфа, который благодарит омегу – мои отец и братья подняли бы меня на смех. Я поворачиваюсь к двери, касаюсь ручки. – Меня зовут Лейли, – вдруг говорит он. – А тебя…? Вздрагиваю от неожиданности и поворачиваюсь к нему. – Динарий, – наверное, нужно было назвать полное имя… Но он этого не сделал, а я не захотел. Пусть думает, что я трущобный альфа. Так даже проще… – Кто дал тебе это глупое имя?! – язвительно говорит он. Его фраза оскорбительна, но мои губы предательски гнуться в улыбку. – Буду звать тебя Дино – так намного лучше.