«m'amour», образованное от «mon amour» — моя любовь. «ma mort» — моя смерть. мамур и мамор – созвучно, лишь одна буква способна изменить весь смысл.
В его лице любовь и смерть давно уничтожили свои границы. Сплелись воедино в мерзейшее месиво, теряя свой людской образ. Иногда Кевин не видит лица – только это устрашающее нечто. Оно – начало конца. Пальцы подрагивают, впиваясь в кожаную обивку дивана – Рико воспитывал его страхом. Страхом не щадящим ничего на своем пути, страхом, ломающим ребра в самом буквальном из смыслов и, и Кевин воет. Он верит каждому ему слову, каждой угрозе и каждому лихорадочному «я так люблю тебя». Верит в Бога, служит – Королю. Верой и правдой, душой и телом, мольбами не ломать ему кости, Господи, Рико, скажи, что я сделал не так. Рико Морияма – это святыня. Рико Морияма – это удар по губам такой мощи, что они начинают кровоточить. Это его подтянутое бледное тело в алых следах от поцелуев – при желании можно представить, что у Кевина просто накрашены губы. Дэй сжимает челюсти – лишь бы не кричать. Самый главный падальщик в этом гнезде ведётся на крики всех, кроме Кевина. Кевину предпочтительнее молчать, чтобы создать иллюзию добровольности. Да, конечно, ты можешь вырывать клочки моих волос, вгрызаться мне в глотку и раз за разом прикладывать меня головой к столу. Всё, что угодно, Рико. За этим рано или поздно последует обжигающая ласка, вид на короткие подрагивающие ресницы Морияма, его поцелуи в синяки, которые взрываются фейерверком боли от малейшего прикосновения, но под Рико словно прогибаются – прям как воля своего носителя. Кевин слышит хруст и всхлипывает, чуть не подорвавшись с места – Рико ломает ему пальцы на ногах, всем весом надавливая на старую трость Тецудзи. Наконечник впивается в ноги Кевина, он сгибается пополам и по-собачьи утыкается лицом в живот Короля, скрипя зубами и пряча гримасу боли. Рико от него брезгливо отмахивается — так отмахиваются от жирной мухи, слишком близко подлетевшей к обеду, от чего он становится менее аппетитным. «Прекрати это.» Кевин вздыхает тяжело и шумно. Протяжно, выпуская весь дух, словно воющий в стенах одинокого замка призрак.* * *
Это кажется ему невыносимым: воспоминания прошедшего зудят, уничтожая его. Два зелёных болота – глубоких и вязких – разглядывают разбухшие пальцы на ноге, безвольно лежащей на кровати. Кевину кажется, что он крупно облажался, забивая решающий гол своими покалеченными ногами. Джереми шире него в плечах, Троянцы теснят по всему полю, и ему ведь правда ничего не оставалось, если они хотели выйти победителями этого сезона. Морияма с того конца поля смотрел на этот триумф Двойки по-колючему внимательно, и от этого взгляда хотелось сбежать, спрятаться где угодно, засунуть голову в песок и извиниться. Рико не любил, когда лавры доставались не ему. Рико за это наказывал: жестоко и беспощадно. Для него не существовало ни любви, ни привязанности — только необходимость показать псам, где их законное место. И Дэй ждал наказания. В их маленькой комнате на двоих, царстве тьмы, королевских покоях, в которых Морияма снисходил до него шлепками пошлыми и опаляющими тело, если он был в плохом настроении. Морияма в руках Кевина на этой самой кровати, Кевин с разбитой головой об угол тумбочки, прилегающей к этой самой кровати. От входящего Рико исходит пар от горячей воды, капли стекают вниз по волосам прямо на пол – он пялится на покорного слугу молча, выжидающе. Сейчас ударит. Плюнет. Будет игнорировать неделю. Поставит на колени. Оттаскает за волосы. Принудит к оральным ласкам. Ладони Короля теплые. Дэй выходит из потока тревожных мыслей слишком резко, натыкаясь на сидящего напротив взглядом, полного недоумения. Рико оглаживает его икры, касается поломанных пальцев с тихим «ты хорошо сыграл» – становится страшно, что прямо сейчас Морияма сожмет покалеченную конечность в руке, вызывая очередной поток боли. Потому что Рико не хвалит, когда ты выигрываешь. Рико хвалит только, когда он выигрывает благодаря тебе. Изящный пас, порождающий изящный гол. — Не знаю, что бы мы делали без тебя. Не прошли бы в финал, первый проигрыш за столько лет, – Кевин проглатывает свой язык, мозолистые пальцы Морияма касаются его пятки, закидывая ногу себе на плечо, – это было бы очень обидно. – тонкие обветренные губы накрывают выпирающую на щиколотке костяшку, целуют её с небывалым трепетом, словно пытаясь сохранить все семена пушистого одуванчика, – Ты молодец. Огромный. – выцеловывают выше, Рико зарывается лицом прямо в широкую ступню, дразняще покусывая грубую кожу, – Я люблю тебя, Кевин. – обволакивают поломанные пальцы. Как боль, прошедшая после материнского поцелуя – вот как Рико действует на собственный яд. Кевина трясёт. — Обиделся на меня, поэтому и молчишь? – японец смотрит исподлобья, глаза-омуты пожирают душу. — Кевин. Я не понимаю, зачем тебе язык, если ты не говоришь. И это уже угроза. Дэй подбирается с болью и тяжестью, прислоняется лбом прямо к чужому, все ещё мокрому лбу, выдыхая судорожно и жарко: «Это было для тебя. Все мои победы для тебя.»