Flowing down

      Эти драгоценные моменты уединения в свободное от дневных дел время, когда они оба знают что никто их не потревожит, ведь вся прислуга поместья уже давно спит, и теперь, в долгожданном сумраке тишины между ними не остаётся никаких преград; никаких препятствий, чтобы чувствовать себя по-настоящему свободными. Там где исчезают все условности, и нет нужды скрывать истинности своих чувств, ведь это неправильно.       Неправильно смотреть на своего господина без капли осознанного — выискать в чужих глазах ответы на волнующие сердце вопросы и из раза в раз находить себя бесконечно потерянным в этой бездне.       В голубом омуте Гето не видит ничего кроме бескрайнего океана; бушующей природной стихии, непокоренной человеческим естеством, и никогда прежде он не смел подумать что однажды возжелает слиться прикоснуться к ней. Притронуться кончиками пальцев к мистическому и волшебному, чтобы до смешного абсурдия как во всех клишированных историях поддаться собственным желаниям и утолить больную жадность. Эгоизм высшей степени.       Его любовь порочна. Хотя едва ли можно выразить в одном слове весь спектр чувств, которые он испытывает к нему. Гето не уверен, но и более подходящего слова и не найти. Любить до дрожи в коленах, до сломанного юношеского голоса и жалобных всхлипов под собой, пока Годжо не перестанет задыхаться от чистого удовольствия и наслаждения, пронизывающего каждую клеточку его тела, — ощущается настолько правильно и нужно, что Сугуру просто ведет как самого последнего безумца.       Крупицы здравого смысла просто канут в небытие при виде такого Сатору. Сатору который, ничуть не стыдясь, опускается на колени, облизывает свои ярко-красные губы и, не разрывая зрительного контакта, берет по самое основание, разом выбивая весь воздух из легких. Перед глазами сплошная пелена из белоснежных волос; и ничего, кроме ощущения горячего языка на собственной плоти. Годжо дышит через нос, расслабляет глотку для плавного скольжения; выпускает с пошлым хлюпом и жадно прилипает снова.       Сугуру обожает видеть эту безмерную покорность и чуть ли не щенячью преданность в голубом свете; откровенность доверия когда Сатору не рычит и не скалится в ответ, позволяет спустить тот невидимый барьер бесконечности, проводящий тонкую грань между ним и этим миром, — ластится послушным зверьком, требуя внимание и ласку. От былой дерзости не остается и следа, но конечно иногда случаются маленькие исключения. Иначе бы их близость не была настолько трепетной и желанной.       Гето чувствует как капелька пота бежит по виску, стекает куда-то за ухо. С собранными в пучок волосами и одной выбивающейся прядью на лице, хитрым лисьим прищуром и с возбужденным, почти хищном блеском в глазах направляет и трахает рот Годжо. У Сатору коленки разводятся шире, у него стоит колом и хочется до болезненного сильно, но он ждет.       То, как вдумчиво сводятся тонкие брови к переносице, когда он дразнит чувствительную уздечку, дергается кадык при каждом неровном выдохе и поблескивает обнаженная кожа в полумраке — большее о чем он только мог мечтать. Веер пушистых ресниц мелко подрагивает, когда раздражение сказывающееся на нежные стенки горла оказывается сильнее, и Сатору не может сдержать рефлекса — давится и хрипит. Слезинки скапливаются в уголках небесных глаз, и Сугуру помогает смахнуть мешающую влагу: мягко улыбается и вытирает большим пальцем влажные щеки.       На этот жест Сатору только морщится и смотрит, почти обиженно. «Не торопись.» — ласковым тембром слышится сверху, но он не обращает на это никакого внимания. Приподнимается на месте, опираясь руками на разведенные бедра, и пробует взять вновь. Дует на красную головку, посылая табун мурашек по телу, и ведет языком вдоль ствола, специально задерживаясь подольше на взбухших венках и издавая эти идиотские отвратительно-пошлые звуки.       Боже, он сводит его с ума.       Для Сугуру становится незамеченным как сильно белеют костяшки на светлой макушке. Сатору вылизывает его словно какую-то сладость, и от этого сравнения Гето становится дурно и одновременно очень хорошо. Той же рукой помогает придерживать темп, поглаживает и пропускает сквозь пальцы мягкие локоны, и он готов покляться, что ощущает как Годжо отзывается мурлыканьем на ласку.       Связь с реальностью безудержно меркнет, когда Сатору медленно отстраняется и тонкая соблазнительная нить слюны образуется между. Каков бесстыдник, и ведь прекрасно знает что Сугуру заводят подобные грязные вещи. Весь его член влажный, взмоченный чужой слюной и собственными выделениями ярко поблескивает в малиновом отражении заката, и Гето не удерживается от жаркого — проводит по пухлым губам, мажет по щеке, оставляя белые разводы и хрипло смеется, когда Годжо оставляет кроткий чмок на головке.       На дне лиловых зрачком не осталось хоть призрачной дымки осмысленности — лишь желание обладать. И он это делает.