• • •
Переодевшись в брендовые джинсы и белую футболку, Стайлз сидит в гримерной комнате напротив зеркала с выключенными лампочками, апатично смотрит вдаль сквозь самого себя и думает о своем плачевном, безвыходном положении, о котором можно снять целый выпуск для BBC, а назвать его как-нибудь «Мальчик, который потерял за один вечер все». Или же «История парня, укушенного в клубе вампиром и изгнанного из дома». А можно еще «Как живется обращенному против его воли человеку/вампиру по ту сторону изгороди». В общем, вариантов того, как назвать это дерьмище, у Стайлза имеется навалом, а вот идей, как все исправить — ноль… Вернуться к людям законно точно не получится. Обратить укус тоже не вариант, такого никто еще не вытворял. Видимо, остается только смириться с участью и принять новые условия. Но это кажется Стайлзу в данный период недостижимым. Он все еще продолжает верить, что все это временно и обманывает себя тем, что сейчас он тут поживет немного, а потом продаст все это и вернется к отцу в Бейкон Хиллс из этой долгой кошмарной поездки. Забавно. Стайлз горько усмехается и трет глаза, которые весь день зудят из-за непролитых слез — Стайлз выплакал все, что мог, больше он уже не плачет. Но желание не ушло. Накатывает время от времени, а особенно, когда становится спокойно, тихо и скучно. Как сейчас, когда они ждут уже минут сорок, если не больше, неизвестно чего. Оборотни какие-то совсем не пунктуальные, как о них говорили в подкастах. — Я вот смотрю на тебя, — раздается голос парня со странным именем Дьявол, — и думаю. Сколько тебе лет? — Этой твой прямой вопрос или мысли вслух? — Стайлз смотрит через зеркало на смазливого и приятного, а в то же время отвратного и отталкивающего парня с длинными черными волосами и голубыми глазами. «Кожа белая, как у вампира», пошутил бы Стайлз, не будь эта шутка сейчас такой болезненной для него самого. Скоро, понимает Стайлз, он ведь станет таким же трупом, как этот уродец. Дьявол злится. Это заметно по его лицу. — Старшим еще дерзишь. Так сколько тебе? Стайлз начинает раздражаться тоже. Он поворачивается на стуле к темненькому вампиру и едковато, уклончиво отвечает: — Тебе нужен мой возраст по паспорту, в «The Sims» или психологический? Если последнее, то где-то между пятнадцатью и девяносто семью, зависит от настроения. А если по «The Sims», то я не знаю. Я не заходил в игру уже года два. Дьявол резко встает, а, можно сказать, что даже взлетает — то ли из-за того, что худоватый и легкий, то ли это магия, то ли суперсилы. Он идет к Стайлзу, и Стайлзу не остается ничего другого, как тоже быстро подняться — не так быстро, как вампир, а все еще по-человечески неуклюже из-за незавершенности перехода. Они останавливаются друг напротив друга. Стайлз рад, что хотя бы в росте он не уступает этому паршивцу. — Боишься сказать возраст, так ответь хотя бы, что у тебя за клан по родословной? — Юго-западный, — фыркает Стайлз. — Отлегло? Ноздри Дьявола расширяются, и Стайлз чувствует, как запах его тела тщательно сканируют. Этого Стайлз и боялся. Обращенных людей здесь не жалуют и прессингуют, а иногда и убивают. И Стайлз, вроде как, умирать пока не хочет, а к проблемам не готов. Он хотел избегать конфликтных ситуаций. Но не вышло. Дело в том, что, чтобы не попасть в беду, ему пришлось искать работу, чтобы ему было на что продолжать существовать. Ради поиска работы ему пришлось шляться по городу, ходить на кастинги, общаться с• • •
Однажды кто-то спросил Питера, почему он до сих пор не женат — Питер не помнит, кто задал ему такой вопрос не в бровь, а в глаз, поскольку он тогда был подвыпившим на каком-то званном вечере, да и было это давно. Но он отлично помнит, что он ответил: «Я женат на работе». До сих пор это остается правдой. Питер постоянно отодвигает и отклоняет свои собственные житейские дела, чтобы смочь сосредоточиться на любимом деле, на фотографии, и погрузиться в поиск того божества, ради запечатления которого, чувствует Питер, он родился и живет до сих пор. Другие люди не понимают ни преданности делу, ни фанатизма Питера, ни его мальчишеской эфемерности. Но Питеру плевать на этих идиотов. Он знает, что когда-нибудь он еще возьмет свой главный приз — и это будет самое грандиозное событие в его жизни. Но это когда-нибудь. Явно не сегодня, в такой ленивый, скудный день, просчитанный наперед. Так что пошли вон грезы и привет трудоголизм, суровые будни и винишко для оборотней в стаканчике из-под кофе. Поднимаясь по ступенькам, Питер по привычными установкам расчерчивает в своих чертогах разума план сегодняшней фотосессии. Парней трое. Выбрать нужно одного. Время на каждого столько-то. Сказать «прощай» двоим бы поскорее, чтобы не тянуть кота за хвост, а после в темпе-вальсе, но не бездумно, отснять первый разворот с оставшимся фаворитом, и сделать это осмысленно, чтобы после самому нравилось. Свет же уже выставлен, осталось только включить? А, да, выставлен. Отлично… Погруженный в свои ненапряжные производственные мысли, Питер забредает в съемочную зону, где он за открытыми дверями слышит успокаивающий регулярный щелчок затвора фотоаппарата. Большой белый задник для съемки закрывает Питеру обзор на окно, возле которого, чувствует и слышит Питер, стоит Луна и задействованный сейчас кандидат. Двое других, вскользь замечает Питер, наблюдают за процессом у стены. Питер замечает черные волосы, прости господи, Дьявола (• • •
Через три часа беспрерывной съемки Питер объявляет, что они закончили с этой частью; после чего Луна говорит, что все желающие получить фотографии, которые она сделала в самом начале, могут пройти вместе с ней к компьютеру со своими телефонами или флешками. Пообещав назвать имя фаворита позднее, Питер удаляется на перекур и прихватывает с собой стаканчик из-под кофе, но без кофе. С сигаретой в одной руке и вином в другой Питер наблюдает с открытого балкона за улицей города, который несколько десятков лет назад люди называли Нью-Йорком. Сейчас на улице не так шумно, как утром или вечером, но по дороге все равно ездят туда-сюда машины, а по тротуарам идут сверхи, чьи слившиеся в один гомон голоса долетают до ушей Питера. Развлечения ради ему нравится подслушивать чужие разговоры, и он обостряет слух. Через минуту другую Питер случайно улавливает разговор, происходящий за несколькими стенами дальше… «Это полный пиздеж, что он не определился. Я знаю, что он выберет этого человечишку, если мы ничего не сделаем». «Да откуда тебе знать?». «Откуда? Серьезно? Ладно, слух у вампов не очень. Но со зрением-то у тебя что случилось? Как ты мог не видеть, как Хейл таращился на этого Стилински во время съемки? Глазами его раздевал. Фу бля». «Ха… Я думал о работе, а не том, кто как на кого смотрел. Какое мне до этого дело? Питер же сказал, что выберет того, кто будет работать лучше. Вот и надо было работать, а не сходить с ума». «Эван, ты или наивный, или идиот». «Я Эрик». «Да хоть Панамэрик». «Мужик, остынь. Что ты такой взбешенный? Не трахался давно, ману для съемки берег?». «Идиот. Я в ярости, потому что эта работа — мой реальный шанс засветиться в большом издательстве и выбраться, наконец, из ноунейм-бельевой модели, которой я уже заебся быть». «Но ты же засветишься в календаре». «Этого недостаточно». «Мне достаточно. Я никогда еще не попадал в публикации». «Значит, ты не поможешь?». «С чем?». «Подставить Стилински. Если Хейл увидит, какой этот полукровка никчемный, он прогонит его. Тогда останемся только мы двое. Ему придется выбрать кого-то из нас». «Не. Я пас». «Ясно. Тогда не смей мне мешаться. Или я разрушу твою жизнь». «Ха… Ты псих». Красные глаза Питера становятся снова голубыми, когда он перестает использовать волчий слух. Какое неуважение и хамство. Питер чуть крепче сжимает сигарету и неспешно затягивается — его размеренность не соотносится с его внутренним переполохом. Но это не ново и для Питера типично — альфы не должны быть суетными и порывистыми, иначе это был бы хаос. Архитектура чувств Питера диктует ему быть выше этого. Пускай Питер больше, чем выскочек, ненавидит тех, кто ради желаемого готов на что угодно — он предпочитает быть таким единственным в комнате, — но он все равно не променяет личное время на разборки. Он наведет порядок на своей территории. Просто попозже. Сейчас он продолжает курить и попивать вино, лениво вглядываясь в тленность бытия — в такой приятный солнечный день и с кружащими образами невинного ягненка перед глазами даже серые будни кажутся Питеру вдохновляющими. Хороший день. Питер стряхивает пепел. День будет еще лучше.• • •
Стайлз не заметил, как задремал на диване в гардеробной комнате. Будит Стайлза громкий хлопок — это Луна влетает в комнату, слишком сильно толкая дверь, так, что круглая черная дверная ручка грубо целует кирпичную стену, оставляя на белой краске черный полумесяц. Луна останавливается и шумно выдыхает через нос, медленно скользя по Дьяволу, Эрику и Стайлзу взглядом. Без прежней легкости и доброты она начинает говорить: — Кто. Это. Сделал? Я спрашиваю. Интонация настораживает Стайлза, как и непонимание, что произошло, и он интересуется: — Сделал что? О чем речь? Луна даже не смотрит на Стайлза. Она взмахивает рукой и начинает возмущенно быстро говорить: — Нет, я со многим пиздецом в своей жизни сталкивалась, но такой наглости я еще не видала. Кто-то осушил практически всех кроликов, только двое осталось в живых. Между прочим, это был очень важный реквизит, кролики задействовались бы при съемке. А теперь что делать? Придется как-то выкручиваться… — Речь Луны замедляется: — Я хочу, чтобы тот, кто это сделал, знал, что его поступок очень детский и наглый. Мальчики, если вы хотели есть, было достаточно просто сказать мне. В холодильнике на первом этаже специально для вампиров хранится кровь, сходить за ней — дело пяти минут. Но это. Это возмутительно! Итак, кто из вас это сделал? Луна смотрит в глаза каждого и прислушивается к сердцебиениям, слыша: у Стайлза — оно немного быстрое, у Эрика — спокойное и замедленнее, чем у людей. Сердце Дьявола — камень, а потому не издает ни звука, как раздавленная булыжником мышь. — Ладно, — хмыкает Луна, — не хотите признаваться, тогда мы пойдем другим путем. Кто-то из вас что-либо видел? Эрик? Взгляд Луны устремляется к странно притихшему балаболу. «-только попробуй, и я тебя убью», — Эрик слышит по телепатической вампирской связи голос Дьявола, звучащий еще грубее и противнее, чем в жизни. Эрик вздыхает: — А что я? Я ничего не видел. Мы с Дьяволом болтали в другой комнате, потому что Стайлз уснул здесь, и мы не хотели его беспокоить. Не знаю, кто это был. Может, кто-то залетный? Вы двери-то запираете? Луна огрызается: — У нас умный домофон, чужой просто не вошел бы. Это точно был кто-то из вас. Взгляд Луны перемещается к следующему. — Дьявол? Бледный глист, стоящий у подоконника как пальма, замогильным голосом говорит: — Это правда. Мы с Эриком, когда перекачали фотки, ушли в комнату напротив. Но… — Но? — угрожающе подталкивает к продолжению Луна. Дьявол заканчивает, смотря на Стайлза: — Но мне кажется, я слышал, как человечишка ходил по коридору. Как раз в том направлении, где хранился реквизит. — Что?! — Стайлз вскакивает с дивана и поворачивается к Луне: — Это бред! Я был здесь все это время. Я вообще спал и проснулся, только когда ты влетела в комнату. Морбиус на меня наговаривает. — Правда? — усмехается Дьявол. — Тогда что у тебя за пятно крови? Вот здесь. Стайлз отзеркаливает жест и касается кончиками пальцев своего лица. Луна следит за тем, как Стайлз вытирает маленькое пятнышко крови со своей кожи. Луна вздыхает. Она не знает, кому верить — сверхам или человеку. Сверхи могут врать, желая подставить человека. Но и человек может врать, потому что всем известно, что люди подлые создания, а у новообращенных людей еще и часто встречается проблема с контролем — они могут даже не помнить, что кого-то убили. Вампирский голод, полнолуния, навязчивые предчувствия — люди не привыкли к подобным нечеловеческим чувствам. Итак, Луне нужно мнение со стороны. — Ладно. Все вы, — зовет Луна, — перерыв окончился. Пошли. Объясните все Питеру. К несчастью для того, кто это сделал, Питер чувствует ложь за милю. Он быстро вас расколет. Они уходят из гримерки.• • •
Встав впереди кожаного небольшого диванчика, Питер начинает тащить его к стене без каких-либо усилий — диван скользит по полу, как нежная рука по бедру любовника. Зачем катить диван в другой угол? Дело в том, что к обеду солнце сдвинулось по небосводу, из-за чего солнечные лучи тоже переместились, и Питеру безумно нравится, как сейчас освещен центр зала. Естественный свет всегда смотрится чувственней искусственного, а потому Питер решил устроить небольшую перестановку — диван прочь в угол, матрас на середину. Они будут фотографироваться со Стайлзом без софтбоксов. Слышится цокот шпилек и шаги. Не оборачиваясь, Питер угадывает, по какой стороне идет Стайлз — он слишком шаркает, а вампиры так не передвигаются (если только у них не сломана нога). — Пиитер… — зовет Луна и начинает громко жаловаться: — У нас случилось ЧП, представляешь? Захожу я, значит, в комнату с реквизитом, чтобы перевезти крольчат, и вижу, что клетка открыта, а кролики валяются на полу. Иссушенные. Кто-то их выпил и оставил только двоих — не знаю уж, от стыда, милости или засранец просто испугался, что кто-то идет. Луна останавливается, ставя каблуком на белом полу точку. Вампиры тормозят прямо позади волчицы. Питер небрежно осматривает троицу, задерживаясь взглядом на Стайлзе, чье беспокойное выражение лица прелестно. Чуть влажные, кажущиеся потемневшими в тени глаза Стайлза, его поджатые розовые губы, морщинка на лбу и расцветший от адреналина запах тела пленят Питера, пробуждая в старом оборотне юные порывы. — Какой кошмар, — бесстрастно говорит Питер. — Но двое еще живы? Ты убрала их обратно в клетку? Луна кивает: — Да. Но другие кролики мертвы. — Нестрашно, — отмахивается Питер. — У нас есть еще галлон крови для другой фотосессии. Используем этот запас, а потом просто докупим. — Согласна. Придется так. Но, погоди, тебя не волнует, что кролики выпиты? Ау-у!!! Один из твоих подопечных отобедал нашим реквизитом. И я не поняла, кто. Они не признаются… Есть идеи, кто это мог бы быть? Питер хмыкает и спрашивает, смотря на вампиров: — Мальчики. Есть идеи? Губы Питера растягиваются в неширокой ухмылке. Сердце Стайлза начинает быстрее биться и видно, что он нервничает. После обеденного недолгого сна чуть взмокшие от пота волосы Стайлза топорщатся в стороны, и Питеру безумно хочется пригладить эти петушки. — Есть одна, — голос Дьявола портит любование, которым занимался Питер. — Я считаю, что Стайлз выпил кроликов. Не бездоказательно. Во-первых, он был один, так что никто не знает, чем он занимался свободные полчаса. Во-вторых, у него на лице были следы крови. А в-третьих, он недавно обращенный человек, и по нему видно, что он не в ладах со своим сатаной. Вон, он аж трясется после того, как опился крови. Никакого самоконтроля. — Пха… Что?! Ты… — от скользкости Дьявола у Стайлза пропадает дар речи. Стайлз пораженно приоткрывает рот, а затем покусывает изнутри щеку. По взгляду Стайлза можно догадаться, что он прокручивает в голове сцены кровавой расправы над Дьяволом. Питер улыбается. Невинное, думает он, создание, которое еще способно удивляться подлости сверхов. Другой на месте Стайлза уже бы давно вгрызся Дьяволу в шею или вступил бы с ним в бой. Но Стайлз еще даже не понимает, какая сила скрыта в нем самом, а потому реагирует, как самый обычный человек — и притом человек неуверенный, неопытный, молодой… Интересно, гадает Питер, сколько Стайлзу отроду лет? Можно предположить, что совсем немного. Может, что-то около двадцати — Питер вспоминает, что все беты вступили в его стаю, когда были в таком же возрасте… Хороший возраст для приключений или для установления тесных связей. Все поворачиваются к Питеру в ожидании решения: виновен или нет? И то ли это его садистские наклонности, то ли это его жажда все превращать в игру, но Питер не афиширует, что он слышал разговор Дьявола и Эрика, когда курил на балконе. Вместо этого Питер, уверенно скрестив руки на груди, говорит: — Смотрите, мне плевать, кто из вас это учудил. Пускай это будут хоть все трое. Вы вампиры. И я слишком долго живу, чтобы удивляться вампирской ненасытности (без обид, но у вас правда бездонные желудки). Давайте так. Мне нужен один из вас. И тот, кто разорвет последних кроликов первый, тот и останется для съемки дебютного выпуска «Свежих лиц». — Разорвет кролика?! Питер улыбается, смотря на шокированного Стайлза. О да, этой реакции он и ждал. Питер облизывается и ничего не может с собой поделать — он словно зависимым от каждой новой эмоции и выражения лица Стайлза. Этот олененок как гитара, думает Питер. Тронь и прозвучит мелодия. Питеру нравится на Стайлзе бренчать. — М-м, — согласно мычит Питер. — Я хотел сначала сделать фотографии с живыми кроликами, и чтобы мы сокращали их количество по ходу съемки. Но кролики мертвы, а обсыпать кого-то из вас трупами я не хочу — дохлые кролики не самые презентационные животные. Да и мне неинтересны иссушенные тушки на одеяле. На такое никто не возбудится. Нужна кровь, кишки. Читатели просят зрелищ, и я хочу видеть монстра, запертого в ангельском сосуде. Кровь мы притащим. Но кишки швыряйте сами. Я не собираюсь пачкаться. Это ваши вампирские дела, мальчики. Эрик качает головой: — Никто не говорил, что убийство обязательно. Ха, я не могу в таком участвовать… Я не пью животную кровь уже несколько лет, как появились донорские фирмы. — Ладно, — легко соглашается Питер. — Тогда до свидания. Мне нечего предложить твоей аскезе. Приятно было с тобой поработать. Питер высовывает одну руку из кармана и протягивает ее Эрику. Тот ее пожимает и уходит. Остаются двое. Стайлз чувствует повышение стресса. Дьявол — ликование. Питер же чувствует запахи чувств обоих. — Луна, милая, не могла бы ты принести крольчат? — Питер обращается к бете, возможно, слишком воодушевленно. — Да, конечно. Когда Луна уходит, Стайлз говорит Питеру: — Пожалуйста, мне нужна эта работа… Голос Стайлза надломленный от безысходности и как бы молящий Питера придумать что-нибудь другое, дать послабление, возможность поучаствовать в борьбе, но не отбрасывать его нечестно на финишной прямой. Питер продолжает улыбаться. — Тогда включай хищника, как это делает Дьявол, — советует Питер смотрящему на него Стайлзу. — Вон, твой оппонент уже готов выхватить кроликов прямиком из рук моей помощницы. Будь быстрее него. Тогда с тобой мы и заключим рабочий контракт. Все ведь просто. Ну, чего тупишь? Стайлз двумя руками давит себе на шею, опуская голову. Затем он задирает ее к потолку. — Я не могу. — Можешь, — настаивает Питер. На этот раз он честен. Питер знает, что Стайлз может. Просто не в таких условиях, возможно. Не так, как Дьявол, бездушно и на автоматизме. Но может. У Стайлза есть потенциал — Питер увидел это во время их работы. В Стайлзе сокрыто больше, чем он думает. Намного больше. И Питер намерен это мощное богатство откапать; Питер будет тем, кто сделает это первым. — Вот и мы, — Луна входит в зал. В каждой ее руке лежит по белому пушистому существу, перебирающему лапкой и поддергивающему розовому носику. Милота. Дьявол выхватывает из рук Луны эту милоту, сначала одну, затем вторую и, получив одобрение Питера в виде скромного кивка, целенаправленно идет к матрасу. — Что, вот так сразу? — Стайлз паникует, поворачивается к Питеру. — А ты хочешь, чтобы он сперва сводил кроликов на свидание? У нас нет на это времени, дорогуша. Дьявол ставит одного кролика на пол. Другого он сжимает в руках и подносит к своему открытому рту, в котором уже сверкают два острых клыка. От сжатия в руках кролик начинает пищать, как игрушка, и дергаться. Когда клыки Дьявола протыкают мягкую кожу зверька, Стайлз хватает Питера за руку выше запястья… Питер опускает взгляд, а затем плавно поднимает его на лицо Стайлза. Питер перестает улыбаться и прищуривается, только сейчас думая о том, что, возможно, для человека происходящее может восприниматься намного более жестоко, чем для тех, кто в насилии родился и вырос. Когда на белое одеяло брызгает кровь и что-то бардовое и склизкое улетает на подушку, Стайлз не выдерживает и отворачивается к окну. Питер замечает, как в уголках глаз Стайлза собрались слезы. Предсмертные звуки животных не самая веселая песня, Питер согласен. Но почему-то только сейчас, на десятое или двадцатое лицезрение кровопийства на съемочной площадке, Питер действительно обращает внимание и о чем-то задумывается… Возможно, сверхи и люди действительно слишком далеко друг от друга ушли. — Достаточно. — Дьявол вошел в кураж и не слышит, так что Питеру приходится громко повторить: — СТОП, Я СКАЗАЛ. Успешный останавливается. Он разжимает пальцы и челюсти, и потрепанные части тушки падают на пол с хлюпаньем и мягким звуком. Второй кролик, к счастью, остался целым — то ли от страха, то ли от глупости он ускакал в другой конец комнаты к деревянным кубам, на которых Луна сделала сегодня несколько удачных разогревочных снимков вечно молодых моделей, и Дьявол не успел до пушистика добраться. — Ты в порядке, Стайлз? Сжавшись, как испуганный котенок, Стайлз кивает — его глаза закрыты, а рукой он зажимает себе нос, улавливающий, как антенна сигнал, опьяняющий аромат крови, и рот, в котором показались смертоносные аккуратные клыки. — Этого хватит? — Дьявол поворачивается к Питеру, вытирая с губ кровь. Руки вампира замараны по локоть, а на полу и покрывале растекаются алые брызги — белый и красный эстетично сочетаются друг с другом, прямо как жизнь и смерть. Питер в гневе. — Да, хватит. Теперь ты можешь валить. — Что? Почему?! Я сделал, что ты сказал, убил этого ушастого первым. — Да, ты убил этого, убил и всех остальных. Проваливай. Давай не будем устраивать сцену. Я знаю, что ты сделал, и я не собираюсь тратить на тебя свое драгоценное время. — Но Стайлз… — Его трясет даже от вида крови. Идиот, о чем может быть речь?! — Но… Питер опасно рычит: — УБИРАЙСЯ!!! Человеческие черты лица Питера искажаются, и на миг звериная сущность проявляет себя. Питер не показывает, что он альфа, оставляя цвет глаз родным, кристально-голубым, но даже того, что ты оборотень — бывает достаточно, чтобы напугать кого-угодно; как известно — оборотни достаточно агрессивные и жестокие, так что все знают, что лучше их не злить. Дьявол знает про это тоже. Он отступает назад. Недовольный, но больше не открывающий своего рта, он вылетает из студии, потерпев поражение. Слышится, как хлопает дверь и что-то разбивается. Луна неуверенно говорит: — Наверное, эм, мне лучше проверить, что он правда ушел и ничего не сломал… — Обеспокоенный взгляд Луны перемещается к злому Питеру и застывшему Стайлзу. — Я не буду тогда возвращаться, да? Дальше вы сами разберетесь. Ты знаешь, где меня найти, если я тебе понадоблюсь. — Да, — напряженно говорит Питер. — Спасибо, Луна. Луна слабо улыбается и уходит, цокая шпильками. Без Эрика, Дьявола и Луны в студии становится так тихо, что через приоткрытое окно наконец-то отчетливо слышится шум с улицы — раньше он глушился людьми в комнате; также появляется легкость, свобода и уединение, которые до этого словно прятались в углу — теперь в угол забился только пушистый зверек. Питер успокаивается и делает шаг к Стайлзу, останавливаясь у того за спиной. Питер потирает оголенные руки Стайлза и спрашивает: — Ты недавно вампир, да? Тише… Такое бывает. Ты к этому привыкнешь. У нас и не такое случается, это еще цветочки, поверь. Стайлз не отвечает, так что Питер начинает беспокоиться и обходит Стайлза спереди. — Эй, ты здесь? — зовет он. — Смотри. Это всего лишь кровь. — Кровь делает со мной что-то странное. Открыв глаза, Стайлз смотрит на Питера. Глаза Стайлза красные, как у альфы, но за тем исключением, что они не светятся так ярко — активизировавшиеся вампирское зрение делает глаза вампиров похожими на бокал красного вина, если смотреть на бокал сверху, а глаза же альф больше похожи на жгучее жерло вулкана, извергающее лаву; магия оборотней горячая, а вампиров — холодная. При съемке для календаря Стайлз не проявлял своего сатану, и потому Питер видит кровавые глаза и клыки Стайлза впервые — это красиво, подмечает Питер. Стайлз красивый. Правда, печальный. Или, вернее, заблудший. Одинокий. Питеру нестерпимо хочется быть тем, кто выведет Стайлза из пустоты. — Кровь заставляет тебя чувствовать голод, — говорит Питер авторитетным тоном. Стайлз отрицательно качает головой. Он отходит к окну, возле которого, кажется Стайлзу, свежего воздуха больше, а запах кроличьих кишков ощущается слабее. Подвинув тюль в сторону, Стайлз заползает на высокий широкий подоконник и говорит: — Это не голод. Это что-то намного сильнее. Не могу не хотеть крови, если чувствую ее. Это ужасно навязчивая, болезненная тяга. Я и не знал, что такое бывает. Даже от своих лекарств я так никогда не был зависим… — Так сколько ты уже вампир? — Второй месяц, — отвечает Стайлз и закусывает губу. Клыки Стайлза все еще торчат, и Стайлз дотрагивается до них, нахмуриваясь — он не знает, как клыки втянуть, а уходить сами они не хотят из-за запаха еды. Питер подходит к Стайлзу и опускает его руку. — Не надо. Оставь. Нам все равно пригодятся эти малышки. — Ладно. Стайлз замечает, что Питер до сих пор не отпустил его руку. Руки у Питера горячие и приятные, очень ухоженные, а Стайлз давно ни с кем не обнимался, так что он не возражает. — Сверх, который тебя укусил, не научил тебя, как быть вампиром? — Неа… — печально усмехается Стайлз. — Ублюдок укусил меня незаконно в клубе, куда я пришел, чтобы… в общем, не важно… мы просто хотели расслабиться. Но я выбрал для этого не лучшего чувака. Он укусил меня в шею, когда целовал. Потом, когда понял, что сделал это, он попытался меня убить. К счастью, гниду остановили быстрее, чем он успел бы осуществить задуманное… — Стайлз играется с пальцами Питера на своих коленках и вздыхает: — Его сразу же забрала полиция. Так что, да, он не успел мне поведать ничего полезного. А как-то найти другие варианты наставничества я не успел. Меня, как поняли, что я принял укус и получил все эти вампирские фишки, сразу постановили выгнать. Типа опасен. Такие законы. Как-то так все это было. — Ты не хотел укуса, — мрачно резюмирует Питер. — Нет, — подтверждает Стайлз. — Как по мне, укус это не подарок, а убийство. Меня укусили, и я умер. Стайлз вздыхает, и Питер замечает, что глаза Стайлза снова мокнут — он не плакал и не плачет, но ресницы у него немного слиплись и потемнели, а белки глаз покраснели, что вкупе с винной радужкой смотрится антуражно — вот она, истинная вампирская атмосфера страдания. Вампиры зачастую выглядят как прибывающие в муке существа, обреченные страдать до конца своего существования. — Ладно, так никуда не годится, — бормочет Питер. Он отпускает руку Стайлза и идет к соседнему подоконнику за своим стаканчиком с вином (Питер так его и не допил). — Вот, — Питер вручает Стайлзу стаканчик и, свободно скрестив на груди руки, становится боком к окну недалеко от Стайлза. — Зачем мне твой кофе? — Стайлз смущенно улыбается. — Внутри вино, а не кофе, — признается Питер. — Я не употребляю кофеин, мне и без него нервов хватает… Ну, пригуби. Стайлз скребет картонный стаканчик и резко останавливается, спрашивая: — Стоп. Разве существа могут напиться? Я слышал, что регенерация не позволяет спирту подействовать на вас. — Нас, а не вас, — поправляет Питер. — Верно. Не может. Но это вино с разведенным внутри порошком, подавляющим регенерацию. Из-за порошка это действует сильнее, чем обычное вино. Поэтому я и не советую тебе пить много. Мне еще нужна твоя трезвость. Ну. Стайлз подносит стаканчик к губам, но снова останавливается, хмурясь: — Это ведь мне не повредит? — Нет, — Питер закатывает глаза. — Только расслабит. Пей уже… Боже, какой ты нежный. Стайлз пьет, а Питер следит, как плюшевые губы Стайлза касаются той пластмассовой части крышечки, с которой недавно соприкасался его, Питера, рот — прямо-таки непрямой, получается, поцелуй. Питер одобрительно хмыкает: — Умочка. — Ладно, — уступчиво усмехается Стайлз и юрко скользит языком по нижней губе, как бы протирая ее после алкоголя. Оставляя стаканчик, Стайлз слезает с подоконника. Лениво одернув задравшуюся футболку, Стайлз поворачивается к Питеру и, неловко раскачивая руками, спрашивает: — Ну, и что дальше? Ты прогнал Эрика и Мразюку, а они явно были лучше меня… — Почему ты так считаешь? — Питер перебивает Стайлза и отталкивается от подоконника, вставая перед Стайлзом. — Я всегда выбираю лучших. Если ты здесь, значит, ты был лучше них. Все в Стайлзе отражает его мнительность. — Ага, как же. Я не умею ни позировать, ни быстро понимать команды. У меня и опыт нулевой. И внешка так себе. Питер прищуривается. — Я пранкер, по-твоему? Или лгун? Все так, как я сказал. Волевой тон Питера вводит Стайлза в легкий ступор, и Стайлз приоткрывает рот, не зная, что теперь сказать — перечить Питеру кажется плохой затеей. Питер вздыхает и кладет на плечо Стайлза руку. — Послушай, солнце, ты самое прелестное создание, которое появлялось в этом доме за почти шесть лет его существования. — Но почему? — по глазам Стайлза видно, что он истинно не понимает. Питер вздыхает, но на этот раз более раздраженно. Опасаясь чужого гнева, Стайлз торопится пояснить свои чувства: — Типа, я правда не понимаю твоей логики. Я ведь просто парень с улицы и с синяками под глазами от недосыпа. А те, кого ты прогнал, были в сто раз солиднее меня. Нет, я рад, что выиграл конкурс, денег с контракта хватит мне на полгода или около того. Просто это странно и вс… Питер качает головой. Он хватает Стайлза за подбородок, вынуждая замолчать, и говорит: — Я искал ЭТО. Эти родинки, синяки под глазами и все остальное. Если бы мне был нужен мертвый, я не устроил бы кастинг. — Мертвый? — Стайлз хмурится и говорит, не прогоняя ни одной руки Питера со своего тела. Питер отстраняется сам. Он небыстро бредет по комнате в сторону штатива и камеры, хватает их с той целью, чтобы начать все настраивать, и не то по-философски, не то по-простецкому говорит: — Я не про вампирские сердца и все такое. Модели, о которых ты говоришь, что они лучше — они просто мешки с костями… Зазубренные с одних книжек позы, бездушное автоматическое исполнение, потухший взгляд, пустая голова — короче, сплошь мертвечина… Эти мальчики красивые, ты прав. Может, в чем-то ты им и уступаешь. Но таких, как они, полно. И меня из-за них уже блевать тянет. Мне хочется чего-то другого. Живого. В общем, тебя. Слова наконец долетают до Стайлза, и он, хоть и все еще неуверенно пощипывая себя за локоть, говорит: — Ладнушки. Я понял. Значит, ну, постараюсь тебя не разочаровать… — Взгляд Стайлза скользит от Питера, отвернувшегося, чтобы выставить камеру, к матрасу, на котором валяются охладевшие органы зверски убитого кролика. Тушка, разорванная там и сям, лежит на полу, где Дьявол ее оставил. — Но я не хочу это трогать, — осипше говорит Стайлз. Его издавший урчание живот тут же сдает его с поличным. Дело в том, что Стайлз пил кровь за эти два месяца не так уж часто — по разным причинам. И потому он действительно нуждается в питании. Но нуждаться и хотеть для Стайлза остаются все еще отличными друг от друга понятиями. Может, ему и нужно. Но он не хочет — кролика слишком жалко. Хотя и пахнет свежая кровь сладко, а влажные потроха выглядят возбуждающе. Питер смотрит на Стайлза и говорит, зависнув у штатива: — Хорошо, я тоже понял тебя, солнце. Тебе не нужно лезть в эту кровавую кашу, если ты не хочешь делать этого сейчас. Я никого не заставляю, рабов у меня не было и нет. Мы будем делать все в комфортном для тебя темпе и условиях. Этот кролик… — Питер вздыхает: — Моя ошибка, что я решил сделать это так грубо. — Ничего страшного, — гулко говорит Стайлз. Питер, смотря на кровавые ошметки и затвердевшую тушку, угрюмо бормочет: — Да, совсем ничего страшного… Он думает о том, что с этих пор исключит живой реквизит из подобных фотосессий — если не для блага зверят, так для спасения своей человечности. Это действительно жестоко и чрезмерно. Но раньше Питер не придавал этому значения, сосредоточенный лишь на рассуждениях о том, что читателям журнала должно это понравиться, сильнее взбудоражить их воображение и задеть струны их оскверненных душ. Да какая, думает сейчас Питер, разница до всего этого, если это не соотносится с его принципами, о которых он тупо забыл. — Ты поставил камеру напротив кровати. Голос Стайлза возращает Питера в здесь и сейчас. — Я переставлю, — отзывается Питер, он тут же начинает переставлять штатив. — Начнем с фона. — Окей, — хмыкает Стайлз. — Мне идти к фону? Питер усмехается: — Ты всегда спрашиваешь на все позволение у старших? Стайлз закатывает глаза: — Неа, я просто уточняю. Ты же молчишь. — Нет. Не иди сюда. Сначала переоденься. — В ту рубашку, что висит на плечиках в гардеробной комнате? Что-то в интонации Стайлза заставляет Питера обернуться — и вовремя, поскольку лицо Стайлза приобретает прекрасный чуть смущенный, чуть взволнованный вид, и от предвкушения чего-то эмоционально сладкого и визуально горячего у Питера пробегают по телу приятные мурашки — кто-то словно интимно проводит по телу Питера мягким пером, активизируя его нервные окончания. — Да, в ту рубашку и плавки, — тон Питера издевательски любезный. — Именно их. Что-то не так? Ты же знаешь, что мы журнал с эротическим уклоном. Тебя не должно смущать оголение. Тем более, что я уже частично тебя видел пару часов назад. Тогда показать мне свои тазобедренные косточки, кажется, не было для тебя чем-то особенным. — Да, я знаю. Все хорошо. — Стайлз будто бы надевает на свое лицо маску в попытке казаться более взрослым, холодным и безразличным, чем он есть (но Питер видит Стайлза насквозь и улавливает носом мальчишескую стеснительность). — Я просто задумался, как буду в этом всем выглядеть. Обычно я так не одеваюсь. Вот и все. — Ты будешь в этом очень хорошо выглядеть, — голос Питера возбужденный и уверенный. Благодаря вампирскому зрению Стайлз замечает просвечивающуюся сквозь белую рубашку маленькую ореолу вставшего соска Питера. Следом, падкий к деталям, Стайлз обращает внимание на то, как изменилась поза Питера — его осанка стала прямее, а плечи массивнее, и ноги Питер так расставил, словно говорит, что ему есть, что предложить — себя. Стайлз чувствует, как в помещении становится жарче — наверное, солнце пригрело — и приоткрывает рот, чтобы сделать вдох. От яркого света Стайлза моргает и трет зачесавшийся нос. Ладони Стайлза взмокли, и Стайлз вытирает их о свои джинсы — возможно, стоит поширше открыть окно?.. Слышится смешок Питера. — Ну, иди, — Питер подгоняет Стайлза и отворачивается к камере. — У тебя две минуты… Потом я притащу тебя сюда, даже если ты будешь голым. Питер говорит последнюю фразу так тихо, что Стайлз, услышавший это, логически понимает, что это не предназначалось для его ушей. Но, пускай оно не было направленно ему, будучи возле дверей, Стайлз насмешливо отвечает: — Не тот рычаг давления, лунный человек! Я не боюсь быть голым. — Значит, ты не будешь сильно возражать, если я тебя раздену? — кричит Питер вслед чертенку, скрывшемуся в коридоре. Стайлз не отвечает. Но Питер все-таки улыбается. Его ухмылку можно назвать только как: «Я-Обязательно-Тебя-Сегодня-Раздену».• • •
Питер придерживает зеркало на колесиках и размышляет — убрать или оставить? Солнечные зайчики, бегающие по белому фону, добавляют невинности и светлоты кадру, и совместно с кровью и клыками это будет эмоционально будоражащим и запоминающимся снимком — чего Питер всегда, как фотограф, и добивается. Но будто бы в солнечных зайчиках есть что-то слишком в лоб, что Питера раздражает — да и работать с зеркалом сложнее и дольше. Итак, Питер укатывает зеркало обратно. Без зеркала. Но, может, с тканями? Опустить ли молочного цвета ткань, скатанную над фоном в рулон? Это добавило бы воздушности, эфемерности и легкости… Но снова не то. Питера это все бесит, и он вздыхает, ставя мысленную точку. Это будет минимализм, как он изначально и планировал. Фон, кровь и Стайлз. Монстра с лицом невинной лани достаточно, чтобы свести кого угодно с ума — по крайней мере, Питер, просто воображая себе то, как ягненок будет выглядеть в крови, уже теряет по-немногу не то рассудок, не то самоконтроль… Питер манерно трет большим пальцем веко и думает — «-что со мной? веду себя, как пубертатный мальчишка и позорю все альфа-товарищество, а ну перестань, старик, придержи коней и сначала сделай свою работу». Перепихон с красивыми моделями это не что-то для Питера редкое, он промышляет этим время от времени, когда ему надоедает искать секс в приложениях для знакомствах или клубах. Но то, как модель создает хаос в его чувствах и мыслях — это абсолютно впервые. Это интересно. Но разрушает рабочую атмосферу. Поэтому Питер отходит к окну и закрывает глаза, веля морскому шторму внутри него успокоиться хотя бы на время работы. — Медитируешь? Стайлз робко появляется в студии. На этот раз он по полу не шаркал, и Питер потому его не услышал — вампирское комьюнити было бы Стайлзом довольно (а вот Питером не очень). Питер открывает глаза и оборачивается. — Хм… От бледного мальчика, утопающего в белой викторианской рубашке от «Vampire Kiss», член Питера жаждет произвести катапультирование из тесных брюк. — Это не слишком на мне висит? — Стайлз на жадные взгляды Питера внимания не обращает. Вместо этого он ненароком их провоцирует, когда, играясь с воздушным рукавом, случайно сдвигает большой треугольный вырез и оголяет ключицу. Словно бы этого мало, Стайлз крутится вокруг свой оси, спрашивая: — Все, ну, норм? Рубашка великовата (такой фасон), но не достаточно длинная для того, чтобы полностью скрыть бедра; еще она тонковата, из-за чего просвечивает на свету, и Питер видит очертания не только подтянутой гибкой фигуры Стайлза, но и эластичные лямки трусов-джоки, проходящих снизу его ягодиц. Как Питер и думал, в Стайлзе прелестно все: и его лицо, и его пушок на теле, и его долговязые руки, и изящные стопы и кисти рук, и его компактный, как видит Питер по очертаниям, член… Питер ловит взгляд Стайлза. — Да, нормально. Я планировал, что рубашка будет просторной. — Чувствую себя чистым вампирским ребенком, — говорит Стайлз, подрагивая от душевного подъема. Питер усмехается, покачивая головой: — Вампирским? Клыки твои где? Зачем спрятал? — Я ничего не прятал. Они сами. Видимо, без крови поблизости они втягиваются обратно. — Понятно. Ну, нам этом нужно. Так что… — Питер поднимает с пола четырехлитровую бутылку с ручкой. Она прозрачная и заполненная не до крышечки, так что Стайлзу видно, как кровь сползает по стенкам, как вино по внутренней стороне бокала, когда Питер взбалтывает бутылку. Эти бутылки Стайлз знает. В магазине у дома, в котором он сейчас живет, в холодильниках стоит много этого «Гемоглобинового Сока», который вовсе не сок, а премиальная животная кровь для плотоядных вампиров. Для постящихся же вампиров, насколько Стайлз знает, выпускают пакетики донорской крови «Оптимистичные Решения» и инъекции «Красная Река» с химически замещающими кровь веществами. Но последние два варианта слишком дорогие, так что Стайлз покупал сок в дни, когда думал, что сейчас умрет или кого-нибудь убьет, если не выпьет крови. Пить гемоглобиновый сок было не так уж плохо — это, возможно, даже вкуснее, чем мороженое. — Мне сосать прямо из горла? — Стайлз забирает бутылку у Питера и начинает откручивать крышечку. — Если сможешь остановиться, то давай. — Не смогу. Стайлз удерживает крышечку на месте ладонью и смотрит на Питера своими карими оленьими глазами немного испуганно. — Все нормально, — успокаивает Питер и забирает бутылку. — Тогда я налью в стаканчик. Мне нужна кровавая сцена, так что большую часть крови придется израсходовать не по назначению. Но если что-то останется, то можешь забрать. А если все равно будешь голодным, скажешь мне, и я принесу тебе еще из гостевого холодильника. Договорились? — Договорились. У кулера с водой Питер берет стаканчик и наливает в него кровь. Окно все еще приоткрыто, как и двери комнат на этаже, и потому сквозняк быстро разносит аромат гемоглобинного сока по комнате. Глаза Стайлза красные, когда Питер передает ему напиток. — Пей и пошли фотографироваться. Стайлз послушно иссушает содержимое стаканчика и встает на белый фон. Если утро казалось Стайлзу и Питеру тягучим и скучным, то послеобеденное время течет быстро и пестрит красками — движения Стайлза перестают быть скованными, а Питера — механическими. Вот он — настоящий рабочий процесс. Всего-то требовалось найти кого-то такого же не вписывающегося в правила, чтобы в студию вернулась атмосфера волшебства, а Питеру захотелось бы трахнуть модель не только через объектив, но и в жизни — можно прямо здесь, на полу.• • •
К тому моменту, как набирается достаточно годных кадров, залетающий в комнату ветерок перестает приносить хоть какую-нибудь прохладу. От выпитого стакана гемоглобинового сока — и еще сколько-то слизанной с пола и своих рук крови — у Стайлза становится сильным сердцебиение, а глаза Стайлза приобретают концентрированный алый цвет. Питер, глядя на то, как окропленный, бледный Стайлз скользит грудью по полу, и сам встав на корточки перед штативом, чтобы этот разврат запечатлеть, ощущает, как его внутренности будто бы накаляются с каждым плавным сдвигом Стайлза еще на один дюйм ближе к нему. Коленки Стайлза находятся на полу, а корпус наклонен вниз, и белая рубашка — а уже, если точнее, то пятнисто-красная — лежит на прогнутой пояснице, оголив аппетитные ягодицы. Смотря через объектив, приближающий каждую деталь еще сильнее, Питер втягивает через раздутые ноздри воздух. Обонятельная система Питера улавливает возбуждение и сладенький аромат навечно молодого тела — в моменте Питеру кажется, что все пропитано химией их тел. Сильный самец, запертый в клетку тела Питера, бешено рвется наружу, желая наброситься на плотоядного ангела, чья шелковистая кожа, видит Питер, уже вся покрыта не только ярко-красной кровушкой, но и мурашками. В такой напряженный момент Питеру достаточно взмаха ресницами Стайлза или одного его вздоха, чтобы сорваться — и судя по тому, как Стайлз покидает кадр, слишком близко подползая к крепким коленям Питера, сводящее с ума желание прикоснуться к чужой плоти разрывает на части не только оборотня. Когда Стайлз выпрямляет руки, отрывая свой корпус от пола и застывая в позе «собачки», Питер отстраняется от камеры, стоящей на штативе, и опускает тяжелый взгляд на лицо Стайлза, не понимая, как в ком-то может умещаться сразу столько всего. Аккуратные острые клыки Стайлза выглядывают из-за его плюшевой розовой губы, и Питер осознает, что у него, вообще-то, нет причин, чтобы к этому ангелу-монстру не притронуться… Питер берет Стайлза за подбородок. Стайлз дергает головой, больно кусая Питера за палец и царапая его кожу своими зубами — на губах Стайлза остаются крошечные капельки крови Питера, а у Питера выскакивают наружу когти — защитный инстинкт. Более грубым движением Питер обхватывает Стайлза за горло и, надавив острым когтем в мягкую область под его подбородком, начинает подниматься с колен, вынуждая Стайлза следовать за ним. На задворках сознания Стайлз понимает, что Питер не проткнет его насквозь по-настоящему. Но острые ощущения и животные порывы отключают человеческое чувствование Стайлза, превращая прелюдию в кровавый танец на ножах или страстную борьбу. Поднявшись с колен, Стайлз и Питер безотложно накидываются друг на друга. Их клыки сталкиваются при нетерпеливом поцелуе. Опробование на вкус языка Стайлза вдыхает в Питера новую жизнь, и осилившими руками он вталкивает тело Стайлза в свои грубые объятия. Стайлз же дрожащими от возбуждения и адреналина пальцами скользит по покрытой испариной шее Питера и его щетинистому подбородку. От тесноты их тел дорогая рубашка Питера замарывается кровью, которой заляпан Стайлз и большой участок пола. Когда руки Стайлза скользят по груди Питера вниз, к его животу, расстегивая пуговицы его рубашки, а затем еще ниже, к спрятавшемуся под тканью стояку, то и брюки оборотня впитывают в себя алые капельки… В помещении слышатся звуки поцелуев. Бренчит пряжка ремня Питера. Следом проносится рык Питера, когда ловкие и липкие пальцы Стайлза вытаскивают наружу его член — освободившись от оков, тот выпрыгивает из боксеров. От ощущения ветерка, задевшего разгоряченную и чувствительную головку его пениса, у Питера на миг краснеют за прикрывшимися веками глаза — но Стайлз слишком увлечен шеей Питера, где громко бьется пульс, чтобы этот микро-проеб альфы заметить. Питер проводит языком по шее Стайлза и пробирается когтистой рукой за треугольный вырез его одежды. Вещи мешают. Питер стаскивает через вверх винтажную дизайнерскую рубашку со Стайлза, отшвыривая ее куда-то в сторону, как ненужную тряпку. Жадные руки Питера тут же ложатся на молочную грудь. Шершавым языком Питер облизывает хрупкую розовую горошину, сосок Стайлза, вызывая у Стайлза приступ наслаждения и эйфории — давно же никто так к нему не прикасался… Стайлз жаждет сказать Питеру, как тот хорош, и как все это прекрасно. Но в мыслях у Стайлза не вяжется, а его рот может только издавать жалкие мяуканья и рванные вздохи. Слова ни к чему, понимает Стайлз, и начинает массировать член Питера, с удовольствием для себя отмечая, насколько он увесистый и горячий, и как легко сдвигается с грибообразной головки крайняя плоть… Питер вздыхает — он не ожидал, что его поймают. В ответ на такую подставу Питер перемещает свои руки на задницу Стайлза и, захватив когтями, как крючками, верхнюю резинку бандажа, начинает стягивать со Стайлза трусы-джоки. Эластичные лямки соскальзывают, и трусы падают вниз. Пальцы Питера впиваются в упругие ягодицы. Стайлз вздрагивает, припадая к груди Питера, и чувствует, как средний палец Питера скользит по складке его зада — Стайлз согласно чуть прогибается в пояснице, подставляясь. Налитый кровью член Питера дергается в расслабившемся кольце пальцев Стайлза. Из-за собственного удовольствия Стайлз забывает о доставлении удовольствия Питеру и перестает ему надрачивать — только большой палец Стайлза продолжает орудывать, скользя по влажной маленькой щели на аккуратной головке члена оборотня — а член же Стайлза, не такой большой, но не менее твердый и возбужденный, подпрыгивает вверх от каждого прикосновения альфы. Стоять так посреди пустоты перестает быть удобным, и Питер начинает идти, перешагивая через свои спущенные брюки и боксеры, к стене, толкая к ней своим телом податливого, послушного и готового к любым авантюрам Стайлза — он такой легкий и гибкий, что у Питера не возникает проблем с тем, чтобы управлять Стайлзом, как своей марионеткой. У стены Стайлз сдергивает с Питера рубашку — если он голый, то пускай Питер будет обнаженным тоже. В ответ Питер разворачивает Стайлза к себе задом. Рука Питера ложится Стайлзу на спину, и Стайлз послушно прогибается в пояснице, переместив обе руки на стену — от кровавых ладоней на выкрашенном белой краской кирпиче остаются красные отпечатки и размазанные следы, но в процессе Питер не обращает на этот бардак никакого внимания — сейчас Питеру больше интересна влажная складка, по которой ему хочется провести языком, слизав этот медоносный аромат с соленой кожи и оставив в интимных местах Стайлза свое ДНК. От языка, щекочущего его анальный вход, у Стайлза пробегают по телу мурашки — а руки Питера, скользящие по внутренней стороне его бедер, посылают импульсы к его члену, из-за чего его член приподнимается и начинает болезненно поднывать, как бы моля, чтобы кто-то к нему притронулся. Ну же, пожалуйста. Словно бы слыша эти сигналы о помощи, рука Питера опускается на гладкую мошонку Стайлза. Питер перебирает в руке яички Стайлза, одновременно растягивая своим языком его сфинктер, который тугой, пульсирует от возбуждения и кажется Питеру сладким — как конфетка. Питеру хочется все это съесть. От желания быть вытраханным прямо возле этой стены у Стайлза закатываются глаза и собирается во рту слюна. Коленки Стайлза дрожат, и он ощущает, что вот-вот может упасть, если ничего не изменится. Стайлз толкается бедрами навстречу языку Питера и недвузначно стонет. Давай. Питер поднимается с корточек. Но вместо того, чтобы войти своим концом в пульсирующее колечко, Питер хватает Стайлза за запястье и разворачивает к себе передом. Питер хрипло говорит Стайлзу в губы: — Хочу видеть тебя. Стайлза хватает только на жалкое «да». Питер подхватывает Стайлза на руки и несет к матрасу, с которого никто так и не убрал потроха. На белом покрывале было немного кровавых брызг, которые сейчас уже высохли и стали коричневыми — к этим брызгам, понимает Питер, когда роняет измаранного кровью Стайлза на матрас, добавятся новые разводы. Какой кавардак. Грязные пальцы Стайлза захватывают простыню, когда нависший над ним Питер приподнимает его и скользит своим эрогированным пенисом по его вылизанной складке, будто дразня. Поскольку Стайлз много фотографировался, сидя на полу в лужах крови, сзади он даже окровавленнее, чем спереди, и потому половина лица Питера сейчас такой же вопиющий сексуальный ужас. Но… Стайлзу безумно это нравится — таким целовать Питера ему даже приятнее (• • •
В фойе Голубого Зала тихо и безлюдно. В ожидании подачи такси Стайлз стоит у ресепшена, за которым никого нет, и прижимает к груди белого кролика — единственный выживший зверек вышел Стайлзу навстречу после того, как они с Питером закончили принимать смехотворно долгий душ, и Стайлз, поинтересовавшись о ожидаемой дальнейшей судьбе зверька, решил забрать его себе в качестве домашнего питомца. Миракль . Он назвал кролика так. Телефон Стайлза, лежащий на высокой столешнице, вибрирует, оповещая, что такси прибыло. Стайлз забирает телефон и еще раз окидывает просторное фойе взглядом, на подольше задерживаясь глазами на мраморной лестнице — несколько минут назад Питер его на этой лестнице нежно поцеловал. Но не в губы, а почему-то в лоб, зарывшись пальцами в его влажные и кучерявищеяся после душа волосы… Кролик издает хныканье, и Стайлз моргает. Верно. Все завершилось. Пора домой. Стайлз выходит из Голубого Зала со знанием, что еще сюда вернется.КОНЕЦ.