A Boy(s) Crush

Тесный зал перед сценой постепенно заполнялся людьми. Оставалось всё меньше свободных столиков, некоторые люди вставали в проходах, заказывали напитки на барной стойке у дальней стены или у пробегающих официантов. Джереми сделал глоток из бутылки пива, стоявшей перед ним на столике, и улыбнулся Жану. Тот натянул улыбку в ответ. — Я так горжусь Кевином, — признался Нокс, кидая взгляд на пока пустую и неосвещенную сцену, на которой стоял рояль. Жан молча кивнул, и Джереми перевел на него взгляд, в котором мелькнуло беспокойство. Перед Жаном стояла баночка с газировкой, к которой он пока даже не притронулся. — Ты переживаешь. — Это даже не было вопросом: за три года их отношений Джереми научился почти идеально считывать эмоции Жана по малейшим жестам и изменениям в его лице. — Кевин был очень напряженным, когда мы с ним виделись, — поделился Жан. А виделись они с Кевином буквально двумя часами ранее: когда только приехали на место его выступления и он вышел их встретить. Джереми прищурился, вспоминая: и правда. Нервно скручивал в ладонях листы с нотами, то и дело касался пальцами запонок на рукавах рубашки, пытался избежать зрительного контакта — Джереми заметил, но не придал этому значения. А вот Жан не думать об этом просто не мог. Далекие шесть лет назад, когда они с Кевином ещё играли в одном коллективе, Жан был в него влюблён — иногда ему казалось, что влюблён он в него был ещё с детства, все то время, что они были знакомы. Да, между ними что-то было, недолгие несколько месяцев, после которых они оба поняли, что пока не готовы к чему-то серьезному — но Жану всегда казалось, что Кевина тянуло к Джереми. Он не спрашивал: это просто было видно. По тому, как он оживлялся в его присутствии, по его словам о том, как он мечтает поработать с Ноксом над какой-нибудь композицией, по языку его тела. И Жан ничего не говорил, давно с этим смирившись. А потом так вышло, что Джереми начал встречаться с Жаном. «Так вышло» — потому что это правда было неожиданно для всех. И Кевин вёл себя так, словно счастлив за них обоих — это было вполне искренне, либо Жан тогда был просто ослеплен бесконечной любовью, которой его окружал Джереми. Так или иначе, со стороны казалось, что все кардинально поменялось. Но на самом деле это было ни черта не так. Жан все ещё любил Кевина. Не так, как Джереми, но любил — до боли в ребрах и слабости в коленях, и он до сих пор не представлял, как с этими чувствами уживаться. Не представлял, как может любить сразу двоих, настолько по-разному, но одинаково сильно — это порой сводило его с ума. Осознание пришло не так давно, и пока оно было скорее оглушающим и тревожным. Джереми обо всём этом не знал — но Жан вообще боялся поднимать с ним эту тему, боялся, какие ещё подробности может узнать после такого разговора, боялся, что все изменится окончательно и бесповоротно, стоит ему произнести имя Кевина наедине с Джереми, когда они будут обсуждать их личные отношения. Но сейчас Жан сидел за столиком в баре, ожидая, пока на сцену выйдет Кевин — пианист, новая программа, — а перед глазами стояло его встревоженное лицо, его побледневшие скулы, его бегающий взгляд. И Жан не находил себе места, хотя понимал, что это всё не должно так сильно его беспокоить. Джереми протянул ладонь, сжимая пальцы Жана в своих. Мягко ему улыбнулся. Потянулся через стол, чтобы коротко поцеловать в уголок губ. — Ты думаешь, у него что-то случилось? — Я не знаю, — раздраженно ответил Жан. — Даже если да, он поделится с нами, только когда молчать будет уже просто нельзя. Джереми нехотя согласился: это было типично для Кевина, он вечно отказывался от помощи. Поглаживая большим пальцем тыльную сторону ладони Жана, он оглядел зал, постепенно наполнявшийся сценическим дымом и гулом разговоров. — Давай поймаем его после выступления, — предложил он, — и ты устроишь ему допрос, а я куплю ему выпить. М? — Если только он не найдет отговорку в последний момент, как всегда делает, когда мы предлагаем ему посидеть втроем. Скажет, что не хочет нам мешать, что… — Я попробую его убедить, — Джереми хитро улыбнулся. — А отговорки никакие не подойдут. У него выступление, а значит, никаких планов на вечер больше нет. Не отвертится. Жан с сомнением повел плечами. Джереми едва заметно вздохнул и сел ближе, обнимая его за плечи. — Ты очень переживаешь, да? — спросил он вдруг горячо в самое ухо, и в его голосе была какая-то заинтересованность. Ответить Жан не успел: над сценой зажглись софиты, помещая рояль в ровный круг яркого света. На сцену вышел ведущий, и свет переместился на него. — Вашему вниманию: Кевин Дэй, пианист, чьи авторские композиции любят даже те, кому классическая фортепианная музыка не по душе, — он ослепительно улыбнулся. Жан уловил движение во тьме за его спиной, и сердце сжалось предательски. — …Со своей новой программой: нам обещают, что в ней собраны и новые его песни, и интерпретированные на лад мистера Дэя хорошо известные старые. Поприветствуем! Зал погрузился в гул аплодисментов, на лице Джереми загорелась широкая улыбка, пока он наблюдал за тем, как круг света на сцене перемещается на сидящего за роялем Кевина. Жан попытался подавить волну дрожи в теле. Ему было неловко: Кевин выглядел так хорошо, что перехватывало дыхание. Напряженное и серьезное лицо, строгий бордовый костюм — белоснежная рубашка, брюки, пиджак, — безупречная укладка. Пальцы Кевина пробежались по клавишам. Все в зале задержали дыхание. Кевин всегда начинал уверенно, словно с ноги распахивал дверь, без лишних слов и напускных приветствий. Просто, как только помещение погрузилось в тишину, прозвучали первые яркие аккорды — Жан не особенно разбирался в классической музыке, но, кажется, Кевин говорил, что начинает он с Рахманинова. Жан отдался мелодии, прикрывая глаза, и попытался отпустить напряжение в теле. Ладонь Джереми едва заметно сжала плечо. Все десять минут, что длилась композиция, Кевин удерживал интерес зрителей. Мелодия то затихала, то разражалась новым витком грозы и энергии, которая разливалась по залу и утягивала всех в свои сети. Джереми выдохнул восхищенное «вау» Жану на ухо, когда Кевин, прикрыв глаза, выстукивал по клавишам особенно напряженный момент — вся любовь к музыке была сосредоточена в его руках, его лицо — чистое искусство, спадающая на лоб прядь волос, сведенные брови, тонкие пальцы. Жан нашел в себе силы только на то, чтобы кивнуть. Закончив, Кевин позволил аплодисментам затихнуть, а после обернулся к аудитории и наконец улыбнулся. Это была искусственная улыбка, для публики и прессы, но даже в ней Жан разглядел нотку нервозности. Даже для публики Кевин обычно улыбался иначе. — Добрый вечер, — Кевин заговорил в микрофон. Голос звучал на удивление ровно. — Спасибо, что нашли время прийти. Сейчас я исполню одну песню, которая наверняка вам знакома, но я немного переделал её… На свой лад, — после этих слов он тяжело сглотнул, и даже со своего места Жан увидел, как шея Кевина, выглядывающая из-под расстегнутых верхних пуговиц рубашки, залилась краской. — Я хочу посвятить эту песню двум людям, которые сейчас сидят в зале. Кевин не обернулся, чтобы проверить, сидят ли — или был уверен в этом, или решил, что лучше не знать. Так будет проще. Жан мгновенно обернулся на Джереми. — Думаешь, он про нас? — усмехнулся тот, спрашивая скорее в шутку. — Узнаем, — тот пожал плечами, но что-то в поведении Кевина не давало покоя. Зазвучали первые ноты действительно известной обоим песни Little Big Town — Girl Crush. Вот только уже с первых строк стало ясно, что Кевин изменил текст, потому что с его губ слетело «Boy crush», и Жан постарался не выдать того, как все его тело напряглось от пары слов. Он редко вслушивался в текст, но понял, что здесь это просто необходимо: не просто так ведь Кевин его поменял. Джереми посмотрел на него с той же тревогой, продолжая слушать. Песня была грустной. Чертовски грустной. — Я хочу коснуться его губ, потому что на вкус они — как ты, — Кевин добрался до припева. Пальцы плавно скользили по клавишам, голос едва заметно дрожал, глаза были прикрыты. — Я хочу утопить всего себя в его парфюме, — Кевин пел увереннее. Жан обернулся на Джереми и вдруг увидел изумление на его лице. — Я хочу, чтобы у меня были его светлые короткие волосы, я хочу, чтобы мои прикосновения были такими же волшебными, — Кевин изменил эту чертову строчку про волосы, на которой Джереми смертельно побледнел, глядя на Жана в ответ. Жан не сдержался, проводя ладонью, сквозь его волосы. Короткие. Светлые. Задержал взгляд на напряженно сведенных бровях Джереми. — Может, тогда ты захочешь меня так же сильно, как его. — Это же не про нас? — горячо зашептал Джереми. — Не про… тебя? — в его голосе звучал почти ужас. Жан ничего не ответил, переводя взгляд на Кевина, который перешел ко второму куплету. — Я не могу спать, не могу быть спокойным, когда думаю о нём в твоей постели… — его голос звучал громче, пальцы по памяти двигались по клавишам, глаза оставались закрытыми. Жану показалось, что он не чувствует ног. Его удивляло, как Кевин умудряется сохранять голос ровным, когда поет такие слова. Он не мог оторвать взгляд от Кевина, а после вдруг осмотрел зал. Все — все зрители либо увлеченно слушали, либо так же оглядывали присутствующих, пытаясь понять, кому может быть адресована эта разбивающее сердце песня. Жана обдало ледяной дрожью, когда он понял, что не видит ни одного знакомого лица. Может, Кевин пригласил кого-то ещё — но неужели это было просто глупым совпадением? — Жан. Жан, — встревоженно обратился к нему Джереми, но Жан снова смотрел на Кевина, на его лицо, на котором так ярко отображалась какая-то мучительная тоска. Строчки вдруг снова изменились, принимая ещё более непонятный оборот: — Знает бог, как я пытался, но я не могу перестать думать о них. Я хочу поцеловать твои губы, потому что на вкус они — как он. — Очевидно, теперь песня обращалась к другому человеку, и они оба застыли в ступоре. — Я хочу с ног до головы облить себя твоими духами, я хочу себе твои кудрявые тёмные волосы и твое волшебное прикосновение, и, может, тогда он захочет меня так же сильно, как тебя. Жан был готов придумать тысячу оправданий тому, почему они всё неправильно поняли. Был готов — ровно до того момента, как с губ Кевина сорвалась строчка про кудрявые тёмные волосы, и на мгновение Жан перестал дышать. — Жан, — позвал его Джереми уже более настойчиво, — Жан, это песня про нас. — Это уже не было вопросом, да и глупо было отрицать. Не бывает таких совпадений. Это все объясняло и поведение Кевина перед концертом, и знаки, которые они игнорировали раньше, и его отказы провести время с ними вдвоём — абсолютно всё. Жан — как бы он ни был плох в понимании намеков — уже осознал это и сам. Его сердце бешено стучало в груди, пока в голове вновь и вновь крутились строчки песни. Кевин не смог допеть последние пару слов: голос сорвался на шепот, и он лишь доигрывал последние ноты, опустив голову. А потом, закончив, поднял подбородок вновь, и на всём лице читалось какое-то смирение, глухая обреченность. Он это сделал. Назад уже нельзя. Он правда это спел, а они — правда услышали. — Жан, — в голосе Джереми было отчаяние, — милый, я не… — Про нас обоих? Кевин пел про нас обоих? — вдруг спросил Жан хрипло. Вопрос был скорее риторическим: очевидно, что ответом было «да». Шепот звучал слишком громко для тишины, в которую погрузился зал, и на них обернулись люди с соседних столиков. Джереми смотрел на Кевина и только на него. Жан боялся увидеть в его глазах неприятие, страх или отвращение, но видел только бесконечную тревогу и недоверие — такое, которое видишь в глазах человека, когда сбывается его несбыточная мечта. Громкие аплодисменты наконец заполнили зал, вырывая обоих из этой цепкой дымки. Жан рвано вздохнул и поднялся из-за стола, но Джереми почти силой заставил его сесть. — Мы дослушаем до конца, — твердо сказал он, хотя в его глазах бушевал странный огонь: почему он не сказал сразу, почему молчал, почему… Жан сел на стул и схватился дрожащими пальцами за холодную баночку с газировкой, пока Кевин, поблагодарив всех кивком, перешел к следующей композиции. Жан не мог вникнуть ни в одну из песен. Если бы его спросили сразу после окончания выступления, он бы вряд ли смог назвать хотя бы одну. Было видно, что Кевин немного успокоился уже через несколько композиций — видимо, продумал, как сбежит сразу после выступления, — мрачно подумал Жан. Кевин любил убегать от очевидного и игнорировать проблемы, делая вид, что все в норме, пока не оказывался на грани катастрофы, игнорировать которую просто не представлялось возможным. — Мы же с ним поговорим? — не выдержал наконец Жан спустя две песни. Он не мог сидеть на месте. Джереми твердо кивнул. Жан ощутил дрожь вдоль позвоночника от его решительного взгляда. Ему вдруг стало страшно, когда он представил себе эту картину: Джереми как можно мягче пытается объяснить Кевину, что им жаль, но они, конечно, не могут быть вместе, а Кевин стоит, чувствуя, как рушится весь его мир внутри. А Жан в этот момент будет думать о том, что снова, снова его теряет, но теперь эта потеря — больнее, потому что он знает, что Кевин чувствует к нему. К ним обоим. Но в глазах Джереми не было сожаления. В его взгляде, которым он испепелял Кевина, была смесь предвкушения, досады и тревоги — за него. Поэтому Жан мягко опустил ладонь на его плечо и придвинулся ближе. — И что ты собираешься ему сказать? — А что бы сказал ему ты? — вдруг обернулся на него Джереми. В глазах мелькнуло любопытство. — Если песня и правда была о нас. Если он и правда… влюблен в нас обоих, — Джереми потрясенно качнул головой, но это было другое потрясение: не то чтобы его это изумляло, скорее он просто не мог поверить, что все сложилось именно так. — Вы ведь с ним когда-то встречались. Он по-настоящему тебе нравился? Жан замер, не зная, что и отвечать. Нравился? О, это было не то слово. В тот период Кевин был для него самым близким человеком в мире. Сейчас место такого человека, пожалуй, занял Джереми, но Кевин по-прежнему был ему дорог. Жан Кевина по-прежнему любил, и не знал, как сообщить об этом своему парню. Которого любил тоже. Это сводило с ума. — Я… — начал он нерешительно. — Конечно, нравился. — Настолько, чтобы чувства не прошли, даже когда вы расстались? — вопрос звучал провокационно, и Жан часто заморгал, боясь говорить. Ещё не хватало испортить все прямо сейчас. — Не пойми меня неправильно, Жан, но я кое-что тебе расскажу. Кевин всегда был для меня кем-то… ну, знаешь, недосягаемым, — Джереми провел ладонью по лицу, вновь переводя взгляд на сцену, где Кевин доигрывал одно из новых произведений собственного сочинения. — Я восхищался его талантом, его игрой, был счастлив, когда выдавалась возможность провести с ним время, но я никогда даже не надеялся, что он может чувствовать то же самое в ответ, — Джереми болезненно сдвинул брови. — Извини, я не… Я не знаю, как это звучит для тебя, Жан, я очень тебя люблю, просто Кевин… Кевин, он… Ты знаешь, я бы не… — Всё хорошо, — вдруг ответил Жан, не в силах сдержать улыбку. — Тебе станет легче, если я скажу, что мои чувства к Кевину никуда не проходили? Просто к ним добавились чувства к тебе. И, да, я знаю, что это странно, но это ощущается правильно, и я просто… Джереми вдруг притянул Жана в свои объятия, утыкаясь в его плечо. Провел ладонью по его спине, чувствуя, как Жан дрожит. Не так, совсем не так представлял себе Жан их диалог на эту тему. И он до сих пор не понимал — ни черта не понимал, и эта музыка так отвлекала от мыслей, и каждый взгляд на Кевина вызывал такой вихрь эмоций, что Жан в них захлебывался. Он вдруг встал со стула и потянул Джереми за собой за локоть. — Давай выйдем. Туда, где потише, — объяснил он. Джереми глянул на часы: минут пятнадцать до окончания выступления Кевина у них точно было. И он направился вслед за Жаном. Они оказались в прохладном коридоре за тяжелой черной дверью, которая заглушала шум и музыку, и Джереми тут же опустил ладони на лицо Жана, прикусив губу и глядя на него с тревогой. — Я… Честно, я не знаю, работают ли отношения втроем, я так слабо себе это представляю, но мы ведь можем по крайней мере предложить ему, да? Я правильно тебя понял? — наконец спросил он хрипло. — И, Жан, это ни в коем случае не значит, что мне недостаточно тебя, пожалуйста, не надо так… — Джереми, — Жан остановил его бархатным шепотом. — Я люблю тебя. И я люблю Кевина. Если ты тоже… Если его чувства к тебе тоже взаимны, и если каждый из нас троих будет счастлив, то, да, господи, почему мы не можем просто дать этому шанс? Джереми усмехнулся, расплываясь в широкой улыбке. Быстро коснулся губ Жана поцелуем. Прижался к его лбу своим, прикрывая глаза. — Кого из нас он поцелует первым, чтобы было, как в этой песне? — прошептал он с улыбкой. — Тебя, — без сомнений ответил Жан. Возвращаться в зал они не стали: вместо этого нашли выход из гримерки, в которую со сцены должен был выйти Кевин, и стояли рядом, выжидая последние минуты его выступления. — Я надеюсь, он не видел, как мы ушли, — беспокоился Джереми. — Если он подумает, что мы его избегаем? Представь, как трудно ему будет доигрывать концерт и улыбаться зрителям, когда он… — Мы ведь никого не избегаем, — напомнил ему Жан. — Он выйдет со сцены. Сразу увидит нас здесь. Лучше подумай о том, как будет забавно, если он скажет, что это была просто песня, а мы уже тут обо всем договорились… — Ничего, мы поделимся с ним своей идеей, и он не сможет отказаться, — Джереми подмигнул, едва скрывая волнение, когда гул аплодисментов вдруг донесся из-за стены, а немногим позже хлопнула дверь. Стукнув дважды, Жан распахнул дверь и вошел в гримерку. У него было ровно две секунды на то, чтобы увидеть, в каком состоянии Кевин вышел со сцены: взгляд устремлен в потолок, одной рукой он тут же ухватился за стену, а другой — судорожно пытался ослабить галстук, словно он мешал ему дышать. Потом Кевин поднял на них взгляд, полный паники и растерянности, и так и замер, с пальцами на воротнике рубашки. Жан медленно подошел ближе, Джереми — следом, закрывая за собой дверь. — Кев, — неловко начал Жан, остановившись напротив. — Я помогу? — его рука коснулась пальцев Кевина, тот вздрогнул, убирая их, и Жан заботливо развязал ему галстук, снимая его вовсе. Кевин все никак не мог выдавить ни слова. — Что вы здесь делаете? — наконец спросил он. Его скулы залились румянцем, потому что ответ на его вопрос, кажется, пришел ему в голову сразу после этого. — Мы пришли поговорить, — с улыбкой ответил Джереми. — И похвалить тебя за потрясающее выступление. — Спасибо, — пробормотал Кевин, от неловкости накрывая ладонью лицо. — О, блять, Господи… — Кевин, та песня… Мы хотели… — Извините меня, — вдруг выпалил он, убирая ладонь и глядя по очереди на Жана и Джереми. — Правда, извините, это было ужасным решением, мне не стоило этого делать. Я очень счастлив за вас, я рад, что вы вместе, и только теперь понял, что я мог все разрушить одной своей фразой о том, что она посвящена вам, и я… Я только об этом и думаю теперь, и там думал, на сцене, только с этими мыслями чудом доиграл концерт… — он судорожно провел ладонью по волосам. Его дыхание было сбившимся, словно он бежал марафон, а говорил он так быстро, что Жан и Джереми едва успевали уследить. — Я вообще не знал, стоит ли включать эту песню в сет-лист, до последнего думал, и, все-таки… — Кевин. — …не стоило, я понял, блять, мне очень жаль, пожалуйста, я хочу, чтобы мы просто… — Кевин, — мягко отрезал Жан, наконец заставляя его замолчать и уставиться на них в панике. Жан медленно опустил ладони на его плечи, чуть сжимая пальцы, скользнул вниз, останавливаясь на предплечьях. Кевин смотрел на него с таким потрясением, словно видел перед собой не Жана, а инопланетянина. — А теперь вдох. И выдох. И ещё раз. Отлично. Дыши и послушай нас, пожалуйста. — Кев, это взаимно, — выпалил вдруг Джереми, заставляя бедного Кевина побледнеть и едва не потерять сознание. Жан фыркнул, закатывая глаза. Помедлил пару секунд, понимая, что реакции не последует, и подхватил: — Кого из нас первым хочешь поцеловать? — спросил с ухмылкой, понимая, что терять нечего. Кевин посмотрел на них странным взглядом, а потом осторожно высвободился из хватки Жана, чтобы подойти к столу и вцепиться в бутылку воды. Пока он пил, его рука тряслась. — Это не очень смешно, извините, — сказал он наконец тихо, ставя бутылку на место. — Я ведь не шутил. — Кевин, — Джереми подошел вплотную к нему, Жан расположился с другой стороны, — мы не шутим. Никто не шутит. — Тогда я, наверное, идиот, — почти с раздражением ответил Кевин. — Почему ты не говорил об этом? О своих чувствах, — вдруг спросил Джереми с усталостью в голосе. — Мне просто жаль, что… Что это заняло так много времени, что тебе потребовалось вложить столько боли в исполнение этой песни, и я представить не могу, как ты чувствовал себя, когда из раза в раз её репетировал… Кевин поднял взгляд, и в нём наконец сквозило осознание. Вперемешку с недоверием. Настойчивым и пугающим. — Я же не мог просто сказать, — выдавил он наконец, — и я, честно, до сих пор не понимаю, что сейчас происходит. — Так кого из нас ты хочешь поцеловать? — повторил Жан с улыбкой. Кевин растерянно посмотрел на него, после перевел взгляд на Джереми. — Просто сделай это. И ты поймёшь. — Обоих. По очереди, — произнёс наконец Кевин шепотом. — Можно я буду первым? — вдруг спросил Джереми. Кевин уставился на него, все ещё не осознавая до конца. Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Слишком странно, слишком непривычно, слишком… слишком. Он кивнул. И Джереми, опустив ладонь на его талию, тут же поцеловал его. Кевин издал вздох в его губы, обжигая, а следом вновь возобновляя поцелуй, и у Жана в груди что-то перевернулось от того, сколько в этом вздохе было облегчения и томительного ожидания, которое наконец оправдалось. Как только они отстранились, Жан даже не дал ему прийти в себя — Кевин успел лишь посмотреть на него затуманенным взглядом, когда Жан коснулся его губ своими. Кевин втянул воздух носом, чувствуя запах его парфюма. Жан отстранился, наслаждаясь совершенно ошарашенным видом растрепанного Кевина, провел ладонью сквозь его волосы, а после обнял. Ладонь Джереми опустилась на поясницу Жана. — Так, значит, — осторожно заговорил Кевин, и его голос дрожал, — я не… Я просто не понимаю, как… — Мы ещё успеем это обсудить, — успокоил его Джереми с улыбкой. — Но мне понравилось, что сказал Жан, когда мы ждали тебя: если каждый из нас троих будет счастлив, почему бы не дать этому шанс? — Почему бы не дать этому шанс, — повторил Кевин радостным шепотом, а потом прерывисто вздохнул, опуская голову на плечо Жана. Тот обернулся на Джереми, улыбаясь ему, а после крепче прижал Кевина к себе, искренне не понимая, как они могли так долго тянуть и держать в себе то, что долгие годы вибрировало в воздухе между ними и отчаянно просилось наружу.