If I'm not all you need Then just set me free I'm down on my knees If you're not the one for me Then just let me be I'm begging you please
Все, что он может сделать – просто смотреть вперед, не ощущая даже земли под ногами. Он хотел бы сделать это мягче, легче, совсем по-другому. Чертова жизнь не оставляет ему ни выбора, ни самоуважения. Под колесами дорогущей Мазерати хрустят камни обрыва. Крик срывает с губ, тонет в бушующем море, хоронит под толщей воды его боль, горе, тлеющие угли сердца, так бережно хранимого чужими теплыми руками. Образ его ангела отпечатывается на обратной стороне век, пока соленые капли хлещут по лицу. Он закуривает, вместе с дымом отпуская все, что от него осталось. В машину возвращается почти прежний. С криком и слезами из мозга выходят и мысли. На студию уже заходит Кимхан Терапаньякул – самовлюбленная верткая лощеная сволочь. В его случае безрассудство и уверенность – две стороны одного человека. Он меняет бары, чужие кровати, задние сидения пафосных тачек. Пьет столько, что во всех барах в трех кварталах от дома его запоминают даже посетители. Его менеджер рвет и мечет, визажист готова проклясть его ветреную задницу. Ким ухмыляется. За четыре месяца недо-отношений с Порче, и еще четыре месяца самокопаний и разборок с делами семьи, они успели забыть, каким он был. Но теперь он возвращается в свой цикл. Улыбаться на камеру, пить за кадром. Раньше, чтобы забыть, как резал глотки по указке отца, смерть которого пролетает мимо незамеченной. Теперь, чтобы забыть мягкость темных прядей на кончиках пальцев, тепло чужой кожи на губах. Ему нельзя даже думать о Порче. Он пытается заменить его другими людьми, но не может. Ему не нужен кто-то похожий. Ему нужен ОН. Маленький светлый ангел Порче. Парень его видеть не хочет. Блокирует везде, съезжает из комплекса вместе с младшим кузеном, велит Поршу набить ему лицо при встрече. Ким бы даже хотел на это посмотреть. Он гниет изнутри, накидывая на фасад лишний шпатель белоснежной штукатурки. Катится, пока не обнаруживает себя с жопе мира, среди невообразимой шелухи, с которой раньше бы даже по одной стороне дороги идти не стал. Едет в комплекс к брату. Огромные двери родного дома ощущаются Рубиконом. Встречает Порша в коридоре. Впервые после событий на складе. Он ждет обвинений, презрения, злости, хоть чего-то, что помогло бы ему отгородиться от Че еще сильнее. Но тот окидывает его изучающим взглядом. Легко наклоняет голову. – Порш. Мы официально не представлены. – Кимхан. Я... – Я знаю, кто ты, – мужчина кивает на дверь офиса Главы семьи, – он тебя ждет. Через час он выходит за дверь, чтобы увидеть стоящего под ней, внезапно, Пита, протягивающего ему сложенный вдвое лист бумаги. На нем кривым почерком написан адрес. И приписка: "Если он тебе не нужен – оставь. Или исправь тот пиздец, что натворил. Я в тебя верю, Кимхан" Он поднимает взгляд на бывшего телохранителя семьи. Тот улыбается ему и говорит: – Никто не знает Порче лучше его брата, Господин Ким. Но в следующий раз праведного гнева всей семьи вам не избежать. Ким благодарно кивает мужчине. В конце концов, он вырос на руках старшего брата. Пит тогда был практически прямым продолжением Кхуна, так что его легко можно было считать тоже почти родителем. Ким срывается с места. В голове ни плана, ни понимания, что же он будет делать, увидев Че. Только зуд на кончиках пальцев и горькое предвкушение, сворачивающее органы в узел. Поток машин движется преступно медленно, до квартиры он добирается чуть больше, чем за час. Залетает на четвертый этаж и стучит в дверь. За ней шебаршение, а потом дверь распахивается, едва не заставляя его упасть, и удивленный голос милого Порче сбивает его с ног окончательно. – А я тебя до завтра не ждал! Порче застывает, как лань в свете фар. Смотрит на него ахуевшими глазами. Ким просто стоит. Едва может дышать от вида Че в растянутой майке и спортивных штанах. Домашнего. Недоступного. Все еще любимого до боли. – Ангел. Порче отмирает. В глазах сначала появляется недоумение затем страх. – Что-то с Хиа? Ким улыбается, как дурак, мотает головой. Порче кивает, облегченно выдыхает, прикрыв глаза. – Что тогда? Он стоит, смотрит, пытается найти в себе силы воли хоть что-то сказать. Делает шаг в открытые двери, не встречая сопротивления. Видит, как Че ждет объяснений. Вместо этого он опускается на колени прямо у чужих дверей, так и найдя слов. Сверху раздается тяжелый вздох. Дверь за спиной закрывается, отсекая их от всего мира. Его головы касается рука, поглаживает волосы. Ким под этой лаской дрожит всем телом. – Тихо. Ну же, Кимхан, успокаивайся. Дрожь все еще катается между пальцев, но спокойствие парня успокаивает и его. Лишь самую малость взволнованное лицо Порче возникает перед глазами. Парень берет его руки в свои, и Ким тут же сжимает их стальной хваткой. – Все хорошо, Ким. Дыши, – Че слегка дергает его, – Ну! Ким втягивает воздух со знакомым запахом цитрусового геля для стирки. Ощущение легкой боли в коленях отрезвляет. Он чувствует, как успокаивается все тело, расслабляется, цепляясь за чужие нежные руки. Он открывает рот, но сказать ничего не успевает. – Молчи, Ким, – Че выдирает одну руку из его хватки, заправляет волосы ему за уши, – пока просто молчи. И дыши, – возвращает руку на место, сжимая его ладонь в ответ – я рядом. Он кивает. Дышит. Закрывает глаза, костыляя себя за несдержанность и за то, что снова водрузил на хрупкие плечи ангела их проблемы. Порче вынужден успокаивать его, вместо того, что бы материть на все лады. Че очень хорошо улавливает момент, когда он приходит в себя и тянет его наверх. Держит все еще сцепленные руки и заглядывает ему в глаза. – Я рад, что ты пришел, Кимхан. Мы сможем поговорить позже, когда ты будешь готов. Ким кивает. Благодарно смотрит в ответ, наклоняется, чтобы сцеловать нежность с чужих пальцев. Порче издает теплый смешок и легко толкает его в плечо. – Иди, Ким. До встречи. Он выходит за дверь, не оборачиваясь. Легче.***
Порче от этой встречи плохорошо. Пришел-таки. Он знает, что адрес ему выдал Хиа. Знает, что Макао не сам слинял из дома «просто до бара» и пропал почти до ночи. Он из последних сил держался и сам, почти готов был умолять Кима отпустить его, не писать и не рвать душу пустыми сообщениями. Но отпустить его сам был не готов. Оставить, разбитого и грустного, как выяснилось, тоже. Он ворочается в кровати пол ночи, наутро еле высыпаясь невнятной кучей мыслей и переживаний на пол. Душ не спасает, сигареты тоже. По пути с балкона замечает закрывшуюся за Макао дверь ванной. Раз все встали, то можно и поесть. Он почти успевает закончить омлет, когда тепло чужого тела обжигает голую спину, а слегка сонное лицо, со спадающими на него влажными прядями, оказывается в опасной близости от его ушей. – Утро, милый Макао нравится его дразнить. Порче, обычно, нравится дразниться в ответ. Не сегодня. Сегодня парень едва дышит, грудная клетка мелко дрожит от спазма. Као наклоняется ближе и через плечо заглядывает в сковороду, прижимаясь грудью к смуглой спине. Порче замирает, тяжело втягивает воздух через зубы. Он протягивает руку к плите, намеренно касаясь чужой кожи, и выключает печь, чтобы не спалить всю квартиру к чертям. Порче опускает голову, покачивается, будто не специально, сильнее опираясь о чужую грудь. Отпускает ручку сковороды и упирается основаниями обеих ладоней в камень стола. Смотрит почти невидящим взглядом куда-то в стык кухонного фартука и столешницы; сжимает челюсти так, что мышцы сводит судорогой. Дышать нечем, в груди зарождается спазм от нехватки кислорода. Больно Он медленно втягивает воздух, почти не размыкая рта, и выдыхает рваными промежутками. В уголках глаз скапливаются мелкие слезинки. Обе руки мелко дрожат, на сжатых кулаках белеют от напряжения костяшки и Као кладет одну из своих ладоней поверх кулака, мягко раскрывает его, прижимает второй рукой вплотную и наклоняется ближе к уху. – Дыши. Вместе со мной. Он чувствует спиной как Макао ровно и преувеличенно плавно дышит, а затем чувствует, как тот хватает сильной ладонью его челюсть и давит, заставляя разжать зубы. Успокоиться получается нескоро. Его трясет всего, голова кружится от приступа, и он ещё сильнее опирается на Као, чтобы не упасть. Тот держит крепко, устроив левую руку поперек живота, кладет правую Порче на предплечье. Легко, почти невесомо. – Я в канаве – Я вижу. – Ким приезжал вчера. – Че уебок тебе наговорил? – Порче разворачивается, утыкаясь в чужую шею, – давай я ему сломаю что-нибудь не нужное? Порче хихикает и мотает головой. Еще вчера он бы согласился всеми конечностями. Сегодня он уже не так уверен, что Кима это не сломает. – Пострадаешь. – Кузен, конечно, хорош, но он не Виктор Зсасз. А у меня есть ножи. И Хиа. – Успокойся, мстительная душа. Разберусь. Макао касается губами его виска, гладит по спине и слегка наклоняет голову. – Так что, завтрак будет? Порче отстраняется, берет полотенце, оставленное Макао на столе, и вытирает глаза. Кивает и показывает другу на кофеварку. Тот, убедившись, что потерянное душевное равновесие восстановлено, идет заваривать кофе.***
Ким присылает цветы. Много. Разных. Красивых и дорогих, простых и нежных. Букеты даже привередливых пионов, стоят по три недели, не теряя лепестков. Порче касается их кончиками пальцев, думает, что у Кима Мать Тереза в прабабках. Не достает Кима из черного списка и больше не принимает букетов. Еще месяц варится в собственных мыслях. От чужой боли, гнущей душу этими цветами, хочется кого-нибудь убить. Он просит Макао отвести его домой. Заваливается к брату, буквально сгоняя его с колен Кинна, и падает в родные руки. Порш выслушивает его рыдания и бессвязное бормотание. – Пара пуль и пара могильщиков, которым я, так уж и быть, заплачу, – шепчет брат ему в макушку, – или пойди, втащи ему, как следует и прости. – Как у тебя просто все, Хиа. Рядом садится Кинн. Кладет руку ему на предплечье. Заставляет на себя посмотреть. – Ты молод, Порче. Ты можешь забыть его и идти дальше, – Кинн прикрывает глаза, борясь с самим собой, – просто скажи ему об этом. Дальше мы справимся. Порче кивает, все еще позволяя брату баюкать его в своих руках. Не может. Не хочет его забывать. Дверь открывается. Телохранитель докладывает, что Господин Ким приехал в комплекс и перевез вещи. В глазах Кинна страх. Судя по лицу увидевшего это Порша, бояться стоит вообще всем в радиусе пары миль. Порче поднимается и выбегает за дверь. Порш прав, как и всегда. Он вылетает за двери особняка, замечает Кима курящего в стороне, одетого во все черное в тридцатиградусную жару. На голове коротко остриженные волосы, костяшки сбиты в кровь, на лице синяки, как у панды – Кощей, и то краше. Порче заходит в поле зрения Кима, протягивает руку к сигарете, забирая ее из чужих пальцев. Ким смотрит на него очень внимательно. Даже слишком. Че выдерживает между ними ровно тридцать сантиметров. – Говори. Сейчас же, Кимхан. Ким сглатывает. Собирает, наконец, буквы в слова. – Мне жаль, Ангел. Правде жаль. Но без тебя я уже не хочу. Порче кивает, бьет его наотмашь по щеке, вкладывая в это всю боль и горечь, которая только в нем помещается. Подходит совсем близко, упираясь в скрещенные руки. Пальцами хватает острый подбородок и говорит почти в самые губы: – Я могу убить тебя, но разлюбить – не в состоянии. Ким цепляется за его талию, тянет вплотную. Порче накрывает чужие губы своими. Порче чувствует, как идет ко дну. Он трижды проклят. Он любит Кимхана Терапаньякула – третьего сына Главной семьи, убийцу, лжеца и манипулятора. Он любит Кима – парня, смотрящего на него с болью размером с Тихий океан, не смеющего даже просить прощения. Он любит Вика – музыканта, чьи песни в последнее время загоняют в могилу похлеще выпивки и наркоты. Благослови Будда прах тех идиотов, которые попытаются встать у него на пути. Смотрящий на них с балкона Порш кладет руки поверх ладоней Кинна и улыбается. Радуется, что не придется, все-таки, никого хоронить в ближайшем будущем.