Юдзё для Мадары

Горячее тело жмётся впритык, подаётся навстречу ритмичным движениям бёдер. Мадара вжимает пальцы в мягкую кожу всё сильнее. Хватается за светлые волосы всё грубее. Сжимает зубы до боли, зажмуривает веки и изо всех сил пытается представлять-представлять-представлять. Юноша под ним — распластанный, высоко стонущий, стройный, но совершенно изнеженный — активно подмахивает и точно вот-вот подойдёт к кульминации. Его голос всё чаще срывается, член в ладони Учихи всё более скользкий и влажный, а внутри у звонкоголосого юдзё всё пульсирует и сжимается до того горячо и тесно, что Мадара не сдерживает тихого стона в один из особенно глубоких толчков. Интересно, Сенджу стонал бы под ним громче? Перед глазами Мадары — пламя. Жгучее, иссиня-белое, неумолимое и неподвластное. Обманчиво холодное на вид. Прикоснись — тотчас обожжёшься. Если, конечно, поймаешь. Мадара рад бы попытаться, да только обжигался уже с сотню раз, хотя даже не тянул руки. — Ну перестань! — Тобирама звонко вскрикивает, когда цепкие пальцы вновь оттягивают волосы у самых корней. Мадара не может иначе: когда ещё ему придётся оттаскать мелкого Сенджу за патлы без риска остаться калекой? — Я не могу по-другому, — спокойно отзывается он, прокрашивая очередную серебристую прядь тёмной, пахучей краской. — Ты сам отказался от иллюзорной техники. — Велик шанс раскрытия, — неумолимо отрезает Тобирама, в который раз шипя на особенно грубый рывок. — Да осторожнее ты! — Сенджу, ты шиноби или кто?! — насмешливо восклицает Мадара, наслаждаясь мягкостью под пальцами. Кто бы мог подумать, что у вечно колючего Тобирамы могли быть такие шелковистые волосы?.. Хотя, учитывая неожиданную чувствительность именно в районе головы и шеи, что само по себе не присуще таким сухарям, как Сенджу, причин для удивления и без того предостаточно. — Сиди и терпи. Я сразу сказал Хашираме, что ты слишком заметный. — Сказать ему покрасить меня ты забыл? — глухо цедит Тобирама, морщась от прикосновений к вискам. Его волосы точно жидкое серебро текут сквозь пальцы. Мадаре даже жаль. Он вдруг осознаёт, что не стал бы портить родной цвет Сенджу, будь его воля. Да и в целом… В Тобираме много странного, помимо необъяснимо мягких волос и внезапной чувствительности. Он весь какой-то противоречивый, однако вместе с тем на диво гармоничный в этой своей многогранности. И это не на шутку интригует. Кем он был в самом деле? У Мадары найдётся с десяток ответов, но какой из них наиболее близок к правде — загадка. Тобирама Сенджу. Стойкий, эталонный шиноби, претерпевший десятки кровавых поединков. Человек, чьими руками было убито, наверное, по меньшей мере полсотни людей, каждый из которых мог дать ему достойный отпор. Младший брат сильнейшего из шиноби, в котором кроется не меньший потенциал. Первоклассный политик. Сооснователь селения. А ещё некогда белобрысая мелочь на берегу реки. Кровный враг, сумевший искупить вину. Ныне приятель младшего брата самого Мадары — Изуны (что вызывает недоумение по сей день). Заноза в заднице, не дающая покоя в стенах Резиденции. С недавних пор напарник, ибо Хаширама повадился объединять их в тандем для разведок. Иногда собутыльник. Иногда соперник на полигоне. А отныне ещё и человек с крайне капризным нравом. Даже Изуна, будучи совсем ребёнком, не выказывал своей дурости так, как это делает Тобирама — взрослый, взращенный войной шиноби! И это поражает в той же степени, в которой… чёрт его знает, что. Но от этого неизвестного чувства у Мадары теплеет в груди и покалывает кончики пальцев. А может, то щиплет едкая краска… — Сенджу, чего ты кривишься? Я даже не надавливаю. — Щекотно. — Что?! — Крась давай! — если бы Мадара не знал, кто такой Тобирама Сенджу, подумал бы, что тот смутился. Но он знает, а потому лишь ухмыляется, нарочно дёргая за прядь на затылке. — Учиха, с-сучара!.. — У корней тоже нужно прокрасить! — безапелляционно заверяет Учиха, сдерживая желание злорадно посмеяться. В мыслях у Мадары тихий, приглушённый шёпот и звонкий, полный иронии голос. Он говорит, кричит, щебечет о своём, мимолётном и неясном, словно диковинная райская птица, и без конца, без умолку смеётся. Смеётся тихо и мягко, смеётся громко и заливисто, а иногда лишь приглушённо хихикает — смущённо или злорадно, но по-прежнему до неверия искренне и чувственно. Мадара никогда не слышал, как смеётся Тобирама Сенджу. А вот как тот стонет — слышал. — Да! — Тобирама откидывает голову назад, в очередной раз отыгрывая отведённую ему роль. Шаги за дверью тотчас начинают удаляться. Мадара отворачивается, лишь бы только не смотреть на этого дьявола Сенджу, что так беззастенчиво тянет свои высокие стоны, без фальши, но едва ли не смеясь. Выдать себя нельзя. Роли сутенёра и юдзё, как ни странно, были самыми надёжными из всех, что пришли на ум за время подготовки к вылазке в Тобари но Сато. Вот и мучается теперь Мадара со своей надёжностью и жгучим возбуждением под кожей. А Тобираме хоть бы хны. Он засыпает спустя десяток минут, даже не пытаясь отхватить себе больший кусок одеяла. — Да! — белобрысый юдзё громко вскрикивает, прогибаясь в пояснице. Его бёдра мелко дрожат и резко зажимают Мадару в плотные тиски — очевидно, ещё совсем немного, и он кончит. Однако как удачно, что лица его не видно… Нет-нет, юноша совсем не уродлив. Более того, в публичных домах вроде этого, пахнущих благовониями и украшенных дорогим убранством, юдзё были под стать — красивыми, умелыми и на редкость податливыми. Твори, что хочешь, только будь готов платить двойную цену. А главное, полная приватность гарантирована. Но даже так Мадара из раза в раз остаётся ни с чем. Не потому, что плох юдзё, которого он покупает. И не потому, что кончает Мадара исключительно тогда, когда лицо и голос юноши полностью скрываются в шёлковых тканях под ними. Просто всё это — не то. Все они здесь — не те. Совсем не те, кто ему нужен. — Будешь? — дрожащая ладонь, пестрящая свежими ссадинами, протягивает ему самокрутку. Учиха чувствует, как кровь стучит по вискам тактом биения сердца. Парой минут назад он запалисто шипел Тобираме на ухо злостное «Сука!», без жалости впечатывая кулак в его скулу, прямо в место, рассечённое шрамом. Тобирама, правда, в долгу не остался, и спустя мгновение Мадара был хорошенько оттаскан за волосы и утихомирен одним точным ударом в переносицу. Итог — разбитые в кровь костяшки у обоих, гудящая голова у Мадары и, судя по всему, отбитые мозги у Тобирамы. И отбитые, очевидно, с рождения. А ведь Учиха всего лишь хотел подколоть его за прекрасное исполнение роли «портовой шлюхи»… Видать, не слишком он хорош в комплиментах. — Не буду, — следует тихий ответ. Секундный взмах рукой — и вот скрученный кусок пергамента, щедро начинённый травяной смесью, оказывается у Мадары. Ещё взмах — и Тобирама грустно наблюдает за тем, как содержимое самокрутки рассыпается по всему полу. — И ты не будешь, — добавляет Мадара, спокойно глядя в глаза, полные немого возмущения. — Пошли на футон, Сенджу. У тебя сотрясение. — Ублюдок, — едко выплёвывает Тобирама. А затем шагает следом вглубь комнаты, на ходу стягивая с себя пёструю юкату, совершенно ему не идущую, но так хорошо сидящую на юдзё с каштановыми волосами, чьими услугами в самом деле никто ни разу не воспользовался. Их разведывательная миссия завершена. Завтра они возвращаются домой. — Ками, да! — юдзё вздрагивает всем телом, и в ладони у Мадары моментально становится горячо, вязко и мокро. Чужое тело под ним понемногу расслабляется, тогда как член по-прежнему услужливо обхватывают пульсирующие стенки ануса, стремительно доводя до разрядки. Ещё совсем чуть-чуть… Тёплые ладони увесисто приземляются ему на плечи. Тобирама, бесшумно подошедший сзади, на редкость внимателен для того, кто совсем на Мадару не смотрит. — Шея болит? — тонкие, ловкие пальцы проворно забираются под ворот, безошибочно нащупывают ноющее место меж позвонками и принимаются массировать круговыми движениями, быстро и ненавязчиво снимая напряжение. — Что ты делаешь? — шепчет Учиха, отчаянно сдерживая застрявший в горле стон. Он ведь так отлично справлялся, терпел Тобираму с его выпадами, неожиданно высокими стонами и тихим, неясным шёпотом среди ночи в сонном забытье, благоразумно умалчивая обо всех этих деталях вопреки язвительной натуре. Так что же теперь творит этот чёртов сукин сын?.. — До селения два дня пешим ходом, — ровно поясняет Тобирама, прекращая свои манипуляции так же внезапно, как начал. — Защемит в пути — придётся задержаться. Ни мне, ни тебе этого не надо. Резонно. Хотя где-то в глубине души Мадара надеялся на совершенно иной ответ. — С-сука… — Мадара кончает с низким, протяжным стоном и фантомным ощущением невесомых прикосновений на плечах и шее. Оргазм настигает внезапно. В ушах чуть шумит, в паху разливается тепло, а в голове на какое-то время становится совершенно пусто. Скопившееся за минувшие дни напряжение спадает на нет. Надолго ли?.. С каждым разом его хватает всё на меньшее. Ещё пара месяцев, и перебиваться подобным станет попросту невозможно. — Вы всё больше меня удивляете, Господин. — Чем же? Спустя несколько минут Мадара, нагой и расслабленный, смолит самокрутку бок о бок с распластанным по футону юнцом, чьё дыхание назойливо щекочет ему бедро. На вид тому не больше двадцати. А ёкаистому Сенджу на днях исполняется тремя годами больше… И Мадара приглашён на празднование. Стоит ли заранее застолбить дату следующего визита в публичный дом? Он ведь явно понадобится. Находиться рядом с Тобирамой невыносимо даже в рабочей обстановке, а уж на большой пьянке, где будет он, хмельной и одуревший, средь толпы всех иных, что наверняка будут трогать и тягать его со всех сторон… Боги, и зачем Мадара принял приглашение?.. — Своей страстностью, — загадочно отвечает милейшего вида юдзё, протягивая руку в немой просьбе поделиться порцией крепкого, дорогого табака. Мадара без раздумий передаёт самокрутку, едва заметно морщась от вязкого поглаживания вдоль тыльной стороны ладони. Он бы предпочёл укус… или удар куда-нибудь в переносицу. — В последнее время наши встречи особенно… кхм… продуктивны. Мадара изображает интерес, оглядев юношу с головы до пят. Тот хорош собой, несомненно. Миловидный и сладкоголосый, он наверняка привлекает добрую половину гостей дивного заведения на окраине Конохи. Жаль, Мадаре по душе совсем иной природы птицы. Грубые, неприкаянные, дикие и прыткие — вот его идеал. Этот мальчишка не мог предложить ему ничего, кроме белобрысой шевелюры и узкого зада. Однако других вариантов не предвидится. «Другой вариант» — тот самый, желанный и несбыточный — протирает собой полигон в паре кварталов отсюда. Мадара отчётливо чувствует пересечение потоков чакры; одна — совершенно точно Хаширамы, вторая — слабее, но объёмнее, вне сомнений принадлежит Тобираме. Их энергия сливается воедино, заставляя активировать сенсорику на полную мощь. Мадара очень надеется, что братья всего лишь дерутся. — Твой брат — отличная юдзё, — шутливо тянет он, протягивая руку к наполненной пиале. — Учиха, ты?!.. — Тобирама не успевает сделать полноценный рывок. Хаширама, сидящий сбоку, перехватывает его раньше, а затем ловко притягивает к груди, незаметно кидая на Мадару укоризненный взгляд. — Я же говорил, Тора прекрасно справится, — его нос зарывается в ворох каштановых волос, уже отросших и частично сверкающих контрастирующей белизной. Мадаре хочется досадливо цыкнуть. И почему Хашираме так просто можно прикасаться к этому дивному изваянию?.. — Я ведь оказался прав, братик? — Ты, пьянь, по гроб жизни мне обязан! — выпаливает Тобирама, ёжась от небрежных прикосновений старшего Сенджу. В сознании у Мадары маячит мысль помочь ему. Ведь он знает, Тобираме щекотно от шумного дыхания в затылок и наверняка больно от крепкой братской хватки на шее. С этим знанием Мадара вёл бы себя куда мягче на месте Хаширамы. — Мы ведь ещё увидимся? — сонно спрашивает недавний любовник, чьё имя Мадара не удосужился переспросить и наконец запомнить. Да и зачем это делать?.. — Для вас я всегда смогу выкроить время. — Увидимся, — кивает Мадара, символически огладив чужое бедро напоследок. — Засыпай. Конечно, они увидятся. Главное, чтобы мальчишка не вздумал перекраситься.