———
Му Цин не забыл, но несколько дней спустя это снова случилось с Фэн Синем. Они находятся в опочивальне Се Ляня в его Небесном Дворце, и Му Цин тихо раздевает его, снимая каждый слой ткани и украшения. У Фэн Синя нет причин находиться здесь, но он лениво развалился на кровати Се Ляня, с уверенностью большого кота в лучах солнца, глядя в потолок со своим обычным хмурым видом. — Похоже, что рядом с городом может быть призрак, — размышляет Се Лянь, его пальцы подергиваются, когда он представляет, как замахивается на него мечом. — Мы должны спуститься и провести дополнительные расследования, но это объяснило бы, что случилось с фермерами, а также… Фэн Синь переворачивается на бок, пытаясь скрыть тихий кашель. — Ты смеешься? — Се Лянь хмурится, но перестает, когда смотрит на него, выражение лица сменяется чем-то более озабоченным. — Фэн Синь, ты в порядке? Плечи Фэн Синя вздымаются, и он снова кашляет, с хрипом пытаясь вдохнуть побольше воздуха. Даже Му Цин приостанавливает свои движения, в то время как Се Лянь стоит полуодетый посреди комнаты, чувствуя вину за то, что пытается продолжить свою работу, в то время как Фэн Синю плохо. Се Лянь воспринимает это как приглашение подбежать к краю кровати и опуститься рядом с ним на колени, его рука опускается на плечо Фэн Синя, чтобы успокаивающе погладить. Фэн Синь приподнимается на локте, наклоняется над кроватью и выплевывает горсть бледных лепестков на вышитую наволочку. Там, в храме, возможно, была некоторая двусмысленность относительно того, откуда взялись лепестки, но сейчас он никак не может этого отрицать — они определенно происходили из его горла, являясь источником кашля. Может быть, это вообще не имеет никакого отношения к любви, как в той истории, но какой бы ни была причина, это выглядит достаточно болезненно, чтобы грудь Му Цина сжалась от сочувствия. — Фэн Синь, что с тобой? — в голосе Се Ляня слышатся нотки страха. — Что за лепестки? — Не знаю, — Фэн Синь закрывает глаза и тяжело опускается обратно на кровать Се Ляня, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Дянься, пожалуйста, не переживай, такое случалось раньше… — Что значит случалось раньше? — глаза Се Лянь расширяются. — Ты… тебя прокляли, и ты не сказал мне? Как я должен помочь, если ты не расскажешь мне об этом? Фэн Синь стискивает зубы и делает слабую попытку оттолкнуть Се Ляня, явно не желая причинять ему боль. — Все хорошо. Я же сказал не переживать. — Но это ненормально! — Се Лянь тянется к одному из бледных лепестков на кровати, игнорируя то, как Фэн Синь слабо хлопает его по руке. — Я имею в виду, это напоминает историю, которую я слышал давным-давно… Фэн Синь, ты что-то недоговариваешь? Ах, какая ирония в его вопросе; Му Цин морщится от имени Фэн Синя. — Не знаю я никаких историй, — протестует Фэн Синь. — Ты можешь просто забыть об этом? Мне даже не так больно… Се Лянь обычно не любит истории о любви — ему нравятся истории о благородных воинах, могущественных Богах и блестящих генералах, которые совершают фантастические военные подвиги. Но, возможно, эта история более популярна, чем предполагал Му Цин. — В Фусане жила благородная дама, которая влюбилась в солдата, — начинает Се Лянь. — Она была известна своими прекрасными цветочными композициями, и когда она отправляла любовные письма, они благоухали, как ее любимые цветы. Но солдат не испытывал к ней тех же чувств и вместо этого женился на другой женщине. Она не могла жить дальше и однажды начала кашлять цветочными лепестками в знак своего недуга. — Какого хрена, — говорит Фэн Синь. — В конце концов она умерла, — тихо добавляет Му Цин. — Какого хрена, — повторяет Фэн Синь, но громче. — Это всего лишь история, — уверяет его Се Лянь, наклоняясь, чтобы пригладить выбившуюся прядь темных волос Фэн Синя, падающую ему на лоб. — Но ты же понимаешь, почему мы переживаем? Завтра я отправлюсь к Гражданским Богам и посмотрю, смогу ли найти что-нибудь об этом заболевании — кто-то должен был столкнуться с ним раньше. Если это проклятие, мы сделаем что-нибудь, чтобы снять его. Честное слово.———
Му Цин заканчивает раздевать Се Ляня и, извинившись, уходит. Обычно он уходит первым, полагая, что они предпочли бы не задерживать его дольше необходимого, но на этот раз за его уходом стоит некоторая срочность. Добравшись до своих покоев, он закрывает двери, сбрасывает верхнюю одежду и сгибается пополам над ближайшим столом, поскольку его тело сотрясает приступ кашля. Ком в горле невыносим — края лепестков кажутся острыми, как иглы, когда они вырываются из его горла. Чертовы хризантемы — длинные желтые цветочки рассыпаются по темному полу, и он сплевывает, чтобы стряхнуть один из них с языка, чувствуя отвращение к себе за нечистоплотность. Черт. Черт. Черт. Черт. Черт. Черт. Это должно быть проклятие — он, черт возьми, убьет того, кто его создал, как только выяснит это. И даже убьет их снова, если они уже призраки. Это и так невыносимо — жить с тем фактом, что он чувствует к Фэн Синю нечто большее… Фэн Синь никогда бы не посмотрел на него с восхищением и всепоглощающей преданностью, как на Се Ляня. Он не словил бы стрелу или удар меча ради Му Цина без задней мысли — вероятно, он вообще не стал бы этого делать, раз на то пошло, и уж точно не нарочно. Он не понимает тихих попыток Му Цина пошутить, хотя самые плоские шутки Се Ляня заставляют его смеяться так сильно, что он не может дышать, и от этого больно. Он худший человек из всех, кого знает Му Цин, и все же они вынуждены быть рядом друг с другом постоянно, и он винит чувства, которые иногда терзают его сердце. Винит их больше, чем ошибочное первое впечатление, когда он встретил Фэн Синя и задумался, может ли он тоже быть храбрым, как он. Это причиняет достаточно сильную боль, даже без гребаных цветов, усиливающих его противоречивую тоску. Он пытается убедить себя, что не влюблен в Фэн Синя. Это просто… как-то перепуталось, смешалось с его желанием быть достойным его компании и компании Дянься, что каким-то образом выражается в желании, чтобы Фэн Синь хоть раз улыбнулся ему, повел себя так, будто Му Цин достоин защиты, даже если он не нуждается в ней так, как Се Лянь. Он в разгаре очередного приступа кашля, когда слышит свое имя за дверью. Хуже того, секундой позже дверь распахивают с большей силой, чем положено, и по звуку шагов он может определить, кто спешит к нему, даже не оборачиваясь. — Му Цин, — говорит Фэн Синь, беря его за руку. Только не говори мне, что ты… тоже… Му Цин поворачивается и свирепо смотрит на него. — Уходи. Ты не можешь просто так врываться ко мне. Взгляд Фэн Синя вспыхивает от раздражения. — Значит, я должен идти дальше, когда услышал, что ты задыхаешься? Разве ты бы не разозлился на меня за то, что я игнорирую тебя? Му Цин продолжает свирепо смотреть. Однако Фэн Синь вздыхает, и его взгляд скользит по куче золотых лепестков перед Му Цином, прежде чем вернуться к осмотру его лица. — Кто это с тобой сделал? — Почем мне знать? — Му Цин отказывается встречаться взглядом с Фэн Синем и вместо этого смотрит на свою руку. — Если бы я знал об этом больше, чем ты, то не держал бы все в себе. — Да, но я имел в виду… — большой палец Фэн Синя касается запястья Му Цин жестом, который, вероятно, случаен; он совершенно уверен, что сейчас тот тоже смотрит вниз, но не хочет поднимать взгляд, чтобы проверить это. — Другого человека. Скажи мне, кто это, и я изобью его за то, что он оставил тебя в таком состоянии. Му Цин думает, что он стоит слишком близко. Достаточно близко, чтобы слышать тихое дыхание Фэн Синя, чувствовать тепло амбры и агарового дерева вокруг него. Какой-то тихий голос в его голове задается вопросом, что бы он почувствовал, если бы сдался и положил голову на плечо Фэн Синя и позволил утешить себя хотя бы в этот раз. В конце концов, это больно. Он мог бы сказать ему. Может, он даже смог бы заставить Фэн Синя дать себе пощечину, чего он, вероятно, заслуживает. Это было бы неплохо. Пока Му Цин колеблется с ответом, Фэн Синь снова поднимает взгляд; он отпускает руку Му Цина и подносит большой палец к его щеке, чтобы промокнуть намек на слезу, которая, к сожалению, скатилась из-за приступа кашля. — Не трогай меня, — тихо говорит Му Цин. Фэн Синь опускает руку, будто его ошпарили. — Черт. Отлично. Поступай, как знаешь. Забудь все, что я сказал, и подавись во сне, мне плевать. Му Цин хотел бы этого.———
Но еще есть призрак, с которым нужно разобраться. Се Лянь беседует с Гражданскими Богами о лепестках, которые досаждают его помощникам, но просит Му Цина и Фэн Синя спуститься с ним после. Приступы кашля, по крайней мере, не являются постоянными и не препятствуют их способностям владения мечом и луком, а Му Цин, честно говоря, рад отвлечься. На самом деле оказывается, что это два призрака, подстрекающие друг друга к растущему соперничеству. Один из них искалеченный фермер, решивший отомстить жестокому землевладельцу, который заставлял его работать. Другой — бывший владелец близлежащего поместья, чье стремление к наживе вытеснило заботу о своих работниках. Сама по себе их ссора не важна, хотя нетрудно собрать воедино детали, учитывая чудовищную неприязнь, которую они питают друг к другу. Проблема в том, что борьба хаотичная, и фермер не один. В суматохе, которая возникает из-за того, что все поднятые трупы вылезают из грязи, чтобы присоединиться к общему делу, Му Цин обнаруживает, что его отделили от Се Ляня и Фэн Синя и оттесняют назад вниз по грязному склону холма, пока он осторожно не оказывается на краю рисового поля. Однако это скорее раздражает, чем представляет опасность; он не теряет равновесия, а стоячая вода больше сбивает с толку трупы, чем беспокоит его. К тому времени, когда остальные присоединяются к нему, трупы уже не в состоянии сопротивляться, и Му Цин нашел относительно сухой участок травы, чтобы попытаться высушить свои сапоги. — Отличная работа, — поздравляет его Се Лянь, когда он подбегает, подол его мантии забрызган грязью. Му Цин старается не вздыхать слишком громко. Рядом с ним кашляет Фэн Синь. Начинается с малого, но даже после того, как несколько бледных лепестков падают у него изо рта, его грудь продолжает вздыматься, пока он не хватается за горло и не сгибается пополам. Руки Се Ляня мгновенно обхватывают его, поддерживая, когда он кладет его голову себе на плечо. Му Цин чувствует, как сердце замирает в груди. Се Лянь, возможно, и не отвечает взаимностью на чувства Фэн Синя, но он явно умеет утешать лучше, чем Му Цин; естественно, что Фэн Синь обратился к нему. Не похоже, что Му Цин из тех, кто успокаивающе гладит плечи, пока тот выплевывает очередную горсть лепестков. Но это несправедливо, потому что Се Лянь не чувствует того же — это проклятие такое, как говорится в легенде, и, таким образом, это Се Лянь виноват в том, что Фэн Синь страдает. Не то чтобы Му Цин питал к нему неприязнь, но это все равно обжигало, как алкоголь в порезе. Он как раз открывает рот, чтобы сказать, что вернется в Небесную Столицу, но с языка срываются не слова. Это чертовы лепестки хризантемы, пробивающиеся вверх и наружу из его горла, пока его тоже не начинает тошнить. Желтые цветочки падают на перед его черной мантии и приземляются в грязь. Он неуверенно отводит взгляд, чтобы посмотреть на остальных. — А? — руки Се Ляня все еще скользят по спине Фэн Синя. — И с тобой тоже?! Му Цин морщится. — Я думал… — лепесток попадает ему на язык; он сплевывает. — Что Фэн Синь расскажет тебе. — Какого черта, — рычит Фэн Син. — Я бы ему рассказал? Это же твоя проблема. — Очевидно, и твоя тоже! — Му Цин чувствует, как разгорается его гнев. — Именно так, почему бы мне не по переживать о себе, а тебе — о себе? — Прекратите! — прерывает Се Лянь, прежде чем ситуация обостряется еще сильнее. — Оба прекратите немедленно. Мы сейчас же возвращаемся в мой дворец, а вы будете сидеть там и говорить идиомами, сколько сможете, пока я не вернусь от Гражданских Богов. Это продолжается достаточно долго.———
К главному залу дворца Се Ляня ведет дорожка из розовых и желтых лепестков, и Му Цин морщится, думая о том, кто останется подметать их. Но Се Лянь оставляет его сидеть спина к спине с Фэн Синем и общаться идиомами, и, к счастью, приступы кашля, кажется, на время утихают. Дух соперничества в игре тоже не дает им покоя, пока Се Лянь не врывается в зал чуть меньше чем через полшичэня со свитком, зажатым в руках. — Они что-то нашли! — восклицает он, опускаясь на пол рядом с ними, мантии развеваются вокруг него, как раскрывающийся лотос. — Оказывается, это не такая уж редкость — это проклятие, которое зависит от определенного вида демонического совершенствования. Оно распространяется естественным образом благодаря цветочной пыльце и может укорениться в ком-то, чьи романтические чувства не взаимны. Фэн Синь издает несчастный вздох. — Как, черт возьми, это можно определить? — Что еще более важно, как нам избавиться от этого? — добавляет Му Цин. Се Лянь замолкает; он переводит взгляд с одного на другого, выражение его лица задумчивое, а затем внезапно грустное. — Кто мог не полюбить вас в ответ? Вы же храбрые и красивые, даже если иногда с вами немного сложно… — Дянься, — зовет Фэн Синь. — Пожалуйста, прекрати. Му Цин тихо проклинает свое лицо, зная, что его щеки и кончики ушей, должно быть, уже ярко-красные. По крайней мере, Фэн Синь, сидящий у него за спиной, не сможет этого увидеть. — Эта часть не важна. Просто скажи, как это исправить. Се Лянь кивает и открывает свиток. — Есть два способа, — говорит он. — Первый, как и само проклятие, основан на демоническом совершенствовании — его можно снять. Буквально вырвать из вас с корнем, если я правильно понимаю. Однако это произойдет ценой ваших чувств к другому человеку. Или, если провести ритуал неправильно, то способность любить может быть безвозвратно потеряна на всю оставшуюся жизнь, но я бы не позволил этому случиться с вами. Несмотря на спокойную уверенность Се Ляня, Му Цин вздрагивает и невольно прижимается спиной к Фэн Синю. С практической точки зрения, конечно, есть что сказать по поводу этой процедуры; если бы кого-то ударили ножом, то никто бы не предложил оставить лезвие внутри него. Не отвлекаясь, он мог бы лучше служить дворцу наследного принца Сяньлэ и сосредоточиться на своем совершенствовании. Но он уже чувствует, что внутри образовалась одинокая холодная пустота, и иногда ему кажется, что она становится терпимой только потому, что он оказывается рядом с Се Лянем и Фэн Синем. — К черту это, — прямо отвечает Фэн Синь. Конечно, для него это было бы сложнее — его любовь к Се Ляню, вероятно, более неразрывно связана со служением ему. Уничтожение одного повредило бы другому, все равно что вырубить фундамент здания и ожидать, что оно все еще будет стоять. — Ты сказал, что есть два способа, — Му Цин, по крайней мере, способен сохранять размеренный и спокойный голос. — Другой способ — это не процедура как таковая, — отвечает Се Лянь. — Здесь просто говорится, что проклятие может быть снято, если ответить на чувства пострадавшего. Итак, все, что нам нужно сделать, это найти их и заставить полюбить вас! Это же просто, да? — Нет, — отвечают Фэн Синь и Му Цин в унисон. Веселый блеск в глазах Се Ляня тускнеет, и его лицо снова становится серьезным. — Мне хотелось бы думать, что это самый безболезненный способ. Нельзя заставить полюбить кого-то, но, возможно, это всего лишь вопрос того, чтобы они узнали вас лучше, увидели другую вашу сторону, которую не видели раньше. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам заслужить эту возможность, если вы скажете мне, кто это. Это почти забавно; Фэн Синь вынужден слушать, как Се Лянь говорит это, лелея его чувства, а Му Цин остается сидеть рядом, зная, что Фэн Синь тоскует по кому-то, кто не является им. — Черт, — говорит Фэн Синь. — Это несправедливо. Неужели мы больше ничего не можем сделать? — Возможно, — соглашается Се Лянь. — Всегда есть другой способ. Однако я не знаю, сколько потребуется, чтобы найти его, и я боюсь, что у нас не так много времени. Попробовать эти способы не помешает, да? — Дянься, поверь, это не сработает, — продолжает протестовать Фэн Синь. — Этот человек скорее умрет, чем даст мне шанс, и я это знаю. Разве мы не можем просто найти того совершенствующегося, который создал это проклятие, и бить его до тех пор, пока он не снимет его? М-м…? Дянься предпочел бы умереть…? Звучит неправильно. — Ты хотя бы признался ему? — вздыхает Му Цин и закатывает глаза. — Не лучше ли просто сказать ему сейчас, чтобы он знал, во что ввязывается, пытаясь помочь тебе? Он ожидает еще одного быстрого залпа ругательств. Вместо этого его встречает тишина, за исключением очень тихого вздоха Фэн Синя. Му Цин чувствует, как напрягается его спина. — Он, — наконец произносит Фэн Синь, и на этом делается странное ударение. — Он не предпринял ни единой попытки помочь мне, несмотря на то, что все это время знал о моем состоянии. Он не раз насмехался надо мной за это, несмотря на то, что сам страдает от этого. Так какого черта я должен хотеть признаться ему? Очевидно, что он не чувствует того же, так что я не буду выставлять себя дураком перед ним, спасибо тебе, блядь, огромное! Требуется мгновение, чтобы это осмыслить. Се Лянь явно старается помочь Фэн Синю и никогда не насмехался над ним, даже если он пытается поднять настроение улыбками и позитивными утверждениями. Се Лянь также демонстративно не кашляет лепестками, как Фэн Синь и... Это не Се Лянь. Это не может быть Се Лянь. Если это не Се Лянь, то кто…? Сердце Му Цина внезапно екает, прежде чем он успевает взять себя в руки. Вероятно, это ошибка, Фэн Синь не может говорить о нем, Му Цин даже не нравится ему. Он не может нравиться Фэн Синю, иначе у Му Цина не было бы сундука, полного цветочных лепестков. Если только это гребаное проклятие не слишком тупое, чтобы заметить разницу, и в этом случае кто-то должен пойти и придушить идиота-совершенствующегося, который создал его. У него кружится голова, и он чувствует, как снова сжимается грудь, словно пытаясь напомнить ему, что еще ничего не решено. Фэн Синь прерывисто вздыхает и снова кашляет. Му Цин может представить маленькие лепестки цветущей сливы на его языке, нежные и розовые. — Есть еще кто-то с таким же заболеванием? — Се Лянь хмурится. — Насколько оно распространено? Фэн Синь, как ты… Му Цин опускает голову. — Дянься, не мог бы ты… оставить нас наедине? Он все еще слышит замешательство в голосе Се Ляня, когда тот соглашается и нерешительно направляется к двери; он чувствует, как плечи Фэн Синя опускаются, когда тот наклоняется вперед, опершись локтями о колени и подперев голову руками. — Давай уже, скажи, — бормочет Фэн Синь, как только они убеждаются, что Се Лянь находится вне пределов слышимости. — Обзывай меня или что тебе еще нужно. Мне все равно. Му Цин считает, что ему лучше пошевелиться; что ему не нужно сидеть здесь, на деревянном полу дворца, повернувшись спиной к нему, изучая картину на ширме, которую он видел сотни раз, а не хмурое лицо Фэн Синя. Но есть чувство безопасности в осознании того, что Фэн Синь тоже его не видит. Не видит, как его бледная кожа выдает румянец еще до того, как он сам осознает это. — Ты не влюблен в Дянься, — уточняет Му Цин, просто чтобы быть уверенным. — Какого хрена? — отвечает Фэн Синь. — Я не буду драться с тобой из-за него. Если вы хотите попробовать свое бесполое партнерство по самосовершенствованию вместе, я рад за вас. Пока вы можете избавить меня от проклятия, мне все равно, со временем справлюсь с этим… Что…? — Ты думаешь, я люблю Дянься? — Разве нет? — в голосе Фэн Синя слышится горькое рычание, в отличие от его слов, и это снова переходит в кашель. Му Цин перекатывается в сторону и встает на колени, прежде чем подползти к Фэн Синю, чтобы сесть рядом с ним. На полу вокруг Фэн Синя рассыпан небольшой дождь из лепестков, нежных и розовых, контрастирующих с сильными чертами его лица и доспехами, пристегнутыми ремнями к его широкой груди. Выражение его лица выглядит вызывающим, и он отказывается смотреть на Му Цина, прикусывая внутреннюю сторону щеки, вместо этого устремляя яростный взгляд на одно из нефритовых украшений Се Ляня. — Как долго? — спрашивает Му Цин. Фэн Синь по-прежнему не смотрит на него, но вздыхает. — Не спрашивай, если ты просто пытаешься меня помучить. — Я… — Му Цин чувствует, что его голос дрожит и сглатывает, заставляя себя продолжать. Не то чтобы это было легко — обсуждать чувства; он не хотел, чтобы его мать волновалась, поэтому он изо всех сил старался не делиться с ней всем, и с тех пор все было по-прежнему — Се Лянь не нуждается в том, чтобы его бремя было сверх его собственного, и нет больше никого во дворце или Королевском Священном Павильоне, кто захотел бы его выслушать. — Я хотел понравиться тебе с самого начала, но, думаю, понял я это позже. — Хм…? — Фэн Синь, наконец, немного расслабляется, а в его голосе слышится слабый след чего-то обнадеживающего, даже в единственном звуке, которое он произносит. — Ты… Му Цин колеблется, затем протягивает руку ладонью вверх, ожидая, что Фэн Синь примет приглашение. Он ловит себя на том, что зачарованно наблюдает, как пальцы Фэн Синя скользят между его; его руки теплые, хотя Му Цин чувствует шероховатости мозолей от тренировок с луком и мечом. Тем не менее, Фэн Синь слегка сжимает ладонь, как только его пальцы застывают на месте, и когда он поднимает взгляд, то видит, что морщина наконец-то разгладилась на лбу Фэн Синя.———
— Я придумал другое решение, — взволнованно объявляет Се Лянь после того, как Фэн Синь отправляется на его поиски и приглашает обратно во дворец. — Поскольку вы убеждены, что другой человек не ответит вам взаимностью, что, если мы сможем найти способ убедить вас разлюбить его? Все, что нам нужно будет сделать, это увидеть их худшие черты. Вы могли бы увидеть, что, в конце концов, они не так уж хороши, и что пытаться завести с ними роман было бы ужасной идеей. — Не сработает, — спокойно отвечает Му Цин, наливая Се Ляню чашку чая. — Я уже пробовал. Прости, но ничего не вышло. — То же, — соглашается Фэн Синь. Се Лянь переводит взгляд с одного на другого, его скептицизм очевиден. — Вы о чем-то договорились? Му Цин случайно ловит взгляд Фэн Синя и дарит ему подобие улыбки. На самом деле они договорились не только об одном, но кто будет считать?