Первое марта

Джоуи, не глядя, срывает листочек календаря, и, комкая, выкидывает. До определённого момента календарь, подаренный кем-то, кого Дрю уже не помнит, не беспокоит его. Джоуи продолжает копаться в бумагах, и в целом, чувствует себя просто замечательно. До тех пор, пока неосторожный взгляд не падает на дату, выведенную аккуратными чёрными цифрами. Первое марта. День, когда Генри принёс на стол заявление об увольнении. Подошёл, и с милой, такой восхитительной его улыбкой, оборвал последнюю надежду и уставшим тоном сказал, что работать больше не будет, над их с Дрю проектом. Над Бенди, Алисой, Борисом... Он уходил, потому что мало времени проводил дома, с женой. У Джоуи перехватывает дыхание, и он с отвращением отворачивается. Он всегда, всегда вспоминает про старого приятеля в этот день. Заложник безумной привычки. По затылку бегут мурашки, и он аж скрипит зубами, пытаясь выбросить Генри из головы. Улыбку Штейна, извинение, и блядское заявление, выведенное ровным почерком. Таким, от которого тошнит, и хочется разодрать бумагу в клочья, настолько он ровный. Будто бы этот Генри никогда не ошибается. Сразу вспыхивает воспоминания о книжном магазине. Маленькое уютное местечко, принадлежащее только Джоуи и Генри. Их вечера с кружками кофе и разговорами о том, о сём. Запах улицы при открытии двери, аромат новых и старых книг, скрип карандаша, шуршание ластика. Цветок на полке, ужасно бесивший Джоуи, потому что царапает по лбу каждый раз, когда тот проходит мимо. Штейн, демонстрирующий ему рисунки, короткие комиксы, всегда с разными персонажами, иногда даже выдуманными. Лицо Дрю кривится в подобие улыбки. В те времена он мог улыбаться нормально, думая про Генри и его кривые комиксы. Жалкие, короткие и наивные, как сам их создатель. Единственное, что у него хорошо получается, он оставляет, теперь Штейн точно считается ничтожным художником на веки вечные. — Без Бенди ты никто... — Шепчет Джоуи, внезапно даже для себя. Ничем не примечательные, но выразительные глаза, всегда горевшие задорной искринкой, Дрю тем более вспоминать не хочет, но получается случайно так. Когда в один из дней Джоуи приходит к нему, чтобы сообщить о планах на студию и анимацию, и приглашает работать с ним, а Штейн соглашается. Генри в тот момент сам не понимает, насколько ослепительна его улыбка. и какой яркий блеск в его глазах, что даже морщинки под ними становятся притягательными. Дрю застывает на мгновение, и сердце пропускает несколько ударов, прежде чем врезаться в грудину с новой силой. Владелец студии хватает свои волосы, и смеётся. Какой наивный он был, правда? Какой-то бездарный идиот смог его одурачить, а потом оставить. Бездарный... правда? Генри, и бездарный? он ведь придумал Бенди. Кулак врезается в стену, и по костяшкам проходит боль. Придумал. Но он ушёл. оставил, кинул всё, что было дорого. Предатель. Подлец. Джоуи откидывается на спинку стула и выдыхает. Его начинает колотить, а это к доброму никогда не приводит. Только к красным белкам глаз и затравленному взгляду. Он натяжно смеётся. Как будто Дрю не слышит, как его за спиной обсуждают собственные сотрудники за истерзанный вид. Он вроде дышит, и получается ровно, но через секунду сбивается, и, приходится повторять снова и снова, снова и снова, пока истерическая агония отступает. Ушёл и ушёл. Главное, что оставил много наработок, банды мясников например, того же ангелочка, блокнот с сюжетами... Их общий блокнот, в котором они писали поочерёдно, иногда подправляя или изменяя идеи друг друга. При мысли о блокноте Джоуи ломает надвое, и он сгибается в кресле в новом приступом. Ногти впиваются в нежную кожу на ладонях. Блокнот прочно ассоциируется с Генри. первое время на страницах даже оставался аромат его одеколона, мягкий, но стойкий, такой, который легко запомнить надолго, и который будет прочно ассоциироваться лишь с одним человеком. И Джоуи хрипит. Что-то изнутри рвёт его, кусает, его мечет из точки в точку. Он вскакивает с кресла, ходит из угла в угол, ерошит собственные волосы, не может просто прекратить. Колет, колет, колет, стоит ему остановиться на секунду, он опрокидывает кресло, переворачивает всё на столе, каким нелепым это кажется. Буквы на бумагах смешиваются воедино и Дрю разобрать не может, что на них написано, или как они важны, не может услышать, что вообще падает, в ушах звенит. Колени предательски подгибаются, не в силах выдержать вес своего тела, и Джоуи сразу как-то оседает. Край стола кажется единственным спасением, и он прислоняется к нему лбом, мокрым от холодного пота. Генри даже не оставил шанса. Дрю искренне уговаривал его, предлагал переместить график... но Штейн всё равно ушёл. Дважды. В первый раз оставив своё детище, а во второй... самого Джоуи. Он мог наблюдать за Генри. Издалека, правда, и надев плащ и шляпу, которые абсолютно не вписывались в стиль Джоуи, чтобы его знакомый не узнал его на улице. Иногда он в открытую проходил мимо квартиры, и встречался с Генри взглядом, натягивал на лицо фальшивую улыбку — что Джоуи отлично умел делать — приветствовал коротким кивком. Штейн отвечал таким же жестом, и Джоуи шёл дальше, словно встреча была невзначай, случайная на жизненной дороге. Сердце его в такие моменты всегда колотилось, как безумное, заставляя Дрю задыхаться. Всего две недели он так просуществует, наблюдая за Генри в конце каждого дня, Всего три открытые встречи, а потом Штейн... Уезжает. В Калифорнию. Их ныне разделяет несколько тысяч километров. Джоуи и сейчас задыхается, раздирая ногти в кровь об стол, и боль в груди пожирает всё больше и больше нервных клеток, когда назойливые мыслишки всё чаще и чаще подсовывают образ Генри, далёкий и недосягаемый. Конечно, он наверняка сейчас отдыхает вместе со своей женой, на работе, которая не требует от него стопроцентной отдачи. Может, он даже и не помнит лица самого Джоуи. Может, у него есть новый человек, такой же, как Дрю... Да у него бы не получилось, почти вслух произносит Джоуи. Да, это откровенный бред. Только с Джоуи Генри был открыт. Только с Джоуи Генри всегда мог обсудить что угодно, настолько они были близки... Только с Джоуи Генри мог раскрыть весь талант. Только с Джоуи Генри по-настоящему становился тем самым Генри Штейном, которого знала вся блядская студия. Джоуи мотает головой, мычит и едва не бьётся об стол, стоит только вспыхнуть одной единственной мысли. Одна единственная за всю жизнь фантазия, которую он позволял себе в свободную минуту. Короткий поцелуй в губы со вкусом любимого кофе, совсем наивный, невинный, скрытый за стеллажами с книгами, держась за руки. Джоуи всхлипывает. Мерзость. Влечение к мужчине, который предал его. Сам Дрю такой же отвратительный. В глазах стоят слёзы, и он продолжает твердить, как он ненавидит Генри. Да почему он вообще думает про Генри? Почему этот художник вообще занимает какие-то его мысли? Почему он вспоминает его, улыбку, и сцену, внезапно рисуемую фантазией, наполненной сиюминутной дряньюпакостьюотвратительно уйди уйДИ УЙДИ УЙДИ ИЗ ГОЛОВЫ ПРОЧЬПРОЧЬПРОЧЬ Нет, Генри не уходит, и Дрю как на зло думает и думает, и думает, вспоминает его раз за разом, всё, что с ними было, все моменты платонической близости, всё приятное, до скрипа зубов отвратно приятное. Он ненавидит Генри. Просто за то, что тот существует где-то далеко. Штейн предатель пока Джоуи отчаянно старался быть лучшей версией себя а Генри...не...оценил... он всегда думал о НИХ двоих, в то время как Генри — только о себе. да, так и было повторяет мантру Джоуи, пытаясь восстановить порядок на столе и собрать документы, только всё падает, валится напрочь, как сама студия и авторитет Дрю. Он срывается. Бросает едва сложенные документы. И бьёт, бьёт, бьёт, пытаясь оставить вмятину на столе или руке. Дерево крепкое, выдерживает удары, в отличие от рук. Костяшки багровеют и проступает кровь, а с тела льётся холодный пот, как же холодно. Он слепо пялится на стол. Красноватые капли проступают на тёмной поверхности. Боль отрезвляет, оставляя ноющее послевкусие. Генри отходит на второй план. Джоуи двигает разбитыми пальцами. Больно. Владелец студии смотрит на календарь, и кривится от цифры 1 и слова "март" на клочке бумажки, кривится, и по щекам стекают слезы. какой из него владелец студии? он вообще достоин чего-то на этой тупой сцене? Джоуи тянется к календарю и срывает проклятый лист, даже не комкает, а рвёт на мелкие кусочки, с бессильной яростью раскидывая ошмётки. На календаре теперь красуется второе марта, и оно пожалуй тоже проклято, но не так, как первое. "Надо бы запомнить, чтобы завтра не отрывал" — думает Джоуи, падая на кресло. Он на автомате тянется к платку в кармане, пачкая кровью идеально выглаженную рубашку. — «И не покидать кабинет сегодня.»