Каменное сердце

Это с самого начала была абсолютно тупая и глупая идея. Шелли знала, что для Винни она никто, лишь с натяжкой сокомандник, рядом с которым когда-то он тусовался от безысходности. На близких людей они никогда не претендовали, мирно сосуществуя в одной плоскости, по крайней мере, так казалось. Это для мужской части Колибри он был кем-то значимым и важным, не то чтобы она совсем не воспринимала его, он был забавным и казался ей более зрелым в сравнении с остальными, но на этом положительные характеристики заканчивались. Когда он перестал посещать тренировки, стал отдаляться и часто бывал сам по себе, Шелли это восприняла вполне неплохо, учитывая, что чего-то такого и ожидала. Он не был похож на командного игрока, и зная его обстоятельства, у него не оставалось времени играть в доброго и порядочного старшеклассника. Она ни разу его не осудила за это, даже где-то одобряла, потому что отчаяние заставляло творить дела и похуже. В любом случае, она отнеслась к его выбору со всем уважением и пониманием, искренне желая всего хорошего. Чего не скажешь о Доме, который рвал и метал, срывался с катушек и не прекращал попыток вернуть в команду Винни. Каждые попытки заканчивались одинаково: они дрались насмерть и Дом возвращался донельзя истерзанный и израненный. Так бы и продолжалось дальше, но затем Дом вдруг решил ввязать в это её и короткий смешок недоверия сорвался с её губ, знаменуя это полным дерьмом. — Ты что-то путаешь, мы не были близки и вообще почти не разговаривали друг с другом, — неловкие попытки отбиться от настойчивого друга ничего не дали, он по-прежнему напирал и был таков. — Я видел, как вам двоим бывало комфортно даже молчать в присутствии друг друга, я же знаю! Давай, ну пожалуйста!!! — и щенячья мольба в его голосе давила на мозг с таким укором, что ей все же пришлось согласиться и приехать в дом к Винни. Она вообще не рассчитывала застать его дома и планировала постучаться и свалить, не забыв добавить в отчете «я сделала всё, что могла». Это было бы идеально и может быть поэтому она занесла руку для стука в дверь слишком уж энергично и побарабанив чуть сильнее, чем принято, спешно стала собираться и даже не оглянулась назад, наивно предполагая, что миссия выполнена. Его появление она скорее ощутила, чем услышала. Волосы на затылке стали дыбом, а по спине прошлась дрожь. — Что? — ни манер, ни приличий. На подобный тон она ощетинилась мгновенно: — Ведёшь себя как мудак. Он застыл на пороге, волосы влажные, очевидно, Винни только вышел из душа. Тяжелый взгляд давал понять, что подобное вмешательство в его жизнь раздражало, но ей было абсолютно наплевать. — Послушай, мне всё равно, чем ты занимаешься и с кем тусуешься, плевать, даже если завтра ты окажешься где-то за решеткой. Ты волен выбирать, что делать и за свои решения мы должны нести ответственность, но, — выдохнув, она подошла чуть ближе и сложив руки на груди, продолжила: — В этом мире есть те, кому не всё равно. Веришь или нет, это твои проблемы, но есть люди которые беспокоятся о тебе, считают тебя своей семьей и не хотят, чтобы ты страдал. Он сжал челюсти чуть сильнее и нахмурился. — Тебе может и плевать на мои слова, но я должна была это сказать, потому что те, кого я считаю своей семьей страдают из-за тебя. Решать тебе, но пожалуйста, не исключай их из своей жизни, они никогда тебя не осуждали, и не заставляли поступать вразрез твоим желаниям или же целям. Этот монолог был почти закончен, она не ожидала ни ответной речи, ни проблеска эмоций. Шелли была готова развернуться и уйти, потому что навязывать ему, старшекласснику в теле которого оказался старец, что-либо было до одури неприятно и не имело смысла. Однако, стоило повнимательнее присмотреться, как она ощутила новый приступ злости на саму себя. Она видела, видела в нём потерянного, сломленного и отчаявшегося мальчишку, который не ведал, что творил и творил лишь от безысходности, от отчаяния которое поневоле сейчас было переполнено до краев. И ненужная жалость защемила в сердце, вынуждая оттолкнуть его с порога и нагло ворваться в дом. Винни хлопнул дверью, застывая за спиной каменным изваянием. Шелли оглядела прихожую плавно переходившую в гостиную и кухню одновременно. Ничего тут не изменилось, всё так же дышало одиночеством и безнадежностью. Ей хотелось встряхнуть его, дать оплеуху, да так, чтобы хоть немного вразумить. Увы, едва бы это помогло, потому что это не шутки, не подростковые капризы, а его жизнь и жизнь его матери. И в этом мраке, в постоянном одиночестве и борьбе, очень сложно устоять от громких обещаний о лучшей жизни. — Я не знаю, что с тобой делать, — устало выдохнула она, потому что, как бы она ни отпиралась, стоило признаться самой себе, что Юбин не был просто чужаком, для неё он тоже был частью команды и видеть его в таком состоянии, видеть, что он рушит свою жизнь - было непросто. Помочь ему невозможно, потому что он слишком гордый и упрямый. Вбил себе в голову какие-то отвратные принципы и теперь ступил на кривую дорожку, думая, что поступает лучше. — Ты ведь тоже скучаешь, — это было так очевидно, потому что он тонул в своем одиночестве так много лет, а потом появились они, и Шелли знает, она видела как его сердце оттаяло под завалами злобы и обиды на мир. Это не громкая бравада, это грустная правда: он цеплялся за «Колибри» как за спасение, потому что впервые почувствовал уверенность в людях лишь с ними, потому что вкусил пьянящий привкус доверия и понимания, дружбы и радости. Это такие наркотики, которых в мире почти не найти. Она знает это по себе, ведь по сути, и сама подсела по тем же причинам. Шелли не ждала от него ответа, но совершенно точно была не готова увидеть его таким: он рухнул на пол, упираясь головой в стену и прикрывая руками лицо, будто прячась. Её собственное сердце болезненно дрогнуло, не готовое к такой чести. Она застыла, пораженная и не в силах понять, что нужно делать. — Винни? — в тишине голос прозвучал нарочито громко и с ноткой истерики будто. Он не ответил, не поднял головы, но ответа не требовалось, Шелли видела, как он ломается. Этот человек, казалось, с каменным сердцем который, не дававший слабину в самые трудные и болезненные моменты, в моменты безнадежности и слабости всегда остававшийся неизменным, сейчас ломался на осколки перед ней. Ей стало страшно и горько. Она не была готова к тому, что он позволит ей стать свидетелем подобного. А если позволил, то значит его отчаяние почти убило в нём всё былое. Она действовала так, как чувствовала: подошла ближе и опустилась рядом на колени, притянула за плечи к своей груди и обняла едва заметно, осторожно касаясь и боясь его реакции. За окном постепенно смеркалось, а в квартире становилось всё темнее. Шелли вздрогнула, когда ощутила его крепкие руки у себя на талии, когда ощутила, как он прижимается к ней всем телом так, будто ждал этого момента очень долго. Он не издал ни звука, но она чувствовала как он дрожит. Когда же колени у неё затекли окончательно, больно сдавливая и до онемения сводясь, она осторожно отодвинулась от него, глядя в полутьме пристально и внимательно на бледное лицо. — Тебе лучше? Он лишь кивнул и нехотя расцепил руки, сжимавшие тонкую талию слишком сильно и крепко. Шелли тоже кивнула, села рядом, растирая колени и глядя на противоположную стену. Ещё какое-то время они так и просидели, в тишине и молчании. Чувствуя необходимость покинуть его, потому что ей казалось, что больше она уже ничем не поможет, она поднялась с места и молча направилась к выходу. — Останься, — хриплый голос, глубокий и пугающий, заставил её замереть. Он подошёл слишком близко, нависая над ней огромной тенью. Это не имело никакого смысла, глупости, но ей вдруг захотелось остаться. Может быть потому, что он так нуждался хоть в ком-то? Или потому, что он нуждался в утешении? Ей было просто жаль его, вот и вся причина по которой она развернулась, стянула с себя обувь и направилась прямо к не заправленной постели, плюхаясь и кутаясь в одеяло. Она так делала десятки раз, ведь чаще всего они собирались именно тут, у него дома. Ей всегда доставалась самая мягкая подушка, самое тёплое одеяло и место на краю, чтобы не придавили. И в душ она шла первой, и еду они заказывали под её предпочтения. А сейчас, лежа в этой постели именно в эту секунду, она вдруг осознала, что была разбалованной девчонкой в их команде. И это так тронуло её, что слезы невольно навернулись на глаза, вынуждая предательски шмыгнуть носом и втянуть голову в одеяло поглубже. Он лёг рядом, так как и делал раньше десятки раз. Десятки раз когда они делили одно пространство, молчание и секреты в тишине. Когда понимали друг друга только по глазам. И хотя сейчас это он нуждался в утешении, она вдруг попросила: — Обними меня. Он обнял крепко, прижимая к себе и выдыхая чуть громче. Шелли вдруг почувствовала, как слезы вновь наворачиваются на глаза, потому что осознала, какой чести была удостоена. Каменное сердце, глупое и могучее, дрогнуло при ней, разбилось и разлетелось, а ей быть свидетелем. И так обидно, так не хочется. Пусть лучше он бы продолжил быть таким, каким видится: непреклонный, злобный и дерзкий. Пусть бы и был таким всегда, чем видеть, как он ломается. И как за последние пару часов её израненное сердце изменилось? Ответа она не нашла, но проснулась посреди ночи от поцелуя в висок. Он гладил так нежно, словно вся эта нежность сосредоточилась на кончиках его пальцев. И когда её дыхание стало отчётливо слышным, он вдруг заговорил: — Я правда не хотел тебя будить, — так тихо и хрипло, что сердце, дурацкое девичье, застучало как бешеное. Новый поцелуй в щеку, он уткнулся носом куда-то за ухо, вдыхая громко и полной грудью. Шелли вдруг поняла, поняла абсолютно всё: он желал её давно, так давно что это она не понимала и на видела, только она. А другие знали и видели, и причина, по которой Дом отправил её сюда, теперь была ясна. Винни дышал загнанно, пока оставлял короткие и нежные поцелуи на лице, не касаясь губ но кружа совсем рядом. И причина, по которой он вдруг разбудил её — его невыносимое желание, сочащееся через касания, дыхание и бешено бьющееся сердце. Эта ночь, может, и не изменит ничего, но если это даст ему надежду и веру, Шелли отдаст всю себя на то. В это она поверила и потому, поцеловала его в губы сама, касаясь едва ощутимо и мягко.