Вернуться к терниям

Тьма расползается тысячелапой поступью, стелется скользкими жилами, словно лозами, кровью хитиновой мчится к сердцам разрозненным с ядом и шелестом трав наперегонки. Нечто в глубинах – меж смертью и пробуждением: гулкое, грузное, заплесневело-ленное – властвует тихо, незримо над подземельями, их содрогая забвению вопреки. Боги не бдят, молчаливые, равнодушные; ссыпались в прах неслучившиеся ненужные, и на пророчество чаяния разрушены – неотвратимое Нечто грядёт взамен. Тьмы средоточие пухнет в утробе каменной, тянет к себе обезумевших от отчаянья, чтобы его извращённому состраданию вняли, рассудок теряя в гнилой тюрьме, люди, что были в заложниках злого случая или пороками собственными измучены, или и вовсе не знавшие в жизни лучшего… Их человечность – иллюзия естества, шёлковый кокон для сути простой, как бабочка: сбрось её только – и станешь собой-остаточным, разум погаснет, во мгле навсегда утраченный – нежная бренность для низшего существа. Скованы души в глубинных её объятиях, сохнут тела, покрываясь осклизлой патиной, неотвратимое Нечто не возвращает, и ни один смертный не в силах его постичь. Взор чей-то сумрачный смотрит в трясину тленную – кто-то знакомый, отмеченный с детства бездною, миром жестоким низвергнутый до презренного, что заслужил лишь забвение обрести. Был он сильней первородных инстинктов низменных, из липкой хватки отчаянья резво выскользнул, глянул на бога глубинного с тихим вызовом – и устремился за знаниями на свет. Тень мрачных терний – господство над насекомыми – дар из глубин, что постигнутый и присвоенный, тьму всколыхнул вдруг тревожно-обеспокоенно… ...и по прошествии долгих кошмарных лет он вновь явился – возвысившаяся пария, ум средь умов, светоч истинного познания, – чтобы загадка последняя мироздания пред его волей рассеялась до конца. Щупальца мрака к душе его льнут неистово, бездна поёт ему ласковое «вернись ко мне»; он её враг, её светлый слепящий избранный... (Слизь закипает в пульсирующих сердцах) Мертвенный холод окутывает сознание, мечется бог между гневом и состраданием, держится Энки, проклятьем глубин терзаемый – разум кричит, натянувшись гнилой струной. Светится якорь, сгоняя дурман забвения: вечная тьма в равновесии с просветлением, но перед тем, как сомкнутся стеною тернии, Энки успеет забрать кое-что с собой. Смолкнут глубины, сменив ипостась на новую, шёпот из мрака погрязнет в глухом безмолвии, в хаосе странном замечутся насекомые – времени бег не запутать и не сдержать. Мёртвого бога хранят лишь страницы хлипкие книги, что Энки с победной писал улыбкою – тот, кто однажды предстал перед бездны зыбкой, и суть её мрачного сердца сумел познать.