— Прощай, Сатору.
***
Годжо проснулся от звука своего собственного сердцебиения, отдающего в ушах. Его пульс стучал как барабан, предвещая приближение того, что он вряд ли будет рад лицезреть. Не после всего. Не после того, как он был так близок к тому, чтобы наконец обрести покой. Перед его глазами промелькнуло страдальческое выражение лица Сугуру, когда Годжо вернули к жизни, не дав даже шанса сесть в самолет. Его губы дрожали, когда он сдерживал рыдания. Почему он всё ещё жив? Почему они просто не дали ему умереть? — Сатору. Низкий тон, промурлыкавший его имя, вызвал непрошеную дрожь, что пробежалась по позвоночнику. Он знал этот голос. Он узнал бы его где-угодно — голос, засевший в его разуме, его душе, почти так же глубоко, как и запах Сугуру. Годжо сел, его движения были колеблющимися и неуверенными. Ему понадобилось мгновение, чтобы отметить, что он был в какой-то спальне, прежде чем повернуться в сторону, откуда донёсся этот голос. Его голос. Тень склонилась над ним, приобретая более четкие очертания. — Сукуна. — Прохрипел Годжо. Бордовые глаза стали первым, что он увидел, затем черты маниакальной ухмылки, которая грозилась разделить лицо проклятия на две части. И... Его лицо... — Что случилось с Мегуми? Это был первый вопрос, который его действительно беспокоил. Сукуна выгнул бровь, его взгляд с ужасающей пристальностью уставился на Годжо. Изучая его. Разбирая его на части, как делал это на поле боя. Годжо попытался провернуть тоже самое — попытался найти хоть какие-нибудь следы того мальчика, которым искренне дорожил, среди огромной массы существа перед ним. Он не находил ничего. Всё, что он видел — могущественного демона, чьё лицо было столь же странно красивым, сколь и незнакомым. Хотя, если присмотреться, Сукуна все еще чем-то напоминал Юджи, так что, возможно... — Ты снова украл тело Юджи? Неужели ты просто выбросил тело Мегуми, после того как уничтожил его?! — Тц, тц. Не накручивай себя так из-за пустяков, маленький маг. Это моё собственное тело, а Фушигуро и мой засранец-сосуд живы. Я дал им уйти. Сукуна склонил голову, раздумывая, а затем добавил: — Я позволил всем твоим драгоценным студентам уйти. Годжо издал неуверенный вздох облегчения, из-за чего его горло слегка сдавило. Он не был полностью исцелен, что довольно очевидно. Слишком многое в его теле всё ещё болело. Мысль пришла ему в голову и он снова взглянул на Сукуну. — Почему? — Хм? — Почему ты позволил им уйти? — Уточнил Годжо. — Оу? — На лице Сукуны отразилось смущение. — Мне стоило их убить? — НЕТ! — Годжо поперхнулся, прикрыл рот рукой и закашлялся. И только когда отвел руку в сторону, чтобы взглянуть на кровь, покрывающую рукав, он заметил, что одет в белую юкату. — Сатору, — Сукуна присел на край кровати, его рука слегка обхватила запястье Годжо. Он был удивлен, увидев нотки беспокойства на лице проклятия. Он и не думал, что Сукуна способен испытывать что-то, помимо злости или удовольствия от наблюдения за чужой болью. — Успокойся, принцесса. Мне только-только удалось исцелить тебя. — Я... — Годжо прервал очередной приступ кашля, его лёгкие судорожно сжимались от усилий, необходимых для того, чтобы просто дышать. Успокаивающее ощущение обратной проклятой техники, проникающей в его тело, погасило вспыхнувшие угольки боли в его груди. Потребовалось ещё несколько попыток, прежде чем дышать перестало быть больно. Сатору не знал, почему Сукуна вообще удосужился его исцелить. Еще меньше он понимал, почему проклятие вернуло его в мир живых. Он потерпел неудачу. Он был побежден. Он должен был быть мертв. Он должен был быть свободен. Ничто не имело смысла. Ничто не имело для него смысла уже очень-очень давно. Он вздрогнул, когда Сукуна отпустил его запястье, чтобы заправить волосы Годжо за ухо. — Ты в порядке? — Поинтересовалось проклятие, в его голосе звучала искренность. Годжо пристально взглянул на него, заставляя свой разум сфокусироваться на том, чтобы хоть как-то прояснить ситуацию. — Ты не ответил на мой вопрос. Я спросил тебя «почему»? — А ты не ответил на мой. — Возразил Сукуна. — Ты в порядке? — Я в порядке настолько, насколько это вообще возможно в подобной ситуации. — Огрызнулся Годжо. Он начинал терять терпение, и король проклятий тот или нет, Сукуне никогда не испугать его. Чувство оказалось взаимным, так как засранец только посмеялся над суровым тоном Годжо. — Очень хорошо. Я дал отродьям уйти, так как от них ещё есть польза. — Что за польза? — Живыми они тебе дороже, чем мертвыми, не так ли? Глаза Годжо сузились, злость из-за того, что его учеников использовали подобным образом, начала разгораться посреди пустоши, которая звалась его сердцем. — То есть, они всего лишь рычаги давления? Средство достижения цели для тебя? — Почти все ими и являются, Сатору. То, как было произнесено его имя, сорвавшееся с этих ухмыляющихся губ сакральной молитвой, заставило руки Годжо крепко сжаться в кулаки. Он ненавидел ту часть себя, которая согрелась от звука этого благовейного тона. Он ненавидел ту часть себя, которая видела в монстре, разрезавшем его пополам, частичку Сугуру. — С чего бы тебе вдруг понадобились рычаги давления? Ты, очевидно, и так достаточно силен, чтобы взять всё, что пожелаешь. Годжо покачал головой, в замешательстве нахмурившись. — Я не понимаю. Выражение лица Сукуны смягчилось, из-за чего сердце Годжо начало вести себя странно в груди. В этот момент тот выглядел едва ли не ласково. Пришлось приложить немало усилий, чтобы напомнить себе, что проклятие не было человеком. Уж точно не сейчас. — Ты помнишь последние слова, которые я тебе сказал? — Спросил Сукуна. Конечно, Годжо помнил. Он никогда не позабыл бы удовлетворение, охватившее его душу, когда в последние минуты жизни ему были сказаны эти слова похвалы. Должен ли он чувствовать вину за это? Возможно. — Ты сказал, что я был великолепен. — Прошептал Годжо. — Каким ты, собственно, и являешься, что ещё? Маг сглотнул привкус меди на языке, вызывая в воображении слова, которые навечно были выгравированы в космосе его разума. — Ты сказал, что не забудешь меня до конца своей жизни. — Именно. А затем, осознав, насколько все остальные никчёмнее меня — нас, я передумал. Сукуна наклонился вперёд, принося с собой аромат благовоний и меди. — Зачем мне довольствоваться воспоминаниями о тебе, когда я могу просто заполучить тебя? Годжо проанализировал его слова. Его дух пошатнулся от мысли, что воскрешение это было нужно лишь для того, чтобы снова посадить его в клетку. Он был всего лишь зверем, которого кто-то надумал приручить. Оружием в войне без победителей. Как и в первой жизни, Годжо Сатору никогда не станет сам себе хозяином. Навечно винтик в механизме, который разрушил всё, что было ему дорого. Иногда он понимал Сугуру. Иногда он понимал Сугуру слишком уж хорошо. Как бы Годжо ни притворялся, что у него есть всё — богатство, сила, влияние, — всё это не значило ровным счётом ничего. Он всё ещё был в западне. Клетка есть клетка. Неважно, насколько красивые ее прутья. — Ну и? — Сплюнул он. — Я теперь твой питомец? Твой раб? Сукуна усмехнулся. — Если ты этого желаешь, то да. — Если я желаю? Ты даёшь мне право выбора? — Да. Ты единственный, кто заслуживает подобной чести. Так что, смотри, выбирай с умом. ... У Годжо... У Годжо был выбор?***
Сукуна не мог не восхищаться открывшимся ему видом. Реальность, в которой Годжо здесь — в его доме. В его кровати. За свою долгую жизнь Сукуна многого желал. В конце концов, все идеалы, которыми он жил, были основаны на принципе жить согласно собственным прихотям и пожеланиям. Тем не менее, несмотря на собственную философию и прожорливую натуру, Сукуна никогда не жаждал чего-то. До тех пор, пока не встретил Годжо Сатору. Он уже тогда бывал заинтригован. Временами даже впечатлён. Но он никогда не жаждал чего-то до такой степени. Никогда не испытывал такой острой потребности поклоняться кому-либо или чему-либо так же, как он желал делать это для человека, который вынудил его почувствовать подобное впервые за тысячу лет. Того самого человека, который смотрел на него этими несправедливо красивыми глазами, обсуждая их общее будущее. Хотя Сукуна знал, каким будет его ответ. Всё же, он и Сатору были слишком похожи, чтобы не получить желаемое. И он знал, лучше кого-либо ещё, как выглядел пленник. — Мои ученики. Голос Годжо вернул его в реальность, и Сукуна вопросительно на него посмотрел. — Да? — Если они нужны тебе в качестве рычагов давления, то я полагаю, что ты хочешь заключить некого рода сделку. Сукуна хмыкнул. — Что-то вроде этого, да. Решимость хорошо смотрелась на Годжо. Жаль только, что вся решимость эта была направлена на цель, которая того определённо не стоила. Сукуна никогда не был более разочарован, чем тогда, когда осознал, что, несмотря на всю свою самоуверенность и эго, Годжо понятия не имел, чего он стоил. Сколько он заслуживал. — В таком случае, у меня есть предложение. Чего и следовало ожидать. Сукуна решил подыграть. — Говори. — Подстрекнул он. — Если ты... Если ты оставишь их в покое, навсегда, я стану твоим. Ты сможешь делать всё, что захочешь со мной, и я не стану тебя останавливать. Просто... — Голос Годжо дрогнул, хотя его взгляд остался непоколебимым. Он прочистил горло. — Просто пощади моих учеников. Пощади людей, которых я полюбил за свою жизнь. Сукуна долго смотрел на него, изучая мешки под глазами и хрупкость, которая настигла это мощное тело. Беспокойство осело тёмной пеленой на лице Годжо, затемнив его глаза до мрачного кобальтового цвета. Годжо был настроен пожертвовать собой ради этих отродий, не так ли? Мученик. Почти как и Юджи, хотя с позиции морали они были очень далеки друг от друга. Когда животное достаточно избито, когда оно сломлено до состояния куска покорной плоти, оно будет готово на всё, лишь бы не испытывать подобную боль снова. Результат Сукуна свидетельствовал прямо сейчас. До чего же ужасно. Он не мог допустить подобное. Жертва мага была благородной, но ему вообще не было предначертано стать жертвой. — Нет. Глаза Годжо расширились, ярость сменила торжественное выражение лица, тогда как руки метнулись к проклятию, схватив юкату Сукуны, и потянули его на себя. — ЧТО ЗНАЧИТ «НЕТ»?! — Прошипел он, их лица находились так близко, что проклятье практически могло прочувствовать вкус чужих слов. «Ах. Вот оно», — Подумал Сукуна. Годжо был примечательно красивым — особенно, когда злился. Когда он был диким и необузданным, способным опустить свои стены, чтобы продемонстрировать то, что на самом деле чувствует. Проблески этой его версии были видны на протяжении всей их битвы. Трещины в фасаде веселья, который Годжо создал, чтобы обмануть мир иллюзией того, что он был счастлив. Свидетельством нелепости системы магического общества служило то, что их сильнейший солдат находился в таком положении. Запертый в какой-то коробке, где у него не было ни места для роста, ни возможности выйти за рамки морали. За пределы набора правил, которые никогда не должны были быть к нему применимы. К счастью, Сукуна был тут, чтобы это исправить. Он без особого труда усадил Годжо себе на колени. Его вторая пара рук возникла из тела и обхватила талию мага, удерживая его. Годжо подходил ему настолько идеально, что у Сукуны не оставалось никаких сомнений по поводу того, что это... Что Годжо Сатору должен быть его. — Это значит, принцесса, что я не согласен с такими условиями. — Спокойно объяснил он. — НО ПОЧЕМУ... Сукуна прижал кончик когтистого пальца к этим розовым губам, заставив их надуться под лёгким давлением. — Тише, я не закончил. Годжо взглянул на него — выжидающе и величественно. Какой бы дерзкий ответ он ни хотел высказать, Сукуна заглушил его, засунув свой палец в этот умный рот. Зубы тут же сомкнулись, но проклятие знавало куда худшую боль. Он продолжил говорить с довольной улыбкой. — Я вовсе не прочь пощадить твоих студентов и тех, кого ты любишь, но то, что ты мне предлагаешь взамен, меня не устраивает. Годжо нахмурил брови, на его лице просматривалось явное негодование. Так мило наблюдать за тем, как проявляется его непокорность. — Я не хочу просто твоего подчинения. — Объяснил Сукуна. — Это не в нашей природе. Маг откинул голову назад настолько, что палец проклятия выскользнул из его рта. И хотя нитка слюны соединяла их короткое мгновение, вскоре она была разорвана, когда тот облизнул свои губы. Сукуна жаждал. — Тогда чего же ты хочешь? — Спросил Годжо. Прямо сейчас? Сукуна хотел увидеть как много себя он сможет поместить в рот мага, прежде чем тот начнет задыхаться. Что ж, это произойдёт позже. Он в этом не сомневался. А сейчас... — Я хочу тебя, Сатору. Я хочу твою преданность, твоё обожание и верность. — Сукуна обхватил щёку Годжо и провёл большим пальцем по мягкой нижней губе. — И я хочу, чтобы ты выбрал меня по своей собственной воле. — Я... Тебя... — Годжо запнулся на полуслове. — Ты хочешь, чтобы я выбрал тебя? — М-м-м, — Подтвердил Сукуна. — Я намерен убедить тебя в том, что я твой лучший вариант. Что нам предопределенно быть вместе. Нашими переплетёнными судьбами, что записаны в звёздах твоих глаз. Годжо бросил на него изучающий взгляд, неуверенность, которую он испытывал, отчетливо виднелась на его лице. — Если ты хочешь убедить меня во всём этом, тебе придётся завоевать меня каким-то образом. Я думал, что ты предпочёл бы безотлагательное удовлетворение своих желаний, особенно сейчас, когда преимущество на твоей стороне. — Так бы всё и было, если бы на твоём месте был кто-то другой, Сатору. Красивые брови мага нахмурились. — Я особенный? — Тихо спросил Годжо. — Даже более особенный, чем ты можешь себе вообразить. Годжо издал недоверчивый смешок, надавив на грудь Сукуны, чтобы создать немного пространства между ними. Проклятие с лёгким вздохом позволило это сделать. — В этом нет смысла! — Годжо оскалился. — Какого чёрта подобное вообще было частью твоих планов? — Оно и не входило в мои планы. — Признал Сукуна. — Пока ты не показал, как много я упускаю, когда предстал таким совершенно незащищенным передо мной. Его рука легла на загривок Годжо, поглаживая нежную кожу до тех пор, пока не почувствовалась дрожь в ответ. — Мы никогда не имели смысла, Сатору. Не поодиночке. Но вместе? Разве ты не желаешь узнать, каково это не быть одиноким? Каково это иметь того, кто понимает тебя так, как никто другой никогда не сможет? — Это... Это неправильно. — Прошептал Годжо. Рука Сукуны переместилась на его щеку. — Почему? Потому что ты вообще рассматриваешь этот вариант? Возникла пауза. О многом говорящая. — Сатору... — То есть ты пытаешься сказать, что если я добровольно останусь тут с тобой и позволю тебе попытаться завоевать меня, то мои ученики будут в безопасности? Сукуна снова вздохнул. Годжо всё так же погряз в сентиментальности. Более того, он использовал эту сентиментальность в качестве оправдания, вместо того, чтобы быть честным с самим собой. Впрочем, не важно. Понемножку. — Конечно. Хотя, на самом деле, тебе тоже придётся внести свой вклад, Сатору. Что я обожаю в тебе, так это то, что ты способен конкурировать со мной. Бросить мне вызов так, как не сможет никто другой. Он отпустил лицо Годжо, чтобы ткнуть его в лоб. Его руку отшвырнуло с пугающей силой, запястье сломалось в мгновение ока. Сукуна с лёгкостью вылечил его, используя обратную проклятую технику, но острая боль заставила кровь вскипеть. — Я всё ещё считаю, что это глупо. — Хмыкнул Сатору. — Тебе под силу заполучить кого угодно, если пожелаешь. — Ты никогда не был просто кем угодно, Сатору. Ты знаешь это. Маг ничего не сказал, но Сукуна почувствовал, как он слегка расслабился в его хватке. Руки, которые отталкивали проклятие, теперь путались в складках юкаты. Понемногу. — Что ж, ладно. Я принимаю твои условия. Какими бы идиотскими они ни были. Сукуна ухмыльнулся. Если бы кто-то другой сказал про него «глупый» в любом виде, этого человека бы порезали на кусочки и подали ему на обед. Но в случае с Сатору чувствовалось лишь умиление. — Тогда не скрепить ли нам договор поцелуем? — Спросил он. Сатору склонил голову, приподняв бровь в своей типичной дразняще застенчивой манере. Проблеск той яркой личности, с которой личность Сукуны столкнулась в Синдзюку. — Я думал, что это ты будешь ухаживать за мной? — Ты в праве отказать мне, если того пожелаешь. Это не более чем предложение. — В таком случае, у меня к тебе вопрос. — Сказал Годжо ровным и ясным голосом. Если бы Сукуна не слышал учащенное сердцебиение в его грудной клетке, то предположил бы, что тот был совершенно спокоен. — И о чём же ты желаешь спросить меня? — Ты считаешь, что заслуживаешь поцелуй? Оу, ну что за вопрос. Вместо того, чтобы отвечать словами, Сукуна наклонился вперёд и поцеловал Годжо в щёку. Он запомнил изгиб этой изящной скулы, прокладывая путь туда, где, как он знал, находилась ямочка. Мягкая кожа под его губами была непохожа ни на одну из тех, что он когда-либо пробовал. Сладкая, священная, его. — Как бы мило это ни было, я надеюсь, что ты понимаешь, что я не стану облегчать тебе задачу, Сукуна. Рука Годжо легла на шею проклятия, его ногти впились достаточно глубоко, пустив кровь. Липкую и красную, стекающую на чужую грудь, сопровождая их синхронизирующиеся сердцебиения. Сукуна улыбнулся и, не удержавшись, прошелся губами по краю челюсти Годжо, прокладывая тропу из поцелуев до медленно краснеющего уха. Его Сатору был таким драгоценным. Таким невероятно стойким. Нетронутый кладезь потенциала. Значительней, чем у кого-либо из его учеников. Сукуна знал, что на самом деле скрывалось за тканью морали, которую маг накинул на себя. Там было голодное и непостижимо могущественное нечто, которое только и ждало, чтобы его покормили. Он знал это, потому что когда-то был также нечестен с самим собой касательно своих желаний. Тогда, когда он еще цеплялся за толику человечности, с которой родился, отчаянно пытаясь существовать правильно. И затем он пал и никогда больше не оглядывался. Годжо Сатору никогда не падёт так, как пал Сукуна — он был слишком великодушен для такого, слишком чист, — но это не меняло того факта, что он мог поглотить весь мир, если бы позволил себе. И что за зрелище это будет? Годжо мог сопротивляться сколько его душе угодно — Сукуна не собирался облегчать ему задачу. Не тогда, когда он знал, что за чудо держит в своих руках. — Я завоюю твоё сердце, Сатору. — Его губы прижались к нежной мочке уха, и он почувствовал, как дрожит его маленький маг. — Я клянусь.