Вот дурак

      Антон просыпается от мягких поглаживаний по спине. Пальцы еле касаются кожи, ведут по позвонкам, пересчитывая их, а после снова ползут наверх, касаются шеи, переходят на загривок. Они ерошат волосы на затылке, словно пытаясь запутаться, как раньше, когда на голове была львиная кудрявая грива, а сейчас причёска больше похожа на шерсть белоснежного шпица, которого хозяйка решила подстричь чуть ли не под ноль, чтобы не надо было вычёсывать.       Шастун старается не двигаться, уже почти не дышит, притворяясь спящим, как маленький ребёнок, который хочет, чтобы отец донёс его до кровати после прочтения сказки с хорошим концом. Лежит так, прикрыв глаза, старается не улыбаться от направленного на него взгляда и думает, что лучше оказаться в руках папы перед сном, а не идти по холодному линолеуму в свою комнату.       Антон, конечно, уже не маленький, но чувствует себя так же. Боится, что если шевелнётся, то мгновение уйдет. Исчезнет. Пальцы точно прекратят поглаживать оголённую спину, перестанут почёсывать затылок. Вместе с хозяином пропадут, оставляя после себя пускай и приятные, но ледяные мурашки и желание снова почувствовать касания.       — Какой же ты красивый, — слышит Шастун шёпот, чувствует касание губ к шее, от чего всё же рвано выдыхает, трётся носом о подушку, притворяясь, что только-только просыпается, а не наслаждается нежными пальцами у себя на спине. — Самый лучший. Так приятно, когда ты такой беззащитный, сладко сопящий. Так бы и заобнимал тебя всего, но боюсь разбудить.       — Так обнимай, — таким же шёпотом отвечает Шастун, выдавая себя.       — О как. И давно ты не спишь?       — Арс, обними меня. Пожалуйста.       Антон чувствует себя сейчас таким жалким, таким маленьким котёночком, который лапкой тянется к своему хозяину, что напряжённо работает над проектом и не обращает на своего питомца никакого внимания. Тот уже готов человеческим голосом орать, но может только произносить протяжное «мяу» в надежде на то, что его всё же заметят и приласкают.       — Обнимаю, — Арсений комментирует свои действия, сгребает Шастуна в охапку, закидывает на него ногу, утыкается носом в шею и глубоко вздыхает. — А можно тебя покусать?       — Зачем?       — Я тебя так люблю, что уже не знаю, как эту любовь выразить. И какао уже в постель тебе приносил, и цветы дарил, и подарки. Может, снова завтрак в постель принести? — Спрашивает Арсений, целует Шастуна невесомо в шею и убирает ногу. — Пойду достану из холодильника пирожное с кремом и сделаю твой любимый чай. Ага? Щас вернусь.       Кровать поскрипывает, когда Арсений встаёт с неё, но и шага сделать не успевает. Антон, перекатившись на другую сторону матраса, хватает Попова за руку, смотрит с надеждой и тоской, но и слова сказать не может, когда встречается с непонимающим взглядом.       — Антош, ты чего? — Спрашивает мужчина, выгибая левую бровь. — Я не так далеко, всего лишь на другой конец квартиры, а не страны. Ты чего?       Понимая всю тупость ситуации, Шастун медленно разжимает пальцы, возвращается на свою сторону кровати, поворачивается лицом к окну, убирает руки под подушку и тяжело показательно вздыхает, как делают матери, когда ребёнок или муж забывает про свои обязанности.       — Что не так, Антош?       — Я не хочу с тобой расставаться, — шепчет Антон, не поворачиваясь к Попову. — Я не хочу… Не хочу, Арс. Вот сейчас мы позавтракаем, поедем в такси на вокзал, там расстанемся. И всё.       — Что — всё? — Арсений садится на кровать, продолжая сверлить Антона непонимающим взглядом. — Тош, ну ты чего! Всего лишь пару недель, ну? Ты со своим графиком даже соскучиться не успеешь. Мы же уже это сто раз проходили.       Попов говорит ласково, по-доброму, пытаясь успокоить. А Шастун вспоминает видео из «ТикТока», в котором два маленьких мальчика бежали навстречу друг к другу, весело называя имена, а после уже крепко обнимались, не имея возможности отлипнуть. Антон бы так же сделал, завидев Арсения на перроне при встрече, но только окружающие не так поймут, а девчонки, которые так сильно топят за Артон, сто процентов бы узнали парней, наснимали бы видео, выложили бы в Сеть, а там бы уже никто разбираться не стал, только бы писал комментарии по типу «а мы не зря всегда были беливерами, я так рада за них!» и «не просто так про них фанфики писала с самого первого выпуска! Совет да любовь!».       Антон переворачивается на живот, утыкается лицом в подушку, принимая позу трупа. Сейчас бы вот так глаза закрыть, а потом открыть — и уже две недели прошло, Арсений снова рядышком, под крылышком своим спрячет, успокоит, зацелует, заобнимает, накормит вкусным ужином, приготовленным с душой, а потом и сам в ванной помоет, и сам спать уложит, как ребёнка. Шастуну часто кажется, что Попов не молодого любимого человека нашёл, а тридцатилетнего парня усыновил.       — Ну ты как всегда, — вздыхает Попов, снова ложится на кровать и притягивает Антона к себе, переворачивая его на бок. — Ну иди сюда. Ой, мой ты котёнок. Ощущение, что я хозяин питомца, которого одного ни на секунду нельзя оставить. Иначе он уйдёт в себя, забьётся в угол и будет сидеть там и смотреть в стену прямо перед своим носом. Антош, нам надо собираться.       Шастун глубоко вздыхает, всё же отлипает от Арсения, садится на кровати и грустным взглядом смотрит в любимые голубые глаза, пытаясь запомнить всю нежность в них, чтобы хватило на две недели, чтобы её вагон и маленькая тележка, чтобы утонуть в ней, греться пасмурными днями и холодными вечерами, как у тёплой батареи.       Вставать не хочется совсем, но надо. Поэтому Антон поднимается, надевает спортивные штаны, висящие на спинке стула, носки с каким-то странным рисунком, прямо на домашнюю футболку натягивает толстовку с MTV, арсеньевскую, кстати говоря, пропахшую его любимым гелем для душа с запахом граната.       Шастун предупреждает, что лучше не завтракать, потому что долгие проводы — лишние слёзы. Пить какао, пока твой любимый мужчина пьёт кофе, посматривая на часы, чтобы вовремя выйти из дома и не опоздать на «Ласточку» до Санкт-Петербурга, — такое себе испытание.       Через двадцать минут оба уже едут в вызванном заранее такси. Антон боязливо касается дрожащим мизинцем пальцев Арсения, смотрит при этом внимательно в окно. На улице солнце ярко светит, угрюмые дети идут в школу, а взрослые с таким же плохим настроением спешат на работу. Шастун сейчас находится в точно таком же состоянии и думает: «мне бы их проблемы».       Ещё через тридцать минут на горизонте виднеется вокзал, с которого скоро Арсений умчит в «свой этот дурацкий Питер». И так на две недели. Две недели без тёплых объятий и сладких поцелуев. Но зато потом их будет столько, что оба утонут в любви. Накроет их тёплыми волнами с головой, как цунами обрушатся ласковые касания, лёгким освежающим ветерком подует нежность. И всё снова будет хорошо.       — Я пошёл. Не скучай. Корм оставил в холодильнике, не забудь себя покормить.       — Чего?       — Ну ты же котёнок, — напоминает Попов и получает тычёк пальцем прямо в рёбра, из-за чего смеётся и через несколько секунд целует Антона в щёку. — Пока.       Антон даже не слышит хлопка двери, не чувствует, как машина трогается с места, как его везут обратно, домой. Он уже вот несколько минут держит ладонь на своей щеке, глупо улыбается, словно его в первый раз поцеловали так быстро, просто чмокнули, невинно и ласково прижались губами. Просто так, ни за что, потому что просто и ни за что любят.       — Вот дурак, — шепчет Антон, натягивая капюшон толстовки до носа и продолжая растягивать губы в улыбке.       Думает, что Арсений самый добрый и внимательный в мире хозяин. А Антон, и правда, как несмышлёный котёнок, который не может прожить и дня без своего любимого владельца.