О яблоках, субординации и нравоучительных подзатыльниках

— Армия, Рокэ, держится на подчинении… — Угу. — Закатные твари! Что — угу? — Вы это уже говорили, — напомнил полковник и, словно бы дразня терпение Вольфганга, зевнул. — Пять раз. Генерал шумно вздохнул, перебрал про себя все возможные ругательства и ответил, сопроводив свои слова убедительным тяжёлым взглядом: — Очень рад, что ты умеешь считать. Было бы просто замечательно, если б ты ещё иногда меня слушал. — Тем и занимаюсь, — Алва кивнул с весьма сосредоточенным видом и потянулся к бутылке. Сперва он с нарочитой почтительностью подлил собеседнику, затем — себе. Вольфганг хмуро наблюдал, скрестив руки на груди: можно подумать, бывший оруженосец торчит на светском приёме, а не в палатке с грубым столом и походными кружками. — Смею напомнить, вы остановились на подчинении. — Наглец… — Покойный тоже так решил. Сударь, я уже сказал, что думаю, и мнения своего не изменю: Карлиону место в Закате, или в Рассвете, уж не знаю, вам — здесь. Незачем швыряться своей жизнью, когда… — Вот именно, — с плохо скрываемым удовольствием перебил Вольфганг. Почти четыре года прошло с окончания службы, но иногда его ещё удавалось подловить. — Сколько раз повторять, твоя жизнь ценна для Талига, так что думай иногда головой! — Не больше, чем ваша, — огрызнулся полковник, выдержав его взгляд и ответив примерно таким же, бешеным. Вольфганг стукнул кружкой по столу и в красочных генеральских выражениях объяснил, что он об этом думает, ещё раз… Такая тактика очень отвлекала от неуместных колебаний. Все, и в частности Алваро, ждали от него твёрдой руки, узды и прочей дисциплины, и так и будет! Думать о том, что юное кэналлийское наказание искренне переживало за его, Вольфганга, жизнь, значило дать слабину, хотя… что от него теперь зависит? Оруженосец давно вырос и пошёл стрелять генералов. Самое неприятное — правда, похоже, на его стороне, но нельзя же так! Ареста, по всей видимости, и того не будет… Сейчас Рокэ был прав, во всяком случае для большинства, а если ошибётся? Когда ошибётся? — Вот поживёшь с моё, — ворчливо заговорил Вольфганг, — возьмёшь себе по дурости оруженосца и будешь мучаться. Так тебе и надо. — Ни в коем случае, мой генерал, — проникновенно глядя ему в глаза, ответил Алва. — Я смотрю на вас и думаю, что это ужасное занятие, выматывающее и абсолютно неблагодарное… — Именно так. Видишь, седины прибавилось? Всё ты, бездельник! — Ну вот… А я-то думал, это Хайнрих, — какое-то время Рокэ честно старался изобразить огорчение, но через мгновение они уже смеялись. Выволочка никак не получалась. В конце концов всё разрешится к лучшему, если уже не разрешилось, однако что-то не давало Вольфгангу покоя: то ли то, как спокойно Рокэ принял такое вопиющее решение, то ли то, как он сам быстро сдался. Нет, этого не переспоришь… Раньше ещё получалось, теперь — вряд ли. Сложнее всего оказалось не относиться к нему, как к родному сыну. Лучший из фабианцев не давал для этого ни единого повода, что сработало строго наоборот: в какой-то момент, в Торке, Вольфганг с неудовольствием заметил за собой противоречащее здравому смыслу желание дать парню по башке и запереть в штабе на время сражения, так он лез на рожон. Не то чтобы прямо под пули, но близко… — Ну и что тебя вывело? — Сударь, как я уже говорил, он совершенно не учёл диспозицию… — Я не про это. Про диспозицию мы уже слышали. Между двумя короткими разговорами Вольфганг успел выслушать ещё несколько версий произошедшего, включая подробные и достоверные комментарии Шарли. Хороший свидетель не упустил ничего, включая эпизод, где генерал с полковником самозабвенно лаялись перед солдатами. Право слово, выживи Карлион, с ним бы тоже стоило поговорить на эту тему! Оба хороши! Он хотел услышать чистосердечное признание в собственной несдержанности. Знал, что не услышит, и всё равно хотел. Старая игра, ничего не поделаешь… Шарли говорит, полковник Алва проявил похвальное хладнокровие и железную выдержку. Очевидно, Рокэ говорит то же самое. А потом стреляет в упор. — В таком случае я вас не понимаю. — Мне-то не ври. Рокэ неопределённо повёл плечами, но деваться было некуда, разве что уйти. Такого он себе ещё не позволял, во всяком случае, не с Вольфгангом. — «Беречься», — с подчёркнутым спокойствием процитировал он. — Это в самом деле то, чего вы от меня ждёте? Теперь не ответил Вольфганг. Память, к сожалению или к счастью, пока не была дырявой, что позволило ей подкинуть уместную картинку из недалёкого прошлого. В каком-то из сражений этот сорванец получил ранение, одно из тех, что осталось шрамом на левом плече; как и ожидалось от дорвавшегося до драки молодого человека, которому отчаянно пекло что-то кому-то доказать, он об этом умолчал. Признаться, до конца боя обратное было бы неуместно, а требовать от человека с такой фамилией пойти посидеть в лазарете — несусветная глупость, но всё же, когда Вольфганг освободился, присмотрелся и увидел насквозь промокший от крови колет, ненадолго утратил самообладание. — Закатные твари!.. И давно?! — Вы только не волнуйтесь, — невпопад ответил теньент Алва, очевидно прикладывавший все усилия к тому, чтобы стоять ровно. Пока ему это удавалось. — Не правая. — Брысь отсюда, — рыкнул Вольфганг, оглядываясь в поисках лекаря. Нужен — не дозовёшься! — Всё уже кончилось, я без тебя обойдусь. — Мой генерал, я ещё могу… Что ещё может Рокэ Алва, осталось загадкой: потеря крови дала о себе знать, и юный герой предпочёл обморок. Даже в тот момент было очевидно — ничего страшного, но Вольфганг вспомнил, как долго он стоял и смотрел на багровый след. — Мой генерал? В настоящем никто никуда не падал, а кровью пахло только «Чёрной». Рокэ с любопытством наблюдал, как замечтавшийся наставник блуждает в коридорах памяти. Хорошо, что он мыслей не читает! — Вы не ответили. — Вот пристал, — буркнул Вольфганг. — Ждать от тебя чего-то — без толку… Захочешь — сделаешь, не захочешь — не сделаешь. Понимаю, сейчас это кажется тебе достойным поведением, тем более что ты выигрываешь — пока! Но главное — беречь Талиг… Да, не тебя лично, но и не меня тоже. Слушаешь? — Слушаю, — ещё немного, и он сможет повторить непроницаемый взгляд своего отца. Но пока нет. — Получается, всё правильно, сударь. — Почти. Что бы мы тут ни говорили, для солдат остаются капитаны, полковники и генералы, и если они видят, что позволяет себе младший по званию… Сегодня повезло, но это не более чем везение! Такие вещи приводят к недовольству, разладу, бунтам. Ты зарываешься и выходишь сухим из воды, другой повторит и не выйдет… Ты сам можешь не выбраться. — Если я пойму, что не выберусь, найду другой брод. Перекину мост… — Зубы не заговаривай. План у тебя был? — Был. Спасти ваш заслон. Вольфганг махнул рукой. Было ещё много слов, но стоит ли их произносить? Ученичество кончилось, началось что-то другое. В тот раз он тоже не сказал, что должно. Перевалило за полночь, когда лекарь прошёл к генералу и, неспешно поздоровавшись, начал: — Сударь, ваш оруженосец… — Что с ним? — Вольфганг поднял голову от карты, над которой пять минут назад сломал грифель. — Он пришёл в себя, — невозмутимо сказал лекарь. — Я подумал, что стоит вам сказать. Рана неопасная, так что, думаю, через два-три дня… Ну и славно. Всем ясно, что неопасная, да и не первая, и не последняя… Бывало и хуже, беспокоиться совершенно не о чем. Более того — нельзя! Как же! Сейчас он, суровый генерал, всё бросит и побежит лично справляться о здоровье мальчишки, у которого ветер в голове, прекрасно зная, что тот схлопотал царапину! А ещё дождь пойдёт снизу вверх и Кэналлоа засыплет снегом. Нет, на строгости, субординации и дисциплине держится всё, так что никаких бессмысленных сентиментальных визитов. Через десять минут Вольфганг, чуть пригнувшись, прошёл в палатку, где размещались легкораненые. Всё уже было сказано, поэтому он просто навис над койкой, мрачно скрестив руки на груди. Царапина оказалась весьма капризной — аккуратная повязка вымокла от свежей крови, но тем дело и кончилось. Рокэ пошевелился, открыл глаза и с удивлением уставился на спятившего наставника. — Вот что, — вполголоса, чтобы не потревожить остальных, сказал Вольфганг. Надо быть строгим, очень строгим. Это несложно. — Ещё раз так сделаешь — я тебя своими руками прикончу. — Мой генерал, — малолетнее наказание нашло в себе силы улыбнуться, весьма некстати напомнив Карлоса: у него была такая же улыбка — широкая, светлая и слегка лукавая. — Я же просил вас не волноваться. Лекари говорят, это вредно… — Ты что себе позволяешь, щенок?! Я что, по-твоему, настолько стар? Через пару минут прибежал дежурный адъютант — умолять господина генерала говорить потише, а лучше — выйти, потому что проснулись и люди, и собаки, и лошади. Этого умника Вольфганг тоже научил субординации, но, справедливости ради, не так громко и чуть поодаль. — Чего-то не хватает, — заметил он сейчас, гоняя по столу последнее яблоко. Идеально круглое, гладкое, ни единой червоточинки — подозрительная удача, что-то с ним не так. Лакомый кусочек, такой все и стремятся сожрать в первую очередь. — Позвать кого-нибудь? — Нет, — хмыкнул Вольфганг и загнал яблоко в угол стола. Фрукт послушно ткнулся боком в пустую бутылку и замер; полковник терпеливо ожидал продолжения, склонив голову к плечу. — Три года — это мало… Недостаточно, Рокэ, на твою долю выпало подзатыльников. — Не могу разделить ваше горе, — ухмыльнулся тот. — Вы в самом деле полагаете, что подзатыльники наставили бы меня на путь истинный? — Ни в коем случае, Леворукий тебя побери. Но они бы очистили мою совесть, которая кричит, что я недостаточно справился с ролью строгого наставника, — что-то на откровенность потянуло, пора заканчивать этот разговор. — Совесть — это серьёзно, — согласился Рокэ. — Если вам так хочется, не стесняйтесь, господин генерал. Как я уже говорил, лучше вы, чем Карлион… К кошкам Карлиона, хотя нет, он ещё разок помог. Посмертно. Вольфганг живо представил, как покойный Грегори визжит и бросает полковнику в лицо грубости и беспочвенные угрозы. В этом разница? Один генерал, другой генерал? Субординация работала совсем не так, и всё же обещание не загонять его в гроб приятно грело душу. В том, что Рокэ не врал и не льстил в корыстных целях, не было никаких сомнений: по правде говоря, он не умел ни того, ни другого. — Засиделись мы. Пойдём… — Как скажете. Сударь, возможно, вы мне не поверите, но я в самом деле вас слушаю… — Ага, ну как же. Вольфганг с подозрением заглянул в лицо бывшего оруженосца. Рокэ выдержал недолгую паузу, и его губы дрогнули от плохо сдерживаемой улыбки: — Иногда… — Чтоб тебя, а! Каков соблазн, нет, каков соблазн! Генерал нарочито громко хрустнул пальцами и занёс руку — времени, чтобы увернуться, хватило бы с лихвой. Подзатыльник вышел не столько увесистым, сколько нравоучительным, а главное — не противоречил правилам подчинения: младший по званию, рядом никого нет. Вольфганг довольно усмехнулся, а потом поддался неуместному порыву и задержал руку на чужом затылке, растрепав чёрные волосы. Вот и говори теперь о строгости, нет-нет, так дела не делаются… Генерал не успел толком смутиться — Рокэ, всё ещё улыбаясь, отдал честь и откланялся первым, не оставив больше времени для дурацких слов. Пришлось признать, кое-что в отношениях между чинами он всё-таки понимал…