Подними меня, не дай упасть В этой пропасти я не хочу пропасть Бей по щекам, причиняй мне боль Через сердце искра двести двадцать вольт
Би-2
Цепь глухо звякнула в темноте. Дернувшие её руки сжались посильнее. Холодные и абсолютно безжалостные... Лёвчик скулил, беспомощно поскальзываясь на пыльном бетоне ногами в одних тонких носках, и сопротивлялся по инерции, чтобы не упасть. Шурик разул его специально, сделав максимально зависимым от себя, лишив возможности твёрдо стоять на земле. К тому же, он ничего не видел в темноте, не слышал за шумом крови в ушах, ориентировался в пространстве только по древесному запаху парфюма – знакомо пьянящему — и по спасительному натяжению цепи. Так что, когда над головой загорелась тусклая лампочка, а Шурик начал наматывать его оковы на батарею у самой земли, Лёвчик осоловело захлопал глазами и с облегчением рухнул на колени, ведомый всё тем же слепым подчинением. В темноте было уютнее, поэтому он закрыл глаза, прислушиваясь к лязгу стальных позвонков по оцинкованному цилиндру трубы, и открыл их только тогда, когда почувствовал знакомый прохладный вкус чужого дыхания на своих губах и облизал их, дрожа от болезненного предвкушения. Лицо Шурика было совсем рядом, он улыбался мягко, самыми уголками тонких фигурных губ. Его пальцы, холодные и кисло пахнущие металлом, легли на щёку Лёвы, самыми кончиками он отодвинул с раскосых глаз сбившуюся волнистую прядь. Лёва улыбнулся, и в следующий момент Шурик коротко, без замаха, но жестко и сильно ударил его по щеке раскрытой ладонью. Мир мотнулся в сторону, и Лёвчик жалобно заскулил, когда Шурик прижал пальцы обратно к его щеке, растирая грубыми подушечками, продляя жжение и пульсацию. Слёзы капнули из глаз, их заволокло прозрачной бликующей даже в мрачном подвальном свете плёнкой. Он зажмурился, когда с лица пальцы переместились в волосы, погладили несколькими круговыми движениями и сжали, оттягивая на затылке. Шурик поднялся с колен, носок одной из его идеально начищенных черных туфель упёрся во внутреннюю сторону Лёвиного бедра, заставляя расставить ноги шире, растягивая паховые мышцы, задеревеневшие и пульсирующие от напряжения. Ему пришлось снова открыть глаза и сфокусироваться на блестящих краях кованой бляшки чужого ремня, которую тут же захотелось расстегнуть привычным движением, но настойчивые пальцы, вдавившиеся в затылок, недвусмысленно намекали, и он поднял взгляд на спокойное и сосредоточенное лицо Шурика. Ласковые тёмные, как лакированное дерево, глаза смотрели ожидающе, с лёгким прищуром. У Лёвы от такого взгляда пересохло во рту. Захотелось хоть какого-то действия, и он переступил коленями по полу, попробовал на прочность цепь, которая тут же зазвенела, полностью выдавая его нетерпение. Губы его мучителя тронула понимающая... Слишком понимающая усмешка, от которой всё лицо Лёвчика моментально потеплело. Но, несмотря на сжигающий стыд и замутнённое желанием сознание, Лёвчик продолжил смотреть Шуре в глаза. Потому что это тоже было частью игры. Игры, в которой чёткие роли победителя и проигравшего оставались неизменными годами. Собственное тяжёлое дыхание через пережатую изогнутой шеей гортань, прохладная жёсткая рука в волосах не давали сосредоточиться, мир плыл от недостатка воздуха, а щека пульсировала. Губы разомкнулись сами собой, вытянулись в призывном первом слоге чужого имени: – Шу-рик... Пожалуйста... Лицо Шурика просияло, будто он только этого ждал. Его ладонь снова съехала на Лёвину щёку, в кожу лица вдавились пальцы, оттянули нижнюю губу, ногтем содрав обветренную корочку и почти проскользнув внутрь, но вовремя остановились на кромке острых зубов, а после совсем пропали. Звякнула пряжка ремня, и Левчик медленно опустил голову обратно, сфокусировал неподвижный взгляд на влажных от его слюны музыкальных пальцах, вынимающих из рамки ленту и откидывающих язычок. Рот наполнился слюной, а звук открывающейся молнии на ширинке показался почти музыкой, получше собственной. Когда Шурик медленно оттянул резинку белья и, заведя её под яйца, обхватил ладонью у основания полутвердый член, Лёвчик покачнулся в его сторону, глядя с нескрываемым вожделением на обнаженную от крайней плоти розовую головку, но услышал сверху звук, с которым Шурик недовольно цокнул языком, и заново почувствовал в своих волосах вернувшую его в исходное положение руку. Лёвчик на мгновенье покаянно прикусил губу и глянул из-под ресниц настолько невинно, насколько получалось на коленях, со связанными за спиной руками и ртом, всё ещё блядски распахнутым в ожидании члена. И не сказать, что Шурик ему поверил, но, судя по реакции того органа, с которым Лёва сейчас был в манящей близости, зрелище ему понравилось. Так что церемониться с ним больше не собирались. Как и помогать. Руки исчезли – Шурик вызывающе сложил их на груди и приподнял брови, взглядом указав Лёвчику вниз. – Давай. Лёвчик был так счастлив, что чуть не начал признаваться Шуре в любви стихами. Ему пришлось слегка извернуть шею, чтобы поймать губами головку, обхватить ртом, но, как только она легла на язык мягким упругим изгибом, у него чуть не закатились глаза от долгожданного ощущения, и он поспешно наделся ртом глубже, скользнул губами по вязкой слюне, подался ближе, насколько позволяла цепь. Шурик, издеваясь над ними обоими, не подходил ближе, не давал Лёве ощутить себя полноценно и лишь слегка покачивался навстречу, медленно скользил между чужими плотно сжатыми губами, по мокрому языку совсем неглубоко. Левчик отчаянно не понимал такого бережного отношения, кроме как из подлого садизма. Он старался растопить лёд, как мог. Втягивал щёки, рисовал узоры на коже языком, пропускал головку насколько мог глубоко. В голове у него побелело от шума, плечи болели, вывернутые цепью, а колени и пальцы на ногах ныли, вдавленные в холодный пол. Он забывал дышать, но вспомнил, когда гладившая его до этого по волосам рука наконец нетерпеливо надавила на загривок, а Шурик шагнул ближе, остановившись в опасной близости от его собственного члена в тесной джинсе, болезненно и жёстко пульсирующего. Лёвчик практически сел в гимнастическую лягушку, пытаясь потереться о блестящую поверхность его обуви. Было плевать, что на джинсах потом останутся жирные разводы обувного крема, на все было плевать, пока чужой член наконец-то упирался в стенки глотки. По щекам Левчика потекли слёзы от давления в горле, смешанные со слезами благодарности, и первый глубокий толчок сотряс всё его тело, заставив полностью потерять способность мыслить. Чёткие, твёрдые движения Шурика, его тихие стоны совершенно на грани были одуряющими, до закатанных глаз восхитительно приятными. Слюна, не сдерживаемая безвольными, распухшими Лёвиными губами, текла по его лицу и шее, капала на пол крупными каплями, образовывая кратеры в пыли, и Шурик, видимо, вдохновлённый этим зрелищем, вытащил член из Лёвиного рта и, обхватив ладонью у основания, прижал горячей, бархатной кожей поочередно к обеим раскаленным щекам, отер о них головку от смеси слюны и естественной смазки, наблюдая голубые глаза в обрамление стрелочек полностью мокрых ресниц, мгновенно остекленевшие, как у куклы, и всё тело Лёвчика, сведённое болезненной судорогой оргазма. Он весь выгнулся со стоном, кажется, абсолютно по всем нотам, гремя цепью на пределе её натяжения. Шурик смотрел на него горящими глазами, совершенно забыв про свой образ холодного доминанта. Гладил Левчика по мокрому лицу одной рукой, другой додрачивая себе в таком сумасшедшем ритме, что болело и тихо страдальчески щёлкало запястье. Левчик смотрел на него полубезумно, его голова медленно упала к дрожащему плечу, волосы полностью завесили одну сторону его лица, открыв алую, влажно сияющую в бледном освещении щёку, напряжённую ключично-сосцевидную мышцу, и Шурик принял это как приглашение. Зажав головку в кулаке, он кончил с задушенным хрипом, до хруста запрокинув голову. Его сперма смешалась на Лёвином лице и шее со слюной и смазкой, потекла за V-образный ворот черной кофты, пропитывая ткань. Они оба тяжело дышали. Лампочка под потолком покачивалась. Шурик сфокусировался на ней и проморгался. Тихий болезненный Лёвкин стон полностью привел его в чувства, и он заправился и застегнулся с такой скоростью, с какой смог, не прищемив себе ничего, и упал рядом с ним на колени. Стал распутывать цепь, облокотив его лбом на своё плечо. Лёвчик молчал, тянул носом воздух за его ухом и, вероятно, полностью ушёл в себя. Шурик с нежностью разминал его дубовые от напряжения пальцы и запястья, гладил плечи и думал о том, как минут через десять Лёвка придет в себя и полезет к нему обниматься. Как он выведет его из арендованного для съёмки клипа подвала и на такси отвезёт домой, где долго будет отмывать от следов пыли и спермы во вкусно пахнущей, горячей воде, нежить и любить. Цепь зазвенела, осыпавшись на пол грудой ненужного металла, щёлкнул выключатель, погрузив скрючившихся на полу музыкантов в темноту. "Да, – думал Левчик на краю сознания, ловя за закрытыми веками образы сегодняшнего дня и вечера, – тот ещё Вьетнам получился".