сердце юла

«Солнце». То самое прекрасное и ненавистное солнце, как в «Олимпийском» пять лет назад. Диана играет навылет, позволяя впиться скрипичными струнами в нагловатую песню своей собственной гитары. Она, кричавшая, что скрипка не её инструмент; она, на каждом интервью говорящая, что Света уже в прошлом, закрывает свой очередной гештальт, игнорируя все красные флашки, щедро выставленные судьбою на её пути. Питер. Акустика. Срывающийся в криках зал. «Это "молодец" меня сбило». Смеётся. «Молодец» - такое опасное, острое слово. Врезается ей в висок, и на секунду она даже забывает, что должна сейчас играть. Голос Светы звенит в ушах. «Динка, ты такая молодец. Ты собрала Олимп! Я так горжусь тобой». Молодец. Молодец... А она больше не молодец! Уже почти двадцать лет не молодец! Так устала быть без Светы. Устала показывать, что всё хорошо, ведь сколько не закрывай эти чёртовы гештальты, они всё равно будут открыты, пока она будет жить врозь с ней. На последних секундах «Солнца» она решает для себя — надо позвонить Сургановой после концерта. Приехать. Прижать к себе. Всё сказать. Разбиться или, наоборот, воскреснуть. Украсть её у жены. Сделать своей женой. Господи, какой абсурд. Арбенина приходит в себя от боли прикушенной губы. И снова бросает взгляд в зал. Столько лет прошло, а эта публика всё так же видит в ней Динку Кулаченко, которая ждёт, как из-за кулис выйдет Светка со скрипочкой наперевес и нахально пошутит перед тем, как начать играть «Ветер и ночь». Ничего не изменилось. И даже она сама. Это все лишь видимость. Она сбегает из гримерки в куртке поверх чёрной толстовки огромных размеров, едва успев натянуть бермуды. Совсем не подходящая по погоде для зимнего Питере одежда, но нет сил и времени искать хотя бы джинсы. Пока парни ещё собирают инструменты, она вылетает из служебки, на ходу раскидывая автографы. Три. Два. Один. Додж с рёвом заводится и срывается прочь. Она уже жалеет, что сегодня поехала на нём. В панике осознает, что из-за спешки могла оставить телефон в гримерке. Шарит левой рукой в кармане толстовки. Слава богу, взяла. Открывает контакты. Быстрым набором «Кузнечик». Гудки. Нервно прижимает продукт Apple к скуле, не решается поставить на громкую. — Динь? — испуганно-удивлённый голос на том конце. — Светка? Светка, ты видела наше «Солнце»? Секунда молчания. — Да, родная. Конечно, видела. — Света, прости меня! Пожалуйста, прости меня. Это неправильно. Это только твоя скрипка. Но я боялась, я так боялась тебя позвать. Арбенина едет, не разбирая дороги. Просто едет, понимая, что даже не смотрит на светофоры и знаки. Какая разница, навигатор все равно построит нужный маршрут, если она захочет вернуться в отель. — Дин, это было красиво. Я очень горжусь тобой. Я... — Свет, я приеду. Ты во Всеволожске? — Дин, я.. Да... Но лучше не надо. Давай завтра днем где-то в центре. — Давай, хорошо. Гитаристка кидает трубку, не давая Свете договорить. Навигатор послушно строит путь до Всеволожска, выдавая чуть больше часа на дорогу. Арбенина с удовольствием подмечает, что успеет заехать за кофе и за цветами. Спустя час и тридцать восемь минут она гордо паркуется на въезде в посёлок, с недовольством разглядывая через лобовое стекло горы снега, которые ей придётся преодолеть пешком, потому что нужен эффект неожиданности, а с шумной машиной под окнами Светы он явно не получится. Накидывая на голову капюшон и зажимая подмышкой букет белых тюльпанов, она вылезает из доджа и тут же морщится от холода. Что ж, сама виновата, могла бы и джинсы поискать. Шесть минут на прыжки по сугробам и вот желанный дом. С опаской нажимает на звонок. Ворота открываются, впуская гостью внутрь. — Я так и знала, что ты не послушаешь... — уставший, но такой родной голос Светки летит с крыльца прямо в переносицу Арбениной. Она срывается с места, в два шага достигает цели и тут же сгребает её в объятия. Стебли тюльпанов жалобно хрустят. Света тихо, размеренно дышит, утыкаясь носом в воротник черной толстовки. — Пойдём в дом скорее, твои голые коленки не одобрят таких морозов. Арбенина послушно разувается, наблюдая, как Сурганова медленно снимает куртку и шапку, как разматывает шарф. — Динь, проходи на кухню. Только тихо. — Тихо? Элла что-ли спит? — вмиг закипает гитаристка. — Арбенина, не будь несносной хотя бы минуту! Никто не спит, Эллы тут нет... Просто... Просто голова болит, каждый звук раздражает. Гитаристка пытается включить доктора, спрашивает что-то про давление и магнитные бури, порывается и с громким шорохом залезает в аптечку Светы, стоящую в шкафчике на кухне. Не обращая внимания на слабые протесты Сургановой, ищет нужную по её мнению коробочку, отсеивает в сторону капли для носа от нуля до пяти, детский нурофен и смешной градусник со слоником. — Не знала, что ты ударилась в детство, Светка. Что, совсем скучно с котами? Переезжай к нам с Мартёмками, точно не будешь скучать. Арбенина сама пугается своих слов и дёргается, найдя спазмалитик. С опаской поднимает глаза на Свету, но та даже не смотрит в её сторону, только на щеке блестит узкая влажная дорожка. — Динь, я не могу. Уже не могу... Диана удивляется её поведению, она даже не пошутила, слишком серьёзно восприняла. — Свет? Светик, у тебя всё хорошо? Что-то случилось? С Эллой? Скрипачка поворачивается и утыкается носом в плечо Арбениной. Худенькие плечи тихонько подрагивают, при этом обе женщины остаются в полной тишине. Сколько же раз за всё их совместное прошлое она вот так беззвучно плакала, пока Диана не замечала... — Динь, Элла, она... Мы разошлись по моей инициативе. Она всё ещё работает в ПР, но в остальном мы не связаны. Дело вовсе не в ней. — А что тогда? Что-то с мамой? С твоими пушистыми недоразумениями? Поссорилась с Жуковой? Да что случилось то? — Арбенина отстраняется и берёт лицо Светы в свои ладони. Аккуратно целует в обе щеки, потом в лоб, затем в нос и нерешительно касается губ. — Светик, ты только не молчи. Пожалуйста. — Динка, всё хорошо, правда. Просто минутная слабость. — Сурик улыбается, смахивая слёзы, по-детски тянет Арбенину за руку и лепечет что-то про чай. Диана недоверчиво хмурится, ей не нравятся такие перепады настроения. Сурганова вяло водит ложкой по стенкам огромной кружки. Совершенно бесполезное действие, ведь размешивать ей нечего, она никогда не кладёт сахар в чай. Внезапно она поднимает глаза на Диану, а та даже не успевает отвести напуганный, озабоченный взгляд от скрипачки. В зелёных плещется тревога и звенит усталость, усталость быть без Светы. Сурганова смотрит примерно минуту, потом отодвигает чай, встаёт из-за стола, направляется к застывшей от неожиданности Арбениной, наклоняется над ней, целуя в макушку, и садится на колени. В этом действии нет наглости или собственничества, как было по молодости, когда Сурик прижималась к Диане всем своим телом и носом бродила по шее. В этом действии любовь, уставшая, израненная временем и острыми словами, но любовь, тихая, уснувшая на руках перемирия. Диана аккуратно приобнимает её и начинает легонько покачивать. Света закрывает глаза и пристраивает левую руку на грудь гитаристки, словно хочет чувствовать пульсацию сердца. С губ сам собой срывается «sumarok», первую секунду Диана пугается своих слов, но потом, видя умиротворённое лицо любимой, продолжает. Песня заканчивается, Арбенина опускает взгляд на Свету, та улыбается с закрытыми глазами и тихо, почти шёпотом произносит: — Я так люблю твою любовь к Тёмочке и Мартише. Ты очень хорошая мама, Динь. Не то, что... Некоторые... Гитаристку удивляет заминка в конце предложения, да и сама Света никогда не была сторонником сравнений и осуждений, особенно, если речь заходила о материнстве. Она помнила, как с рождением близнецов неустанно истерила, что из неё плохой родитель, указывая на других, а Света обнимала и успокаивала словами о том, что нельзя быть лучше или хуже, если ты родитель — просто все разные. Света неуклюже целует Диану в подбородок и пытается выпутаться из её объятий, чтобы встать. Во всей этой слабой борьбе с руками Арбениной она ненароком задевает кружку, стоящую на краю стола, и та с громким звоном разлетается на мелкие кусочки, а остатки чая растекаются по полу, образуя причудливые фигуры. Света дёргается и бросает напуганный взгляд куда-то в сторону лестницы на второй этаж. Диана тут же ссаживает её на свой стул, бросается в ванную за тряпкой и совком, по пути бросая: — Заяц, сиди, не двигайся, а то наступишь на осколок, я сейчас всё уберу. Вернувшись на кухню через несколько минут, Диана не застаёт там никого. Удивлённо оглядывается, быстро собирает на совок осколки, в спешке промакивает пол, тут же кое-как пристраивает на веник чайную тряпку и направляется на второй этаж. Может, там всё же кто-то был. Может, Лия Давыдовна? Чего Света так испугалась шума? Паранойя внутри Арбениной сильнее, и она закипает, строя догадки о том, что в одной из спален прекрасно устроилась Эллочка, сон который ничем нельзя тревожить, поэтому Сурганова так испугалась звона разбитой кружки. Она с удивлением слышит свой «sumarok» голосом Светки из дальней спальни, подходит ближе, в нерешительности замирает, пытаясь расслышать второй голос, но, кроме слов своей песни не разобрать ничего. Гитаристка нажимает на ручку двери и та открывается. Света сидит спиной к ней, наклонив голову вперёд, и слегка покачивается из стороны в сторону. Арбенина театрально кашляет, Сурганова от неожиданности оборачивается, и Диана чуть не падает в проход. На руках скрипачки сидит маленький мальчик, на вид не больше трёх лет, он огромными серыми глазами смотрит на Диану и уверенно произносит: — Ма - ма! Он тут же пугается и прячет личико у Светы в руках. Сурганова отворачивается от двери, осторожно приподнимает ребёнка, переносит в кроватку и произносит: — Все хотят спать, все уже уснули. Я не исключение, я тоже сплю. Мальчик поднимает ручку вверх и цепляется за палец женщины. Она наклоняется и целует его в румяную щёчку со словами: — Ты ко мне приходишь, ты меня целуешь. Малыш, довольный продолжением песни, отпускает Свету, и она идёт к двери. Уверенно берет Диану за правое запястье и выводит из комнаты вслед за собой. — Я его разбудила, когда разбила кружку... Теперь бодрствует, хотя стоило бы поспать ещё пару часиков. — смущённо улыбаясь, сообщает Света. — То есть, это всё, что ты хочешь мне сказать, Сурганова? — Арбенина вырывает правую руку и вскидывает на женщину изумленный взгляд. — А что ты хочешь услышать? Это мой сын. — Сын? Твой? Как? От кого? Света закатывает глаза и тянет Диану вниз, на первый этаж. Там они садятся на диван в гостиной, и скрипачка продолжает: — Да, мой сын. Ты не поверишь, ДианСергеевна, есть такая услуга, как заморозка яйцеклеток и суррогатное материнство, если тебя интересует именно эта сторона вопроса. А донор анонимный. Ну тебе ли не знать. Ах, да! Я забыла, у тебя была настоящая искренняя любовь с американским бизнесменом. — И ты воспитываешь его с Эллой? — заключает Диана, чернея лицом. — Нет. — Света сцепляет руки в замок и встаёт с дивана. — Если это всё, что ты хотела узнать и твои выводы уже сделаны, выход там! — скрипачка срывается с места и уходит на улицу. Диана ещё какое-то время сидит, пытаясь переварить информацию, а потом накидывает куртку и выходит на поиски Светы. Она стоит на крыльце и глубоко дышит, глотая ртом морозный зимний воздух. Арбенина тут же стаскивает с себя куртку и накрывает ею женщину, потому что на той лишь футболка. — Почему ты не сказала? — А зачем, Динь? Чтобы ты опять прибежала играть в семью? Чтобы я впустила тебя в жизнь Юла? Чтобы он привык? А потом ты бы ушла. Всё равно бы ушла. Ты всегда уходишь... — Его зовут Юл? — осторожно спрашивает Диана. — Да. И он классно будет жарить картошку... — краешком губ улыбается Света. — Эээй, нашла что вспомнить. — Я и не забывала. Не имею привычки забывать важные слова. — Свет? Я хочу быть с тобой... — Сейчас хочешь, Динь, завтра уже нет. Мартёмки, их школа и секции, твои туры и студийные записи, Галина Анисимовна, в конце концов... — Ну, во-первых, у меня есть квартира в Питере, и ты это прекрасно знаешь. Во-вторых, мне что из Москвы, что из Питера мотаться на съёмки и концерты, они же не всегда в столице. В-третьих, Мартёмки нас поймут, они любят тебя, скучают и давно всё поняли, для них не будет вселенской трагедией вопрос смены школы. В-четвёртых, моя мать уже давно не имеет на меня влияния; то, что я транслирую, не есть правда, мы чужие люди. — Вот именно, Диана. То, что ты транслируешь, не есть правда. — Почему из всего, что я сказала, ты услышала только это? — Потому что твой образ не остаётся на сцене, ты ведёшь его в нашу с тобой жизнь. — Свет, пожалуйста, дай мне шанс. Я хочу быть с тобой и с Юлом... Прошу... — Я не знаю, Динь. Честно. Дай мне время. — Хорошо... Диана ещё немного простояла рядом, пожёвывая губы, потом снова взяла Сурганову за руку и потянула в дом, взглядом явно давая понять, что погода не подходит для наслаждения ночным снегом. Света сдалась и, перекладывая куртку обратно на плечи гитаристки, скрылась за дверью. Арбенина пошарила рукой по карманам в поисках сигарет, обнаружила потрёпанную пачку, затянулась и выплюнула дым в темноту, сломала бычок замёрзшими пальцами и скользнула в дом. — Свет? Скрипачка лежала на диване и молча смотрела в стену. Диана подошла к ней, опустилась на корточки у изголовья и переключила взгляд женщины на себя. — Сколько Юлу? — Два года и восемь месяцев. — А Элла? Сурганова сморщилась, но от ответа не ушла: — Когда я говорила с ней о своих намерениях, она была против. Я могла её понять раньше, после смерти Макса. Я была готова ждать, но я тоже не молодею. Не хочу оставлять его ребёнком, жизнь ведь имеет прекрасное и фатальное свойство заканчиваться. Поэтому с Юлом просто поставила Эллу перед фактом. Она сказала, что нам какое-то время стоит пожить отдельно. Это тянулось почти 2,5 года, а потом мне просто надоело наше чисто формальное сохранение отношений и мы поставили точку, разъехались окончательно. Как-то так. — Почему он назвал меня мамой? — Не думаю, что именно тебя, у него всё же не такой большой лексикон, чтобы перебирать. Но я часто показывала ему тебя, и под твои песни он засыпает. Мои не принимает с таким энтузиазмом. Видишь, ДианСергеевна, все от тебя без ума: женщины и мужчины, старики и дети. — Ты показывала ему... меня? — Что тебя удивляет? Ты же Мартемкам тоже рассказывала обо мне. — Ну это вышло не так, как я бы хотела. Они сами нашли альбомы с фотографиями и стали расспрашивать. — А ты бы, конечно, хотела рассказать им, что мы почти не знакомы? Впрочем, как и на всех интервью. — Свет, прекрати. Ты же знаешь... — Знаю, знаю, Динь. Просто не могу простить себе, что ты увидела Юла. — Ты считаешь меня таким монстром? — Дело не в этом, Диана! Просто это всё усложнило. — Прости меня, Свет. За сегодня и за всегда. — Давно простила и всегда прощу ещё. — Значит, нам просто нужно время? — Пожалуй, да... Время... Любовь ведь у нас есть. — Да.