Dream a Little Dream of Me

Птицы кружат над деревьями тревожным испуганным вихрем, утренняя роса срывается со стеблей и листьев, когда земля содрогается от шагов. Кажется — еще немного и массивы льда на горных вершинах не выдержат, скатятся вниз лавиной, погребающей под собой нежную зеленую поросль… но эти места привычны к тяжелой поступи Имперских Рыцарей. Первые лучи солнца скользят по броне паладина, ведомого отпрыском-мартиалом, играют на костяных гребнях и острых, словно косы, когтях чудовища, небрежно заброшенного на металлическое плечо — и отражаются на гербах и аквиллах машин аспирантов. Лишь двое охотников все еще в тени гигантских деревьев, на самой границе леса: покрытые свежими царапинами и черным ихором, они сражаются — но вовсе не с монстрами. Воздух звенит от звука металла, врезающегося в металл, ветки и щепки летят во все стороны, когда вековые деревья не выдерживают случайного столкновения, земля перемалывается в грязное месиво под ногами исполинов… но маленькие белые цветы нетронутыми взмывают в воздух, когда один из соперников падает побежденным. Победитель вскидывает руку, рядом с который выбит до каждой линии знакомый герб, крышка кабины откидывается… — Не обязательно досматривать до конца. Нездешний ветер треплет белое платье и едва не срывает огромную шляпу с головы Изабеллы, эдельвейсы не приминаются под ее ногами, когда она поднимается на холм, чтобы встать рядом с Хейнриксом. Смотрит вниз, на долину, на застывших рыцарей на границе леса. Предлагает: — Мы можем уйти прямо сейчас. — Я хочу узнать, хороший ли это сон. Изабелла прижимается щекой к выбитому на его наплечнике символу Инквизиции — Хейнрикс не снимает силовую броню даже во сне, — а потом вскидывает руку, и крышка кабины откидывается, и Хейнрикс смотрит на самого себя. Это и правда хороший сон: Хейнрикс ненавидит, когда кабина оказывается пустой. Рыцарский дом не мог позволить себе потерять пилота, и когда Хейнрикса выжгли из семейной истории, его обязанности и его импланты унаследовала старшая из сестер. Обучение, тренировки, тесты — она прошла весь долгий путь до Ритуала Становления… и навсегда осталась в Палатах Эха. Хейнрикс узнал об этом с опозданием в годы, и в ночь перед тем, как новости его, наконец, настигли, он впервые увидел во сне рыцаря с запертым внутри призраком. Если бы только он не… Изабелла берет его за руку, и ее прикосновение такое нестерпимо реальное, что Хейнрикс едва не просыпается от неожиданности. Он поворачивается и видит, что рассветное солнце окрасило розовым бледные щеки Изабеллы, видит ее полуоткрытые губы, блестящие от восторга глаза. Она едва слышно шепчет: — Это самое красивое место на свете. — Ему не сравниться с чудесами сегментума Солар. Хейнрикс возражает не потому, что действительно так думает: в конце концов, Изабелла прошла тем же путем, что и он, и так же стояла, ничтожная, перед величием Золотого дворца, и так же дышала отравленным воздухом священной прародины. Нет, все из-за того, что он может быть здесь и быть с ней только во сне. Хейнрикс крепче сжимает ее пальцы в своих и просит: — Забери нас отсюда. Изабелла кивает и дергает его к себе так неожиданно, что Хейнрикс делает шаг к ней… и падает, падает, падает — вниз с холма, следом за Изабеллой, которая летит спиной вперед, крепко держа его за руку. Сильный порыв ветра разбивается о спину Хейнрикса, обтекает его и устремляется вниз, неся с собой белые звездочки соцветий, и ему кажется, что они будут лететь так вечно, что они уже летят так вечно, когда ветер обрушивается на него силовым молотом и бросает вниз, и Хейнрикс чувствует острый укол страха, прежде чем руки Изабеллы смыкаются у него за спиной… …и падение вдруг заканчивается, и под ногами оказывается твердая земля, а в нескольких шагах дальше, внизу под обрывом, шумит море. Белые цветы на миг застывают в воздухе, а потом по ним будто пробегает рябь, и эдельвейсы превращаются в лотосы. Ветер вновь подхватывает их и, словно в насмешку, срывает шляпу с головы Изабеллы, но она лишь смеется и крепче прижимается к Хейнриксу. Он вдруг замечает, что ее волосы заплетены в косы, которые начинаются ото лба — по аккуратной дуге с каждой стороны, ровно посередине между линиями имплантов. — Мне нравится новая прическа. Ты… Изабелла встает на цыпочки и целует его, не дав договорить. Это не просто образ, блеклая картинка из сна, но целый вихрь ощущений: ткань платья, гладкая под его пальцами, едва уловимый цветочный запах, оставшийся на ее коже, и ее губы, мягкие и вместе с тем требовательные. Этот поцелуй соткан из их общих воспоминаний, и, если постараться, можно уловить в нем эхо тысячи других поцелуев, страстных и нежных, коротких и долгих, подаренных и украденных. Изабелла пытается отстраниться, и Хейнрикс еще раз крепко обнимает ее прежде, чем отпустить. — Я скучал по твоим снам, — говорит он. — Ты так давно не приходила. — Мы давно не засыпали рядом. — Значит, сейчас мы... сейчас ты со мной? Но ведь я… — Тшшш, — Изабелла накрывает ладонью его рот и улыбается, когда он прихватывает губами ее кожу. — Хейнрикс, не анализируй. Нельзя. Он кивает: сон — не место для логики, да и к чему сейчас размышлять над деталями? Изабелла в его сне, значит где-то там, на другой стороне, они вместе. Хейнриксу вдруг остро хочется проснуться, чтобы обнять ее, настоящую, но он знает, что так лишь украдет у них время. Сны, подобные этому, были убежищем и уловкой, их тайным местом, где можно было спрятаться от неумолимого бега минут. Словно в волшебную страну из легенд, они попали туда случайно. Изабелла плохо спала, ее возросшие способности наполняли ее сны отголосками чужих мыслей. Хейнрикс предложил ей связать их сознания вместе, надеясь, что его дисциплинированный рассудок успокоит ее бушующий разум. Так и вышло, а потом он и сам задремал — и обнаружил Изабеллу в своем сне. Хейнрикс тогда не сразу понял, что она — не просто создание его спящего мозга. Изабелла смеется, уловив эхо его воспоминания. Потом легонько хлопает его по плечу и кричит: — Догоняй! Хейнрикса вдруг обступают деревья, а белое платье Изабеллы мелькает между стволами далеко впереди. Он успевает лишь выругаться и броситься следом. Ветви хлещут по лицу и цепляются за одежду — только сейчас он замечает, что вместо брони на нем униформа дознавателя, — а светлый отблеск все дальше и дальше, и Хейнрикс бежит, и бежит, и бежит, и радуется, что во сне ему не надо дышать. Изабеллу он находит на берегу озера, до середины затянутого полотном цветущих лотосов. Не замечая его приближения, она расправляет на траве плащ — тот самый, что расстилала на грязных камнях Темного города, — а потом вскидывает голову на звук его шагов, и ткань вдруг меняет цвет, становясь из синего красной. — Слишком яркое воспоминание, — улыбается она. — Всегда первым приходит в голову. — Ты могла нас просто сюда перенести, — ворчит Хейнрикс, но когда Изабелла хлопает по плащу, послушно садится рядом. — Нужно было тебя взбодрить, пока ты снова не погрузился в меланхолию. Ты ведь все еще думаешь о своем сне. Это не вопрос, и Хейнрикс не отвечает и молча смотрит на воду. На миг ему кажется, что он знает, где они: гладь воды и силуэты гор на фоне, если убрать деревья и смыть цвета, — один в один как черное озеро разума Изабеллы. Но Хейнрикс моргает, и наваждение проходит. Это просто сон — или воспоминание: место кажется слишком логичным, чтобы быть сном. Изабелла кладет голову Хейнриксу на плечо, говорит: — Тебе часто снится прошлое. — Лучше сказать — другое настоящее. — Другое настоящее, — эхом повторяет Изабелла. — То, где ты не встречаешь меня. — Это еще почему? Сама идея того, что он мог бы ее не встретить кажется Хейнриксу возмутительной. — Империум так велик…— Изабелла вздыхает. — То, что мы оба здесь — это случайность. Любое изменение в полотне наших судеб и… — Я бы нашел тебя, — перебивает Хейнрикс. — Где бы ты ни была, даже если бы нам пришлось расстаться через пять минут. Изабелла вдруг вскидывает голову, и в ее глазах мелькает фиолетовое пламя, и их обоих, как автоматной очередью, прошивает странным щемящим чувством, будто сказанные слова были не просто словами, а пророчеством. Но Хейнрикс не прорицатель, а биомант, предсказания не по его части. Наваждение отступает, и молчание окружает их обоих мягким облаком. Лотосы качаются на воде, и где-то в вышине кричит одинокая птица… Хейнрикс обнимает Изабеллу и тянет ее вниз, пока не упирается лопатками в жесткую землю. Трава вдруг вырастает выше, окружая их зеленой стеной— убежище в убежище, где их никто не найдет, и голова Изабеллы уютно лежит у Хейнрикса на груди, и его подбородок упирается ей в макушку. — Жаль, что нельзя здесь остаться, — вздыхает он. — Я построю здесь дом, — говорит Изабелла и вдруг вздрагивает всем телом. — Что-то не так? Она пытается покачать головой, но только трется щекой о ткань его мундира. — Значит, это место и правда существует? — Угу. Изабелла закрывается блоком, стараясь при этом сохранить ментальную связь — чувствуется это так, будто она внезапно оказалось далеко-далеко, не покидая при этом его объятий. У Хейнрикса голова идет кругом, но вскоре ощущение пропадает, будто его и не было. — Прости, — негромко просит Изабелла. — Не спрашивай пока об этом. Поговорим когда проснемся, хорошо? — Когда проснемся, — Хейнрикс кладет ладонь ей на щеку, проводит большим пальцем вдоль скулы. — Будет не до разговоров. Изабелла перехватывает его руку, крепко прижимается к ней губами; Хейнрикс не может видеть ее лица, но почему-то представляет сдвинутые брови, складку между бровей и зажмуренные глаза. Но когда Изабелла нависает над ним, упершись ладонями по обе стороны от его головы, улыбка ее безмятежна, а в темных глазах горит знакомый огонек. Во сне застежки всегда поддаются с первого раз, и скоро губы Изабеллы прижимаются к шее Хейнрикса, пока она расправляется с пуговицами его мундира. Хейнрикс дотрагивается до одной из ее кос, пробегается пальцами по всей длине — и ничего не чувствует, ведь никогда не делал этого в реальности. Но он делал многое другое, и Изабелла чуть прихватывает зубами его кожу, когда его руки пробираются под ее платье. Сколько раз это было в реальности, и сколько раз — во сне? Гнилое дно Темного города, капитанская каюта ее корабля, его кабинет, ее кабинет, комнаты для брифинга на каких-то станциях, кораблях, планетах… и охотничий домик на краю мира, на одной из ее планет, куда они могли иногда сбежать. Хейнрикс давно сбился со счета, и все равно знал итог: слишком мало. Сколько раз ее пальцы сплетались с его, сколько раз ее шепот обжигал ему кожу, сколько раз его имя на ее губах заставляло его задохнуться от счастья? Сколько раз она вот так замирала у него на груди, пытаясь отдышаться? Недостаточно. Всегда — недостаточно. Хейнрикс осторожно отводит волосы с ее лица, прежде, чем прошептать: — Вы быстро устаете, Лорд-капитан. Вам не стоит пренебрегать тренировками. Уверен, вас то и дело приходится вытаскивать из боя. — О, ты снова ревнуешь меня моему арх-миллитанту! — беззлобно огрызается Изабелла. — Потому что она может носить меня на руках. — Не ревную, а завидую, — Хейнрикс усмехается ей в макушку. — Потому что она может видеть тебя каждый день. Но я хотя бы увижу тебя сегодня. Изабелла поднимает голову, и глаза ее на миг становятся черными, словно в них отражается Великая пустота, и выдыхает: — Пора просыпаться. А потом целует его, и Хейнрикс открывает глаза в полумраке своих покоев на Футфоле. Один. Лорд-инквизитор Хейнрикс ван Калокс всегда просыпается один. Он резко садится в кровати, отбрасывает одеяло. Грудь стискивает тугим невидимым обручем, сердце стучит где-то под горлом. Неужели обычный сон? Нет, нет, она была там, а значит… — Изабелла?.. — Я еще здесь. — Где ты? Хейнрикс оглядывается по сторонам, будто она может вдруг войти в комнату внутри его хорошо охраняемой резиденции, но видит лишь медленно проступающие из темноты силуэты мебели и мигающую лампочку вокс-приемника. В его голове раздается вздох, прежде, чем Изабелла медленно произносит: — У себя в кабинете. Мы пристыкованы в Гамма-Мю. Хейнриксу хватает секунды, чтобы понять: — Это же… — На другой стороне станции. — …пси-уровень Дельта, если не выше. — Какая разница, как это называть? В ее голосе звучит неприкрытая горечь. Хейнрикс вскакивает, сжимает кулаки, будто в его силах сделать хоть что-нибудь, хоть как-нибудь ей помочь. Он знает, что бессилен: Изабеллу терзает враг, которого ему не одолеть — ее собственный разум. — Изабелла, я… Мне так жаль, — Хейнрикс говорит вслух, хотя мог бы просто подумать. — Насколько… насколько все плохо? — Я же дотянулась до тебя, — она ненадолго замолкает. — Но сейчас пик, потом станет легче. Я… не бойся, себя я могу удержать, но не могу остановить их. Они такие громкие, Хейнрикс! Он принимается одеваться, так быстро, как только может; в Бездну силовую броню — нет времени, он должен как можно быстрее увидеть Изабеллу! — Не торопись, — Изабелла, конечно, знает о чем он думает. — Ты все равно не успеешь. Мы уже заканчиваем предполетную подготовку. Прости, что не сказала сразу, я не хотела испортить сон. Сон. Все вдруг встает на свои места, и Хейнрикс замирает, держа в руках рубашку. — Дом, — глядя в темноту, говорит он. — Ты строишь дом. — К своему кораблю я привыкла, он словно фоновый шум, но другие корабли и станции, планеты… это невыносимо. У династии есть наследница и регенты, протекторат стабилен, как никогда. Я могу уйти… я хочу уйти, Хейнрикс. Мне ведь не так долго осталось. — Нет, Изабелла, ведь есть… — Хейнрикс отстраненно смотрит, как расходится в стороны ткань рубашки, будто ее разрывает не он, а кто-то другой. — Есть способы. Да, это ксенотех, но я найду, я… — Ты что? Наденешь на меня Удушитель? Правую щеку будто обжигает огнем, но секундой позже на нее извинением ложится прохладная ладонь. — Вам не нужен сумасшедший Вольный Торговец, Лорд-инквизитор, — мягко говорит Изабелла. — Открой ставни. Хейнрикс подходит к окну, зажимает кнопку и наблюдает, как медленно, со скрежетом и рывками, толстый лист металла уходит в паз, открывая панорамное окно. Солнце системы с другой стороны станции, и ничто не перекрывает холодный звездный свет. — Ты хочешь продлить мою жизнь, — продолжает Изабелла. — Но ради чего? Чтобы я исполняла свой долг, с каждым днем теряя кусочек души? — Нет, я… — Хейнрикс замолкает, не в силах даже додумать до конца свою фразу. — Скажи. — Я не хочу тебя потерять. — Ты не можешь потерять то, чего у тебя нет. В этот раз физической боли нет, но от этого едва ли легче. Хейнрикс прижимается лбом к толстому стеклу и замечает, что в черном пространстве Пустоты что-то движется. Это корабль. Ее корабль. — Мне пора на мостик, — говорит Изабелла. — Место, что ты мне показала. Это на Янусе, верно? — Западное полушарие, заповедная зона. Ни скверны, ни ксеносов — это место не представляет интереса для Лорда-инквизитора ван Калокса… Изабелла замолкает на минуту, не меньше, и Хейнриксу кажется, что она не вернется. Но ее голос снова звучит в его мыслях: — А вот Хейнрикса там будут ждать. Он кивает, будто Изабелла может его видеть. Его взгляд прикован к пустотному кораблю, заходящему на маневр: кажется, что он движется медленно, но с каждой секундой расстояние между ними становится все больше и больше, и все же — пока что он слышит ее в своей голове. Как же она сильна… — Я чудовище, Хейнрикс, — мягкий смех в его голове вдруг обрывается. — Ты стал неосторожен. Почти забыл сегодня о своей безопасности. Касбаллика что-то готовит против тебя, пока не могу сказать, что именно, но… — Спасибо, — он снова кивает. — Я… я учту это. Позже. Хейнрикс вдруг чувствует руки Изабеллы на своих плечах и легкое прикосновение ее губ к своим. Она так далеко — и так близко, и ворвись прямо сейчас в его спальню десяток боевиков Касбаллики, Хейнрикс не двинется с места, чтобы не потерять ее исчезающее присутствие. Нет ничего важнее того, что Изабелла пока еще здесь. Корабль завершает маневр, и реальность трескается, расходится уродливой раной, обнажая изменчивую чуждость другой стороны. — Я люблю тебя, — говорит Хейнрикс, не зная, слышат ли его… …и прежде, чем корабль исчезает в пучине Имматериума, его слова возращаются эхом ее голоса: — Я люблю тебя.