без терпения нет учения

Магазин ожидаемо закрыт. По-хорошему, стоило бы позвонить или постучаться, но в одной руке — ведро с рождественским KFC набором, а в другой — коробка с не менее рождественским тортом. Со всей дури Ичиго бьёт по запертой двери ногой. Зато проспать такой удар сложно. Совсем по-хорошему, пожалуй, было бы правильно прислушаться к табличке “24 и 25 декабря не работаем, заходите попозже”. Но в конце концов не за товаром же он пришёл. Деньги этому барыге в зелёной панамке могут носить другие дураки, спасибо, Ичиго не голодный. Точнее голодный, но. В другом смысле. И не настолько сильно, чтобы в одного стрескать рождественские спешалы. Удар, конечно, приходится повторить. Вот тупо будет, если сейчас ему откроет Тессай или кто-то из малышни. — Иду, иду, — раздаётся знакомое из-за двери. У Ичиго практически перед глазами привычная сцена: сонный Урахара нахлобучивает панамку, шаркающе влезает в свои деревянные гэта и медленно топает к двери. Небось надеется, что посетитель сбежит. Ну, не первая его бесплодная надежда. Он распахивает дверь. Привычное зелёное кимоно, руки спрятаны внутри, панамка надвинута на макушку — будто и не зима на дворе. — Здарова, — говорит Ичиго. Урахара мгновенно расплывается в улыбке. Всякий раз Ичиго чувствует себя по-дурацки, что с ним никогда не поймёшь — это от души или профессионально или значит “проваливай”. — Куросаки-сааан! А, пофиг. Гадать на его улыбках всё равно бессмысленно, так что если хочет сказать “проваливай”, пусть вслух скажет. Ему бы вообще не помешало чаще говорить вслух всё, что надумал. — А что это вы вдруг сюда? — спрашивает Урахара и с любопытством косится на его пакеты. — У нас праздничный перерыв. И как-то не припомню, чтоб вам требовались наши товары? Я и сотрудников всех отпустил, никого нет. — Да вот, — Ичиго поднимает пакет из KFC к его носу, будто пакет может всё объяснить сам. Урахара втягивает запах жареной курицы, кивает и отходит в сторону. Мол, проходи. Помощи в сервировке стола от него не дождаться — такой уж он всегда гостеприимный хозяин, что предпочитает постоять у двери или посидеть в углу, пока Ичиго сам возится с распаковкой принесённой еды. К торту, благо, положили пластиковые вилки, аж четыре штуки. Нет никакой нужды выспрашивать, где тут у них кухня и вообще есть ли таковая. — И всё-таки, — Урахара с ухмылкой скребёт щетинистый подбородок и смешливо смотрит на него из-под полосатых полей панамки, — почему сюда, а, Куросаки-сан? Может, потренироваться на рождество захотелось? — Отвали. — Так вы же сами пришли, — с притворной драмой всплёскивает руками Урахара. Правда в том, что дома орут, ну и вообще — дома он каждый день. К друзьям идти — терпеть очередной рецепт Иноуэ и пафосную физиономию Исиды, а этого добра тоже в году хватило с горкой. Ичиго бы и рад был просто побыть один. Наверное. Вслух, по крайней мере, он так и говорит, независимо вздёрнув подбородок: — Я хотел потусить один, но в меня одного столько не влезет. — О как. И вы решили, что надо поделиться именно со мной? Какова доброта, Куросаки-сан. — До тебя ближе всего, — ворчит Ичиго первую пришедшую на ум отмазку. Если честно, он не считал. Просто. Почему нет? Раз уж семейство и друзей он исключил из своих планов. Он плюхается за низкий деревянный стол, всем своим видом показывая, что в принципе и без Урахары праздник состоится. Сияющий белый торт с глянцевыми клубничинами наверху стоит подальше, поближе — красно-белое ведро жареной курицы. Где-то внизу там спрятаны пакетики с очень солёной и очень хрустящей картошкой фри. Широкие зелёные рукава взметаются в стороны, и откуда-то у Урахары в руках появляется пузатая бутылка саке. Пьянь, думает Ичиго, хотя это первый раз, когда он видит его с алкоголем. — Это мне, — лучится довольной усмешкой Урахара. — Эй, — Ичиго складывает кулак и насупляет брови. — Мне уже двадцать. — И правда. Вот время-то летит, Куросаки-сан. Две чашечки материализуются так же незаметно, как само саке. Будто он готовился. Если бы Ичиго не знал, что Урахара готовится шаляй-валяй даже к тому, о чём знает заранее и к чему реально надо, мог бы и поверить. Урахара аккуратно снимает гэта, переступает босыми ногами по прохладному полу — и садится рядом, пряча голые ступни в одеяле, брошенном под столом. Разливает саке, поднимает рюмку и задумчиво крутит её в руках. — Даже не знаю, за что и предложить, — щурится он. Брешет, конечно. Всегда он всё знает, хлебом не корми — дай поболтать. Между ними стоит ведро из KFC. Крылья, ножки, гора фирменного жареного кляра. От румяного куска сверху отлетает фритюрная крупинка и падает на салфетку, постеленную на столе. У Ичиго бурчит в животе, но чего-то он ждёт. — Послушайте, Куросаки-сан. Урахара ставит чашечку обратно на стол, так и не выпив. Поворачивается к нему, локтём опирается на стол и смотрит со всей задумчивостью, на какую способен. Под его изучающим взглядом чуть холодеет спина — а ну как сейчас ещё что придумает, от Урахары редко приходится ждать хорошего. Но почему-то же Ичиго к нему пришёл по своей воле. — Оно всё такое жирное, — речитативным тягучим тоном говорит Урахара. — Я вот думаю, вдруг если наемся, то и измажусь весь, и не смогу потом сделать то, что следует? — А чего следует? — хмуро спрашивает Ичиго, ничего не понимая. Сначала, блин, про выходной втирал, теперь какие-то дела появились, ещё и якобы жрать нельзя перед ними. Это какие-то фишки, связанные с его земным телом, что ли? Урахара манит пальцем к себе, будто объяснить может только шёпотом. Реакции не получает — вот ещё, перетопчется, и тогда придвигается сам. — Жирными губами получится нехорошо, Куросаки-сан, — говорит он своим учительским тоном. А потом внезапно его рука хватает Ичиго за подбородок, и Урахара накрывает его рот своим — проезжаясь щетиной по коже лица, носом чуть не впечатываясь в нос Ичиго. Настолько застаёт врасплох, что Ичиго пялится прямо в его лицо широко раскрытыми глазами и одновременно точно так же раскрывает рот. Исключительно от растерянности. От той же растерянности он заезжает локтём Урахаре под рёбра. Ровно в тот момент, когда он оттягивает Ичиго нижнюю губу и, кажется, хочет влезть языком ему в рот. Удар получается жёстким; всё-таки рассчитывать силу в рукопашной он умеет плохо. Учитель недоработал, что уж. Жёстким и чересчур серьёзным, как в настоящей драке. Урахара заваливается набок, еле находит опору на столе и смеётся. Ичиго растерянно трёт руку. — Я не хотел, — бубнит он. Урахара, совершенно не обиженный, снимает панамку, расправляет её поля под их обоюдное молчание и накрывает ей пластиковую коробку с тортом. Затем он складывает руки на столе, опираясь на них головой. — Чего именно? — наконец интересуется Урахара с заметным весельем в голосе. — А я лично хотел. — Вмазать. — Ну что ж с тобой поделать, — хмыкает Урахара. — Понятно, что везде тебе надо сначала потренироваться. Я поучу, Куросаки-сан. Ичиго утыкается в него возмущённым взглядом. Брови, он сам чувствует, такими темпами стекут на нос, если так их сводить к переносице. Кулак зудит — вмазать ему ещё раз, теперь уже специально, чтоб не выпендривался. И губы, надо признаться, тоже зудят. — Хочешь сказать, я не умею? Урахара легко пожимает плечами. Светлые волосы падают на лоб, и рука — с разжавшимися пальцами, он передумал — так и тянется убрать их. Чтобы глаза было лучше видно, близко-близко. — А ты докажи умение, — фыркает Урахара. Или забить на пряди на лбу, зато взять его за плечи и встряхнуть, может, так исчезнут с лица всё лукавство и вызов. Ичиго хватает его за отвороты кимоно, притягивает к себе и с силой прижимается губами к губам. Урахара отвечает сразу же. Он отвратительно спокойный, соглашается на его инициативу — впускает язык Ичиго к себе в рот, не лезет кусаться, не хватает за голову в попытках повернуть поудобнее. Наоборот, незаметно просовывает руку Ичиго на спину и гладит по позвоночнику. Как успокаивает. Учитывая, как у Ичиго колотится сердце, когда он отлипает от губ Урахары, может, и не зря успокаивает. Губы плохо слушаются, но Ичиго всё равно старается звучать как можно увереннее. — И трёх дней тренировок не понадобилось, а? — Как знать, — пальцы Урахары спускаются на поясницу, а смеющиеся глаза бессовестно пялятся Ичиго в ворот рубашки, — может, и подольше придётся. В некоторых вопросах важнее не скорость, а регулярность.