Не отпущу

Небо становится всё ближе. Глаза у Коннора – всё прозрачнее. Иногда зрачок сужается в маленькую тёмную точку, как у обдолбыша, хотя Коннор точно ничем не долбится. Предпочитает заливаться пивом или виски. Как и Мерфи, в общем-то. Вера Коннора всегда была сильнее, истовее и искренней. Его молитва была как дыхание – так же естественна и необходима. Мерфи тоже был честным католиком, а кем еще мог стать ирландец, родившись в Ирландии! Но относился к вере спокойнее. До Коннора ему было далеко. Впрочем, им обоим с детства нравилось в церкви. Нравились проповеди и пение хора, запах ладана и застывшее спокойствие храма. Как-то мама пыталась пристроить их в церковный хор. Но преподобный, послушав их усердные завывания, перекрестился и вежливо, но твердо отказал. Мать слегка расстроилась, но у нее уже появились новые планы, главное место в которых занимала бутылка. Братья стали больше времени проводить либо в школе, записавшись на все бесплатные факультативы, либо в церкви, чтобы реже появляться дома. На улице матушка их почему-то всегда легко отыскивала и тащила домой, воспитывать. Они ее, конечно, любили – как же можно маму-то не любить! Но свалили с родины так быстро, как только смогли. Мерфи не помнит, когда это всё началось. Но помнит, когда его вера обратилась в страх. Той грозовой ночью божественное откровение снизошло на них обоих, они вместе истребляют зло и творят семейную молитву… Но только Коннор начинает получать ответ. Его глаза все прозрачнее, шаг все легче. Мерфи часто снится, что Коннор уходит все дальше и дальше в небо, а Мерфи никак не может его догнать. Иногда посреди драки Коннор замирает и начинает проповедовать. Правда, обычно матом, но Мерфи видит, как у этих ушлепков, об которых братья только что чесали кулаки, в налитых кровью глазах загорается свет истинной веры. Потом Коннора попускает, и драка возобновляется, но уже без прежнего «огонька». Когда Коннор прошел по глубокой луже, не заметив ее и не замочив ботинки, страх Мерфи обратился в густо перемешанный с отчаянием гнев. У его братишки крылатая тень. Через день они ворвутся в очередной притон, и Коннора накроет почти сразу. Под его горячую проповедь на ирландском матерном бандиты с дебильными улыбочками перестреляют друг друга. Мерфи обхватит брата, стиснет, наверное, до синяков, и будет держать. Пока тот не замолчит. Вечером они не идут в бар, а угрюмо напиваются дома. Потом Коннор подрывается за сигаретами, и Мерфи впервые за много дней остается один. Гнев и отчаяние накатывают волнами и смыкаются над его головой. Мерфи кладет свой крест на табуретку и становится перед ним на колени. Место не хуже и не лучше любого другого, ибо сказано – дух дышит, где хочет. Сначала он пытается молиться, правда пытается. Но быстро скатывается на бессвязное рычание: Мой. Не отдам. - У Тебя есть весь мир, а у меня – только Коннор. Не смей его забирать. Я грешен, ибо возлюбил брата своего более Тебя. Но я не хочу, чтобы он ушел на небо, а я остался один. Я не хочу, чтобы он остался один! - Я тоже не хочу, - вдруг раздается за спиной. Коннор стоит в дверях. Сколько он уже там стоит? Неважно, Мерфи нечего скрывать от брата. Коннор заходит, аккуратно закрывает хлипкую дверь. В глазах у Коннора – небо. За ним на стене –тень огромных крыльев. Но он подходит к Мерфи, рывком поднимает его с колен, тянет к себе и повторяет: «Я тоже не хочу». - Не отпускай меня. - Не отпущу. - Тогда погрешим немножко во имя свободы? Кривляешься, Коннор, думает Мерфи, а я же вижу, как ты губы себе изгрыз… Ни черта ты в своей задумке не уверен, да только других идей у нас нет. Они целуются в полной тишине, во всем доме ни звука, и даже город за окном как будто вымер. Они торопливо раздевают друг друга, крепкая джинсовая ткань трещит. У Мерфи еще хватает остатков мозгов, чтобы потратить время на хоть какую-то подготовку. Коннор против, он хочет всего и сразу. Коннор боится, что времени у них совсем не осталось. - Мерф, кончай страдать херней! - Тебе же больно будет! - Плевать! - Нет. Мерфи затыкает Коннору рот поцелуем (прекрасный, прекрасный способ, знать бы раньше!) и накрывает брата собой. Закрывая от всех. И наконец-то. Наконец-то. Только бы не навредить! - Мерф, да двигайся уже… Ааааррхх!! Остатки мозгов показали «фак» и вылетели в окошко. Дальше Мерф уже ни о чем не думал. Остался только Кон. - Кон! Кон… - Не отпускай меня! - Не отпущу! А потом они замерли, глядя друг другу в глаза и одновременно вздрагивая. - Я вижу тебя. - Я вижу тебя. - Так ясно… Отпускать засыпающего Коннора не хочется, поэтому Мерфи только чуть сдвигается, чтобы не слишком давить, и цепко, по-обезьяньи обхватывает его руками и ногами. И правильно делает. Тишины - как и не было. На улице бушует гроза, молнии лупят чуть не в самое окно. Коннор орет и выдирается из рук Мерфи так, что кости трещат. Он хрипит, рычит и воет на разные голоса, и, блядь, вспыхивает! Мерфи сжимает брата еще сильнее, наперекор страшной боли. Его руки горят, его ноги горят, он горит весь. Вспыхивают волосы. Коннор бьется в его объятиях, как бешеный зверь. Горящий бешеный зверь. В раскатах грома Мерфи слышит голос: - Отпусти, сгоришь! - Не отпущу. Боль такая сильная, что мир вокруг Мерфи теряет цвета. Он уже почти ничего не видит, уже не может кричать. Но он еще может держать Коннора. И он держит. Гроза прекращается так резко, будто кто-то нажал выключатель. Вернувшаяся тишина оглушает. Коннор спит в объятиях брата, тихий и теплый. У Мерфи нет ожогов, а он-то думал, что прогорел до костей. Но нет, у него только небольшое покраснение на руках и груди, даже не болит, слегка чешется. Мерфи все еще боится отпускать Коннора. Он вслепую нашаривает на полу тонкое одеяло, с трудом натягивает на себя и брата, и наконец-то закрывает глаза, сдаваясь чудовищной усталости. Братья спят. В их маленькой квартирке, да и во всем доме – тишина. Утром Мерфи просыпается и первое, что он видит – Коннор. Встрепанный со сна, теплый и очень счастливый. - Сработало, а, Кон? - Типа того. Хотя, - Коннор ухмыляется, – наверное, на всякий случай стоит повторить – закрепить, так сказать, результат. Мерфи ухмыляется в ответ, опрокидывает брата на спину и накрывает собой. Закрывая от всех.