Did you get enough love, my little bee?

The evil, it spread like a fever ahead

It was night when you died, my firefly

What could I have said to raise you from the dead?

Зло, оно распространялось впереди, как лихорадка

Была ночь, когда ты умерла, мой светлячок

Что я мог сказать, чтобы воскресить тебя из мертвых?

             Феликс давно не видел её запястья чистыми: с белоснежной кожей и совсем тонюсенькими переплётами беззащитных сосуд вен. Он со злостью сжимает свои длинные пальцы на её хрупких косточках — именно там, где кровавые разливы смешиваются с запахом извращённого удовольствия и безумия, и понимает, что всё это безобразие творится из-за него. Зои больно и она скулит, пряча въедливые слёзы стогом золотистых волос.              Он приходит к ней в образе Аргоса слишком часто, чем хотелось бы обоим. Феликс перевоплощается только тогда, когда входит в её номер через огромный балкон и каждый раз находит её в ванной комнате. Ему глубоко плевать, обнажённая ли Зои или нет — юноша наблюдает за тем, как её тело дрожит в ледяной воде, а запястья лежат на бортике и новые раны кровоточат.              Ледяная пыль внутри него оседает на органы чувств. Щекочется. Он сидит на полу возле ванны и чувствует как в горле скребут агрессивные кошки. Поднимает окровавленное лезвие и хмыкает так злорадно, что насмешка почти что сквозит в этой странной эмоции. Она такая начищенная, новая и блестящая, словно её только что изобрели.              Феликс — сломленный ребёнок, который разбивает бедняжку Зои также щедро, как и его когда-то разбивал отец, говоря, что в нём вспыхивает монстр. Его тошнит от воспоминаний тех времён. Тошнит от запаха крови. Тошнит от Зои и её чёртовы мечты о самоубийстве. Тошнит от Адриана и от его моральных причитаний. Тошнит от Маринетт и её слов о том, что Зои слишком хороша для него — он её в принципе не достоит. Ни капельки. Но Феликс как упёртый баран смеётся сквозь призму тошноты и загоняет себя поглубже, дёргая за жилки в хрупком теле, чтобы ей было неприятно как и ему год назад.       

***

      Им было всего четырнадцать.              После победы над Бражником всё изменилось. Феликс расстался с Кагами и даже сам не ведал по какой причине, словно бы ему в голову посеяли шалопутный туман. Ему всегда казалось, что его любовь к ней была… настоящей и искренней. Он думал, что проблема была только в этом, но как оказалось их жизни попросту были схожи и, наверное, это единственное, что их связывало. Ему просто стало жаль Кагами, хотя симпатия всё равно прояснялась время от времени, пока голову не атаковало осмысление происходящего.              Феликс невзлюбил в Зои безусловно всё, как только узнал, что за маской Весперией скрывается именно она. Не стоило винить её в этом. Но Фатом винил, изумляясь над такой безалаберной бдительностью.              Именно её, хотя на тот момент знал настоящие личности многих супер героев, включая и саму Леди Баг.              — Кхм, прости, если отвекаю, пчёлка, но я случайно узнал твою гражданскую личность и мне бы очень хотелось знать, что ты об этом думаешь, — однажды обратился он к ней, а его голос звучал так, будто кто-то посторонний подначил его заговорить с ней.              Как будто это была не его инициатива, чёрт возьми — вот так взять и поймать её там, где девушка уже собиралась снять трансформацию.              Она лишь похлопала своими большими сапфировыми глазами и раскрыла губы, на которые юноша тут же обратил внимание, поймав себя на мысли, что ему бы очень хотелось узнать какой у них вкус.              — Оу, ну… Я… — залепетала Весперия и её глаза забегали в разные стороны, словно на стенах этого узкого прохода был написан ответ и она, впав в панику, искала его.              — Не думаю, что Леди Баг понравится, если она узнает, — задумчиво протянул Феликс, — но нам же не нужно, чтобы кто-то знал об этом? — уже заговорщически добавил он и сняв трансформацию, мрачно усмехнулся над её неоднозначной реакцией. — Да, да, я Феликс, кузен Адриана. Приятно познакомиться, пчёлка.              Её талисман запищал в последний раз, прежде чем Зои обратилась в своё гражданское обличие. Молодые люди накормили своих квами и девушка наконец подала свой голос:              — Я знаю кто ты, Хлоя рассказывала о тебе.              Верно.              Она же её сводная сестрёнка. Но Зои прямая антитеза глупой, избалованной Хлое, у которой в голове был сплошной воздух, сгущённый дорогим лаком для волос.              Зои чересчур… сахарная? Да, наверное. Феликсу казалось, что она была таковой. Вся такая добренькая, храбрая и умная. Практически приторная. Такие люди вызывали подозрения, но у него порождали интерес только её маслящие губы и золотистые локоны волос — точно такие же как и у него, только с ярко-розовой прядкой.              Хлоя же была как острый перец. Её характер горчил, а избалованное поведение и вовсе отвращало.              Кто полюбил бы острый перец?              Только если какой-нибудь безумец — прямо подстать Буржуа. Ну или мазохист.              — Как ты узнал кто скрывается под маской? — задала вопрос Зои, прерывая молчание.              — Говорю же, совершенно случайно. Ты не успела спрятаться, а я увидел как ты перевоплотилась.              На её губах прошился намёк на лёгкую улыбку, когда уголки слегка приподнялись, а затем расслабились в угрюмости и Зои опустила голову, размышляя о чём-то. Феликс очень жалел, что не имел сверхспособности проникать в мысли людей, поскольку в тот момент она бы ему здорово помогла.              — В принципе, Бражника больше нет, а значит нету никакой разницы, знаем мы личности друг друга или нет.              И она снова улыбнулась — только более уверенно — после того, как он произнёс эти слова и взглянула на него из под полуопущенных ресниц.              Несомненно, Зои до сих пор раздражала Феликса, даже тогда, когда по стечению обстоятельств или же жестокой иронии у него внутри полопались из плотной кожуры сотни затаённых чувств, обнажаясь так предательски и в открытую.              Они просто имели общение время от времени, пока не стали (недо)друзьями, а после их дружба превратилась в невесть что. Они вовсе не стеснялись говорить друг другу, что любят, но это нельзя было назвать отношениями. Вообще ни разу. Даже спустя два года.              Зои растоптала его своей любовью, раскормила его внутренних демонов и пообещала слишком многого. Фатома бесила её наивность, её доброта, её чувства к нему. Его бесило, что он испытывает к ней тоже самое. Странное ощущение поглощало его день за днём, пока они находились рядом друг с другом, в одной стране, в одном городе, на одной улице, в конце концов, в одном помещении.              Настоящие демоны не имеют клыков. Они улыбаются ангельской улыбкой. И Феликс улыбался точно также. До тех пор, пока Зои — такая искренняя и обещающая всегда быть рядом не разбила всю его ангельскую личину, написав ночью сообщение перед тем как ей должно было исполниться пятнадцать: «Мы не можем быть вместе. Всё кончено».              Хах, а разве они были вместе? У них были отношения?              Лживая сука…              Феликс находился в Лондоне и не мог дозвониться до неё несколько дней. Зои заблокировала его во всех социальных сетях и, возможно, точно также поступила и с его контактом. Он протирал глаза экраном смартфона до цветных пятен. Почти что посадил себе зрение, но это не так важно, когда сидишь в другом городе, а твоя бывшая (недо)девушка где-то там, занимается не пойми чем и раздалбливает его своим тотальным игнором.              «У неё кто-то появился? Она разлюбила меня?» — он мучал самого себя подобными мыслями, пока не принял решение вернуться в Париж в образе Аргоса. У него оставались незавершённые дела в Лондоне, мама даже возмущалась, почему её примерный сын со склонностью во всём быть тщательным и педантичным бросил эти дела.              Зои впервые была поймана за селфхармом в номере отеля её отчима. Девушка расходилась трещинами и разваливалась прямо на глазах Феликса, когда он без разрешения влез к ней. Она сидела на полу, облокотившись спиной о кровать с балдахином и пыталась трясущейся рукой перевязать себе предплечье.              — Думала легко будет отделаться от меня сообщениями? — не мешкая тут же накинулся Феликс на поникшую Зои, пока глаза наконец не сфокусировались на бинтах и ножницах, лежащих на полу беспорядком.              Она не смотрела на него. Хотя с самого начала знала, что теперь находиться в номере не одна. Бинт покрылся багровыми пятнами, тело колола неседативная дрожь. Зои никогда не везло в жизни, в любви, да и с дружбой тоже. Мать у неё была никудышная, сестра вообще нереабилитируемой стервой с угольным, совсем гнилым сердцем.              — Мы не должны быть вместе, — хлюпнула Зои, не контролируя собственные эмоции, — мы слишком разные.              — И что? Какая к дьяволу разница? — агрессивно выплюнул парень и всплеснул руками, также как и она не имея никакого контроля над своими эмоциями.              Фатом разглядывал её волком изумрудными глазами, смягчая внутри себя желание вцепиться в её больное предплечье, которое она самолично же и изувечила и поднять с пола дрожащее тело, чтобы Зои наконец посмотрела на него, показала свои слёзы и Феликс обязательно потешился бы над бедняжкой, если бы у него совсем не было сердца и чувства жалости к ней.              — Мама против наших отношений. Она запретила мне общаться с тобой, — Зои наконец призналась в чём дело, хлюпнув носом и тыльной сторой ладони здоровой руки начала усердно стирать со своих бледно-восковых щёк следы от слёз.              Героине не положено плакать и быть слабой неудачницей.              — Пошли свою мать куда подальше, — рявкнул Феликс на девушку, — не её собачье дело, с кем тебе быть.              — Она отправит меня обратно в Нью-Йорк.              — У неё было множество шансов, как и у Хлои, но ты до сих пор здесь, — немного успокоившись, проговорил он. — Что ты с собой сделала? — спросил неожиданно, присаживаясь рядом с ней на пол и небрежно вцепился в её запястье, подтягивая его к себе.              Зои как будто проглотила язык. Она даже не пискнула, когда нервные окончания в руке прошибла дрожащая боль.              — Глупая, — бросил юноша слишком холодно и ей всего на миллисекунду показалось, что от этого температура в номере значительно понизилась. — Ты больше не будешь этого делать. И передай своей маме, что я достану её из недр земли, если она ещё раз влезет в наши отношения.              Его глаза светились скоплением расколотого берилла самого концентрированного зелёного оттенка, в то время как пальцы уверенно двигались, развязывая бинт. Кожа была уряжена запёкшей кровью, а неглубокие порезы она даже не обработала, решив сразу спрятать всё это чёртово уродство под слой марли.              Мозолистые ладони теснили раны, углубляя боль до ещё больших судорог по всему телу. Феликс решил больше не жалеть. С этого самого момента. Потому что Зои сама виновата в этой чертовщине, потому что она не могла совладать со своими эмоциями, поддавшись подобной слабости. Для супергероев это неприемлемо — значит, девушка слишком слаба, чтобы вообще быть Весперией и хозяйкой для Поллен.              Вспомнив о квами, парень оглядел комнату в поисках существ, но они, по всей видимости, спрятались от своих хозяев, отдавая предпочтение оставить их наедине друг с другом.              Феликс в какой-то степени был благодарен за это Дуусу.              Он нашёл в ванной комнате аптечку и обработал раны на запястьях Зои, перевязав всё это дело кусочком чистой марли. У него это вышло куда более аккуратно, чем у неё: даже обычный бант казался идеальным.              — Где лезвия?              Феликс присел на корточки напротив поникшей Зои и грубо подцепил её подбородок, принудив поднять голову и посмотреть на него. Белки глаз с мелкими багровыми ворсинками залились бледно-красным цветом, а зрачки расширились, затемняя голубые радужки.              — Зои, где лезвия? — голос был жёстким, как хлыст. И он почти избивал её им морально, превращая девичью психику в тщательно перемолотое стекло.              Зои побледнела настолько, словно собиралась упасть в обморок, а Феликс мечтал где-то в глуши своего разума переместить пальцы на тонкую шею и задушить девчонку.              Не решится.              Нет.              Не убьёт.              Не отпустит.              Он притянул её за челюсть ближе к своему лицу и интуитивно поцеловал, пробуя на вкус её слёзы, едва сохранившиеся плёнкой на малиновых губах. Феликс целовал её с полой злостью, кладя ладони на её щёки, пока не понял до чего же безумно выглядело эта картинка в его голове. Молодые люди не владели каким-то профессионализмом в области поцелуев, но у обоих было какое-то странное чутьё, что они делали всё правильно, начиная с касаний и заканчивая сцеплением языками.              Парень держал на кончике языка множество фраз, которые ему бы хотелось высказать ей, но всё, что он тогда мог — вдавлять их в полость её рта и ждать ответной реакции. Зои совсем не сопротивлялась, хотя чувствовала, что что-то было не то в этом движении.              Злость на самого себя стелилась похабной мембраной в области беложилья. Мышцы отяжелели от молочной кислоты точь-в-точь как от расплавленного свинца. Было сложно соображать, одновременно чувствуя её вкус, что не тлел ни капли, а оставшиеся воздух медленно покидал лёгкие, делая их поцелуй действительно невыносимым.              Первый глоток воздуха ощущался отвратно, с привкусом затхлости и субстанции крови. Феликс не заметил как прижался к ней почти вплотную, шаркая материалом одежды друг об друга.              Что до Зои…              Она и до этого соображала туго и юноша нисколько не опешил, увидев, что оттенок её лица стал иссиня-белым, как у живого мертвеца.              — Скажи мне, где все лезвия? Куда ты их спрятала, пчёлка? — выпытывал у неё Феликс уже с ласковой интонацией.              Он слышал собственное сердцебиение в ушах. Такое громкое и такое бешеное…              — Это был наш последний поцелуй, — промолвила Зои болезненным шёпотом и встала с пола, едва держась на своих ногах, казавшиеся ей в тот момент вялыми, словно её лишили костей в нижней части тела напрочь.              — Ошибаешься.              — Нет, Феликс, всё кончено, — возразила, на удивление стойким голосом.              Феликс в раздражении на девушку и на весь остальной мир сгрёб её обмякшее тело в охапку и прижал так сильно к себе, что ощутил как отчаянно колотилось её сердечко в груди — не хлеще его.              — Ты готова так просто расстаться со мной, — туманно ухмыльнулся он, удобно положив подбородок на её макушку. — Значит, ты вообще никогда не любила меня.              И впервые она подняла на него руку.              Её удар прижигал каждый нерв, распространяясь по всему телу так быстро, как бы могла распространятся мутирующая зараза, от которой невозможно избавиться. Уголёк внутри него возгорался, порождая неутолимое бешенство. Он не злился на неё. Нет. Он просто хотел разорвать девчонку на части.              Эмоции придушены, злость стёрта — так легче, так ему не хотелось настолько сильно причинить ей боль в ответ.              — Как ты можешь говорить подобное после всего, что между нами было? — выдала Зои с негодованием.              — А между нами что-то было? — парень фальшивил, выглядя искренне изумлённым.              — Да, было! — воскликнула она, сжимая кулаки и её лицо наконец приобрело живой оттенок.              — Тогда изволь напомнить, что же между нами было, — прорычал на неё, отзеркаливая атаку и склоняется так близко к её яростному личику. — Что между нами было, Зои? Отношения? Мутки? Что?!              — Я не знаю!              Взгляд внезапно поблёкших зелёных глаз источал лишь пустоту и полное разочарование. Ему впору бы было уже в тот момент крушить всё в этом номере, выкидывать каждую вещь, которую он ей подарил за время, пока у них что-то да было.              — Борись, — скомандовал, отрезав это слово непреклонным голосом, — борись за то, что у нас осталось. Ты должна противостоять своей матери, а не потакать ей.              Зои подняла на него свои небесные глаза и Феликс разглядел в них аллюзию на жизненный блеск.              — Я помогу тебе, если что-то будет не получаться, — добавил он после недолгой паузы.              Дистанция между ними значительно расширилась, когда девушка отошла от него и не спеша засеменила к балкону, прижимая больное предплечье к груди. На улице стояло жаркое лето, но по вечерам, как назло, всегда было холоднее чем днём, но это не трогало её так как холод Феликса, который порой проявлялся, когда парень находился рядом с ней. Она стояла рядом с перилами и смотрела вниз с таким видом, будто представляла как упадёт на оживлённую дорогу и её немощное тельце задавит какая-нибудь случайная машина. На ней была лишь тонкая домашняя майка и спальные бриджи, ветер ложился на кожу льдом, проникая так глубоко, что замораживало любую боль, которую Зои чувствовала на тот момент.              Феликс последовал за ней, встал рядом, соприкасаясь поясницей с перилами и взял ладонь Зои в свою. Он легонько сжал её кисть в неком подобии поддержки и, наклонившись, коснулся кончиком носа мягкой кожи её щеки, потираясь о неё так чувственно, что этот жест толкнул девушку к тому, чтобы прижаться ближе к Фатому.              Лязгающий звук, производящий скольжением шин по дороге, учитывая сколько машин проезжало мимо отеля «Гранд Париж» громыхал в ушах, словно Феликс имел ультразвуковой слух. Он слышал как громко дышала Зои, уткнувшись носом в его шею и её дыхание точило ему кожу где-то под кадыком. Её волосы пахли мёдом и этот запах циркулировал в его снах, в его мыслях, просто везде, где бы парень не находился.              Он вспоминал как боролся вместе с Кагами за их отношения, чтобы после расстаться спустя два месяца.              С Зои не должно такого произойти. Феликс не хотел этого, хотя в глубине души не признал этого факта, даже если бы к его виску прислонили дуло пистолета.              — Прости меня, — выдохнула извинения прямо в пульсирующую жилку, слабо касаясь губами.              Его кожа стала гусиной моментально, а дрожь скользнула по нервным волокнам.              — Ты прав, я не должна потакать матери, — пролонгировала Зои и он буквально почувствовал кожей её улыбку.              Также наверное ощущались и порезы на запястьях, которые она оставляла на себе, разрезая плоть не так глубоко, чтобы было не смертельно.              — Я всё равно найду все твои лезвия и выкину, — скучающе протянул Феликс, как будто это было такой пустышкой по сравнению с другими проблемами в их (недо)отношениях.              — Я куплю новые.              — Я их тоже выброшу.              — Тогда я найду чего-нибудь поострее и порежу себя глубже.              — Ооо, милая, так ты хочешь оказаться прикованной к батарее, — он над ней в открытую посмеивался, — сказала бы сразу. Я был бы даже не прочь прицепить тебя к изголовью кровати, но тогда в моей голове будут возникать очень-очень грязные мыслишки.              Феликс не делал ей скидку, потому что в этом аспекте проку от неё совершенно не было.              Он сразу зашёл с козырей — начал повышать цену, посылая угрозы. Бизнес наверняка строился по подобному шаблону и посему парень и использовал идентичную тактику в спасении Зои от собственной зависимости.              — Мне всего пятнадцать, — уколола его девушка насчёт грязных мыслишек.              — Я помню, — невозмутимо ответил Феликс.              Этого недостаточно — просто помнить. Зои хотела донести ему, что не готова к этому. К тому же ему уже было шестнадцать, когда ей только-только исполнилось пятнадцать. Она понимала почему у Феликса возникали фантазии с ней подобного рода и даже не могла винить его за это.              Вероятнее всего, совесть не позволяла… Точнее, у него складывалось ощущение, что это именно так.              — Где сейчас твоя мама с Хлоей?              Зои отстранилась от него, подняла голову и нахмурила брови, молча высказывая своё недоумение.              — Они не могут манипулировать тобой, находясь одновременно в Нью-Йорке, — объяснил Феликс.              — Ты плохо знаешь мою маму и сводную сестру, — Зои пустила смешок на его слова.              Никому ненужная, сломанная и вдребезги разбитая девушка… Феликс не мог не испытывать к ней ещё больше жалости, чем прежде. Раздражение и пассивная агрессия теперь были слишком поверхностными эмоциями, которые ему грезилось забыть как можно скорее.              — С каждым днём узнаю всё больше и больше, — произнёс Фатом, переплетая её пальцы со своими, а другой ладонью коснулся затылка и мягко погладил по золотистым локонам, — и понимаю какие они бездушные. Кроме того, они побуждают тебя причинять себе боль.              — Это мой выбор и…              — Тем не менее, я не могу отказаться от идеи помочь тебе перестать резаться, — резко обрезал её невысказанную фразу. — Рано или поздно ты убьёшь себя, а я…              Феликс замолчал, ухмыляясь собственной безрассудности.              — Не хочу этого, — договорил он.              У неё от целого сердца остался четвертак, который занимал Феликс. Но этот жалкий остаток кровоточил и наполнялся новыми уродливыми шрамами, словно их зашивал ей какой-то неотёсанный медик. Она прижалась к нему теснее, удушая телячьими нежностями.              Он не любил, когда его касались слишком часто. Им громоздилось дефектное восприятие на любые прикосновения, но когда Зои проворачивала с ним подобное… то все зачатки чувств распускались по новой.              — Мы обречены…              Феликс пренебрёг её тихими бессмысленными словами, глупо улыбнулся и наклонился, чтобы оставить поцелуй на выпирающей косточке плечика.              Уже позже, он рылся в ящиках в ванной комнате, пока Дуусу что-то эмоционально тараторил, летая вокруг своего владельца. Зои же сидела на бортике ванны, а Поллен удобно расположилась на её плече, выглядя совсем тихой по сравнению с Дуусу.              — Феликс, ты их не найдёшь, — убедительно отчеканила Зои.              Он медленно повернулся к ней, сидя на корточках возле нижнего ящика с белоснежными банными полотенцами и посмотрел на свою девушку таким взглядом, от которого захотелось бы влить себе в вены несущетсвующую инъекцию от озноба.              — Поллен, — чёрство отрезал Фатом имя жёлтой квами, — держу пари, ты знаешь где они.              Поллен сложила свои маленькие лапки и огорчённо вздохнула.              — Простите, моя королева, но это для вашего же блага, — обратилась она к Зои, а после подлетела к Феликсу и прошептала на ушко, что лезвий в ванной комнате и вовсе никогда не было, потому что девушка всегда прятала их исключительно под матрасом.              Значит… Она действительно резалась не впервые.       

***

Sitting at the bed with the halo at your head

Was it all a disguise, like junior high?

Where everything was fiction, future, and prediction

Now where am I? My fading supply

Did you get enough love, my little dove?

Why do you cry?

Сидишь у кровати с нимбом над головой

Было ли все это маскировкой, как в старших классах?

Где все было выдумкой, будущим и предсказаниями

Где я сейчас? Мой ресурсы иссякают

Тебе хватило любви, моя голубка?

Почему ты плачешь?

             Сейчас же ей шестнадцать, а ему семнадцать и в их отношениях ни-че-го-шеньки не изменилось. Всё её тело мечено, ссоры вдоль и поперёк обозначены шрамами по тонким предплечьям, а материнские угрозы о том, что она устроит ад в их с Феликсом в отношениях уснащаются в девичьих слезах, которые катятся по щекам каждый раз, когда она причиняет себе болезненное удовольствие острыми лезвиями.              Пальцы Феликса сильнее сжимают запястье, на его коже убожеством выведена её кровь. Всё это вызывает привыкание. Долбаную аддикцию. Он не выдерживает и снова выкидывает новенькие лезвия, возвращается обратно в ванную, садится всё на тот же холодный кафель и продолжает думать почему он тогда расстался с Кагами, почему влюбился в Зои, почему вообще всё это произошло.              — Неудавшееся самоубийство? — спрашивает так, будто ведёт обычную светскую беседу.              Зои качает головой в отрицании, отворачивается от него и окунает руки в ледяную воду. Всё её тело наверняка заморожено — ни черта ведь не чувствует уже. Ни боли, ни слёз, ни запаха его парфюма.              Он замечает в слабом очертании мелкие порезы на груди, животе и бёдрах и тянет руку, чтобы коснутся её обнажённой истерзанной плоти, не обращая внимания как низкая температура воды сводит кожу.              — Я резала себя там, где ты чаще всего меня касаешься.              Злость вскрывает внутреннего монстра. Феликс смотрит на неё изумрудными глазами с убийственной одержимостью и скалится как голодная акула, сжимая пальцы на её правом бедре.              — В таком случае, порежь свою киску, — его желчный голос распространяется паутинами по всем хрупким граням её стеклянной выдержки, — может тогда она не будет привлекать меня.              Он растаптывает её мораль каблуком своих отполированных до чудовищного блеска туфлей и одновременно притягивает её лицо ближе к своему, вцепляется в губы поцелуем, а пальцы крепче стягивают изрезанную кожу на бедре, двигаясь ближе к интимному месту. Их секс — это смесь неизлечимой болезни и чего-то запрещённого. Феликс помнит её стоны, выгибающее тело и ритмичные толчки. Он впервые трахнул её после очередной вечеринки, устроенной её отчимом и матерью. Зои тогда едва исполнилось шестнадцать — значит прошло уже несколько месяцев.              И с того момента это происходило очень часто, почти что каждую их встречу. Она ни разу не жаловалась, но сегодня… Феликс просто удивился, что ей внезапно стали противны его касания во время секса.              Он вытаскивает девушку из ледяной воды и ставит на обмякшие, почти нефункционирцющие ноги, придерживая её за узкие плечи и наклоняется так, чтобы стало удобнее обцеловывать её кожу на подбородке, шее — где чувствуется оживлённое сердцебиение в сонной артерии, на ключицах, пока её влажные ладони держатся за его предплечья в качестве точки опоры.              — Я видела как ты целовал Кагами, — охрипшим голосом произносит Зои совсем тихо, практически неслышно.              Точка осознания ставится громко, она бьёт его в голову, раскачивая мыслишки в разные стороны. Юноша стоит словно вкопанный, уткнувшись носом в её подбородок и пытается посмотреть на неё из под опущенных ресниц.              — Наши отношения больше не могут продолжаться… Мы правда слишком разные я и постоянно твержу тебе об этом, но ты не слышишь, настаивая на том, что любишь меня, — чувствуется как больно ей говорить сквозь колющий комок в глотке. — Но любишь ли ты меня на самом деле?              Это очень здравый вопрос. Очень хороший.              — Не знаю, — равнодушно кидает Феликс и выпрямляется, смотря в её сверкающие небесные глаза с непонятной эмоцией, — а ты хочешь?              И так нежно заправляет её блёкло-розовую прядку за ухо…              — Нет… — ложь.              Маленькая пчёлка лжёт, хах. Какая ирония, твою мать.              — Тебе лучше вернуться к Кагами, — выговаривает-то стойко, но вся дрожь, которая должна была ощущаться в голосе сплавляется в истерзанные лезвием запястья.              Феликс улыбается так сладко, насколько вообще мог и смахивает её слёзы, наконец вырвавшиеся на свободу. Он чувствует как её душат собственные эмоции, он видит как ей больно и что поцелуй с Кагами, который оказался чистой случайностью прямо сейчас сносит их отношения как хлипкую крышу из черепицы.              Склонившись к её ушку, парень хрипло шепчет:              — Зачем мне быть с Кагами, если я люблю маленькую пчёлку?              Его пальцы вновь касаются нежных прядей, пропускают сквозь пальцы, оттягивают до освежающей боли. Ладони скользят вниз по влажному телу, где-то ещё остались следы от боёв в виде пурпурных эскизов, сливающиеся посередине с лимонно-зелёным. Зои как послушная марионетка даже ведь не сопротивляется, хотя обязана, если рассуждать о токсичности в их отношениях. Длинные пальцы впиваются в мягкую плоть её ягодиц и её рывком притягивают к чужому твёрдому телу.              Новенькая рубашка впитывает в себя оставшуюся влажность с девичьего тела. Поцелуи снова льются на её кожу и Зои уже начинает протестовать, отталкивая его руки своими ослабевшими ладонями. Удары на него не действуют, а кажется только раздражают: Феликс кусает её за выпирающую ключицу настолько сильно, что зрение смазывается чёрным полотном.              — Не надо, я не хочу сегодня, — пытаясь оттолкнуть его, говорит Зои с идейностью к собственным моральным принципам.              Не слушает. Не хочет даже. Упрямится.              Это причиняет такую боль, от которой хочется спрятаться в тайном уголке этой планеты и жить всю оставшуюся жизнь там, забыв, что вообще существовал парень по имени Феликс Фатом.              — Потому что уже кому-то дала, да? — раздражённо рычит на неё Феликс и толкает к стене, хватаясь за её шею цепкой хваткой. — Беспочвенно обвиняешь меня в изменах, а сама с кем-то успела потрахаться помимо меня?!              Он никогда не владел ревностью, а вот чувство нездорового собственничества буквально куролесит сотнями бесами в грудине, от чего в нём просыпается желание безумно расхохотаться. Феликс не душит её — просто держит в предупреждении и пытается вспомнить когда в последний раз у них был секс. Наверное, неделю назад. А может больше.              Чёрт, Зои действительно столько времени отказывала ему, всегда придумывая плоские оправдания и единственное, что ему приходит в голову вперемешку с неконтролируемым бешенством — она трахается с другим. Она так жестоко мстит ему за тот несчастный поцелуй с Кагами, который произошёл только потому, что Цуруги это было необходимо. Они остались друзьями и Феликс просто поддерживал её после тяжелого расставания с парнем.              Их поцелуй ничего не значил. Он любит Зои и ему никогда не хотелось бы, чтобы она узнала о таком совсем неожиданно и от третьих лиц, зная как часто его любимая девушка обожает раздувать из мухи слона.              Феликс понимает её как никто другой.              Он понимает, что Зои всегда играла какую-то роль перед другими, чтобы скрыть свою врождённую ранимость и приторную доброту.              Но умение находить проблему там, где её на самом деле не было — перебор.              — Я ни с кем не спала, — выпаливает Зои так, словно комок злости внутри неё наконец зажёгся как шарик, который выпускают дураки-влюблённые в небо, загадывая желание на будущее всегда быть вместе и не расставаться, а потом родить детей и погрязнуть в рутине.              — Не спала? — переспрашивает он и бесцеремонно гогочет над ней, походя на бешеную собаку. — Какая умора!              Феликс делает вид, что стирает вымышленную слезу со своей щеки согнутым указательным пальцем свободной руки.              — Что-то не очень убедительно, моя королева.              Моя королева…              Господи, Феликсу самому противно, что он так ядовито дразнит её.              — Я никогда ни с кем не спала кроме тебя, — бубнит девушка практически обидчиво.              Её нижняя губа трясётся от эмоций. Страх, что он сожмёт свои пальцы сильнее на её тонкой шее вуалирует разум, а чёртовы слёзы стекают по щекам прямо на его ладонь.              — Допустим… — переходит на шёпот, прислоняясь своим лбом к её и продолжает говорить прямо в аппетитные губы, — тогда почему ты отказываешь мне уже в который раз?              — Почему? — фыркает Зои.              Если бы не его ладонь, предостережительно покоящая на её шее, то девчонка огрызнулась бы, показывая всю свою храбрость и характер. Феликс бьётся об заклад, что это действительно так.              — Серьёзно? Ты спрашиваешь у меня «почему»? — практически задыхаясь, выводит она. — Потому что ты предал меня! Поцеловал Кагами прямо у меня на глазах!              — Я не хотел этого, понятно?! Я не хотел целовать её, это была одна чёртова ошибка! — громко процеживая каждое слово, Феликс пытается вгвоздить ей это в голову, чтобы какая-та часть её здравого разума хотя бы немного оживилась и стала функционировать. — Возможно это было помутнение рассудка, возможно во мне проснулись какие-то старые чувства, но я должен был как-то утешить Кагами.              — В следующий раз, когда мне нужно будет утешить одного из наших друзей, я обязательно его поцелую и посмотрим, как ты заговоришь, — показывает она зубки, проламывая защитную плотину, которую он сам же и соорудил, чтобы сдержать внутреннего монстра.              В ней всё-таки есть стержень. И проявляется он всегда не в очень подходящий момент.              Феликс стискивает шейку в объятиях своих пальцев так сильно, что всё её яростное лицо начинает синеть и соответствовать виду черники. Жаль, что у него жуткая аллергия на эту ягоду — иначе бы уже распробовал, поэтому нехотя разжимает пальцы и наблюдает пленённым, почти полоумным взглядом, как Зои пытается рьяно заглотнуть в себя как можно больше воздуха, округляя губы.              — Разберись сначала в своих чувствах, — более спокойно говорит она ему, отстраняясь и нежно поглаживает свою шею, которую потом будет обмазывать слоями тоналки, чтобы скрыть запятки его пальцев. Практически как слепок. — Я не хочу быть с тем, кто не может разобраться кого он любит, а к кому его просто влечёт.              На последних словах Зои определённо вкладывает намёк, что это она, а не Кагами. Феликс поджимает и без того тонкие губы, делая их совсем незаметными и качает головой.              — Кагами давно в прошлом, — сухо гарантирует парень, — а ты моё настоящее и будущее, Зои. Я люблю тебя и это не просто какое-то влечение.              Она, как будто желая защититься, обнимает себя за плечи и отходит от Феликса, давая понять дистанцией в полтора метра, что в их отношениях действительно пора ставить огромную жирную точку, заканчивая эту историю на не очень хорошей ноте. Потому что реакция Фатома выходит… инородной?              Полотенце должно оказаться её настоящим спасением. Зои находит его лежащим на полу и уже наклоняется, чтобы поднять, но её тело резко хватают и поднимают так, словно в ней нет ничего, кроме жизненно-важных органов. Её спина прижимается — нет, скорее склеивается, судя потому насколько железна хватка Феликса — к чужой напряжённой груди. Ногти впиваются в кожу на его предплечье сквозь материал испорченной её кровью рубашки, а из глотки рвётся невольный писк.              Феликс вновь кладёт ладонь на её шею, но уже не в намерении сжать или вообще задушить, а средним пальцем другой ладони поглаживает кожу возле мелкой ранки на животе. Его нос зарывается в её шею и юноша запоем вдыхает её медный аромат и ощущает как внизу живота сводит от возбуждения, а эрекция впивается ей в поясницу, от чего она ощутимо напрягается, будто бы кто-то ударил её хлыстом по спине, заставив прогнутся назад от нестерпимой боли.              По каждому капилляру, жилке и нервам идёт заряд тока. Феликс отодвигает копну её влажных золотистых волос носом и начинает покрывать каждую микро частичку её фарфоровой кожи влажными поцелуями. Он чувствует губами как ускоряется её сердцебиение, когда оставляет очередной поцелуй в участке, где находится сонная артерия и дьявольски ухмыляется, всасывая в рот её сладкую кожу.              — Н-нет, Феликс, прекрати… — заикаясь, умоляет Зои, ощущая лёгкий укол боли, когда на её шейке, рядом со следами его пальцев оказывается ещё один позорный штамп. — Ай! — пищит она и пальцами воздушно касается больного места, пока Феликс занимается её плечами и лопатками, целуя с безумием, как будто в предвкушении проглотить её манящее тело.              Ему по барабану. Она течёт кислотой по сетчаткам, по трубкам вен, выжигает из него весь самоконтроль, который парень сформировывал с того самого момента, как отец начал избивать его и называть монстром.              Хотя… Это же правда? Феликс — сентимонстр. Как и Адриан. И Кагами.              Феликс напоминает асоциального придурка с тяжёлым травмирующим прошлым. Он улыбается всё также демоном, наблюдая как бедняжка Зои кряхтит от фантомной боли, щупая засос так, словно он запихнул ей под кожу специальный чип как какой-то собаке, которая постоянно пытается сбежать от своего жестокого хозяина.              — Ты моя, Зои, — мурлычет ей на ушко, почти пропевая это.              — Больше нет, — парирует она и делает ещё одну несчастную попытку высвободиться из его объятий, какими бы возбуждающими они не были. — Я устала от этих отношений. Они ни к чему хорошему не приводят, только к этому. — Зои выпускает из хватки его предплечье и смотрит на свои израненные запястья, смазанные с запёкшей кровью. — Притом ты до сих пор не можешь разобраться в своих чувствах. То, что ты испытываешь ко мне, нельзя назвать любовью.              — Ты моя, — повторяет Феликс уже настойчивее и сжимает предплечьем её обнажённую грудь и часть хлиплых рёбер. — Мы разные. У нас определённо ненормальные отношения и поэтому ты калечишь себя, но, пожалуйста, давай просто забудем тот поцелуй. Он для меня ничего не значил, потому что я люблю тебя.              — Ты говорил иначе десять минут назад, — слова словно заглатываются обратно в глотку вакуумом.              Феликс пускает смешок в её волосы.              — Я подшучивал над тобой, — вот так легко произносит он.              Только вот одной Зои легче от этого не становится.              — Пчёлка, — мягко шелестит Феликс это прозвище, а его свободная ладонь движется вниз по её телу, к низу живота, — прекрати каждый раз отказываться от нас. Это начинает надоедать.              Его пальцы оглаживают границу между низом живота и начала лобка. Дрожащие ноги Зои подгибаются и девушка почти падает на пол, но Феликс не позволяет ей вот так просто упасть, когда их веселье только-только начинается и приподнимает её тело, чтобы поставить голые стопы на свои гладкие чёрные туфли.              — Квами…              — Дуусу забрал Поллен и они куда-то улетели. Вероятно, сейчас они спят, — перебивает он её и вновь тычется носом в её волосы.              — Всё равно, не могу… — сдавленно хрипит Зои и уворачивается от его поцелуев.              Пальцы теперь увереннее скользят вниз по гладкому лобку. Феликс резко захватывает ладонью её киску, которая уже сочится смазкой и сжимает, ощущая пульсацию тысячи нервных окончаний на клиторе.              — Так, так, — пугающе протягивает парень, прижимая её задницу к своему паху. — Не можешь, говоришь?              Он собирает на указательный и средний пальцы выделения, нажимая на чувствительный капюшончик клитора, от чего дрожь проезжается по коленям Зои.              — Да, это, — указывая на свои пальцы, источающие кристаллический блеск её смазки, начинает говорить Фатом, — прямое доказательство, что ты совсем не хочешь меня. Ни капельки, — издевательским шёпот скребёт её ухо.              Почти больно. Почти возбуждающе. Почти обжигающе.              Зои наконец производит стон, слетающий с губ так… квело. Будто бы кто-то наконец позволяет ей сделать это, но сил у девушки нету от слова совсем. Будто бы стенки её глотки шпарит от того, насколько набиты эти стоны горечью и отчаяньем.              Свод мурашек пересекает затылок, а маленькие волоски на шее встают дыбом. Вместо мозга у неё кровавая опухоль, которая заводится блохастыми мыслями, что всё это — правильно. Потому что Феликс имеет полное право касаться её клитора, чтобы доставить болезненное удовольствие, от которого свербит разрыдаться.              Вся сожжённая слизистая от аромата его приятного парфюма перетекает прямо в повреждённый мозг. И, наверное, поэтому в голове до сих пор присутствует неприятное ощущение, переходящее к вискам и шее.              Феликс тянет её в комнату, поглощённую кромешной тьмой и бережно укладывает на кровать, заставляя Зои чувствовать себя абсолютно безвольной куклой. Они трахались на этой постели много раз, но она до сих пор не может привыкнуть к тому, что её тело используют именно на её кровати. Когда секс происходил в особняке Агрестов, в комнате Феликса, ей было легче, но здесь — нет. Потому что для Зои это почему-то принципиально.              Каждая из её вен горит огнём. В животе складывается ощущение, словно её ударили в солнечное сплетение, вызывая тошноту, от которой нельзя никуда убежать или даже сделать вид, что её нет. Самое приятное ощущение поблёскивает в нижней части тела, начиная с низа живота и заканчивая подгибающими пальцами. Зои ощущает кончики пальцев, что эфирно касаются её свежих ран на теле, а затем следуют тёплые, почти горячие губы и язык, слизывающий остатки крови.              Глаза заливает восковым полотном возбуждения, но девушка даже через такую преграду различает очертания Феликса, который медленно расстёгивает маленькие пуговицы на своей рубашке. Он делает это нарочно — никуда не спешит. Это раздражает Зои до такой степени, что она тянет ладонь в каком-то странном бреду и дёргает за некогда идеально-белоснежную ткань, пропитанную в некоторых местах её кровью.              — Ты такая нетерпеливая, — цокает языком Феликс, расстёгивая последнюю пуговицу, и Зои удаётся небрежно чиркнуть ногтями с розовым маникюром по коже на его животе, оставляя на ней свой след. — Где твоя строптивость сейчас, пчёлка? Неужели всё это было показухой?              Он просто улюлюкает над ней сейчас, чтобы проколоть эту мозоль и, чтобы из неё вытекла лимфа, которая по цвету напоминает смазку на её половых губах.              Практически аналог.              Феликс перехватывает её ногу, когда Зои пытается незаметно отползти назад, в то время как он снимает с себя рубашку и отбрасывает на пол. Его ладонь сжимает её стопу, подтягивая обмяклое тело к своему и перебрасывает девичью икру через своё правое плечо. Всё также придерживаясь медленного темпа, он расстёгивает свой ремень, стоя на коленях, а его глаза пристально следят за эмоциями на лице Зои. Как будто она могла бы ощущать что-то помимо либидо и перманентного стыда. Она ведь такая открытая, обнажённая и вся покрытая порезами…              Позор. Наверное это чувство больше подходит для признаков, которые парень успевает различить через призму полутьмы на лице Зои, лежащим как неудавшиеся макияж. Её румянец кажется яростным и фиолетовым, словно бы какой-то безумец дал ей пощёчину сотню раз, чтобы добиться такого эффекта на алебастровой коже её впалых щёк. Грудь поднимается с тяжестью, а рёбра трещат слишком громко для его ушей. Тем более, они так беззащитны: обтянуты лишь ситцевой кожей, которая в любой момент может утратить свою бледность и стать прозрачной. Зои могла бы с лёгкостью сделать это, натирая кожу мочалкой и синхронно представляя, что это была наждачка.              Наждачкой проще сделать дыры в такой хрупкой броне.              — Расслабься, — опустив ладонь на ложбинку между её грудей и, надавив, глухо произносит Феликс. — Мы занимались сексом множество раз. Что сейчас не так?              Глаза Зои лазурного оттенка вновь встретились с его — токсично-травяными.              — Из моей головы не выходит ваш поцелуй с Кагами, — сипло молвит девушка, ощущая как его ладонь давит на её грудную клетку твёрже. — Мне так противно от самой себя. Я не должна хотеть секса с тобой после всего… — хнычет она, подытоживая.              Его пальцы ласково поглаживают её кожу на голени, а другая от груди движется на плоский живот к бедренным опасно выпирающим косточкам, пока снова не соприкасается с лобком и самодовольный оскал строчится по его тонким губам.              — Думаешь расстаться со мной — правильное решение? — от насмешливой интонации, вложенный в этот вопрос ей хочется разрыдаться сильнее, чем несколько минут назад. — Хорошо, давай расстанемся, но я расскажу тебе, что будет после.              Феликс скидывает ногу Зои со своего плеча и нависает над её телом, захватывая ладонью челюсть, чтобы девушка повернула свою головку, захваченную мыслями, которые на данный момент ему крайне важны и по-детски любопытны, и взглянула на него маревыми глазами.              — Сначала ты почувствуешь долгожданный вкус свободы. Будешь радоваться жизни и, возможно, даже забудешь о своей ненормальной зависимости, — проговаривает он, удерживая с ней зрительный контакт. Прямо сейчас ему хочется видеть настоящую реакцию на её симпатичном порозовевшем лице. — Но, Зои, давай посмотрим в правде в глаза. У нас с тобой общая компания друзей. Мы будем часто пересекаться на тусовках, а также на вечерних патрулях.              Такое ощущение, что он сам готов вскрыть ей вены собственными рассуждениями, вгоняя глубоко в кожу эти слова.              — Рано или поздно нас снова потянет друг к другу и с этим уже ничего не сделаешь, пчёлка, — нарочито урезая громкость своего хриплого голоса, шепчет ей в щёку и целует в пламенный румянец, сильнее сдавливая пальцы на челюсти, когда Зои начинает протестовать в очередной раз. — Никто никогда не скажет тебе, что правильно, а что нет. Все судачат только о том какие ужасные у нас отношения и какой я ублюдок, раз не могу перестать абьюзить тебя.              — Ты не абьюзишь меня, — оппонирует девушка, с титаническим усилием шевеля опухшими от его грубых поцелуев губами.              — Но у нас ненормальные отношения, — фыркает Феликс.              — Наверное, в этом и вся суть… — словно размышляя об этом, лопочет Зои. — Я говорила с самого начала, что мы обречены. Все против наших отношений, даже моя мама, которой до меня нет дела.              Кончик его носа мажет по её впалой щеке несколько раз, прежде чем двинуться вниз. Ладони перемещаются на её запястья и впиваются в порезы так сильно, что кровь снова выступает на них, норовившись пролиться на её чистые простыни как тогда, когда он лишил её девственности: только вот в тот раз кровь выходила из её саднящей промежности. Он пытался быть аккуратным с ней, но не мог ничего поделать с чёртовой биологией и головокружительной теснотой влагалища.              Феликс сосчитывает в который раз её родинки на лице и шее, пока скулёж вибрирует где-то в голосовых связках, а после тает на губах так маняще, что ему не нужно «отдельное приглашение», чтобы поддаться всем телом вперёд и врезаться своими зубами с её, вожделённо целуя сладкие губы. Затвердевшие соски Зои почти что укалывают его кожу, когда их тела трутся друг об друга, а его язык захватывает её стон, когда пальцы сильнее вонзаются в запястья, растягивая зудящую боль, кажется, до целой бесконечности.              Зои неуверенно отвечает в ответ, наконец не отвергая его, но её разъедающие слёзы, стекающие в их рты, придают этому поцелую горький привкус. Феликс утешающе оглаживает ей бок с правой стороны, наконец отпустив несчастные запястья и продолжает мучительно целовать её, испустив единственный кроткий стон. Совсем тихий-тихий.              Как будто стесняется собственных звуков, чёрт возьми.              Он практически собственническим рывком хватается пальцами за мякоть её округлых ягодиц и прижимается своей эрекцией к её изнывающей промежности, разрывая поцелуй только для того, чтобы лучше разглядеть слёзы, струящиеся неровными дорожками по румяным щёчкам. Феликс повреждается об собственную жалость к ней и морщит лицо от секундного отвращения.              — Прекрати, — он велит ей не так мягко и нежно как ей хотелось бы больше всего. — Не нужно плакать, Зои. Я сделаю тебе очень хорошо, обещаю.              Феликс обещает слишком часто и слишком ирреально. Ей порой приходится заставлять себя не верить его манипуляционым словам, иначе потом будет намного больнее обжигаться об его ледяную аморальную натуру.              — Хочешь, я отлижу тебе? — на самом деле это не звучит как вопрос. Скорее как мнимая мольба. — Пожалуйста, Зои, скажи, что хочешь.              Девушка невнятно мычит что-то в ответ, уворачиваясь от Феликса, но его цепкие руки хватают её за уже давно раздробленные рёбра, удерживая её в такой позе.              — Я сделаю тебе очень хорошо, если ты позволишь мне коснуться тебя языком.              Она не понимает почему он выпрашивает у неё разрешения, почему уже не находиться между её ног и не доводит её тело до изнеможения. Почему он именно сейчас решает спросить у Зои её грёбаное мнение?              Феликс делал ей ранее куннилингус два или три раза и ни разу не спрашивал разрешение коснуться её интимного места своим острым языком. Что произошло сейчас? Совесть? Страх, что она его всё-таки бросит?              Его поведение кажется странным как никогда.              — Делай что хочешь, — отвечает Зои так равнодушно, пытаясь изо всех сил скопировать его манеру.              Реально?              «Делай что хочешь»?              Чёрт, она ведь самолично развязывает ему руки. Эти слова удавкой окружают его шею, пораждают зуд, а в глотке нарастает игловатый комок, который Феликс болезненно сглатывает без всякой анастезии. Зелёные глаза темнеют до странного оттенка зелёного хаки, когда его тонкие губы одаривают кожу девушки очередной подачей поцелуев, залечивая её раны: также в детстве биологический отец Зои залечивал ей раны на коленках, когда она падала, катаясь на скейте на слишком высокой скорости, а мать после кудахтала о том какая же она нелепая, раз любит заниматься тем, чем в основном занимаются мальчики. Но с Феликсом этот способ излечения кажется теперь полностью извращёным.              С ним всё кажется извращённым. Словно парень обожает вносить сексуализацию в каждое собственное действие и слово, обращённое к ней.              Феликс по-кошачьи что-то мурлычет себе под нос, касаясь кончиком языка чувствительного соска на её левой груди, отчего дрожь в её теле отдаётся вибрацией в воздухе. Она жалобно постанывает от лёгкого укуса в сосок, пока его свободная ладонь сжимает правое полушарие груди. Её пальцы закапываются в его густые золотистые волосы, растрепав его идеальную укладку окончательно. Точная копия Адриана поглядывает на Зои исподлобья с хмурым видом и переходит на правый сосок, кусая его сильнее чем левый, показывая таким образом своё недовольство, как будто бы ему удалось в очередной раз фантастическим образом прочитать её мысли.              Зои никогда не нравился Адриан — если только как друг. Она была влюблена в Маринетт до поры до времени, пока Феликс не ворвался в её жизнь. Девушка никогда не обращала на него внимание, да и слова Хлои о том, что «какие же всё-таки Феликс с Адрианом разные» не давали ей повод заговорить с ним.              Адриан более добрый и эмпатичный, когда Феликс — хитрый и холодный, со своими амбициями и интересными философскими рассуждениями. Фатом не осудил Зои за то, что она была бисексуалкой, но что-то в его взгляде поменялось, когда она упомянула, что её первой любовью была Маринетт.              Нет, это точно была не ревность. Но Зои предпочла бы её, нежели то поведение, которое Феликс продемонстрировал ей сегодня, когда обвинил в измене.              — О чём ты думаешь, пчёлка? — задаёт вопрос Феликс, внезапно прекратив мучить её твёрдые горошины сосков.              Для них нормально разговаривать во время секса, высказывать свои желания и чувства, но почему-то сегодня ей хочется засунуть ему в рот кляп, чтобы парень молча сделал своё дело и оставил её в полном покое.              — О том, как ты сейчас напоминаешь мне Адриана, — говорит Зои правду, облизывая свои потрескивающие от сухости губы и клыком пытается незаметно снять тоненькую порванную плёнку в уголке.              — Я не Адриан.              От раздражения Феликс закатывает глаза и вновь принимается за работу, посасывая её налившийся кровью сосок.              Боже-боже-боже…              Почему… Почему так хорошо? Почему она всё это время отказывала ему, когда это так потрясно?              После, рано утром, когда нужно будет собираться в колледж, Зои обязательно будет отдирать мочалкой прилипшие накипью следы от его поцелуев, потому что они так сильно проедают ей внутренности, словно на его губах намазан аспидный яд, который проникает под кожу как тысячи лезвий.              Феликс движется вниз, обводит языком влажный кружок на животе возле пупка и резко отстраняется, но только для того, чтобы взглянуть на неё блестящими глазами, легко улыбнуться и, подхватив девушку за талию переложить на подушки. Он проводит ладонями от тяжело вздымающийся груди до бёдер, втискивая свои длинные пальцы в тонкую кожу Зои. Проходит примерно полминуты, прежде чем Феликс берётся за её острые колени и широко разводит ноги, жадно разглядывая её киску, при виде которой у него начинается сильное слюновыделение. Как у какого-то уличного пса, который впервые увидел кусок мяса.              Двинувшись вперёд, он удобно устраивается между её разведённых ног и снова бросает свой плотоядный взгляд на горящее лицо Зои, растягивая губы в чванливой ухмылочке.              — Я беру свои слова назад, — произносит Феликс настолько охрипшим голосом, что Зои совершенно сходит с ума, чувствуя как из неё начинает обильнее вытекать смазка, — твоя киска будет привлекать меня, независимо порежешь ты её или нет.              Смысл совершенно противится доходить до неё. Девушка не соображает, как бы сильно не пыталась сделать этого. Всё внутри неё затапливается, когда Феликс без предупреждения грубо впивается губами в комок её нервов на клиторе, а из её груди сам по себе вылетает чересчур громкий стон.              Зои так хорошо, что это причиняет своего рода боль.              Феликс же слишком увлекается, посасывая клитор так интенсивно, что девичье тело дёргается от наслаждения, а её пальчики хватают его за растрёпанные волосы, удерживая силой между своих ног. Язык сильно надавливает на половые губы, когда проходится по всей вульве несколько раз, будя внутри неё тысячи спящих бабочек, которые начинают разлетаться в разные стороны как в райском уголке. Губы снова вцепляются за капюшончик клитора, чмокающие звуки заполняет почти всё пространство, но его слух улавливает лишь её сладкие стоны. Настолько громкие, что кажется словно его барабанные перепонки сейчас взорвутся, превратившись в кровавые ошмётки в ушной раковине.              — Феликс… — постанывает Зои его имя и раздвигает ноги ещё шире, давая ему больше пространства и возможностей.              Его ладони сжимают её бёдра, пододвигая киску ещё ближе к своему рту и снова облизывает языком нежные складки, надавливая на пульсирующий комочек. Девушка выгибается почти всем телом, откидывая голову назад, но его рука балластом опускается на её грудину, прижимая спину обратно к кровати. Она завывает от прикатывающего ощущения внизу живота, словно горящий комок проезжается по всем нервным окончаниям. Тело наливается вялостью и совсем не слушается её, подчиняясь желаниям.              Из её рта мимовольно вылетают грязные словечки, пока его язык вытворяет нечто такое, от чего у неё подгибаются пальцы ног, а в уголках глаз скапливаются слёзы удовольствия. Последней каплей становится его средний палец, легко входящий в её мокрую дырочку, пока язык хаотично стимулирует клитор до сумасбродства.              Укус.              Облизывание.              Хлюпающие звуки.              Зои теряется в ощущение экстаза, чуть ли не крича на весь этаж отеля. Слеза всё же скатывается по её виску и впитывается и без того влажную подушку. Всё её хрупкое тело покрыто испариной, весь затылок влажный и липкий, а волосы растрепались во все стороны.              Один. Два. Три…              Господи, кажется, она сейчас…              — Сильнее! — громко умоляет девушка, чуть ли не рыдая.              Феликс внезапно отстраняется от её промежности и большим пальцем вытирает смазку на своей нижней губы.              — Что… Почему ты остановился…? — содрогающимся голосом бросает Зои, находясь в бреду.              Сознание смочено серыми оттенками акварели. Перед глазами сплошной туман с полупрозрачными кольцами дыма, будто бы в номере находиться заядлый курильщик, который выкурил уже несколько пачек сигарет и при этом нарочно закрыл все окна, чтобы дым никуда не ускользал, а наоборот сохранялся и морил в Зои всё живое.              — Скажи мне то, что я хочу больше всего сейчас, — требует Феликс с властной интонацией, прикладывая тот самый большой палец, которым вытирал свою нижнюю губу к телу клитора. — Давай, пчёлка, произнеси своим умоляющим голоском как ты любишь меня и как хочешь, чтобы я заставил тебя кончить, — наклонившись к её ушку, шепчет он на рваном выдохе и слегка прикусывает мочку, чувствуя рядом с передним центральным резцом новенькую серёжку-гвоздик в форме сердечка.              Их подарил ей отец Хлои на шестнадцатилетее, если ему не изменяет память.              Тромбы забиваются в лёгких. Зои не дышит всего мгновение, серьёзно думая о том, как же нелепо будет выглядеть, если она в очередной раз начнёт умолять его. Она тянет свои раненые руку к нему и касается его щеки, забивая глубоко внутрь желание расцарапать ему симпатичное лицо. Кажется, ещё секунда — и Зои начнёт гореть в собственном пламени, потому что его палец провокационно надавливает на участок её клитора возле клочка возбуждённых нерв.              Играешь с огнём, Феликс.              О, как жаль, что ему, грубо говоря, насрать.              — Всего несколько простых слов, которые ты уже прежде говорила, — монотонно продолжает шептать он.              — Я… — тянет Зои букву, отнимая пальцы от его щеки резким порывом. — Перестань манипулировать мной, — наконец произносит, но не то, что ему бы хотелось услышать.              Его палец отстраняется от клитора, а ехидная улыбка вшивается в губы насквозь пропитанными ядом нитками. Перспектива остаться неудовлетворённой Зои не устраивает ни в коем случае, но и унижаться перед ним в очередной раз, умоляя об оргазме кажется ей оплёвывающим актом.              — Жаль, — пожимает плечами Феликс и полностью отстраняется от её вспотевшего тела, отходя от кровати на пару шагов назад, чтобы показательно застегнуть свой ремень на глазах изнемогающей девушки.              — Постой!              Её дрожащая ладонь хватается за ремень, расстёгивая его обратно. Зои дёргает за край искусственной кожи, давая намёк, чтобы Феликс поддался вперёд и поднимает голову, от волнения облизывая свои распухшие губы.              — Феликс, — она сглатывает его имя, выдыхая воздух через рот, — я очень люблю тебя и хочу, чтобы ты заставил меня кончить.              Толчок выходит чересчур резким и оттого складывается ощущение что её тело проваливается в самый пол, проламывая мягкий матрас и деревянный нижний профиль кровати. Её ноги разводят почти что варварским движением, как будто вообще не заботясь о том, разорвутся её связки или нет. Пальцы сжимают бёдра до синяков и они настолько идентичны тем, что красуются на шее уродливым ожерельем…              Боже, лучше не думать.              Потому что у него точно красными сигналами гудит сногсшибательная идея оставить подобные отпечатки на каждом участке, где раньше их не было никогда. У Феликса написано на лице буквально каждая грязная мыслишка, когда его губы вновь набрасываются на её набухший пульсирующий комок на клиторе. На этот раз это выходит ещё резче, коерцируя Зои забиться в судорогах от такой неожиданности. Она кричит от феерического ощущения, связывающего ей каждую частичку морским узлом в нижней части тела и случайно бьёт пяткой по его лопатке, почему и получает мстительный укус в чувствительные половые губы.              Мозг плавится на манер мороженого и все его остатки верно стекают в глазницу, распространяясь по белкам так, что мутное полотно кажется практически материальным, хотя, на деле это просто обыкновенная дымка, вызванная невероятными вибрациями от приближающегося оргазма.              — Сильнее, пожалуйста, — хнычет в мольбе, путаясь влажным личиком в собственным золотистых локонах. — Феликс, ты меня убиваешь!              Что она несёт, господи…              Это антиморально. Особенно с её странными монашескими принципами насчёт секса до замужества. Как будто девственная плёнка в её вагине что-то бы поменяла в первую брачную ночь. От неё нет толку, как и от её пререканий, что они должны перестать трахаться слишком часто. И в этом ведь ещё чуялось намёк на то, что их регулярный секс происходит буквально как у кроликов, которые привыкли размножаться на свободе.              Честное слово, эти принципы уже давно морально выжаты обществом, которое привыкло поддаваться подростковым гормонам, а не собственным чувствам. Люди называют всю эту ересь сексом без обязательств, а Феликс считает, что это всего лишь страх привязанности. Он тоже поначалу боялся своих чувств к Зои, но потом привык. Или сдался. Пусть все, кто осуждают их отношения, называют это как хотят.              Парень щёлкает языком по кончику клитора и вновь присасывается к нему пиявкой, поглощая все соки, что выходят из неё, благодаря энергичной стимуляции языка. Её пальцы загребают в охапку плотное одеяло, предназначенное для зимнего время года. Тело слегка приподнимается, уступая вожделению и желаниям использовать всё его симпатичное высокомерное лицо для того, чтобы тереться своей киской и наконец кончить, полностью закутавшись в кокон из одеяла и волос.              — Боже, это… — очередной практически порнографический стон.              — Будь собой, пчёлка, — бубнит Феликс в её влажные сладки, облизывая их и держится за её упругую задницу, самостоятельно насаживая Зои на свой рот.              Эти звуки ему не нравятся от слова совсем.              Неестественно. Фальшиво. Кукольно.              Словно Зои насмотрелась кучу порно до его прихода и выучила каждую наигранную ноту тех стонов, что используют порноактрисы, чтобы больше вжиться в роль наслаждающейся девушки, пока посторонний мужчина насаживал её на свой член.              Злость на собственную девушку облизывает пламенным языком нервную систему. Феликс по настоящему раздражается и потому грубее стимулирует клитор Зои, совсем наплевав на дыхалку, которая уже выбивается из сил как и мышцы на челюсти.              — Я…              Зои не договаривает. Силы иссякают, язык немеет, ноги дрожат на его плечах и внизу живота всё тяжелеет от тысячи ощущений, что обсасывают каждую венку, жилку и нерв, доходя до желудка, съёживающего в истоме. Последний крик развеивается в воздухе и от этого винный оттеннок пачкает её щёки грязным стыдом.              Феликс поднимается, нависая над уязвлённой девушкой и целует её, делясь вкусом её киски.              — Ложись на бок, — отдаёт приказ он, разрывая поцелуй также неожиданно как и начал его.              Недоумевающий взгляд его совсем не удивляет.              — У нас ещё не было этой позы, — воркует он возле её губ.              Ладонь автоматически опускается на её задницу, когда Зои меняет положение и ложиться на подушки.              — Мы разбудим квами, если и дальше продолжим…              — Не мы, а ты, — поправляет её Феликс, хватаясь за её бедро и немного сдвигает его вперёд. — Расслабься, иначе будет больно.              Куда ещё больнее?!              Ей хочется развернуться и громко выплюнуть ему это в лицо, а после встать и закрыться в ванной, пока на помощь не придёт выспавшаяся Поллен. Кость в горле мешает вообще что-то говорить, поэтому она молчит и отдаётся ему дальше.              Сзади раздаётся возня и шуршание одежды. Феликс скидывает с себя брюки и фирменные боксеры, вытаскивает из тайника пачку презервативов. Достав маленький серебристый пакетик, захватывает передним резцом уголок фольги и легко открывает. Презервативы у них припрятаны практически везде; в этом номере, в особняке Агрестов, также Феликс носит по-крайне мере один пакетик в заднем кармане брюк, всегда идеально выглаженных до совершенства. Чёрт, да даже в Лондоне пакетики в разнобой валяются где-то глубоко в ящиках его комнаты. Просто на всякий случай.              Зои смежает веки, медленно вобрав в лёгкие воздух и также медленно выдыхает. Спокойно, без тяжести. Она до сих пор возбуждена и готова принять его внутри себя. Даже не понадобиться специальная смазка, чтобы ему было легче входить, не чувствуя тревогу внутри себя, что естественной смазки слишком мало и внутри влагалища так сухо, что может пойти кровь также как и при потере драгоценной девственности.              Феликс удобно устраивается сзади, приласкивает её кожу на плече ладонью, целует в выпирающую косточку, затем в лопатку. Быстро считает родинки на спине, больше похожие на какую-то неудавшуюся картину известного художника, который решил, что люди могут сами соединить эти странные точки и раскрасить непонятные каракули. Ещё один поцелуй холодится на шее, затем на челюсти и подбородке, пока его ладонь властно сжимает впалые щёки, горевшие огнём румянца.              Это и вправду почти обжигает.              Девушка наконец ощущает кончик его члена у своего входа только после очередного поцелуя в острое плечо.              — Я буду нежным, благодаря позе, — Феликс проговаривает слова как успокаивающую колыбель и Зои правда думает о том, как сильно ей хочется заснуть. — Всё хорошо, пчёлка. Я обещаю, что больше не буду заставлять тебя умолять. — Можно подумать, что он уже не обещал этого раньше… — Ты насладишься этим.              Она выдавливает лёгкую улыбку, которую парень с трудом замечает. Но её реакция — даже самая скудная — для него действительно очень важна прямо сейчас. Потому что Феликс задумывается, возможно, впервые за год как сильно он любит эту девушку.              — Прости, — на силу слышно шепчет он, прижимаясь губами к её уху.              Это всё, что он произнёс, прежде чем толкнуться в неё и яростно поджать губы. Зои издаёт звук, больше похожий на мычание, нежели чем на стон и снова закрывает глаза, пытаясь сосредоточить всё своё внимание на медленных плавных толчках и насладиться этим, как Феликс и обещал.              Она чувствует себя такой наполненной… Такой полноценной. Будто раньше этого никогда не испытывала. Будто бы это происходит впервые и ей не хочется спешить, ей хочется лишь заглотнуть в себя это чувство, как самую вкусную сладость. Не слишком приторную и не слишком безвкусную. Одним словом — идеальную.              Феликс легко проникает внутрь её невероятно тесного влагалища, осыпая всё плечо поцелуями. Рука скользит по извилистому боку, сжимает тощее бедро до новых пятен. Он толкается глубже, практически доходя до шейки матки и заставляет её трястись как безумную дрянь от ломки.              Как же. В ней. Хорошо.              Очень тесно и головокружительно.              У него едет крыша, от чего вся эта картинка кажется лишь его кретинским воображением. Короткие пряди его золотистых волос спадают на её кожу, создавая щекотку и ненормальная дрожь набирает обороты.              Правильно. Зои же боится щекотки.              А кто её не боится?              Дело наверное даже не в щекотке, а в дрожи. Девушку колотит так, словно её вновь окунули в ледяную воду без предупреждения, но только в этот раз ей ни черта не всё равно на этот факт. Феликс утыкается носом в её шею, жалобно скоблясь о неё в попытках учуять намёк на тот привычный медный аромат, который уже не ощущается ни на йоту. Разочарованно вздохнув, он вновь проталкивается членом в её тесное влагалище и испускает тихий стон, переместив ладонь, до этого лежащую на бедре на её потрясающую мелкую грудь с дерзко-окаменелым крошечным соском.              Он сжимает полушарие так сильно, что у неё темнеет в глазах от извращённого удовольствия. Толчки выбивают из неё рассудительность — Зои обмякла как тряпка, но ей не стыдно. Нет. Она пускает ему в ответку собственный опиум, впиваясь ногтями в его руку, по-хозяйски покоящейся на её груди и Феликс резче толкается в неё, наперекор собственным словам про нежность.              Венозные швы расходятся. Собственный яд выпускается.              Он просто… Боже правый…              Серьёзно?              Феликс не думает. Он действует так, как требует тело. Это выходит неосязаемо совершенно, как будто мозг атрофируется. Изумрудные глаза фиксируются на капельке пота, стекающей по её груди прямо на простынь и из-за не функционирующего мозга единственное, что происходит в его организме — пожар. Вместо крови течёт бензин, а мысли настолько оцепеневшие, что напоминают кусок коры, об которую можно легко чиркнуть спичкой. Вероятно, поэтому внутри него и произошёл пожар.              Каждая частичка, даже самая микроскопическая горит, и пот градом течёт по его бледной коже. Зои остаётся лишь прожжённым отпечатком на его сетчатке глаз. В комнате гуляет мрак, ложащиеся тяжестью на всё его потное тело. Феликс не знает сколько ещё это будет продолжаться, но ему это нравится. Действительно нравится! И насрать, что вымышленные ожоги внутри него скоро будут четвёртой степени, и каждый орган покроется страшными волдырями.              — Зои, Зои, Зои, Зои… — выскуливает он её имя, вбиваясь в её тело нежнее, но его касания становятся жёстче и более собственническими.              — Мне больно, — шипит Зои, синхронно испуская стон после очередного толчка. — Феликс, нежнее, пожалуйста…              Нокаут.              — Чёрт, прости, прости… — парень тараторит, расслабляя пальцы на её коже. — Я правда не хотел, просто увлёкся.              Феликс вбивается ещё несколько раз, мягко кусает девушку в выемку между ключицей и плечом. И… всё кончается. Да, вот так просто. Он несколько раз промаргивается в попытках стереть туман перед собой.              В ушах шумит кровь, всё леденеет, туша пожар и его взгляд прикипает к Зои, которая лежит с закрытыми глазами и дышит так тяжело, что стук её сердцебиения слышится чересчур отчётливо, чем должно на самом деле.              — Ты кончила? — первое, что спрашивает он и ему кажется, что это правильный ход.              Да, Феликс, представь, что играешь в шахматы и уничтожь свою королеву.              Зои качает головой в отрицании и осоловело раскрывает веки, несколько раз промаргиваясь также как и он минуту назад. Ей нужно мыслить резонно. Перестать лежать так, словно он изнасиловал её и теперь она не видит смысла в своей жизни.              Его пальцы цепляются за её подбородок и поворачивают голову в свою сторону. Губы сводятся в спокойном поцелуе. Больше нет вожделения и страсти. Просто умиротворение и… любовь — дьявол её дери. Феликс отстраняется, смотрит на лицо своей девушки и тепло улыбается, переворачивая её на спину. Любуется ей ещё примерно минуту, затем встаёт и выбрасывает использованный презерватив в урну рядом с прикроватной тумбочкой.              — Могу ещё раз отлизать тебе, — прохладно предлагает Феликс как бы между прочим и быстро натягивает на себя боксеры с брюками, садясь на край кровати рядом с ней, — ну, чтобы ты кончила, — договаривает он, поправляя её непослушные локоны.              Поистине прекрасное зрелище — видеть её такой. Зои чертовски ослепительна в своём спокойствии, совсем кроткая и мягкая. Она не упоминает о том поцелуе с Кагами, не говорит, что им нужно расстаться. Она даже не плачет. Она просто лежит и смотрит на него с улыбкой, которая больше кажется вымученной.              — Не стоит, — отводит Зои его предложение и укрывает себя одеялом, явно смущённая. — Может поможешь перевязать мне запястья?              — Как всегда, — закатывает глаза парень и встаёт, медленно застёгивая ремень на брюках. — Ладно, помогу. А завтра ты договоришься с мамой на встречу со мной. Идёт?              Дурацкие уступки.              — Идёт, — соглашается она.              Это было легко.              Феликс вновь растягивает свои тонкие губы в мягкой улыбке, исподлобья наблюдая за ней. Блёкло-розовая прядка едва поблёскивает в ночном отражении, привлекая внимания, да и сапфировые глаза светятся так, что даже лунные лучи не нужны, чтобы осветить этот номер.              В ванной комнате заученно находит аптечку, идёт обратно и молча обрабатывает ей свежие порезы по всему телу. Феликс уже привык к таким обычаям. Он давно научился перевязывать ей тканевую марлю на запястьях так быстро, чтобы не делать лишних движений. Бантик получается всё таким же аккуратным и идеальным как в первый раз.              Бедняжка Зои по прежнему никому не нужна — только своим друзьям и парню-манипулятору. Она жила, годами притворяясь бездушной стервой, притворялась своей сводной сестрёнкой так умело, а после приехала в Париж и поразила всех своим настоящим лицом. Попросту раскрыла всё своё тепло и доброту. Девчонка ведь без убитого восприятия, без нездоровой тяги добиться всего, чего хочет Феликс.              Над ней издевались в той школе в Нью-Йорке. Теперь же над ней издеваются не те придурки-одноклассники, а близкие люди. И, к сожалению, Феликс входит в их число, как бы сильно ему не хотелось отрицать этот аргумент. Он манипулируют и сам не замечает, что делает это с корыстью и почти не испытывая угрызения совести.              — Все твои лезвия я выкинул, — произносит Феликс, заканчивая перевязывать запястья. — И знаешь, что самое паршивое в этом?              Зои молчит в тряпочку, прислоняя раненные запястья к обнажённой груди. Ясно, что она не собирается говорить на эту тему. Особенно сейчас.              — Хорошо, ты можешь молчать, но я не буду, — кивает парень головой как болванчик и слегка морщит губы, издавая цокающий звук. — Самое паршивое в этом то, что ты одержима идеей резать себя, когда в жизни происходит что-то неприятное. От этого нужно отучаться, но у тебя даже нет мотивации и поэтому я не знаю как тебе помочь.              — Ты не обязан помогать мне, — выдавливает из себя Зои тихим охрипшим голосом.              — Н-е-е-т, маленькая пчёлка, — эта интонация её обязательно выбесила бы в любой другой момент, но сейчас этого не происходит только потому, что у неё нет сил после секса. — Мы с тобой партнёры, так что ты от меня точно не отвяжешься.              — Боже, где-то же должны быть границы… — Зои выпаливает этот ответ, отворачивая голову в противоположную сторону, чтобы не видеть как в его зелёных глазах брезжит новая эмоция, которую нужно будет разгадать. А ей не-ль-зя. — Извини, но я устала и мне хочется спать.              Она думает, что ставит точку в этом разговоре? Хах, Феликс считает её наивность настоящей патологией, ибо это ерунда правда не лечится сотнями разговорами о стержнях — который у неё, между прочим, всё-таки имеется — и упорствах.              — Так легко увиливать от разговора можешь только ты, — фыркает Феликс. — Как оскорблённый ребёнок.              — Оскорблённый ребёнок? — переспрашивает она, чуть приподнимаясь, чтобы взглянуть ему в глаза. — Вот что я тебе сейчас скажу, Феликс — не все люди такие, как ты. Я другая. И это нормально. Я могу чувствовать то, что не можешь чувствовать ты, потому что у меня другой характер, другое мировоззрение и другое мышление.              Он смотрел всё это время неотрывно прямо в небесные глаза, в которых происходил вихрь эмоций, когда слова вылетали легко и без запинки. Без единого сучка. Теперь же он улыбается и наконец моргает, когда сухая плёнка краснотой ложится на белки раздражениями.              — Что? Почему ты так смотришь? — прищуривается Зои.              — Кхм…              Прочистив горло, Феликс опускает глаза на её грудь и щерится как довольный кот, который получил целую гору сливок.              — Твои сиськи… Они…              — Ты это сейчас серьёзно?! — исступлённо вопит девушка и ударяет ладонью по его плечу. Незначительно, но запястья снова выводит судорожной болью.              Его это нисколько не задевает и складывается острое ощущение, что удара и вовсе не было. Точно Феликс превратился в призрака за секунду до того, как её ладонь должна была соприкоснуться с твёрдой мышцей его плеча.              — Потрясные, — заканчивает он фразу, которую Зои оборвала своим негодованием. — Лучше спрячь их, пока я снова не набросился на твою бедную киску.              Девушка в тот же миг укутывается одеялом, скрывая свою наготу до самой шеи и прислоняется спиной к изголовью кровати, поджав согнутые колени к груди.              — Вау, ты смущаешься, — лепечет он насмешливым голосом с концентрацией приторности.              Феликс протягивает ладонь к её щеке и касается участка кожи, где присутствует тот самый румянец, оставшийся после секса. Он буквально жарит ему пальцы и этот эффект так импонирует его внутреннему монстру, что наглая улыбка самовольно касается губ.              — После твоих комментариев всегда хочется умереть со стыда, — тихо произносит Зои и прочищает горло, чувствуя неприятную слизь на стенках глотки. Как будто эта гадость действительно находиться там.              — Я не позволю тебе умереть, Зои, — уже без улыбки отвечает Феликс и заправляет её розовую прядку за ухо. — Твои попытки ничтожны. Ты не можешь убить себя и ты знаешь, что я рано или поздно приду и спасу тебя. К сожалению, это стало моей грёбаной работой, которую я терпеть не могу.              Не позволит поцеловать смерть. Будет и дальше выкидывать новые коробки лезвий, перевязывать раны, а после трахать. Это становится пошибом их отношений.              — С румянцем ты красивее, — вздыхает Феликс и наклоняется к её лицу, быстро чмокая в надутые губы. — Ммм, как же я хочу, чтобы ты всегда была такой… — почти воет он, оставляя ещё один воздушный чмок в уголок губы.              Зои вытаскивает руки из под одеяла и обвивает их вокруг его шеи, обнимая так, чтобы Фатом приблизился к ней ближе ещё на десять сантиметров. Чтобы дистанции, что и так мала в своих размерах не осталось. Их тела должны соприкасаться в привязанности. Ей так хочется, чтобы Феликс обнял её по-настоящему — как собственную девушку, а не сломленную дрянь с манией резать кожу в отчаянии.              Грудь так сильно травит вирусной болью, что на глазах выступают нежеланные слёзы, которые стоит втянуть назад в глазницу. Но девушке хоть раз необходимо побыть слабой рядом с ним — как и в прошлые разы, да, пчёлка-Зои? — и крепко прижаться к его твёрдо в напряжённому телу, впрочем, что она и делает прямо сейчас, вцепляясь тонкими пальцами в каменные мышцы его лопаток.              — Обними меня, — говорит шёпотом, ощущая себя такой крохотной рядом с ним, — обними меня так, будто любишь.              — Я люблю тебя, — сквозь зубы бросает Феликс и сжимает её в собственных руках, прижимая дрожащее маленькое тело к груди. — С нами всё будет хорошо, я поговорю с твоей мамой и больше никто не будет вмешиваться.              — Обещаешь? — наконец всхлипывает она, давая волю собственным эмоциям, которые слишком сильны в этой атаке.              — Обещаю, — Феликс кивает и кладёт тёплую ладонь на её затылок, начиная утешающе поглаживать по мягким волосам.              — Тогда можно я немного поплачу и побуду полной тряпкой?              Парень усмехается, считая чертовски забавным тот факт, что она и вправду спрашивает разрешения на собственные эмоции. Вместо ответа, он крепче стискивает её туловище предплечьями и по-идиотки улыбается в её волосы, закусывая нижнюю губу, чтобы эта улыбка не стала ещё шире.              — Я не игрушка, Феликс, — судорожно шепчет Зои, а слёзы смывают ей румянец как дождь солнечную погоду, — перестань играться мной.              — Я никогда тобой не игрался, — только и выговаривает Феликс, сжимая челюсти до скрипа зубов.              — Играешься. Всегда, — спорит она немного писклявым голосом. — Ты манипулятор и тебе нравится управлять мной. Моя свобода значительно ограничилась с тех пор как мы начали встречаться. Зато тебе позволено делать всё, что заблагорассудится твоей душе: целоваться с другими, а потом приходить ко мне как ни в чём не бывало и заниматься сексом.              Она берёт паузу, пытаясь отдышаться и клонит голову в другую сторону, чтобы не ощущать его убийственный запах, который сводит с ума.              — Я не игрушка, — вторит Зои и тяжело выдыхает воздух через приоткрытые губы, — и я не хочу, чтобы ты «любил» меня только потому что я удобная.              — Перестань, — беззлобно отрезает Феликс.              — А если не перестану?              Вот же дерьмо…              — Наши отношения — игра, — её голос ломается в дрожи, — и ты в ней манипулятор. Тогда какую роль занимаю я, если не роль игрушки?              Феликс отстраняется и всматривается в её небесные глаза — теперь затянутые тучами. Всё в ней меркнет как в пасмурную погоду. Слёзы обильнее опушают щёки, губы набухают клубничным оттенком, а румянец и вовсе пропадает.              Не может же она умереть от собственных эмоций…              — Я не знаю, что ответить, — честно признаётся, не видя другой альтернативы. — Мне нужно подумать.              — Вот видишь, — улыбка натягивается на её губы противным вкусом, а соль, которая насыщает стекающие по щекам слёзы раздирает незначительные ссадины во внутренней части нижней губы, — ты даже не отрицаешь, что всё это игра.              Игра-игра-игра.              Это слово преследует каждую извилину, растворяется в ней, превращаясь в язву. Феликс дышит также тяжело как и она. Со свистом. Кадык дёргается, когда удаётся сглотнуть накопившуюся безвкусную слюну. Уголки глаза зудят и хочется разодрать ногтём слезное мясцо в кровь, чтобы капилляры стали красными как и у неё.              — Забавно, что этого не отрицаешь ты, а не я, — говорит Феликс.              Ритм сердцебиения на удивление стабилен. Его рука собирает копну волос на затылке и тянет её голову ближе к себе. Он целует её нежно, слизывая с губ оставшиеся капли слёз и едва-едва улыбается, перемещая ладони на влажные щёки. Спустя секунды всё прекращается и Феликс смотрит в глаза Зои тёплым взглядом, продолжая улыбаться.              — Не забудь завтра поговорить с мамой, — напоминает он, ещё раз быстро целуя в набухшие от эмоций губы.              Феликс отстраняется от неё, наблюдает как Зои укладывается спать в удобную позу и полностью укрывает её одеялом.              — Я всё равно люблю тебя, пчёлка, чтобы ты не говорила, — наклонившись, шёпотом проговаривает он и целует в скулу, задерживаясь губами на её коже больше, чем следует.              Отпрянывает Феликс резко, как будто обжигает губы об её кожу, что снова покрылась румянцем за секунду до этого и встаёт, чтобы отыскать своего квами в тайнике. Он открывает дверь шкафчика и пускает смешок, когда видит двух спящих квами, охраняющих талисманы.              — Эй, приятель, просыпайся, — шёпотом, чтобы не разбудить спящую рядом с Дуусу Поллен.              Дуссу разлепляет свои веки и сонно смотрит на своего владельца.              — Нам пора.              Он берёт брошь и приделывает её к воротнику рубашки. И пока Дуусу не начал что-то эмоционально щебетать трансформируется в Аргоса, после чего аккуратно закрывает дверцу, чтобы не беспокоить сон Поллен.              Малиновые радужки глаз завораживают полуспящую Зои, когда Феликс снова присаживается на край постели и поглаживает свою девушку по бедру. Он подогревает новую порцию действенных колыбель, перекатывая слова на языке, пока тихо напевает ей незначительные мелодии. Когда всё сходится в ровную шеренгу в его голове, Феликс наконец поёт свою первую колыбельную, боковым зрением прослеживая с какой ленью девушка держит глаза открытыми.              На второй колыбельной Зои начинает сдаваться своей усталости и засыпать, наслаждаясь его голосом и нежными прикосновениями к бедру. Её глаза осоловело закрываются, рассудок мутится, тело расслабляется и сон триггерится в голове в тот момент, когда самые важные для неё слова слетают с губ Феликса шёпотом:              — Я очень сильно люблю тебя. И это ни разу не игра. Сладких снов, пчёлка.              Шорох затихает. Парень выходит на балкон и, прыгая по крышам зданий направляется к особняку Агрестов, пока внизу бурлит ночная жизнь.       

***

      Зои нервно потирает руки об ткань джинс на своих бёдрах и внутренняя сторона ладоней значительно начинает нагреваться до красноты. Она упускает момент, когда Одри Буржуа присаживается напротив неё с таких кислым выражением лица, словно до этого кто-то заставил съесть её банку горчицы. Мать снимает свои очки, только вошедшую в моду и начинает что-то недовольно говорить Зои, которая рассчитывает в своей голове каждую секунду до назначенного времени.              Если он опоздает, то Одри точно сделает всё возможное, чтобы испортить эту встречу и их отношения. Девушка уже давно выработала в себе отличный способ расслабиться — глубоко вдыхать и легко выдыхать. И так до тех пор пока нервозность не улетучится.              — Твой бойфренд не подходит нам по статусу, девочка, — надменно произносит мать и Зои наконец внимает смысл её слов.              То есть её не волнует, что он будущий граф и, что его наследство состоит практически из бесконечности на счёте? Смех был бы к месту к её словам, если бы не та серьёзность, которая прозвучала в голосе Одри натурально, без всякой фальши.              — Понятно, — равнодушно произносит Зои и симулирует интерес к собственным ногтям, покрытым розовым гель лаком. — Как Хлоя? — как бы между прочим интересуется она также равнодушно и холодно, отчего складывается ощущение, что в ней в ту ночь поселилась частичка Феликса.              Прошло четыре дня, но с тех пор Феликс приходил только для того, чтобы удостоверится, что с ней всё в порядке и что встреча с матерью не отменена из-за каких-то нелепых причин.              — Как обычно, — отмахивается мама от расспросов про Хлою, как будто Зои действительно интересно как поживает эта бессердечная стерва.              — Мг, понятно, — снова произносит с прежней интонацией, чтобы доказать как-же-ей-чёрт-возьми-плевать.              Время приближается стремительно к шести часам вечера, а Феликса до сих пор нет. Зои лелеет надежду, что он всё-таки придёт как мать способна лелеять собственного ребёнка. Она повторяет механизм собственного успокоения, делая глубокие вдохи и выдохи, чувствуя как рёбра вяжет скрипучей болью.              Спокойно-спокойно-спокойно.              Главное — внушить, а остальное — лишь детали, которые придут со временем. Но как раз-таки времени у неё практически не осталось. Только пару минут. Девушка пятернёй поправляет свои закрученные золотистые локоны, не обращая внимания на странное выражение лица матери, которая сидит в своей привычной позе: руки скрещены на груди, а нога закинута на ногу. Она скучающе покачивает голенью и это означает, что скоро у её терпения истечёт срок годности. Как правдоподобно для Одри Буржуа — вот так легко демонстрировать свои поганые эмоции, которые, на самом деле, никому не интересны. В том числе и Зои.              Она ставит в голове таймер, когда на настенных часах показывает «17:59». Одна минута. А точнее уже пятьдесят девять секунд, пятьдесят восемь, пятьдесят семь, пятьдесят шесть…              Приди, приди, приди…              Зои не осознаёт, что шепчет эти слова себе под нос. Наверное на автомате. Потому что привыкла делать это по вечерам, когда Феликс опаздывал. В те периоды он приходил на зов её молитв, поэтому сейчас она рассчитывает на то, что парень появится здесь по тому же кличу.              Когда стрелка часов наконец показывает «18:00», двери лифта открываются и в кафе плавной походкой входит Феликс, как всегда одетый с иголочки. Его лицо являет тотальный холод и ни единой эмоции. Боже, он как ледяная статуя, что ожила. Зои, сидя до этого с открытым ртом, понимает, что в открытую пялится на него и опускает голову, ощущая как его запах приближается и приятно травит слизистую носа.              — Мадам Буржуа, — приветствующе произносит Феликс, принимая её ладонь, облечённую в перчатку и слегка пожимает её.              — Феликс, — кивает она в ответ, — я уже думала, что ты опоздаешь или вовсе не придёшь.              Зои прочитывает по выражению, которое мимолётно проскочило по его лицу, что ему хотелось ответить: «не дождёшься», но он, нацепив свой привычный лёд, отпускает ладонь Одри и садиться на стул рядом с Зои, положив ногу на ногу.              Феликс словно хочет скопировать позу её матери, чтобы показать как сильно оголяются провода её настоящих мыслей, которые можно с лёгкостью разрезать. Они слишком уязвимы перед ним. И это чётко понятно только для неожиданно насторожившейся Зои.              — Я полагаю, что ты позвал меня не для того, чтобы молчать, — поддаёт голос Одри.              Он едва заметно приподнимает уголок губы, боясь полностью купиться на собственный соблазн улыбнуться.              — Для начала хотелось бы кое-что прояснить…              Его обрывает дворецкий, который принёс для Одри её любимый кофе с капелькой виски.              — А вы что-нибудь желаете, месье? — обращаются к Феликсу.              Тот смотрит на Зои и на её явно остывший чай.              — Да, американо без сахара и чёрный чай с бергамотом, — произносит Феликс, не отрывая глаз от девушки.              Типичный выбор Феликса Фатома — американо без сахара. Зои больше не таращит глаза как раньше, думая как вообще можно пить такую горькую чёрную жижу. У него странная аллергия на сладкое, поэтому он не ест всё, что содержит в себе слишком много приторности. Из десертов он может съесть печенье без глютена и от силы кусок обыкновенного чизкейка. Но не более. От остальных сладостей его попросту тошнит.              — Заберите этот чай, — вежливо просит Зои почти неслышно.              Феликс приподнимает свою светлую бровь, прослеживая за реакцией её матери. Зои должна играть, а не быть сладкой-присладкой девочкой.              — Конечно, мадмуазель Ли.              Дворецкий услужливо склоняет голову и забирает блюдце с чашкой. Затем покидает зал, оставляя молодых людей наедине с невыносимой горгоной, сидящей напротив.              — Мадам Буржуа, позвольте спросить, — вежливо начинает Феликс, — как у вас дела в личной жизни?              Если бы Зои сейчас пила чай, то обязательно поперхнулась бы…              Одри же это ни сколько не смутило. Она сидит с приподнятой бровью и уголки её губ дёргается вверх.              — Всё прекрасно, — расплывается в улыбке, но это выглядит со стороны так подло и едко.              — М, — издаёт странный звук парень и понимающе кивает головой. — Тогда ясно, какого чёрта вы влезаете в наши отношения.              — Феликс, — шипит Зои, пытаясь отдёрнуть его и крепко цепляется ногтями в тыльную сторону его ладони.              Феликс косится на неё предупреждающим взглядом и перехватывает её ладонь, сжимая её чересчур сильно. Почти до самого хруста и посинения на хрупкой кисти.              Хватка слабеет только через полминуты, а его выражения лица становится настолько холодным, что кажется, словно его кожа сейчас обрастёт колючими льдинками.              — Послушайте, я не знаю почему вы так сильно взъелись на Зои, но я не позволяю вам лезть в наши с ней отношения, — отчеканивает он каждое слово, еле сдерживаясь, чтобы не зарычать от пылкой злости. — Думаете, я не подхожу вашей семье по статусу? Хрена с два. Если вы ещё не заметили, моя фамилия — Фатом. Я решился взять отцовскую фамилию, хотя человеком он был, честно говоря, скверным. Тем не менее, он оставил мне наследство, о котором даже ваша избалованная дочурка Хлоя может только мечтать.              Дворецкий возникает именно тогда, когда Феликс договаривает предложение на последнем выдохе и мысленно благодарит... Армана или Арманда. Господи, он вспоминает как Хлоя раньше издевалась над бедным дворецким, путая его имя. Сейчас Феликс ощущает себя блондинистой стервой с высоким конским хвостом и высокой самооценкой, от которой толку как от козла молока — он всегда считал Хлою пустышкой, зависимой от денег и власти отца. Без него она была бы мелкой сошкой, не имеющей при себе ничего, кроме завышенного самомнения.              Горло будто засыпали сухим песком.              Ему хочется запить это неприятное ощущение горьким кофем и продолжить свою тираду, если её и можно так назвать. Зои как всегда солнечно благодарит дворецкого за чай, а Феликс решает обойтись обычным кивком.              Ему хватает то, что мысленно он уже его поблагодарил — уже что-то. Хлоя бы даже на такое не способна из-за собственного цинизма и антипатии к окружающим людям.              Почему я продолжаю сравнивать себя с этой сучкой?!              Феликс одёргивает себя и делает глоток горькой жидкости, приятно обволакивающей сухие стенки горла.              — Ты родственник Агрестов, а значит как-то взаимосвязан с ними, — прохладно говорит ему Одри, тоже делая глоток из своей чашки. — Их репутация значительно подпортилась после погибели Габриэля.              — Дела покойного дяди меня не касаются, — отрезает Феликс. — Ими занимается мой кузен. Скоро ему исполнится восемнадцать и бренд «Gabriel» законно будет принадлежать ему.              — Чем же тогда занимаешься ты?              — Пока ничем. В восемнадцать я получу в наследство бизнес отца и буду развивать индустрию, которую он создавал, когда был ещё жив.              Женщина подозрительно хмыкает и начинает оценивающе осматривать Феликса, как будто на нём написано всё его будущее и банковский счёт.              — Теперь давайте наконец решим проблему с отношениями. Я не хочу тратить ни своё, ни ваше драгоценнейшее время, — сарказм ясно выделяется в слове «драгоценнейшее».              Феликс встаёт с места и медленно приближается к мадам Буржуа, сидящей теперь с абсолютно невозмутимым видом. Наклоняется так близко, что складывается ощущение, словно он хочет поцеловать её, но Зои быстро отдёргивает себя от подобных мыслей и незаметно кривит губы от отвращения.              — Во мне течёт аристократическая кровь моей матери, — произносит Феликс отточено. — Вы помните Эмили и Амели Грэм де Ванили? Одна вышла замуж за Габриэля Агреста, а другая за Кольта Фатома — моего отца.              — Ближе к делу, — цыкает женщина, вероятно, уже теряя терпение.              Парень цепляет на лицо свою лучшую гадкую улыбку.              — Я выше вас по статусу, а посему вы не можете помыкать Зои, что я не подхожу вашей семье.              Теперь он смотрит за реакцией Зои, сменив улыбку на мрачную хмурость. Так Феликс больше походит на себя. Наверное.              — Если вы ещё раз обидите мою девушку и будете лезть в наши отношения, я уничтожу всю вашу семью, а о крутой репутации модного критика можете и вовсе забыть, — угрожающе проговаривает парень и наконец отходит на нормальное расстояние, чтобы ненароком не уничтожить себе слизистую носа цветочным парфюмом Одри. — Это первое и последнее предупреждение. В следующий раз мы будем разговаривать, когда у вас отнимут этот отель.              И садится обратно на своё место, берёт чашку с кофем и начинает отхлёбывать, словно до этого не угрожал женщине вдвое старше него.              — А ты мне нравишься, — неожиданно заявляет Одри и Зои заметно расслабляет плечи, с которых по ощущениям только что упали огромные валуны. — У тебя есть характер, юноша.       

***

      — Ха, я ей нравлюсь, — говорит Феликс уже в лифте. — Как будто сделала мне чёртово одолжение.              Зои нажимает кнопку на панели и двери закрываются. Она облокачивается спиной о стену, пока лифт движется вверх на самый последний этаж отеля — а точнее на крышу.              — Смотри, что у меня есть.              Феликс приближается слишком близко, одной рукой обхватывает за талию, а другой лезет в волосы и достаёт оттуда обручальное кольцо Одри, которое когда-то ей подарил Андрэ Буржуа. Девушка возмущённо ахает, когда янтарный камень блестит перед ее глазами и внутри себя до сих пор поражается его умению показывать подобные фокусы и незаметно воровать ценные вещи как сорока.              — Это уже слишком, — ворчит Зои, сложив светлые бровки так, чтобы они практически соединялись на переносице. — Сначала воруешь, потом угрожаешь. Что дальше? Побьёшь её?              — Пусть помучается, поищет своё любименькое колечко. Твоей матери это будет поделом.              Он крутит кольцо меж пальцев ещё несколько секунд, прежде чем оно волшебным образом испаряется. Его руки упираются в стену возле её головы, блокируя выход ошеломлённой Зои, которая искренне восхищается его таланту и Феликс различает это в расширенных зрачках; они сверкают блеском, как чистые лезвия.              Девушка никогда не говорит вслух о своём восхищении, но он всё равно видит эту эмоцию в её глазах. Всегда.              Феликс склоняется ниже и целует её, осознавая, что слишком соскучился по ощущению её клубничных губ на своих. Они не целовались несколько дней, что уж говорить о сексе — он о нём даже не думал, склоняя поток мыслей в другое русло. Всю его голову занимало предстоящее рандеву с мадам Буржуа. Феликс не волновался ни чуть, однако нервишки он себе потрепал на славу, пока рассуждал о том, что легче сразу использовать угрозы разрушить всё, что им дорого, если мать Зои и дальше будет внаглую влезать в их отношения и говорить, что он — другого сорта.              Что он — не для неё.              Адриан, Маринетт, Одри...              Та даже Кагами!              Кто в следующий раз устроит ему выговор насчёт их «неправильных» отношений, которые закончатся в ту же секунду, когда Феликс поймёт, что он наигрался с несчастной пчёлкой?              — Я вчера говорила с Кагами, — тихо выводит Зои, отстраняя его от своих губ. Феликс раздражённо цыкает и закатывает глаза.              — Сколько можно мусолить эту тему? Тебе не надоело, пчёлка? — бурчит он с недовольной интонацией.              Двери лифта открываются и парочка выходит на крышу.              Осенний ветерок скользит в волосы Зои и растрёпывает их в разные стороны невидимой ладонью. Она берёт Феликса за руку и сжимает её, стоя напротив.              — Я не договорила, — слизав сухость с губ, бросает девушка и поднимает глаза на своего парня. — Она сказала, что сама тебя поцеловала. Ты даже не ответил на этот поцелуй.              Квами вылетают из укрытия, но молодые люди не обращают на них внимания, смотря друг другу в глаза и почти не моргая.              — Я всё равно буду надеяться, что ты меня когда-нибудь простишь, — его голос уносит ветер, отзвуки едва-едва различимы, но у 3ои выходит расслышать слова сквозь вой в ушах.              — Такое не прощают.              Феликс улавливает всхлипы и поворачивает голову к Дуусу, который наблюдает за этой картиной со слезами.              — Как же это печально, наши владельцы расстаются, — ревёт квами и и зарывается мордочкой в плечо Поллен.              Та начинает успокаивающе поглаживать его по голове.              — Никто ни с кем не расстаётся, — грубо произносит Феликс. — Понятно?              — Поллен, трансформация! — вместо ответа восклицает Зои и перевоплощается в Весперию.              Феликс тяжело вздыхает, когда она молниеносно оказывается на крыше другого здания и перевоплощается в Аргоса, игнорируя громкий плач своего квами.       

***

      В особняке Агрестов подозрительно тихо. Зои снимает трансформацию и заходит вслед за Феликсом в холл, стараясь не шуметь. По идее, здесь всегда было тихо как в глухом лесу — особенно, когда Габриэль был ещё жив. Парень почти что с омерзением вспоминает, как дядюшка ненавидел шум, потому что это мешало ему черпать вдохновение на новые дизайны одежды.              Полный бред.              Габриэль обожал дисциплину, контроль и власть. Точная копия его отца; есть только одно отличие — Адриану никогда не приходилось надевать закрытую одежду, чтобы скрыть облако синяков, распространяющийся по коже отвратно-сливовым оттенком.              От воспоминаний со вкусом гнили ему хочется побежать в сортир и очистить желудок. Желательно, побыстрее, потому что кожа снова начинает обрастать колющими синяками. И они зудят, принуждают царапать ногтями истерзанную кожу до появления серьёзных гематом. Феликс вспоминает как когда-то, в семилетнем возрасте здорово огрёб ремнём, а после мама отвезла его в больницу, обнаружив на его левом боку синяк, отлично налитый свертывающейся кровью.              Тогда она впервые накричала на его отца. Феликс лежал в соседней комнате и всё слышал. Бок болел, но врач сказал Амели, что гематома не серьёзная — быстро пройдёт.              Боль прошла действительно быстро, а злость с тех пор осталась, зачерствела как десятилетний пряник, превратившиеся в твердый камень, об которые можно сломать даже самые твёрдые зубы. Феликс был рад смерти своего отца: он видел какой несчастной была мама, пока была за ним замужем. Он хотел, чтобы его кончина настала как можно скорее, чтобы любимая матушка наконец освободилась от оков адского брака. Пусть лучше будет вдовой, нежели будет страдать — так мальчик рассуждал, стоя на похоронах Кольта и старался выжать из глаз крокодильи слёзы. Выходило плохо, но горестное выражение лица корчить он умел на славу. В душе он смеялся от радости и ему хотелось прыгать как пятилетнему ребёнку, которому подарили новый двухколёсный велосипед.              — Адриан! — Оклик отрикошетивается от стен по всему огромному пространству особняка.              Феликс хватает Зои за руку, не спеша ступая по лестнице. Из комнаты Адриана выходит Маринетт с ослепительной улыбкой и крепко прижимается к обоим, душа в крепких объятиях.              — Ребята, — радостно воспевает Дюпен-Чен, ещё крепче стискивая молодых людей в жгут своих объятий. — Я думала, вы придёте гораздо раньше.              Она целует Феликса в щёку и тот с трудом, но целует её в ответ в знак вежливости.              — У нас были дела, — сцепив зубы, произносит парень. — А где мой любимый кузен? Снова плещиться в своём новом бассейне с подогревом? — пуская смешок, интересуется он.              — Нет, он его подготавливает, чтобы мы могли отлично провести с вами время.              Маринетт выглядит так, словно её переполняет энтузиазм. Зои в ответ радостно улыбается и смотрит на Феликса, в поисках реакции на новость, что они сегодня будут плескаться в бассейне, когда на дворе стоит середина октября.              Он наверное думает, что это чистой воды чертовщина…              — Здорово! — оживлённо роняет Зои, локтём толкая своего парня в живот.              — Да, ходить в мокрых плавках в десять градусов тепла — очень здорово, — соглашается Феликс с язвительной интонацией. — Адриану это в кайф, но у меня слабый иммунитет. Я пас, девочки.              Зоя прыскает:              — У тебя? Слабый иммунитет? Не смеши меня.              — Правда, Феликс, не будешь же ты сидеть весь вечер в своей комнате в полном одиночестве, — поддакивает ей Маринетт и заговорщически подмигивает.              Зои надеется, что Феликс этого не заметил. Хотя, судя по виду, его мысли находятся совершенно не здесь. Он о чём-то размышляет с таким видом, как будто ему неприятно находится здесь и он хочет незаметно сбежать, пока все будут развлекаться в бассейне.              Раздаётся хлопок двери и возле лестницы возникает Адриан в одной футболке и брюках. Неужто ему вообще не холодно? Зои ёжится, представляя, что будет, если она выйдет в таком виде на улицу, если ветер пробирается до самых костей даже тогда, когда она надевает тёплую ветровку.              — Вернулся наконец, — улыбается Феликсу Адриан и максимально быстро обнимает Зои, зная, как не нравятся кузену, когда его девушку лапают больше нескольких секунд. — С самого утра тебя не видел. Где ты пропадал? — спрашивает он, приобнимая Маринетт за плечи.              — У нас были дела, — холодно повторяет Феликс. — Раз уж у нас намечается вечер в бассейне, у тебя не завалялись для меня какие-нибудь чистые плавки, кузен?              — А у меня нету с собой купальника, — застенчиво пожимает плечами Зои.              Маринетт понимающе кладёт ладонь на её плечо и сжимает его прямо на выпирающей кости.              — Не переживай, у меня для тебя кое-что есть.       

***

      Уже будучи в комнате Феликса, Зои осматривает своё порезанное тело в зеркале и формулирует в голове самые лучшие оправдания; может сказать, что завела кошку, а она оказалась не самой дружелюбной барышней?              Нет, такое не прокатит.              Тональник точно не поможет — помимо того вода в бассейне всё мигом смоет.              Поллен жуёт макарун, прячась в шкафу, но звуки, доносящиеся оттуда настолько громкие, что складывается ощущение, что там сидит бугимен, пожирающий детскую плоть. Зои передёргивает от таких мыслей ещё больше.              Маринетт дала ей слитный купальник ярко-жёлтого оттенка. Он должен закрыть часть царапин на животе и груди, но что ей делать с ранами на запястьях? Девушка сглатывает тошнотворный сгусток в гортани и поджимает губы, не зная как выбраться из этой патовой ситуации. Истерика толкается в грудине, беспрерывно орёт, ломает рёбра, а слёзы наворачиваются на глаза. Хлористая пелена раздирает глазное яблоко, голубой обруч сужается по вине биологического затмения. Зрачки увеличиваются и напоминают две луны, загородившие сияющие солнца.              Она ощущает позади постороннее присутствие, но не поднимает взгляда, не смотрит в зеркало на того, кто помешал её уединению. Она ощущает себя не зажившей раной, с которой сдёрнули пластырь. Резко. Безжалостно. Она ощущает себя паршиво и грязно, стоя в обнажённом виде, когда Феликс вонзает катану в её спину своим пронизывающим взглядом.              Сумасбродство обожает вот так просто подчинять других. Оно разламывает. Втаптывает в землю. Унижает. Облизывает нервы ядовитым языком.              Повсюду открытый мир, но он сужается в мгновение ока, когда мужская рука ложится на её впалый живот и вдавливает её тело в чужое — напряжённое, словно сзади неё стоит мраморная статуя, а не живой человек. Чувства растирают её личность в жалкую мозоль, касания мертвят клетки мозга. Зои закрывает веки всего на секунду, ощущая как он зарывается носом в её волосы и вдыхает медовый запах. Мысли разлетаются в разные стороны в голове, укрываясь в сумрачных переулках.              Теперь она пустая. Ни о чём не думает, не пытается сочинить вымышленную правдоподобную историю о том, как странные царапины появились на её запястьях, уродуя тонкие вены.              Длинные пальцы оглаживают небольшую царапину на животе. Феликс наблюдает за ней в зеркале, крепче вжимая в своё тело, как будто пытаясь выбить из неё весь воздух, всё живое. Анемичные щёки искрятся намёками на румянец. Девушка изо всех сил старается затянуть слёзы обратно под веки, в глазницу.              — Хочешь, я скажу им, чтобы развлекались без нас?              Отрицательно качает головой. Берёт купальник со стула и вырывается из его хватки, быстро накидывая его на себя.              Жёлтый всегда был ей к лицу. Сейчас же этот кусок ткани напоминает огромный пожелтевший синяк на её теле.              — Всё нормально. Я что-нибудь придумаю, — уверяет Зои с неестественной улыбкой скорее саму себя, чем Феликса.              Он всё ещё одет в накрахмаленную рубашку и брюки, волосы идеально уложены, а лакированные туфли режут глаза похуже тупых лезвий.              — Я совершенно забыла об этом, — выдыхает она, демонстрируя ему свои запястья. — Мне даже в голову не пришло, что кто-то может увидеть их помимо тебя.              Феликс с особой осторожностью берёт её запястья в свои руки, как будто от одного нажатия они могут превратиться в пепел и разлететься в разные стороны. Его глаза существенно теплеют; точно также Зои ощущала бы себя в зелёном лесу в летнее время года, пока солнечные стрелы просачивалась через ветки деревьев и едва-едва касались её головы, напекая до состояния безумства. Наверное. Просто похожее ощущение. И оно ей чертовски нравится.              — Рано или поздно правда вскроется. Кто-то помимо меня узнает о твоих грехах.              Правда же — селфхарм — грешное самоповреждение. Многих людей оно приводит прямиком на кладбище, а в ад попадают даже такие светлые ангелы, как она: голодные черти наверное им там рады. Никто в этой жизни не идеален, у каждого имеется хотя бы один скелет в шкафу, особенно у таких пай девочек, привыкшие на благо своей неадекватной семейки представлять из себя дьявола перед другими, когда внутри жалобно воет ангел с оборванными крылышками.              — Они будут думать, что это из-за тебя, — чуть ли не всхлипывая, бормочет Зои.              Феликс противно усмехается:              — А разве это не так?              — Это мой выбор, — словесно сопротивляется, но запястья не выдёргивает из его цепких рук. — Я бракованная, но ты до сих пор со мной.              И с удушливым смешком, затягиваемый бесконечный трос вокруг её глотки добавляет:              — Хотя может поэтому я резалась — оттого, что хотела, чтобы ты поскорее разорвал эти несчастные отношения.              Парень въедается взглядом в её лицо — такое же несчастное как и их отношения. Израненные вены на её тонких запястьях ощущаются прострелами иголок и шероховатостью застывшей крови. Прямой контраст с гладкой кожей, которую тщательно отмывали и скрабировали в душе.              — Выходит, ты отчасти прав и я правда делаю это из-за тебя.              Смазано вглядевшись в эти холодные изумрудные радужки, Зои находит в себе силы снова с натиском улыбнуться и приблизиться ещё ближе. Она приподнимается на мыски, освобождённые руки обвивает вокруг его шеи и глубоко целует его. Словно тумблер настроения переключили в её системе — теперь девушка ведёт себя слишком непринуждённо, лаская пухлыми губами его тонкие губы.              Чёрт, какой же он холодный. Вся его кожа — скопление льда, а организм — давно всеми забытая Арктика. Но именно Феликс всегда приходит к ней и спасает в моменты, когда всё катиться к коту под хвост. Он выкидывает все её лезвия, перевязывает предплечья от запястья до самого локтя. Это становится его долбаной рутиной, которая ему нахрен не всралась, если говорить начистоту.              Его руки устраиваются на её талии, сжимая её так сильно, словно бы он пытается прощупать её внутренности. Зои игриво лижет кончиком языка его нижнюю губу, оставляя на ней щепетильную капельку слюны и снова расплывается в кривой улыбочке.              — Я навечно привязана к тебе, можешь гордиться, — ласково шепчет в приоткрытый рот и вновь мажет языком по нижней губе. — Ты всегда помогаешь мне преодолеть эту зависимость, несмотря на тот факт, что зачастую это происходит из-за наших ссор.              — Как всегда, во всём виноват Феликс. Я уже ничему не удивляюсь, — скалится он и его голос проседает в низкий тембр.              Она отстраняется также внезапно, как и прильнула к нему. Снова вглядывается в свои свежие царапины, гадая не вызовет ли у Маринетт вопросы такая простая вещь как перчатки. Зои обожает носить их в повседневной жизни, но сейчас она, скорее всего, не сможет надеть их и спокойно отправиться плавать в бассейн, наивно полагая, что Маринетт и Адриан не заметят этого.              По большому счёту, это не их собачье дело. Дружеская забота ей нравится, но когда дело касается таких личных вещей вроде селфхарма, её начинает раздражать вечные пререкания, что это очень опасно для жизни и бла-бла-бла. Зои хватает Феликса с его гневным рычанием: «Какая же ты глупая! В следующий раз, я запру тебя в подвале и отберу талисман.»              До сегодняшнего дня, парень ни разу не сажал её в подвал и не отбирал талисман. Однако твердит он об этом постоянно, когда ситуация повторяется и ему приходится вытаскивать обнажённую Зои из остывшей воды, нянчится с ней и потом успокаивать, слушая гневный монолог о том, какие нездоровые у них отношения и это — абсолютно его вина. Исключительно его.              Да, где-то внутри он вскипает от злости и кожа сваривается от повышенной температуры.              На деле же Феликс всегда закатывает глаза до самого затылка и в раздражении чмокает её в висок, обнимая так крепко, как будто опасаясь, что девушка вырвется и перевоплотиться в Весперию, сбежит, оставив его как дурака стоять на балконе её номера в компании эмоционального Дуусу.              Удивительно, как парень сдержан по отношению к своему квами. Габриэль бы давно уже заткнул ему рот своим любимым варварским способом, но Феликс всегда выслушивает эмоциональные накалы в каком бы настроении он не находился и считает себя молодцом, потому что в нём ещё ни разу за всё это время не вспыхнуло сильное желание сжать крошечного Дуусу в кулаке и превратить в лепёшку.              — Потом продолжим наш разговор, — говорит Феликс, когда стук в дверь отрывает его от разглядывания своей девушки в купальнике. — Встретимся на улице.              Он открывает дверь и совсем не удивляется, когда видит Маринетт в точно таком же слитном купальнике как у Зои, только розового оттенка.              — Адриан ждёт тебя в своей комнате.              Феликс молча выходит в коридор, оставляя девчонок наедине в своей комнате.              Зои прячет руки за спину и делает максимально расслабленный вид, изучая фигуру подруги с любопытством. Маринетт на пару сантиметров выше, у неё стройное телосложение и глаза необычного василькового цвета. Вспоминаются времена, когда Зои смотрела в эти глаза и чувствовала себя влюблённой девчонкой.              А после появился Феликс и эта влюблённость всего на секунду показалось ей такой детской и несерьёзной, больше похожей на фанатичное восхищение.              — У вас с Феликсом всё в порядке? — беспокойно интересуется Маринетт.              — Да… Думаю, да.       

***

      — Нет… Думаю, нет.              Феликс отвечает жёстко, холодно и сцепив от гнева зубы. Адриан не поражается подобному поведению кузена после заданного вопроса, всё ли у них с Зои в порядке.              — Я поговорил с её матерью, но Зои до сих пор пытается сделать всё возможное, чтобы мы расстались…       

***

      — Ты хочешь с ним расстаться?              Маринетт кладёт ладонь на плечо Зои и сжимает его в знак поддержки.              — Не знаю, — искренне отвечает она и поднимает взгляд на подругу. — Я уже ничего не знаю. Я в полном отчаянии.       

***

      — Не драматизируй, брат. Ты не можешь находиться в полном отчаянии, когда твоя девушка просто хочет защититься от тебя, — ухмыляется Адриан, протягивая ему новые чёрные плавки.              Феликс раздражённо фыркает, выхватывая с его рук плавки и произносит:              — Моя девушка сама не знает чего хочет, поверь.       

***

Shall we look at the moon, my little loon?

Why do you cry?

Make the most of your life, while it is rife

While it is light

Well, you do enough talk

My little hawk, why do you cry?

Посмотрим на луну, моя маленькая гагара?

Почему ты плачешь?

Наслаждайся своей жизнью, пока её много

Пока светло

Ну, хватит болтать

Мой маленький ястреб, почему ты плачешь?

             Всё, что они чувствовали за последние пару лет — отчаяние. Глупо отрицать, что это не так, когда душа превращается в фарш по натиском болезненных спазмов от слов любимой, что их отношения нездоровые, а сам он — полный манипулятор, не знающий какое значение имеет слово «любовь».              Феликс, как и Зои целый вечер пялится на счастливый тандем Адриана и Маринетт. Они такие гармоничные и спокойные — ему даже завидно немного.              Зои смотрит на них и думает, почему у них с Феликсом не может быть такого же уюта в отношениях, о котором мечтает каждая девушка. Он прижимает её к себе слишком близко, смотрит влюблённо в глаза, держась на плаву в тёплой воде, пока её стройные ноги обвивают его талию. Но это всё не то — словно чего-то не хватает.              После вечерних посиделок Зои выходит с Поллен на крышу особняка и любуется ярко светящиеся луной на ночном небе и Эйфелевой башней вдалеке. Девушка наслаждается тишиной вместе со своей квами, сидящей у неё на плече и выкидывает из головы лишний мусор вроде мыслей о расставании с Феликсом.              Всё это — собачья чушь.              Серьёзно.              — Ты получила достаточно любви от меня, моя маленькая пчёлка? — спрашивает внезапно появившееся Феликс и усаживается рядом с ней на расстеленный плед.              — Разве жертва должна получать любовь от манипулятора? — апатично парирует она.              Феликс сдерживает шкрябающий хохот в горле и склоняется к её лицу, утыкаясь кончиком носом в её щёку.              — Они не заметили твоих ран, — говорит он и жадно вбирает в себя запах мёда.              — Потому что они были заняты друг другом, — пускает горький смешок Зои. — У них идеальные отношения: без постоянных ссор, примиряющего секса и манипуляций.              — Они ничем не отличаются от нас.              Зои наконец поворачивает голову, чтобы взглянуть в его зелёные глаза и найти в них хоть толику честности.              — Нам нужно договориться, — продолжает свою речь Феликс. — Больше никаких ссор, беспочвенной ревности и манипуляций. Взамен я прошу только одного — покончи со своей зависимостью.              Вместо ответа, она резко поддаётся телом и целует его, больше не чувствуя невесомый вес квами на своём плече. Поллен всегда знала, когда стоит вовремя уходить.              — Я люблю тебя, Зои, — отстранившись, выдыхает Феликс эти слова и ласково приглаживает её волосы на затылке. — Ты всегда будешь получать достаточно любви и заботы.              Слёзы выжигают сетчатку, выскальзывая из под век стремительно и беспрерывно. Зои всхлипывает, поглаживая большими пальцами щёки Феликса и заставляет свои губы затянуться в улыбке.              — Почему ты плачешь?              — Потому что я люблю тебя, и я не могу ничего с собой поделать.              Луна — свидетель.              Ветер — посторонний зритель.              Губительно-вязкий яд губит их. И они почему-то называет это любовью. Вселенная громко смеётся и Феликс едва-едва, но улавливает этот смех, съёживаясь от холодного ветра, который начинает морозить ему кости.