Сколько у ворона лунных перьев?

У Си глядел на горячий огонь в очаге уставшими глазами — чёрный дым тонкой струйкой уходил наверх, обвивался плотно вокруг устойчивого опорного шеста юрты. Обвивался и — не уходил. Не уходил, пока У Си следил за ним, и это У Си отчасти страшило, обещало. Была зима, дикая степная зима, ветер плакал, подбирался к спине, не задерживали его мягкие звериные шкуры, одежда. Много лет прошло с появления в кочевье Цзинь Бэйюаня, много лет длилось их счастье. Проста была жизнь, понятна, хо-ро-ша. И вот — дым, и туго меж шестами натянутая чагтага поблёскивает теперь. — Не злись, покажи, чего хочешь, — проговорил У Си. Задержался дым у котелка, женщину молодую с чёрными косами показал, полные её губы, ясные глаза, очертил осторожно. Плакал ветер, и У Си повёл плечом, поправил, закутался в меховую жилетку. Ладони его в синих, неаккуратных жилах осветил огонь. Ничего, ещё — долго жить, много будет радости. Откинулись шкуры, и в юрте его оказалась та женщина. Не одна. С мальчиком. Снег блестел в её косах. У Си обернулся разом. Мальчик был худенький, десяти лет от силы, в сухой одежде, а волосы мокрыми казались. Осматривался испуганно. Молодая женщина сказала: — Великий шаман, спасли моего сына, Кийаса, духи, из реки вынесли, одну не оставили. Я их не вижу, а его пугают. Не злы ли те духи? У Си выдохнул — видит? Тяжёлое то испытание для него. — И сейчас духи здесь, с тобой, с матушкой? Можешь сказать, кого видишь? Мальчик кивнул осторожно. Сел рядом с матушкой, и отражался огонь в глазах его. — Я рыбу ловил, зашёл в реку недалеко, рыба хвостом ударила, а потом я не сумел наступить, думал, упаду, плеснуло. И тут мужчина какой-то за руку меня взял, подтянул на себя. Холодно было, а у него одежда, как солнце вечером — красная. Лёгкая. Не видел такую. Кийас всхлипнул, заглянул за плечо — стоял, видно, дух там. Женщина, дрожа, с любовью обняла Кийаса за плечи. У Си выдохнул — должен он был, видно, ступить на другую тропу, неизвестную ему ещё. Это хорошо. Горел огонь ровно, и дым побелел вдруг. Женщина прикусила губу — боялась. У Си поднялся, качнулся, поближе подошёл. — Зима. Не бойся так, Кийас. Не зол тот дух. Оставайся. Учеником мне будешь, — проговорил он спокойно и даже мягко, ласково, заглянул в глаза мальчику. * С той зимы много дней прошло, много зимовок пережили, взрослым стал Кийас, с юртой помогал, юрту ставил запросто. Улыбался тонкими губами широко, в степь ходил, степь весною пахла, тонула в высоких травах. У Си пот утёр ладонью — жара касалась лица. Стояли они теперь вдвоём — великий дух, неужели и он был когда-то таким тоненьким, с поцарапанными ладонями! Хорошо все здесь жить будут, до самой зимы, а там с места снимутся, уйдут. — Вот и закончили, учитель. Взгляните, хорошо ли? Не унесёт теперь юрту ветром? — В степь сбежишь, карам? Кийас пожал плечами. — Так верхом же, на лошади, учитель. И ветер там в лицо, и небо высокое-высокое. К вечеру по луне вернусь. А хотите, вас с собой заберу? Получится, вроде и не сбегал. — Духи-хозяева за мной гоняться станут? Да и кости сегодня ноют, отдохну лучше, взгляну на луну. Кийас осторожно повернул голову, протянул руку — будто у плеча его дух тот появился. — Взгля-нете на луну? Не опасно? У Си вздохнул, сделался мрачным. Небо — ясное, синее, высокое-высокое — над степью тянулось. — Опять дух в красном, как солнце, одеянии пришёл? Молчит, да? — Д-да. Только он что-то про луну показывает, руками. Весна вроде и луна. Учитель, вы, может, знаете — какое их слово на нашу луну похоже? Кийас даже дыхание задержал на миг. У Си не стал злиться, задумался — какое? Вспомнить бы, много лет прошло с той поры, как он говорил на том языке яркой огненной искрой. Стал перечислять: — Луна — ай, ай — беречь, препятствовать, мешать. Нет, из того, что помню, ничего, видно, не подходит. Был бы здесь Цзышу, дело другое. Кийас невольно шевельнул губами — произнести имя старого друга с непривычки не получилось у него. Нахмурился — тонкая морщинка появилась на переносице, заглянул У Си в глаза. — Скучаете по нему? Он ведь… из Цзинь. И отчего — карам, учитель? Я вас слушаюсь. У Си подавил улыбку — духи позволили узнать ему Бэйюаня и Цзышу достаточно и дружбой сердце согреть в конце концов. К чему обижаться на них? И всё ли в порядке с Цзышу? Злой он и отчаянный. Как узнать то теперь? — Ох, а ты, стало быть, уже не отчаянно-смелый? Да, скучаю. Он человек и мой друг, то единственное, что важно. — Я? Смелости во мне ещё немного, — Кийас улыбнулся осторожно. У Си не стал его разубеждать, только почувствовал нутром и теперь — стоит тот дух за плечом Кийаса, не двигается, слушает. «От чего ты его защищаешь? Чего ждёшь? Десять лет беспрерывно — ждёшь. Не Чжоу ли Цзышу?» . * Проснулся Кийас глухой ночью, почувствовал — снаружи сыпет снег, холодный, как вода в реке. Пахло вокруг мехами. В высокой и припорошенной траве перед юртой перешагивала лошадь. Вернулась она из застывшей по зиме степи, стало быть. Хорошо. Кийас коснулся лица тёплой ладонью, покачиваясь, поднялся. Учитель лежал ближе к очагу, устало вздыхал во сне, будить его не захотелось совсем. Зато захотелось — бежать. Кийаса точно взяли за беззащитное горло, так крепко. Он споро переплёл тугие косы. Потом негромко подозвал лошадь — ровный лунный свет освещал всё кругом. Только вот за кочевьем могло быть что угодно. Склонившись к тёплой чёрной гриве, прошептал пересохшими вмиг губами: — Давай, умница! * Чжоу Цзышу видел, как наступает на него прозрачной тенью командир войска Цзинь — за спиною Чжоу Цзышу виднелась полноводная река, и юрты тянулись по берегу, много, много юрт. Они скрывались за рекою, терялись в этом свежем речном запахе, в темноте ночи. Лицо у командира было диким, перекошенным, и Чжоу Цзышу лишь отчаянней с ним — сражался. Чжоу Цзышу ненавидел боль. Чжоу Цзышу мог её, безумную, разрывающую стерпеть, всегда умел и без Вэнь Кэсина. Но он её — ненавидел! Из-за Вэнь Кэсина. Потому что поступок его — своеволие! Разве мало Чжоу Цзышу было тех, кто его защищал и не увидит ни реки, ни неба? Чжоу Цзышу выставил руку — цзянь прошёлся по приглушённо-синему рукаву ханьфу. Ночь была темна, скрывала степи Наньцзяна, чуждый язык, У Си. И даже командира из Цзинь. А потом — всюду послышалось беспощадное ржание лошадей, и Чжоу Цзышу понял — всё. Окружили его кольцом много-много людей с длинными, мелкими косами. Глаза Чжоу Цзышу закрыл — и показалось ему в тот болезненный, исчезающий миг — строг появившийся Вэнь Кэсин. — Ана, бу йәрдә немә боливатиду? * Вздохнул Кийас судорожно — холод окутывал его, а вот видно было плохо — старший закрывал незнакомца собой. Сбоку блестела река, тёмная река, с другой стороны младший дядя говорил с незнакомцем, расспрашивал. Тут Кийас и услышал, как незнакомец говорит что-то. Угрожающе, странно. Не узнавал незнакомец названия собственной страны даже. Кийас выдохнул, сам собой вопрос прозвучал, к матушке обращённый. Матушка боязливо покачала головой. Старший брат так сказал: — Не удивляйся, братишка. Даже оружия не бросит. Кийас подул на ладонь — она остро немела, но уходить отчего-то не хотелось, и он, вытягиваясь, пытался разглядеть тени, вглядывался. Вдруг незнакомец блестящий меч вынул — чтобы бросить его к собственным ногам, далеко — со звоном. Кийас вздрогнул. — Странно, отчего он сражался против того человека? — Не знаю я, что у него в голове засело. Ты, брат, как вдоль реки скакал? Белый дедушка тебя поберечь забыл? Кийас вспомнил сейчас — брызгает река водою ему на плечи, оседает на боках лошади — юрта Великого шамана далеко стоит, и шум, неотступный, страшный, её не достигает, не зовёт, не тянет. В юрте огонь был, добрый отец-огонь был, учитель был, юрте вода не страшна была. А с остальным шаман ведь справится. Обязательно. Кийас сказал медленно: — Духи меня сюда — позвали. Незнакомец голову склонил, прислушался, будто ловким охотником загнанный зверь, мелькнул его просторный яркий рукав. Как не замёрз ещё? Тут сел незнакомец на снег. Одеяния не грели ровную его спину, узкие плечи. Дикий он был, опасный, враг. Кийас взглянул на незнакомца, мелькнул огонь в глазах, и пока его лошадь с тёплыми боками под бёдрами шла шагом, все молчали. Старший молчал, только с острой-острой жалостью взглядывал на Кийаса. Или, быть может, это Кийас оглох сейчас? Не дав первому страху скрутить тело, Кийас наклонился, протянул незнакомцу ладонь. На ладони этой блестели мелкие капли растаявшего от тепла снега. — Идём, поднимайся. Поднимайся, холодно ведь. * Чего в Чжоу Цзышу больше было? Страха? Юнцы забывают думать. И этот лучше не был. Потому что привёл Чжоу Цзышу от реки — домой, в темноте угли в очаге тлели. Настораживало — тихо было, так тихо, что рука сама легла на рукоять цзяня. Неужели — убьют? Выдохнул юноша, остановился — беспокоился? Поморщился Чжоу Цзышу покачал головой — нет, доставать цзянь нельзя. Просто из страха нельзя. Разгорелся огонь, взвился — вверх, как живой, осветил лицо, остался перед глазами. Чжоу Цзышу резко выдохнул. Как горько — сразу шаман, только чужой, чужой, чужой. Поднялся шаман, одет он был во что-то тяжёлое. Меха? Шуба, что ли? Проговорил твёрдо: — Это действительно ты, Цзышу? Не опасно, твёрдо, понятно. Потому что перед Чжоу Цзышу стоял теперь Великий шаман Наньцзяна, У Си, множество кос его окаймляли лицо. Не улыбался. * — Позволишь остаться здесь? У Си взглянул на Чжоу Цзышу прямо, положил руку перед собой, на мягкую шкуру. Сидели вдвоём, юноша лёг, отвернулся. Слышал ли что-то? Слова ложились на язык сами, просто, одно за другим. Чэнлин справился бы и без Чжоу Цзышу, у него школа и столько забот, что можно и забыть об учителе. Перед глазами встали стены из глины — теперь черёд Чэнлина принимать поклоны от молодёжи. Чжоу Цзышу зажмурился так, что осел свет. Чэнлин в Цзинь справится. У Си головой покачал — будто в сердце заглянул. — Я позволю. Молодой господин Вэнь не с тобой. Отчего? — Погиб, — откликнулся Чжоу Цзышу глухо, будто слово это позабыл. Его такого нет, нет. От огня дым пошёл. Чжоу Цзышу выдохнул, напряжённо вгляделся: — Это ещё что? Иллюзии, дурман? — Нет. Меч убери, молодой господин Вэнь сам явится. — Напугаем твоего ученика сильно. Рванул Чжоу Цзышу цзянь из ножен и в снег бросил — опять. Покачнулся от движения, устоял. — Самому не страшно? Мы привыкли уже. Чжоу Цзышу резко улыбнулся. — С шаманом — бояться?