Если тебе не понравится правда

      В голове звук, похожий на тот хлопок, что издают кукурузные зерна, превращаясь в попкорн. Бах. Бах. Бах. Бах.       Каждый хлопок словно оттачивает ритм шагов Уилла — они тяжелее обычного, потому что Эл без сознания у него на руках, и именно эта картина становится последним кусочком пазла.       Бах! Уилл опускает бессознательную Эл на постель.       Бах! Вытирает своим рукавом кровь у нее из-под носа.       Бах! Убирает со лба налипшую челку, но руку так и не отнимает — нежно проводит по волосам.       Бах! Губы Эл размыкаются, что Майк видит, как в замедленной съемке, а из них то ли хрипом, то ли стоном: «Уилл».       То, с какой любовью Уилл тут же тянется поцеловать костяшки ее пальцев, выбивает почву из-под ног, и Майку кажется, что он летит, летит, летит куда-то вниз бесконечно долго, минуя и Изнанку, и то, что там, под ней, хотя на деле лишь приземляется в изножье кровати.       Давно, еще по дороге из Калифорнии, мысль о том, что за месяцы вдали от Хоукинса отношения между ними двумя изменились, мелькает то и дело. Впрочем, это очевидно: из тех, кто едва перекидывается парой слов за все время, они становятся братом и сестрой.       Поражают похожесть жестов и мимики, Майк давно знает, что Эл, как губка, впитывает повадки окружающих, только раньше она говорила его словами, улыбалась его улыбками, а теперь все в ней уже от Уилла.       Насколько близкими можно стать, живя в одном доме, учась в одном классе, обедая за одним столом, смотря по телевизору одни и те же телешоу? А если этому предшествует еще и смертельно опасная заварушка с монстрами, телекинезом, страхом и потерями?       Кажется, он сам во всем виноват: недостаточно старался связаться с Уиллом — вместо того, чтобы жаловаться, следовало найти другой способ. Через силу выдавить письма, наседать на Дастина, чтобы дал попользоваться Церебро — что угодно.       Выходит, он сам толкнул лучшего друга в объятия своей девушки, которая, даже зная о том, что друзья не лгут, писала ему о выдуманной жизни выдуманной девочки Джейн, тогда как Уилл видел ее настоящую, испуганную, потерянную и очень одинокую.       Все это возникает в его голове не сразу, но задумавшись раз, фантазия подкидывает все новое и новое, приукрашает увиденное и додумывает то, чего и не было никогда.       Майк уверен, что они не целуются жадно за закрытыми дверьми, не прижимаются друг к другу даже наедине, потому что оба — скромные, оба вдумчивые, и оба знают, что для всех кругом они брат и сестра, и это давит на них незримой, но многотонной плитой.       Только их нежность слишком вызывающе выходит за рамки братско-сестринской.       Много поцелуев: в лоб, в щеки, в виски, в костяшки пальцев — сам Майк никогда не целовал Эл руки, никогда не целовал руки Уилла, но теперь, как в замедленной съемке видит легкое касание губ о кожу.       Внутри треск, словно разбивается яйцо, но вместо смеси сырых желтка и белка растекается такая же вязкая и склизкая ревность.       Самое дикое во всем этом то, что Уилл еще в дороге ему обо всем говорил — только Майк, кажется, не желал слушать.       Все эти важные слова и о том, как сложно открываться самым близким, потому что правда может оказаться слишком страшной, и о том, что, кажется, Эл чувствует себя ошибкой — Уилл, как тот, кто ни разу за жизнь ему не солгал, пытался донести все, что теперь Майк видит воочию.       Окончательно подтверждает все разговор по душам.       Кажется, проходит вечность с их последнего такого разговора, от того и ценнее сейчас каждая минута, когда Уилл смотрит так открыто и в волнении потирает предплечья. Майк слишком отвлекается на то, как живо, как чувственно двигаются его губы, и не сразу улавливает смысл слов.       Уилл признается, что влюблен не в того человека, в которого следует, в кого правильно. Говорит, что ни на что другое не променяет это чувство, потому что помимо душераздирающей боли, оно еще и вдохновляет, возносит просто от возможности быть рядом, поддерживать, помогать. И пусть его чувство предосудительно, и он никогда не сможет признаться в нем в открытую, Уилл счастлив, что может поделиться этим с Майком вот так, потому что они все еще лучшие друзья.       Несмотря ни на что.       О да, Майк понимает Уилла, как никто другой. Он не может осудить его за чувства к сводной сестре, которая, все усложняя, еще и его, Майка, бывшая девушка, потому что сам знает, что такое — влюбиться не в того, в кого следовало бы.       Все сказанное Уиллом откликается в нем запоздало, но оглушительно — Майку знакома каждая нота этой мучительной мелодии. Еще свежи те страшные часы в одиночестве подвала, когда сон не идет, а горло душит спазм отвращения к себе от осознания собственной неправильности и беспомощности перед тем, что захлестывает раз за разом от одной лишь мысли о нем.       Сколько снов, фантазий и воспоминаний пришлось перемолоть в голове, перекрутить, как в мясорубке, прежде чем удается смириться, что ничего не способно вытравить Уилла из головы? Интересно, у него с мыслями об Эл также?       Судя по сказанному, да. Сначала вся эта давящая мешанина из самоосуждения, а потом эйфория — от чего угодно, любой мелочи, вроде такой яркой, ослепляющей улыбки в аэропорту спустя много месяцев разлуки.       Кто Майк такой, чтобы осуждать Уилла? Он его понимает!       От того, правда, не менее горько то, что, кажется, у них с Эл есть все шансы на взаимность, тогда как Майку уготована участь безответно влюбленного одиночки, обреченного ежедневно наблюдать за тем, как счастлив его возлюбленный с другой.       Так оно и происходит.       Эл сторонится его еще с их неловкого расставания, принесшего не боль, но облегчение, а Уилл всегда подле нее, а оттого тоже далеко. И все это посреди разрушенного города.       Майк чувствует себя таким же разрушенным.       С неба сыпется пепел, в воздухе пахнет гнилью, на душе неподъемная тяжесть, и это теперь невыносимо не из-за душных кошмаров и головной боли, а еще и от понимания всей ситуации. Как будто судьба и без того недостаточно над ними смеялась!       Уиллу после откровенности заметно легче: его улыбка, кажется, единственное, что освещает мир Майка сейчас. При одном взгляде на него где-то в груди все его многообразие чувств складывается в слова, зреет, поднимаясь по гортани, словно конфетка, рассасывается во рту, чтобы потом умереть на кончике языка.       Майк никогда не скажет. Никогда.       Не после того, как видит эту самую улыбку, адресованную одной лишь Эл. Не после того, как ее уголки губ приподнимаются, какой бы усталой, сломленной и побежденной она ни была.       Она этого заслуживает, пусть сам Майк так и не дал ей и десятую долю того, что сейчас дает Уилл.       Радость за их союз пока только воспитывается. Их объятия, невесомые касания к щекам, затылку и — постоянно — рукам, каждый раз заставляют его замереть, но он глотает пару тяжелых вздохов и продолжает притворяться, что его это ничуть не заботит.       Пока он однажды не видит их поцелуй. Это выше него. Это разрывает на части.       Эл в постели после очередной изматывающей тренировки — Уилл в этот раз не приносит ее на руках, но приводит, придерживая за талию. Майк не подслушивает, а просто задерживается у двери под каким-то дурацким предлогом, который вылетает из головы уже в следующую секунду. Эл просит Уилла остаться слабым, едва различимым голосом.       Ему не стоит заглядывать в комнату. Не стоит, но он смотрит и видит, как низко Уилл наклоняется к ней, как ее пальцы зарываются в волосы у него на затылке — так, как Майк никогда не позволял делать с собой.       Это разрывает на части.       Обещание, данное самому себе — не осуждать, Майк нарушает сразу же, но не от того, что он такой борец за мораль, а от того, что его чувствам нужен хоть какой-то выход.       То, как вздрагивает, скукоживается Уилл от этого брошенного ему в лицо «она же твоя сестра, как ты можешь» больно почти физически, но Майк всегда такой в пылу ссоры — его несет. Он бросается такими громкими, страшными словами, как предательство, преступление, инцест, пока Уилл смотрит на него потерянно и как-то сломленно.       Самое ужасное, что он не спорит. Не пытается что-то отрицать. Не припоминает тот разговор по душам, когда Майк его понял и принял.       Просто стоит и принимает все то, что снарядами из слов летит в него, опустив глаза.       Их прерывает Эл. В ее глазах слезы и какое-то смиренное принятие того, что невозможно изменить.       Собой она словно закрывает Уилла, словно защищает его от Майка, от того, что еще он может сказать, и как разрушить.       Они и правда слишком похожи на брата и сестру. Чертовы однояйцевые близнецы, которые еще несколько минут назад целовались у него на глазах. Та, в кого он должен быть влюбленным, и тот, в кого не должен.       Майк видит растерянность Уилла, видит непролитые слезы Эл, и чувствует, как его жжет: в глазах, в груди, во рту, по всей поверхности кожи, и думает, что что-то упускает.       Слова привычно умирают на кончике языка, потому что Эл начинает говорить: называет его тупицей тоном, не допускающим снисходительности.       В чем он ошибся? Все же предельно ясно, видно невооруженным глазом! Удивительно, как родители еще не заподозрили ничего, ведь тактильность этих двоих проявляется не только наедине!       Эл хлопает дверью, снова оставляя их с Уиллом одних друг напротив друга. Тот так и не пытается оправдаться или защититься, но и в глаза не смотрит. Это так отличается от их ссор, когда Уилл, потеряв терпение, нападает тоже, сыплет обвинениями, заставляет чувствовать себя худшим человеком на земле, даже если секунду назад Майк считал себя правым.       Чем это отличается от прочих ситуаций?       — Извини — выдавливает Майк почти в отчаянии. — Ты же сам сказал мне, что любишь ее, и что осознаешь, что это неправильно, и вы не кровные брат и сестра, поэтому…       — О чем ты вообще говоришь? — голос Уилла звучит смертельно устало.       — Ты же сам рассказал мне, что влюблен в кого-то совсем не подходящего.       — И ты подумал, что это моя сестра? Неужели это более удобное для тебя объяснение, чем правда?       Майк ничего не понимает. Если это не Эл, то кто? Что может быть более неправильным, чем сводная сестра?       Нет, он-то знает, что может. Он сам влип по уши, увяз с головой, но Уилл — не он. Единственный в партии, кто всегда нравится девчонкам, потому что симпатичный, вежливый и скромный, но из-за ужасов Изнанки так и не нашедший для себя ту самую.       Эл — такое хорошее объяснение, идеально ложащееся на всю их историю.       Так в кого же влюблен Уилл?