Так похожи мы с тобой

Всю свою жизнь ему казалось, что с людьми вокруг что-то не так. Их эмоции, ощущения, взгляды, чувства и действия. Все казалось таким чужеродным и неправильным, чем-то безумно отталкивающим и некрасивым. Каждый раз, когда они попадались на глаза — хотелось быстро скрыться, потеряться, уйти далеко-далеко, лишь бы это «что-то» куда-то исчезло вместе с этими людьми. Он старался избегать, убегать, прятаться, скрываться, долго-долго, постепенно привыкая к подобной жизни вокруг. Все превратилось в странную обыденность, которая в итоге сделала из него обычного изгоя. Все сторонились, опасались, боялись, словно это с ним что-то было не так, а не со всеми этими существами. Темнота постепенно окутывала его, заставляя погружаться все дальше-дальше. Он понимал, что здесь нет для него места и понимал, что найти его для себя практически невозможно. Мир вокруг не был темным, скорее, наоборот, до жути ослепляющим своей яркостью даже во время полуночи. На чужих губах расцветали улыбки, из ртов доносился звонкий смех. Это казалось странным, чужеродным. Он не понимал, зачем все это существует. В чем смысл всего этого, если в конечном итоге все вокруг может исчезнуть в один миг. Маленькая девочка крепко обнимает бездыханное тело матери, что секунду назад счастливо шла с ней, держась за крохотную ручку. Пожилой мужчина несет комочек шерсти, понурив свою голову, хотя пару часов назад мирно спал с любимым котом на одной кровати. Детишки рыдают над телом упавшего с гнезда птенца, пусть и до этого резво гоняли футбольный мяч по траве. Каждый из них испытывал невероятные эмоции, каждый был счастлив и ни о чем не задумывался. Но стоило произойти чему-то «не такому», как все куда-то пропадает. Почему? Это ведь нормально. Ничто не может быть вечно, никому не суждено оставаться на месте, все меняется. Просто что-то может случиться гораздо раньше. И что с того? Он не улыбался. Он не плакал. Его выражение лица всегда было одним и тем же, неважно, получал ли он подарок или какой-то выговор. Все было одним единым блеклым оттенком, когда остальные вокруг него пытались сделать его либо более насыщенным, либо более тусклым. Но зачем? Ведь ничего не изменится. Насколько бы не была извилиста тропа, сколько бы испытаний или поблажек она не дала, все равно конец будет лишь один — смерть. Только это казалось чем-то обычным, чем-то понятным. Это даровало спокойствие, удовлетворенность. Зачем что-то делать «так» или «не так», если это ничего не даст. Люди вокруг сами придумывают свои «судьбы», «предназначения», сами пытаются придать своей дороге какие-то бугры или склоны. Они странные, непонятные, не хотящие признавать очевидное. Поэтому для всех вокруг странным был именно он сам. Соседские дети, завидев его, либо опасливо отходили подальше, либо, не чураясь, насмехались и кидались камнями. Даже получая булыжником в глаз, он молча уходил подальше, не желая слушать этот шум. Это не раздражало, скорее, доставляло какой-то странный дискомфорт для мозга. Не хотелось мстить, кинуть что-то ответ, сказать, хотелось простой тишины, желанного спокойствия, но эти «бугры» не давали ему этого. Школа мало чем отличалась от простого двора, за исключением сторонних взрослых наблюдателей, который в угоду собственному спокойствию старались не замечать беспредела, устраиваемого незрелыми будущими ячейками общества. Хорошо это или плохо — вопрос, имеющий также несколько путей. Но он предпочитал самый очевидный, самый прямой, самый обычный. Тот, который таковым и не был, являясь лишь красивой иллюзией, созданной его сознанием, пытаясь подражать сверстникам. У него ничего не вышло. Он смирился с этим и продолжил жить так, как было удобно ему. Все, что дальше школы — было намного проще. Незрелые букашки наконец-то сформировывают подобие мозга и уже не обращают внимание на «не таких, как они», отдавая все свое внимание лишь своему отражению в зеркале или людям, которые привлекали чуть сильнее. Все пролетает в мгновение ока. Все спокойно. Все так, как ему хотелось бы. Выбирая работу, снова наступает этап осуждения. Почему именно она? Удобно. Разве нельзя что-то другое? Можно, но зачем? Все цепочки вопросов идут друг за другом, превращаясь в замкнутый круг, который приводит к одному смирению и уступкам. Но это обрывает старые корни, заставляет понять, что больше никакой поддержки не будет. Если раньше эти люди были скованы долгом, в который они заключили сами себя, то теперь эфемерные цепи пропали. Они свободны, он свободен, им больше нет смысла видеть друг друга и поддерживать хоть какой-то контакт. Это не грустно, не весело, это ничего. То, что окружало его всегда и везде. Стало еще немного темнее, но он не придает этому значение, продолжая идти. Работа, поддержание жизни путем поглощения пищи, водные процедуры, сон и опять работа. Он создал уже свой круг, довольствуясь им. Никаких лишних знакомств, никаких «глубоких» связей, лишь прямая дорога, которая с каждым днем казалось все более и более блеклой. Он сидит напротив чьей-то могилы. Судя по надписи на надгробии, младенца, который прожил всего лишь полтора года на этом свете. Скорее всего кто-то бы пожалел бедняжку, но ему было все равно. Это конец. Это очевидность. Это то, что наступает тогда, когда посчитает нужным. Не судьба, всего лишь факт. Почему он здесь? Буйные родственник заказчика, что посчитали его работу «дьявольскими методами». Странные. Сами создают свои проблемы, сами пытаются их решить. Но как это объясняет то, что он оказался напротив могилы младенца? Не знает. Он просто ушел от шума и пришел туда, где было тихо. Хруст. Он сидит неподвижно, даже когда к нему подсаживается какой-то человек. Высокий, одетый в темные одеяния. Люди, подобные родственникам того заказчика, посчитали бы его либо страшным, либо просто странным. Такой мрачный, большой, но при этом весьма тихий. Даже его дыхание еле как ощущалось. Эзопу понравилось это. Он не вызывал в нем то неприятное чувство. Он не был таким, как все остальные люди вокруг. — Его задушил собственный отец, когда узнал, что он не был его родным сыном, — тихо проговорил загадочный парень. — Значит, так было решено, — ответил ему Эзоп. — Судьбой? Весьма жестоко для того, кто даже толком не успел познать этот мир, — он положил руки на свои колени, изучая землю под ногами. Совсем не так, как потерявшийся кота мужчина. — Судьба лишь красивое выражение, придуманное для собственного утешения, — сам того не осознавая, Карл придвинулся немного ближе. Блондин перевел свой взгляд на него. Красные глаза с синяками под ними смотрелись очень выразительно и красиво на фоне его болезненной бледности. Завораживало, заставляло рассматривать все больше, хотеть пододвинуться еще ближе. Раньше ничего такого не было. — А вы тот еще философ… — усмехнулся тот. Он ощущает, что на его неловкие движения как-то отвечают. Он не противится, сидит и ожидает. Никакого осуждения, страха, но и какой-то радости или восторга тоже не ощущается. Он не безразличен, он заинтересован, но при этом остается спокойным и тихим. — Всего лишь не очевидный для многих людей факт, — кончики пальцев даже через перчатки ощущают чужое тепло. Все ближе и ближе. — Довольно приятно быть в числе единиц, — плечи неловко соприкасаются. Волна дрожи проходит через все тело, заставляя поежится на месте. Это странно, но не отталкивает. Приятно, но не слишком. — Могу я узнать ваше имя? — Эзоп Карл, — хочется немного больше. — А вы… — Эндрю Кресс. Вообще я пришел для разметки в этой зоне новой могилы. Не думал, что убийцу похоронят настолько близко к собственной жертве, — их руки переплетаются. — Люди слишком странные существа, — он хотел бы, чтобы это чувство побыло с ним немного дольше. — Но я рад, что даже среди них нашелся кто-то настолько похожий на… Впрочем, неважно. Было приятно, что тьма была домом не только для него одного. На секунду даже показалось, что он уподобился странным существам и почувствовал, что действительно счастлив. Но нет, он всего лишь нашел свое место. Оказалось, что все не так уж и сложно.