Продавец орехов

На оживленном базаре в послеобеденный зной было невидимое количество народу. И местные жители, и туристы — все собрались здесь, чтобы порадовать свои желудки и опустошить кошельки. Отовсюду доносился оживленный гул, вслушавшись в который, можно было распознать языки разных регионов и континентов. Это была гостеприимная восточная страна, принимающая огромное количество гостей каждое лето. Неудивительно, что в июле здесь и яблоку было негде упасть. От толпы отделилась девушка азиатской внешности, которую выдавали раскосые зеленые глаза и хрупкое телосложение. Заправив розовый локон за ухо, девушка восхищенно огляделась вокруг и обернулась к своему спутнику, возвышающемуся над проходящими мимо людьми. Мужчина был старше её, о чем свидетельствовал его снисходительный и мудрый взгляд, а также небольшие морщинки вокруг ониксовых глаз. Они его, впрочем, совсем не портили, а лишь придавали лоск и притягательную загадочность. Несмотря на аномальную жару мужчина был одет в черную рубашку из чистого хлопка. И, как ни странно, это делало его похожим на местных мужчин, которые были неудержимыми модниками и любителями напыщенной брутальности. На фоне него, такого мощного и мускулистого, девушка казалась мотыльком. Одетая в белый короткий сарафан на запах, она контрастировала с мужчиной, и это видели окружающие, среди взглядов которых проскакивали и неодобрительные, недовольные чрезмерно открытыми частями тела девушки. Многие из местных жителей придерживались консервативных взглядов, обоснованных религиозными рамками и семейными многовековыми устоями. — Мадара, просто невероятное место! Честное слово, как тебе удалось провернуть это? — восторженно щебетала девушка, останавливаясь почти возле каждого прилавка. — Это глупый вопрос, госпожа Учиха, — брюнет усмехнулся, окидывая молочную кожу ревнивым взглядом. Местные мужчины, явно не привыкшие к столь откровенным нарядам, смели ласкать образ его любимой Сакуры, что приводило его в самое настоящее бешенство. Тем не менее, Мадара Учиха уже давно научился справляться с собственными вспышками гнева, мирясь со многими вещами. Ради неё. — Я имею в виду, как тебе удалось получить этот отпуск, дорогой? Всем известно, что господин Фугаку и дня без тебя прожить не может. — Сейчас он муштрует Изуну. Братец изъявил желание сунуться в дела компании, а Фугаку только этого и ждал. Не сказать, что я рад вдруг проснувшемуся энтузиазму Изуны, но зато у нас есть три самых спокойных дня в нашей жизни. — Уверена, он справится. — Сакура ободряюще провела пальцами по ладони Мадары, вызывая у него очередную усмешку. — Надеюсь, что я вернусь в привычное мне семейное гнездо, а не на чертово пепелище. Сакура одарила мужа теплым взглядом, возвращаясь к созерцанию пестрых красок базара. Она обожала жару, многолюдные колоритные места и местных жителей, чья культура была совершенно отличной от их с Мадарой. Девушка была вне себя от радости, когда пару дней назад он отправил ей письмо на почту, в котором отобразилось два электронных билета с персональными данными. Мадара все предусмотрел и даже попросил их помощницу собрать чемоданы, чтобы Сакура могла отдохнуть перед поездкой. Он всегда делал для неё все, что мог, а мог господин Учиха очень много. Иногда Сакуре казалось, что его возможности не знают границ. Едва-ли она понимала, что дело было не столько в его фамилии и характере, сколько в огромной любви по отношению к жене. — Мадара, давай купим лукум и фисташки? Так хочется! В Японии всего этого не найдешь. — И поэтому ты хочешь привезти с собой целую тонну орехов в желудке, да, дорогая? Чтобы поделиться с каждым честным японцем на территории Токио? — Ну ты и дурак, Мадара! — Сакура отмахнулась, присоединяясь к заливистому гоготу мужа, — Да, готовь кошелек, я собираюсь съесть ещё целых три мешка фисташек! — Сколько угодно, милая, сколько угодно, — продолжал смеяться Мадара, приметив одну из ореховых лавок на окраине базарных рядов. — Пойдем-ка вон туда, Сакура. Кажется, продавец наш, может, и не будет подсовывать пустышки. Девушка понимала, о чем говорил Мадара. Не все местные продавцы были щедрыми и честными по отношению к туристам. Многие пытались пропихнуть гнилой товар втридорога, но с Мадарой такие номера не проходили. Мужчина никогда не считал деньги, но заботился о высоком качестве, поэтому предупреждал любые попытки обмана. Приблизившись к лавке и войдя внутрь, Учиха понял, что продавец действительно был из Японии. Его выдавала внешность и фирменный почерк, который отражался в деталях интерьера. Большие бамбуковые корзины с изобилием самых разных орехов: от фисташек до макадамии, содержались в идеальной, даже педантичной чистоте. Блестящие стекла витрин привлекали и манили, открывая вид на подарочные наборы сухофруктов и пастилы, упакованные в крафтовую хрустящую бумагу. Лавка была просторной, но аккуратно обставленной. Взгляд здесь фокусировался исключительно на товарах, которые хотелось купить и унести домой. Красивее этого интерьера и содержимого лавки был, пожалуй, только сам продавец — юноша с серо-карими глазами и пышной копной волос. Нельзя было точно сказать, сколько ему лет, пока не встретишься с ним взглядом. Только тогда становилось очевидно, что продавцу было уже за 30. Он походил на мраморное изваяние, познавшее всю боль этого мира, не сохранившее внутри ни капли чего-то похожего на жизнь. Красота была настолько же холодной и завораживающей, насколько отталкивающей и вызывающей печаль. Сакура вряд-ли бы обратила на него внимание, погрузившись в собственные восторженные мысли, если бы не голос, резанувший слух и в одно мгновение разрушивший сладкие грезы и впечатления от путешествия. Она подняла глаза медленно, словно во сне, пока Мадара перечислял, сколько товара он хотел бы купить. Девушка сглотнула, ощущая, как сердцебиение учащается, отзываясь мерзким гулом в ушах. Сомнений и быть не могло. Акасуна Сасори. Её бывшая больная любовь, которая не давала ей жить и мешала построить личную жизнь около нескольких лет. Это из-за него она чуть не покончила с собой, приближаясь к краю многоэтажки, пока лучшая подруга рыдала на другой линии, умоляя её остановиться. Из-за него на руках и ногах до сих пор видны едва различимые белые полосы шрамов, давно заживших, но напоминающих о нём. Из-за него она отвергала одного мужчину за другим, потому что все даже на каплю не были похожи на Сасори. Она ненавидела себя и мечтала умереть, чтобы выдернуть эту любовь из сердца и облегчить свои страдания хотя бы на секунду. Сакура была так сильно одержима Сасори, что не понимала и не хотела понимать, какой он отвратительный человек. Акасуна вел грязные игры. Манипулировал, унижал, ломал и прикрывал свои действия любовью, чтобы в один день показать свое настоящее лицо. «Не будет никакой семьи, не будет никакого брака, Сакура. Неужели ты всерьез думала, что моя семья позволит мне жениться на ком-то вроде тебя? Это даже смешно, Харуно. Акасуна всегда отдавали предпочтение совершенству. Увы, тебя нельзя отнести к числу подобных…» Девушке пришлось собирать себя по частям. Получалось плохо, а иногда попытки были настолько жалкими и безуспешными, что ей казалось, будто этой боли не будет конца. Если бы не Мадара, Харуно едва ли смогла справиться, не прекращая унизительные попытки связаться с Сасори снова, чтобы услышать некогда любимый холодный голос. Акасуна в дни хорошего настроения появлялся сам, ведомый какими-то внутренними мотивами, запутывая Сакуру ещё больше и доводя её до истерик и панических атак одними лишь своими смс. Лишь когда появился Учиха, Сакура окончательно поставила точку в этих отношениях, но прошлое все равно давало о себе знать, отзываясь тупой болью глубоко внутри, несмотря на сильную любовь и ласку со стороны Мадары. Сейчас, глядя в спокойные и чуть удивленные глаза Сасори, девушка чувствовала, как что-то ломается, хрустит и падает с диким грохотом, будто всадники апокалипсиса явились в лавку, высасывая из Сакуры жизнь. Она видела, как он скользит взглядом по руке, где блестит обручальное кольцо, как оценивает Мадару, терпеливо ожидающего, пока продавец упакует заказ. Госпожа Учиха дрожала, словно осиновый лист, не в силах оторваться от Сасори, совершенно не замечая мужа, не замечая никого вокруг. Прошло столько лет, как такое возможно? Возможно ли было предположить, что они встретятся вот так, в совершенно чужой стране? Сакура вздрогнула, когда Мадара коснулся её плеча, обеспокоенно вглядываясь в белое лицо жены. Он действительно не понимал, что происходит с Сакурой и, конечно, Учиха не мог знать Сасори. Она никогда не рассказывала ему о своих прошлых чувствах. Это было бы лишним и совершенно ни к чему. — Сакура, что с тобой? Тебе плохо? Ты вся побледнела. — Учиха прикоснулся к лицу девушки, поворачиваясь в сторону Сасори с немой просьбой в ониксовых глазах. — Я принесу воды. — отреагировал тот, не выражая абсолютно никаких эмоций. — Не надо. — Сакура дернулась, резко поворачиваясь к Мадаре, — Пожалуйста, давай выйдем на улицу, ладно? Мне что-то нехорошо, я перегрелась на солнце, думаю. Она все ещё чувствовала приступ тошноты, застывший в горле, когда они оказались снаружи, но теперь Сакуре хотя бы не нужно было беспокоиться на тот счёт, если Сасори решит рассказать все Мадаре. Она могла ожидать от него такой подлости, это было вполне в духе Акасуна. И пусть Мадара не стал бы устраивать сцену, но его бешеная ревность испортила бы им отпуск. Сакура слишком хорошо знала Учиху. Она не хотела его расстраивать. — Ты как, милая? — Мадара участливо наклонился к девушке, заправляя локоны за уши. — Тебе лучше? — Д…Да. Спасибо, Мадара. Девушка улыбнулась, чувствуя, как рана внутри впервые за много лет начинает затягиваться. Глядя на Мадару, полного любви по отношению к ней, Сакура понимала, что минутное наваждение проходит. Да, где-то в области сердца ещё болит, даже спустя столько лет, но девушка чувствовала, что теперь у неё появился шанс на спасение, ведь это не былая любовь, а лишь сожаление и злость на саму себя. Они удалялись от лавки с орехами, и чем дальше уходили, тем легче становилось Сакуре, руку которой держал мужчина, подаривший надежду и веру, что лекарство от больной любви все-таки существует.