Причастие

Она была мертва и лежала прямо в яме, куда сбрасывали всех умерших. Я любил её. Навещал по вечерам, и наблюдал за её лицом. Оно не менялось. Только иней покрывал его всё больше и больше. Каждый день я спускался в яму и смотрел на неё. В один из таких вечеров, когда я в очередной раз пришёл к яме, там уже был человек. Он копошился над мешком, и услышав шаги, обернулся. Увидев его лицо, я сразу узнал его. - Пастор? Здравствуйте. - Здравствуй, Боб. Не ожидал увидеть тебя в такой час. - он мягко улыбнулся, похлопав меня по плечу. Я подошёл к нему, к самому краю ямы. Пастор завязал мешок, выпрямился и устремил свой взгляд на однородную массу человеческих тел. Он указал пальцем на тело молодого парня, ещё не занесённое снегом. - Джереми. Я хорошо был знаком с его семьёй. Парень потерял ногу на металлургическом заводе. А через пару недель на работе у него случился инфаркт. Я разглядывал то, что некогда было Джереми. Его бледное истощённое лицо с пустым взглядом и поседевшие волосы. Могу поклясться - он и при жизни был таким. Тут все стареют слишком рано. - Я пришёл, чтобы помолиться за его душу. - пастор повернулся - Помолишься со мной? - Тяжело верить в Бога, когда он нас оставил. - я окинул взглядом эту огромную свалку человеческих тел. - Господь посылает людям испытания, чтобы сделать нас сильнее. Мы есть плоть и кровь Господа. Он страдал за наши грехи как и эти люди погибли ради того, чтобы мы могли жить сейчас. Мы должны быть благодарны им за это. Но в итоге они лежат здесь как мусор. Не знаю что в голове у администрации, но.. нельзя поступать так с людьми. Человеческое тело это дар, как и человеческая душа. Мы молча стояли над пропастью. - Вы знаете как умерла моя жена? Мы долгие годы пытались зачать ребёнка, и как назло, она забеременела в голодный год. Её живот потихоньку рос, а она становилась всё тоще и тоще. Ребёнок родился раньше срока. Мёртвым. Жена впала в отчаяние, перестала говорить и есть. Через неделю она угасла совсем. Санитары просто вынесли её и сбросили в яму. - Скучаешь по ней? Я сел на корточки и заплакал. Меня резко переполнила печаль, печаль и скорбь, я просто сидел и плакал. Мороз обжигал щёки. Пастор положил руку мне на плечо. - Приходи сегодня на вечернюю службу. Мы с тобой помолимся за умерших и поговорим о Боге. Боге, которого ты потерял. Никто не должен чувствовать себя так одиноко. В тот вечер я пошёл на службу.

***

Режущая боль в висках выдернула меня в реальность. Пронзающий звук, от которого невозможно скрыться. Церковный хор, колокол, голос священника, запах самогона и мочи. - Мистер! Мистер, вставайте! Паб закрывается! - Ябъ.. Кх.. - я попытался выдавить из себя предложение, но тело не слушалось и тяжелый язык, ворочаясь во рту, выдал набор невнятных звуков. Я почувствовал жар в груди. Это Бог. Божественный огонь, чистый и светлый, он есть где-то внутри меня. Он меня греет. Он меня.. Сжигает... Пламя поднимается по пищеводу и вырывается наружу. Это не божественный огонь, Боб, это рвота. Ты блюёшь. Хозяйка паба раздражённо вздохнула и с грохотом поставила поднос с посудой на ближайший стол. Она направилась в кладовку, причитая: "И зачем только этот ублюдок ввёл закон о легализации самогона? Был бы ты один такой свиньёй, так вас теперь не сосчитаешь! Лондонская, блять, интеллигенция.." Она продолжила что-то бубнить, отдаляясь, и совсем исчезла во тьме коридора. Мне было стыдно. Никак не получалось совладать со своим телом, я не понимал, где я нахожусь, и не понимал как скоординировать работу всех мох конечностей. Я не понял что произошло, всё вокруг перевернулось. Затем удар левой частью туловища, словно меня подбросило со стула в потолок. Я перевернулся на живот и понял, что упал со стула. На дрожащих руках я поднялся на четвереньки и снова почувствовал подступающую рвоту. Это чувство в груди было невыносимо. Тошнота? Меня определенно тошнит. Но это что-то другое. Что-то разъедающее хуже желудочного сока и дешёвого самогона. Это чувство вины. Я ничтожество. Мысли прервало неконтролируемое извержение рвоты из желудка. Я ненавижу себя. И не только себя, потому что ничего не поменяется, если поменяюсь я. Голод, отсутствие сна и тепла, опилки в каше. Мы все животные. Жалкий грязный скот. Зачем мы вообще пытаемся изображать человеческое общество? Мы живём в дыре. В огромной снежной дыре. И делаем вид, что всё в порядке и что мир такой же, как и прежде. В этот момент я почувствовал себя жалкой бродячей псиной, которую гуманнее было бы один раз накормить стеклом, чем каждый день опилками. Чьи-то руки вцепились в моё пальто, моё тело поднялось с пола. Мимо пролетели столы, окна, всё закрутилось в безумной фантасмагоричной мозаике и меня ослепило. Я почувствовал, как на ресницах образуется корка инея. Лондонское лето, мы с Итаном покупаем мороженое в парке. Сегодня в филармонии будет выступать Джозеф Фольцерфильт. Гуляем, к кормим лебедей, он смеётся, ловит лягушек и показывает их мне. Я показываю ему как правильно ловить лягушек, поскальзываюсь и падаю прямо в пруд. Холодно. Слишком холодно. Ноги и руки немеют, сердце бьётся всё медленнее. Мне страшно. Барахтаюсь и пытаюсь всплыть, но чьи-то руки тянут на дно. Рук становится всё больше, они по всему телу. Я делаю вдох и его наполняет ледяной воздух. Жжение в лёгких. Я открываю глаза. Вокруг люди, они обнимают меня. Так уютно. Я не одинок. Поворачиваю голову и вижу её. Она мне улыбается. Я протягиваю руку и провожу ладонью по её волосам, лицу, шее и провожу руку дальше, но натыкаюсь на пустоту. Взрыв адреналина поднимается от живота к мозгу. Я вижу только её голову. Только голову. Подрываюсь, чтобы встать, но не могу оторвать свои ноги от тел. Не чувствую ног. Пальцы посинели. Рывком туловища я с хрустом отделяюсь от общей мёртвой массы и оглядываюсь по сторонам. Знакомое лицо. Надо мной стоит пастор и протягивает руку. Пытаюсь схватить его за руку, но мои пальцы не могут согнуться. - Я не знаю что мне делать, пастор. - Сделай то же, что сделал для нас Джереми. Не дай нам умереть. - пастор ласково улыбнулся. - "Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем".