***
— «Спаситель, добродетель, бог хирургии!» В жизни молодого мужчины, что намеревался посвятить свою жизнь медицине, кое-чего не хватало, как он догадывался - свободы. Запертый в стенах чужих амбиций, он медленно угасал, его некогда азарт, что разгорался только от мысли о нобелевской медали, уже не возбуждали сердце как раньше. Мужчина мечтал иметь непоколебимую силу воли, да так, чтобы чьи-то сомнения не касались его души, но мужчина на сегодняшний день имеет лишь дочь директора той самой больницы, в которой медленно закапывал свои мечты. Ребра саднили, было до такой степени больно, что преодолеть барьер и вздохнуть полной грудью давалось тяжело. Оскорбление, что выпачкало его руки, так и засохла на рукавах. А он стоял, глотая сухость во рту, так и уставился словно сквозь человека напротив. — Верните моего мужа! Что же вы молчите, вы ведь чёртов врач! — голос, пропитанный отчаяньем, пьянил его, заставляя ноги становиться ватными, что держались из-за опоры в виде плачущей женщины. Пальцы её вонзились в медицинский халат, растягивая, когда поочередно она ударяла Тенму спиной о стену. Удары были слабые, но они заставляли слёзы на глазах его выступить, стало так стыдно, что оболочка стала такой непосильной ношой. Почему-то мужчина именно сейчас вспомнил хватку Мистера Хайнеманна. — «Равенства не существует, это идеи жадных коммунистических партий, люди не равны, ведь кто-то рождается…», — «Разве Иисус бы смог грамотно оперировать человека, с опухолью спинного мозга?..», — «Ювелирная работа. Тенма, порой мне кажется, что ты больше, чем человек». В тот пасмурный день. Посреди ночи его вызвали, дабы оперировать турка, что пострадал во время строительства двухэтажного здания. Как сказали мужчине в начале, у турка наблюдалась сердечная недостаточность, если бы это дело доверели Тенме, всё бы обошлось. Именно тогда его и окликнули с просьбой пройти немедленно в кабинет напротив, куда доставили певца с пороком сердца. Кензо ведь не виноват, он всего лишь исполнял приказ директора. Кто он такой, чтобы возражать? Даже если бы хотел, нет у него такой силы воли. Та мерзость, присущая каждому, находилась и в нём тоже. С чувством вины мужчина сталкивался каждый день: забыл ответить на письмо, что отправлял отец на пару с его матерью, не вынес объедки дворовому псу, что уже лапы должен на день откинуть, он даже Еву не любил по-настоящему, он лишь пользовался тем, что дают. Никто и никогда не поймёт, что возлагает на свои плечи врач, настоящий врач. А что такое настоящий врач? Кензо мог ответить лишь определением. Клятва Гиппократа лишь слова, для многих это не играет действительной и ощутимой роли, но для Кензо, по краней мере, он хоть что-то чувствует. И что же он скажет ей? Женщине, что потеряла мужа, и теперь будет содержать ребёнка одна. — Простите.***
Желудку Кензо пришлось нелегко первый месяц прибывания в Германии. Мать, что осталась в Йокогаме, больше отдавала предпочтение рыбе и рису, переход на новую «диету» принёс с собой изжогу. Поэтому он мельком оглядел меню и спешно указал пальцем на изображение скудного салата. Ему слегка было волнительно находиться в таком месте, где сквозь и рядом были люди с сумками из белой матовой кожи, с фамильными перстнями на руках, и с драгоценными камнями, которые украшали их кожу. Оказывается, рай был так близок, за двумя дверями, на главной площади Мюнхена. — Это платье было из коллекции Аддлера, представляешь! — девушка, что сидела напротив, лучезарно улыбаясь, держала в руке хрусталь, наполненный Шотландским вином. — И мы с подругой, ну помнишь, про которую я тебе рассказывала, дочурка Колина, что пабом владел, — сделав прерывистый глоток, она хихикнула. — И мы с ней так разругались в бутике насчёт этого платья, было только одно нужного размера, что сидел бы на мне идеально, но всё равно оно стало моим. Ты меня слушаешь? Маленький столик, в середине которого растеклась ажурная скатерть, именно на неё был обращён взгляд Тенмы. Иногда он скользил по чайному сервизу с золотой каёмкой, а иногда натыкался на взгляд Евы, с последним, кстати, он был осторожнее. — Да, — серьёзное лицо мужчины не вписывалось в романтическую атмосферу ресторана. — Послушай, я проверял отчёты за вчерашний день, причиной смерти стала опухоль мозга. По-началу я думал, что дело все в сердечной недостаточности, но я ошибался, скорее мне так сказали. Очевидно, что операцию провели слишком поздно, в добавок к этому неправильный диагноз. А оперировал его доктор Бейкер, который рекомендует всем дыхательные практики, а сифилиса для него не существует, ведь он верит в самовнушение, — выпалив на одном дыхании, он неуверенно опустил руки, которыми секунду назад активно жестикулировал, под стол, ведь заметил, что на них обратили внимание. Девушка напротив нахмурила свои светлые тонкие брови, что образовали дугу, а голубые глаза впились в мужчину, заставляя того поёжиться. Ева никогда не отличалась эмпатией и понимающим характером, а может всё дело в нём, в Тенме, который совсем не подходил по натуре. — Ради бога, Кензо, только не за столом, — скучающе закатив глаза, она слезка скривила рот. — Когда ты уже поймёшь, человеческие жизни не равноценны.***
По декарации, по размерам, по его великолепию, он действительно заслуживал звания дворца. Изящные балконы на консолях с белоснежной оградой, которые обычно имелись у окон флигелей, вид его был обращён к дивному саду. Сад был действительно богат растительностью. Борец, барвинок, гортензия, лаванда. Тенма учил растения в старшей школе и на первом курсе колледжа, когда стояла задача написать доклад о пользе пустырника, как род листопадных, что помогает при сосудистых заболеваниях. Но цветов окраски цвета сказочного, синего, ещё не видел. Ещё у них был фонтан, искусство архитектуры, он стоял прямо в середине сада. Тенма чувствовал контраст между семьёй его возлюбленной и домом напротив дерева великана, где жила его родня. Кензо нервно улыбался, скрестив руки в замок. Папенька - для Евы, Удо - для друзей, Мистер Хайнеманн - для Тенмы. Мужчина, уже не молодой, с обвисшими щеками, морщинами на всё лицо, варикозом и умением профессионально пускать пыль в глаза, довольно-таки задумчиво перемешивал чайной ложкой сахар, песчинки уже кажется растворились, но он выполнял этот жест снова и снова. — Я слышал ты работаешь над проектом, — Удо выпрямил спину, полностью облокотившись на спинку кресла. — Прости мою старческую память, про что там было? — он салфеткой провёл по своему лбу, тем самым вытерев вспотевшее лицо. Главный факт, который всегда про себя проговаривал Тенма то, что старший старший Ханнеман любил играть. — Мы изучаем процесс субарахноидальных кровоизлияний у собак, — он, покраснев, поправил волосы на затылке. Всё же свидание у него было не только с Евой, нужно было постоянно держать планку и не опозориться перед её отцом, постоянное напряжение заставляло молодого врача улыбаться чересчур много. — Если всё уладится, мы сможем предупредить процесс и вовремя устранить его. Это ведь будет прорыв в медицине! — Закрой эти исследования. Я приглашён участвовать в европейском медицинском симпозиуме. Темой заявлено «текущее состояние и развитие скорой помощи», я не хочу опозориться перед такой огромной и влиятельной аудиторией, так что на пару с Генри подготовьте его. — Но мы ведь уже вот- вот должны его закончить. — Тенма, лучше подумай о предстоящей свадьбе, как насчёт дочери? Всегда хотел внучку.***
В полночь раздался звонок, внезапный и громкий, он заставил молодого хирурга отпрянуть ото сна, схватив пальто, он помчался вниз по лестнице к машине. Мокрые чёрные пряди волос прилипали к его вискам. Словно при лихорадке, но, будучи здоровым, он чувствовал, что давление стремительно повышается, глаза помутнели, а тело пробило дрожь. Машина остановилась возле городской больницы и Тенма выбежав под проливной дождь. Чуть не врезавшись в грузовик, что повернул направо, он всем торсом повалился на руль. Сжимая его, а также платок в кулаке, что уже успел стать влажным от излишнего пота, он выдохнул, со злостью ударив по рулю. Уже остановившись у дверей клиники, возле которых была машина скорой помощи, захлопнув машину, совсем позабыв выключить фары, он помчался прямиком к мужчине. — Где пациент? — голос его дрожал, он запыхался. Расформированный взгляд был направлен на мужчину стажёра в красном комбинезоне. — Так их только что приняли, — он удивлённо наблюдал, как ботинки доктора Тенмы хлюпали по мокрому асфальту, когда он бегом забежал в здание. Схватив медсестру, что везла каталку до операционного стала, он отпустил свой взгляд вниз и слегка отшатнулся, нет, он много видел и уверен был, он готов ко всему, но вид мальчишки с простреленной головой заставил сердце его провалиться в пятки. — Доктор Тенма! Давление семьдесят на пятьдесят, пульс сто тридцать восемь! — Гарри с волнением посмотрел на Кензо, действительно, его руки дрожали, казалось он сам сейчас упадёт на кафель, этот сорокалетний мужчина никогда не привыкнет к подобным случаям, особенно к тем, когда детей привозят с пулевыми ранениями. Видимо, пуля прошла через лоб, Кензо вздохнул, сегодня он будет собирать «пазлы». Вернув уверенный взгляд, а у молодого врача это очень хорошо получилось, он твёрдым голосом произнёс: — Она всё ещё может оставаться в голове, немедленно на рентген! — Тенма знал, врач не имеет право бояться, врач не имеет право отступить. — Понял! — Гарри и двое медсестёр скрылись за дверью рентгеновского кабинета. Не успев даже вздохнуть, ведь перед ухом врача прогремело: — Откройте дверь! — раздражительный голос мужчины, топот и лязг медицинских каталок. Обернувшись он увидел нескольких врачей, за их спинами была ещё одна тележка. Молодой человек бросился к ним, его глаза начали разглядывать фигуру. Девочка, с волосами цвета пшена, с голубыми глазами, чьё внимание было обращено к потолку, и губы, что подрагивали, словно она хотела что-то сказать. Суетливо бегая по телу, пытаясь найти причину её прибывания здесь, он пришел к факту того, что на её теле не было каких-либо ран. Поэтому он предположил, что у неё внутренняя травма. Но санитар прервал его размышления: — У неё глубокий психологический шок. Их двоих привезли вместе с братом. «Двоих…?», — взгляд пал вниз, на девочку, чьё лицо закрывали пряди гладких, мягких, шелковистых, чёрных волос, но сквозь них можно было разглядеть красоту синих глаз, что по своему виду напоминали два кианита. Она пугливо пряталась за спиной санитара, который в свою очередь пытался оторвать её от себя, переступая с ноги на ногу. Но казалось, что она вцепилась в ногу Августа, и не намеревалась выходить из так называемого укрытия. — Если ран у неё нет, отведите её в кабине глав врача, а её, — он указал на русоволосую девочку, которая казалась застыла, как статуя, увидев бездонные глаза василиска. Две медсестры проводили Ноэль в пустой кабинет глав врача, одна медсестра усадила Ноэль на диван и села рядом с ней, другая же медсестра нервно заваривала кружку чая для Ноэль. В комнате повисла тишина, был лишь слышен звук столкновения металлической ложки со стенками фарфора, когда медсестра перемешивала сахар в чае, крупинки которого уже опали и растворились на дне кружки. После того, как в дрожащие руки Ноэль вручили стакан с чаем, обе медсестры уставились на девочку, словно ожидали ответа. Но в ответ они получили ровно такой же удивлённый и нервный взгляд девочки, словно которой тоже нужны были ответы на её вопросы. Для Ноэль всё происходило очень медленно, словно за час она успела лишь прикоснуться губами к кружке, за второй час сделать глоток, а за третий уже проглотить. Но для Тенмы все происходила очень быстро, как во сне, а «проснулся» он уже сидя на стуле, после долгой, но успешной операции. Тенма желал, чтобы вся эта ночь была лишь сном, но слова директора клиники проходились по его телу как электрический разряд, словно напоминая, что за эти три часа Тенма не оперировал ребёнка, а угробил свою карьеру.