Последнее дело брата Кадфаэля

Утро понедельника — 5 апреля 1148 года — выдалось тревожным. Это стало особенно неприятным потому, что накануне праздновали Вход Господень в Иерусалим, а в конце недели ожидался светлый праздник Пасхи. В последнюю неделю Великого поста следовало сосредоточиться на мыслях о спасении души, а не смущать покоя таинственными происшествиями. Брат Кадфаэль проводил время в своём сарайчике, где готовил сироп от кашля для аббата Радульфуса. В последнее время настоятель слишком часто подвергался простудам, и это тревожило монаха-травника. Хотя ему самому недавно сравнялось шестьдесят восемь лет. Но годы и старые раны не сильно беспокоили брата Кадфаэля — он воспринимал неизбежные телесные недуги со всем отпущенным ему Господом смирением. И всё же не хотелось бы хоронить доброго аббата и видеть, как приор Роберт займёт его место.  А в том, что это случится, сомневаться не приходилось. Высокомерный нрав приора, его излишняя самоуверенность и косность, способны задушить в монахах последнюю радость. За себя Кадфаэль не волновался, но за братьев немного тревожился. Воистину, слишком много тревог таит в себе человеческая жизнь! Кадфаэль как раз добавлял в сироп четверть унции ааронова посоха — травы ядовитой, но в малых дозах весьма полезной, как дверь в сарайчике со скрипом отворилась. Вошёл взволнованный молодой монах: брат Джеффри. Кадфаэль порадовался, что успел добавить ааронов посох, до того как юноша прервал его — так хотя бы не придётся заново начинать варить сироп. — Что случилось Джеффри? — ласково поинтересовался брат Кадфаэль, помешивая густую тёмную жижу в котелке. — Брат мой! – вскричал Джеффри, и глаза его блеснули, говоря о сильнейшем возбуждении. – Мадог выловил утопленника! Старый монах вздохнул. Иногда ему было жаль, что он утратил способность молодёжи удивляться всему на свете. — Что же печально. — Это не простой утопленник… — тут юноша замялся, но потом желание поделиться новостью пересилило смущение. – Его оскопили, а срамной уд и ятра запихнули в глотку. — Пресвятая дева! – воскликнул Кадфаэль. Что ж, даже в смутные времена угасавшей междоусобицы событие выглядело весьма удивительным! — Да, да! – Джеффри совсем потерял голову. – Я сам не видел, но Мадог его выгрузил на берег у Английского моста. Я сейчас туда сбегаю и всё расскажу! — Постой! А от кого ты узнал про подробность со… срамным удом? – нахмурился монах. — От братьев Риса и Симона — они уже успели вернуться. А я хотел прежде вам рассказать! – Джеффри чуть не подпрыгивал на месте от нетерпения. — Очень хорошо. Я сам схожу, посмотрю в чём там дело. А ты десять «Отче наш» мешай этот сироп, затем снимешь его и накроешь крышкой, — неумолимо велел брат Кадфаэль. — Но… — хотел возразить Джеффри, чьё свежее лицо приобрело выражение крайней огорчённости. — Ничего не желаю слушать! Ты слишком молод, чтобы видеть подобное! Поверь, мальчик мой, за свою жизнь тебе доведётся увидеть много такого, чего ты захочешь забыть, — покачал головой старый монах. — Но не срамной же уд в глотке! – воскликнул Джеффри, однако покорно подходя к котелку. — Всё равно: нет! Кадфаэль надел толстый шерстяной плащ и направился к выходу. Весна в этом году была ранняя. По берегам рек Меола и Северна, уже вовсю стелилась трава, на деревьях набухали почки, а прогретый воздух пах чем-то сладким и томительным.  Кадфаэль шёл бодро. Он миновал сторожку и вышел на широкую дорогу, которая вела к Английскому мосту, перекинутому через Северн. Его уход не вызвал вопросов у монаха-привратника; за долгие годы почти все смирились с тем, что Кадфаэль имел обыкновение покидать стены обители в самые неожиданные часы. Возможно, приор Роберт и его помощник брат Жером могли бы возмутиться, но оба находились у ложа болеющего аббата Радульфуса и ни за что не хотели его покидать. Хотя сам настоятель, кажется, не особо радовался подобной преданности… К моменту, когда Кадфаэль пересёк мост, выяснилось, что покойника уже отнесли за городские стены в здание недавно возведённого городского совета. Когда монах добрался до него, обнаружилось, что толпа, осаждала здание со всех сторон. — Неужели эти добрым людям нечем заняться? – удивился вслух монах и с решительностью бывшего крестоносца нырнул в самую гущу. Почти все знали травника из аббатства святых Петра и Павла, так что многие охотно теснились, дабы уступить ему дорогу.  Уже внутри Кадфаэлю стало ясно в чём дело: на большом столе выставили выловленного утопленника, а все желающие могли посмотреть на него. Шериф Хью Берингар дал знак страже пропустить монаха ближе к столу, от которого уже отходила какая-то любопытная старуха, не сообщившая, впрочем, ничего дельного. — Что случилось? – брат Кадфаэль пригляделся к распухшему телу. — Подарок Северна, — Берингар говорил спокойным тоном, но видно было, что ситуация его не радует. – У покойника тонзура, но никто не смог его опознать: ни монахи вашей обители, ни в приходах города. Мадог говорит, что покойник качался на волнах, как будто поджидал его. Кадфаэль уже склонился над телом и осторожно надавил в нескольких местах. — А что за слухи про срамной уд в глотке? — Да, было… Шериф указал рукой на какие-то ошмётки плоти, лежавшие рядом с головой трупа. — Могу ли я взглянуть на тело один? – спросил Кадфаэль и Берингар кивнул.  Дальше он отдал приказ освободить зал. Люди неохотно подчинились. Когда двери закрыли, а на входе встала стража, монах уже вовсю погрузился в созерцание и осторожное ощупывание трупа. — Я не вижу пятен, — произнёс Кадфаэль, поднимая голову на шерифа. – Это скорее всего говорит о том, что он попал в воду, уже будучи мёртвым. Смерть, должно быть, вызвало обильное истечение крови. Была ли на нём одежда? — Нет. — Понятно.  Монах ещё долго осматривал тело, пробовал согнуть руки и ноги, бережно нажимая на раздувшийся, похожий на тугой барабан живот. Несколько раз Кадфаэль ощупал чуткими пальцами тонзуру, затем коснулся страшной, покрытой илом раны в паху. Когда он закончил осмотр, то достал из поясного кошеля тряпицу и флакон с какой-то резко пахнущей жидкостью — ими он протёр руки. — Что думаете? – шериф отошёл с монахом в сторону. — Полагаю, умер он от неумелого оскопления: края раны довольно неожиданно выглядят. Видите, — Кадфаэль показал на рану. – Судя по всему, резать начали сверху… Я пока не уверен в выводах, — монах вздохнул. — Боюсь, несчастный сильно страдал перед смертью. На руках и ногах сошла кожа — такое бывает, если тело несколько дней пребывает в воде. Мужчина определённо молод, черты его лица почти что не исказились… Может быть найдётся тот, кто его мог знать. И я бы искал где-нибудь поблизости. Можно отправить людей в деревни и поспрашивать, не пропадал ли у них священник. Хотя… Тут Кадфаэль задумчиво умолк. — Что-то не так? – внимательно следивший за его лицом шериф насторожился. — Края тонзуры неровные, — Кадфаэль вновь бросил взгляд на тело. – Значит, он не монах. Возможно, он священник, чей помощник ещё недостаточно поднаторел в этом деле, и поэтому выбрил тонзуру несколько небрежно. И поскольку был выбран такой способ донести до людей о его смерти, то, полагаю, дело может касаться… любовных приключений. — Мы подумаем, что можно сделать, — пообещал Хью Берингар. Проводить старого друга до городских ворот шериф решил сам. Стражникам же он строго наказал следить за теми, кто будет осматривать труп, и немедленно сообщить, если кто-нибудь узнает убиенного.  — Вам следует больше отдыхать, брат, — произнёс Берингар по дороге. Но Кадфаэль лишь вздохнул: — Вечный отдых близок как никогда, друг мой. Мне просто хочется последние годы провести с пользой для других. Шериф улыбнулся. Сейчас в его некогда крепких белых зубах виднелись щербинки. Да и чёрные волосы Беренгара почти поседели — время никого не щадило. — Вы так говорите последние десять лет.  Кадфаэль вернулся в аббатство с тяжёлым сердцем. Кем бы ни был тот несчастный и какое преступление он бы ни совершил, его участь всё равно вызывала оторопь. Брат Джеффри был разочарован тем, что его наставник отказался поделиться подробностями.  Кадфаэль снял крышку с сиропа, взял немного вязкой жидкости на кончик серебряной ложечки и попробовал. — Очень хорошо, Джеффри, — похвалил он ученика. – Никто бы и не понял, что варил не я. Молодой монах покраснел от удовольствия; похвала Кадфаэля немного успокоила его поднявшуюся обиду. После повечерия старый травник сам отнёс сироп аббату. На этот раз у Радульфуса хватило сил прогнать приора Роберта: вместе с братом Жеромом, тот зашагал к двери, сердито глядя на Кадфаэля. — До меня дошли слухи, — слабо произнёс аббат после того, как выпил сироп, – О человеке… — и закашлялся. — Не стоит об этом сейчас говорить, ваше высокопреподобие, — почтительно произнёс Кадфаэль, но аббат Радульфус покачал головой. — Ты ведь снова… — Новый мучительный приступ. – Снова ввяжешься в неприятности… — И не подумаю, — смиренно ответил монах, вытирая платком рот настоятеля. — Я… разрешаю… — внезапно произнёс аббат и тёмные его глаза зажглись каким-то недобрым огоньком. – Приор вороном кружит вокруг меня… Пока я жив… я разрешаю тебе. Кадфаэль с почтением поцеловал сухую, покрытую пятнами руку Радульфуса. Аббат подарил особую милость старому травнику: поучаствовать в расследовании последнего дела. *** Берингар, не добившись успеха с опознанием тела, отправил солдат с целью выяснить, не пропадал ли где священник, по ближайшим деревням и местечкам. Уже к среде вернулся гонец из Ладфорда — городка выше по течению Северна, в полудне ходьбы от Шрусбери. Если верить Томасу Коттери, которого послали туда, то тамошняя паства уже неделю не видела своего священника. Брат Кадфаэль, живо интересовавшийся расследованием, нашёл известие о пропаже священника интересным. Стоило отдать должное Тому: вернулся он не один, а в компании виллана Элиаса — тот хорошо знал священника.  Едва лишь Элиас взглянул на тело, как принялся громко причитать: — Отец Дэниэл! Кто же сотворил с вами такое?! Беда! Эти крики отчаяния, всё же отозвались радостью в душе шерифа Берингара — хотя бы узнали, кем был бедняга. Теперь уж можно и организовать христианское погребение. Берингар лично вызвался отвезти тело в Ладфорд, полагая, что процедура не займёт слишком много времени.  Выдвинуться решили на рассвете четверга, чтобы успеть вернуться к ночи. Благо, крепконогие кони обещали сделать путь достаточно коротким, невзирая на не до конца просохшие дороги и тележку с телом покойного. Неугомонный монах сопровождал мёртвого отца Дэниэла, и, как подозревал шефир, собирался на месте разобраться с тем, кто мог так зверски убить священника.  Годы дружбы подсказывали Хью Берингару, что Кадфаэль вновь одержим жаждой докопаться до истины. И поскольку это вполне могло стать его последним делом, шериф решил пойти ему навстречу. Сам он не сомневался, что причиной столь дикой гибели отца Дэниэла послужила чья-то алчность: в это неспокойное время по Шропширу встречались разбойничьи шайки — возможно, священник попал в руки молодчикам, которые мало того, что ограбили его, так ещё и убили, и надругались над телом. И хотя Хью не собирался задерживаться в Ладфорде дольше положенного, но в дорогу взял с собой хорошо вооружённый отряд. Междоусобная война короля Стефана и императрицы Мод длилась девять лет. С перерывами, правда. Но разобщив тем самым всю Англию. Каждый из венценосных соперников тянул на себя одеяло, и неизвестно, когда это всё закончится. Вдруг эта война, от которой страна не могла оправиться, продлится долгие поколения?..  От подобной мысли Хью внутренне содрогнулся. Чтобы отвлечься он подъехал к тележке, рядом с которой шёл виллан Элиас. — Неужели у отца Дэниэля не было врагов? – невинным тоном спрашивал Кадфаэль.  Беренгар усмехнулся: узнавал старого лиса. — Вообще нет, брат! — с горячностью воскликнул виллан. – Он ведь такой добрый и ладный был, ему даже жену хотели подыскать. Но отец Дэниэл всё отказывался, обязанности свои выполнял наилучшайше! Монашки тоже довольные были. Ни одного врага не заимел! Вот прошлый наш священник — отец Тимоти — тот суров был! Нрава крутого. Зато настоятельнице нравился. — А отец Дэниэл не нравился? – с улыбкой поинтересовался Кадфаэль. — Ну не то чтобы… не нравился… — почесал затылок Элиас и будто бы принялся тщательно подбирать слова: — Только суровости в нём маловато было.  Кадфаэль переглянулся с Беренгаром; шериф понял, что, кажется, монах нащупал нить. *** Ладфорд, хоть и гордо именовался городом, больше походил на крупную деревню. Он не имел стен, рва и прочих защитных сооружений, зато рядом располагался монастырь святой Эатбурги Винчестерской и замок лорда Эрика Ауринита.  На вопрос Кадфаэля, служил ли отец Дэниэл и в замке, Элиас отрицательно покачал головой и объяснил, что там есть собственный священник. Печальную процессию из Шрусбери вышли встречать почти все жители Ладфорда. Но больше всего внимание брата Кадфаэля привлёк невысокий мужчина средних лет в священническом одеянии. — Мир вам, — произнёс священник и воздел руки верх. – Я так понимаю, вы привезли тело того несчастного, что держал меня в плену? — Кто вы? – Хью Беренгар смерил мужчину взглядом. — Я Дэниэл из Малмсбери — тот самый, чьё место было занято больше двух месяцев подряд, — ответил мужчина. Берингар перевёл взгляд на повозку. — Кого же мы везём, в таком случае? – спросил он, нахмурившись, и брат Кадфаэль вздохнул. *** Настоящий отец Дэниэл поведал монаху и шерифу свою историю. Два месяца назад он уже подъезжал уже к Ладфорду, куда его направили на служение вместо почившего в бозе отца Тимоти. С собой новый священник вёз охранные грамоты, выписанные на его имя епископом Сент-Асафа Жильбертом. Отец Дэниэл честно признался, что даже с такими документами всё равно испытывал страх, проезжая на ослике по плохим дорогам и дремучим лесам. Всем известно: архиепископ Кентерберийский — Теобальд — навлёк на себя гнев короля Стефана, не поддержав кандидатуру племянника короля на должность архиепископа Йорского. Неспокойные времена! Поэтому отец Дэниэл опасался встречи с шайками сторонников короля Стефана, которые, наверное, не пощадили бы его священническое достоинство и в лучшем случае бы ограбили. И правда — стоило только ему проехать по лесу, что примыкает к Ладфорду, как на него дерзко напал какой-то молодой рыцарь в алом плаще. — А дальше он меня закрыл в лесной хижине, — со вздохом произнёс священник. – И у меня не было никакой возможности спастись, кроме той, что юноша подвесил к потолку ключ. И как я не изощрялся достать его, но ничего не получалось, ибо лавки, столы и прочее, что могло бы мне помочь в этой хижине, отсутствовало! Я думал сбежать через нужник, но побоялся, ибо этот рыцарь мог понять по запаху, если попытка окажется неудачной. Он приходил через день, приносил еду и кувшин воды. Также оставлял запас дров, но столь мелко расщеплённых, что по ним я не мог подняться до ключа! – со слезами в голосе произнёс отец Дэниэл. – А недавно вышел срок, но юноша всё не являлся. Тогда я подумал, что умру в этом месте. И такая в меня вселилась сила, что я подобно леопарду подпрыгнул к потолку и сбил ключ! Так я добыл себе свободу! – священник сжал кулаки. – Надеюсь, Господь покарает этого нечестивца! Ранее он подтвердил, что тело, которое уже начало смердеть, принадлежало его пленителю. Сейчас же отец Дэниэл, вдохновенный самим собой, казалось, совершенно позабыл, какая участь постигла самозванца. Кадфаэль напомнил об этом, и священник с огорчением вздохнул: — Признаться, те ушибы, которые я получил, прыгая за ключом, были самыми серьёзными за время моего плена. Он, — тут голос его дрогнул, — мне показался человеком не плохим. Всё твердил, что если я добуду свободу раньше, то волен буду занять своё место в Ладфорде. А если не смогу добыть, то он сам меня освободит, когда у него получится. — Что получится? – глаза Кадфаэля, потускневшие от старости, всё ещё были способны впечатлить собеседника; священник, посмотрев в них, сглотнул: — Он не говорил, — отозвался отец Дэниэл. Шериф Берингар уже без подсказки снарядил людей для обыска хижины. Внутри, среди постели священника, брошенной на полу, и глиняной посуды, удалось отыскать простые доспехи и тот самый алый плащ. Берингар узнал вышитый герб — рода Бланверсов. — Я думал, сын лорда Джереми, находится при дворе короля Стефана, — признался шериф Кадфаэлю, когда они возвращались в Ладфорд. – Я сражался вместе с лордом Джереми и видел его сына Эдмуна, тогда ещё оруженосца. Думаете, это он? — Полагаю, что да, — печально согласился монах. — Зачем понадобилось рыцарю идти на такое преступление и устраивать подобное? – не понимал Берингар. – У меня у самого есть сын, и будь я неладен, если Жиль захотел бы себе добыть тонзуру таким путём… Монах промолчал, погружённый в свои мысли.  В город они вернулись поздно. Жители любезно взяли себе на постой часть отряда шерифа. Сам Берингар и Кадфаэль устроились на ночлег в доме священника.  Отец Дэниэл не спал. Он всю ночь читал молитвы над трупом своего пленителя, не гнушаясь дурным запахом и изгнав из головы дурные мысли. Утром в страстную пятницу священник отслужил мессу.  Шериф Берингар уже подумывал вернуться в Шрусбери: мало ли кто мог поквитаться с сыном лорда Бланверса — надолго оставлять город нехорошо! Кадфаэль пока что разговаривал с группой женщин, и шериф улыбнулся — ничто не исправит этого женолюбивого в хорошем смысле монаха.  Отец Дэниэл объявил, что направляется в монастырь Эатбурги Винчестерской. Кадфаэль изъявил желание, чтобы они с шерифом присоединились к отцу Дэниэлу. — Не лучше ли проверить замок и заодно засвидетельствовать почтение вдове лорда Эрика? – нахмурился Берингар. — Вдове, если верить рассказам местных, не менее шестидесяти лет — она в одиночестве доживает свои дни в семейном гнезде и почти не покидает его, — монах кивнул на видимый в любой точке Ладфорда красностенный замок. – Мне кажется, визит к преподобным сёстрам будет куда плодотворнее. Их всего пятнадцать монахинь, если верить Элви — прачке, которая обстирывает монастырь, — пояснил Кадфаэль. Шериф с сомнением взглянул на монаха: и когда только тот успевал пообщаться с местными?  Обитель святой Эутбурги располагалась на берегу Северна в некотором отдалении от города. Это был небольшой бенедектинский монастырь, основанный в начале века отцом покойного лорда. Община его крошечная — всего пятнадцать сестёр и несколько послушниц. Как и ожидалось, настоятельница Хильдеберта решительно воспротивилась тому, чтобы в святые стены проник кто-то, кроме священника. Она сама вместе с другими сёстрами вышла им навстречу и, выслушав рассказ отца Дэниэла, только сурово поджала тонкие губы. — Я так и думала, что этот нечестивец не тот, за кого себя выдавал! – произнесла она утробным низким голосом, который, казалось, шёл из самой глубины её крупного жирного тела. Другие сёстры жались за её спиной как стая ворон. — Вы, отец мой, можете войти. Но мужчинам, ещё и с оружием, вход в нашу обитель запрещён! – произнесла она вновь поджав иссохшие губы. — Боюсь, матушка, — смиренно заговорил Кадфаэль. – Нам придётся настоять на том, чтобы вы показали нам вашу обитель. — Кто ты? – надменно спросила Хильдеберта; щека её дёрнулась, и монах заметил, что левый глаз настоятельницы налит кровью. — Кадфаэль ап Мейлир ап Дафид, брат-травник в обители святых Петра и Павла в Шрусбери, — затем он перевёл взгляд на Берингара. – А это сэр Хью Берингар, шериф Шрусбери, назначенный самим королём Стефаном. Поскольку покойник был найден в нашем городе, то мы считаем долгом дознаться до истины. — Какую истину вы ищете в скромной обители невест Христовых? – пренебрежительным тоном спросила аббатиса. — Мы просто должны удостовериться, что в вашем монастыре всё спокойно, — вкрадчиво произнёс Берингар. – Только беглый осмотр — не более того. Иначе мы могли бы отправить гонца в Сент-Асаф к епископу, но, боюсь, это заняло бы непростительно много времени. А время сейчас чрезвычайно ценно и неспокойно, — на последних словах в его голосе зазвучала сталь. Настоятельница трезво оценила силы: что могла она и кучка монахинь против вооружённых солдат?.. — Вы трое можете войти, но ваши головорезы останутся снаружи! Это моё последнее слово! – произнесла она и решительно повернулась к ним спиной. Против этого никто не возражал. Настоятельница сетовала, что в такой день, когда всё живое должно скорбеть вместе с Господом, их монастырь подвергся осквернению. Она отправила тринадцать других монахинь с отцом Дэниэлем в часовню, а сама, как охотничья собака — настороженная и злая, провожала незваных гостей по небольшой территории обители.  На заднем дворе среди немногочисленных построек они нашли только свинарник с тремя свиньями. Рядом находилось место с вбитыми в землю колышками и побуревшей склизкой почвой — очевидно, здесь забивали скот. Далее стояла дровница, дров в которой как раз виделось немного. — Ещё не доставили, — сочла необходимым объяснить настоятельница. Потом они перешли к конюшне, где обнаружили единственного довольно дряхлого с виду мула. Кадфаэль улыбнулся животному. Оно же — лишь бросило на людей меланхоличный взгляд, предпочитая вновь погрузиться в одному ему известные думы. В небольшой бане шериф и монах тоже не нашли ничего интересного. — На этом всё, — сердито произнесла настоятельница – В сам монастырь я вас не пущу! — Это и не понадобится, матушка, — с мягкой улыбкой произнёс монах. – Но только в ваших же интересах отвести нас к девушке. — Какой ещё девушке? – насупилась Хильдеберта. — К той, которой настолько нездоровится, что она не смогла выйти нас встретить, — монах покачал головой. – Здесь должно было быть пятнадцать монахинь, но я насчитал только четырнадцать. Отведите нас к девушке. — Уходите! – пронзительно закричала настоятельница и со всей силы собиралась толкнуть Кадфаэля, но тот предвидел атаку и увернулся — тучная аббатиса упала на землю и уже не поднялась. Тело её конвульсивно забилось, из носа показалась струйка крови. — Хью, зовите ваших людей, — велел монах, и шериф затрубил в рожок. *** Позже Кадфаэль вошёл в отдельную келью, где нашёл то, что и предполагал: перепуганную девушку с остриженной головой и исступлённым взглядом. — Полно, дитя, — монах ласково посмотрел на девушку и, подойдя ближе, взялся считать её пульс. – Всё позади, и ты можешь не бояться за себя и рассказать всё, что знаешь. Несчастная всхлипнула. Несмотря на молодость и красоту было что-то бесконечно трагичное в её облике… *** Настоятельницу Хильдеберту разбил паралич. По прогнозам Кадфаэля она не протянула бы долго, и он посоветовал приорессе написать епископу.  Девушку в келье звали Айвин Кэдуэй — дочь лорда Жильбера Кэдуэй, сторонника императрицы Матильды. Кадфаэль убедился, что её здоровью ничто не угрожает, хотя рассудок несчастной оказался сильнейшим образом повреждён.  В субботу, покончив со всеми делами, шериф, монах и солдаты покинули Ладфорд. Отец Дэниэл взял на себя труд выварить кости покойного Эдмуна Бланверса и отправить их вместе с доспехами и красным плащом в родовой замок. — К чему такая жестокость? – спросил Хью, когда они отъехали достаточно далеко от городка. — Монахини посчитали себя оскорблёнными, а настоятельница Хильдеберта решила преподать всем урок, — отозвался Кадфаэль с тележки, которая подскакивала на кочках, от чего монах немного трясся. – А молодых людей жаль! Разлучённые непримиримыми противоречиями родных, напомню, лорд Бланверс поддерживал короля Стефана, а лорд Кэдуэй — императрицу Мод, они страдали. Молодые люди любили друг друга, но отец Айвин заставил её принять постриг, а Эдмуна отправили воевать. Они вынуждены были решиться на преступление, чтобы быть вместе. Эдмун собирался похитить Айвин, только их раскрыли раньше, — вздох слетел с губ монаха. — Кровожадная бестия, эта настоятельница, — Берингар сплюнул. – Не думал я, что аббатиса решится испачкать руки. — Она и не пачкала. — Что вы имеете в виду? Думаете, она поручила это кому-то из монашек? Бедный Эдмун встретил смерть не на поле битвы, а рядом со свиньями! Неужели настоятельница думала, что мы не заметим следов крови? — Рассчитывала на это, — монах с грустью посмотрел на свои сандалии. — А что вы говорили насчёт того, что это не аббатиса? – повторил Хью. — Эдмун сам себя оскопил. А умер — истекая кровью, — произнёс Кадфаэль. — Быть не может! — Девушка рассказала, что когда их поймали, настоятельница угрожала задушить её, если рыцарь не оскопит себя. И Эдмун решил пожертвовать собой, — глаза монаха подёрнулись печалью. – Они не думали, что он умрёт. Настоятельнице важно было преподать урок: показать, что никто не имеет права посягать на непорочность монахинь в её обители.  — Лютая волчица! — воскликнул шериф, и Кадфаэль кивнул. — Кстати, — через непродолжительную паузу вновь заговорил он. — Помните, я говорил, что была странность? Изучая рану, я обнаружил сверху чёткий порез — он был первым. Эдмун — воин, поэтому тут рука его не дрожала. Но последующие дались тяжело: боль захлестывала юношу, а он продолжал резать. Отсюда уже рванные края раны. Дальше его тело с привязанным грузом сбросили в Северн. Но то ли завязали плохо, то ли небесам было угодно всё раскрыть… Только тело течением отнесло в Шрусбери. Остаток пути они молчали, думая о том, как часто в битвах королей гибнут невинные. *** Аббат Радульфус с интересом выслушал отчёт о поездке Кадфаэля и в конце отпустил ему грехи. Монах-травник вернулся в свой сарайчик и здесь, среди привычных запахов трав, ещё долго обдумывал кривые человеческих судеб и то, как благое намерение часто оборачивается большой бедой.