твоим морем

Однажды жизнь наверху перестанет быть маскарадом. И каждое новое заседание уже не будет спектаклем, концовку в котором никто не знает. Может быть, когда-нибудь. Не сегодня. И не завтра. Завтра по расписанию эшафот — натереть верёвки мылом, наточить топоры. Сегодня — вычурный бал, который Фурина так расхваливает. Танцоры со всего мира, лучшие музыканты и поступь следов, расползающихся кровью по дорогому полу. Ризли позолота не нравится, а искусная музыка не трогает струн души. В спектаклях Фокалорс для него никогда не было места. Главные роли уже заняты, ты на подтанцовке. Сыграй дерево! Или камень. Или вообще уйди под воду, не мешай. Поэтому Ризли не мешает, изъявляя только невероятное желание вернуться обратно. В крепости ему нравится намного больше, там пахнет сыростью и темнота непроглядная. В двадцати тысячах лье под водой его дом, скорее напоминающий кокон для гусеницы-домоседа. Любящего побыть наедине с мыслями, немного социофобного и боящегося дневного света. Но как герцог он вынужден находиться на всех мероприятиях. Например, балах. Каждый раз проваливая бессмысленные попытки поговорить с кем-то по душам или напиться тремя бокалами игристого. Помимо шампанского было ещё кое-что хоть каплю сносное. Нёвиллет. Верховный судья. Столб справедливости, нерушимые идеалы и прямая спина. Он пахнет морем, если прижаться носом в мягкий шёлк волос. Их даже трогать страшно грубыми изуродованными пальцами. Ризли ласково пропускает локоны сквозь, пока пытается собрать их в косичку. Нёвиллет позволяет. Позволяет Ризли и мелюзинам. И если со вторыми проблем нет, то первый самая проблемная проблема из всех. Конечно, эта проблема в большинстве своем не вылезает из крепости, как цербер, охраняющий проход в загробный мир. Но как только выбирается — пиши пропало. Нёвиллет слишком много ему прощает и сдается от каждого поцелуя в плечо. Так нельзя, но он устает быть твердым сапфиром. Сдается без боя, поднимая белый флаг. Ризли им пользуется бесстыдно. Шепчет романтичные глупости и тянет за собой ощущать настоящее. Ощущать человеческое. Из человеческого Нёвиллет презирает шампанское. Но Фурине слишком нравится, да и остальные гости наслаждаются. Ризли салютует полупустым бокалом, опрокидывая его в себя. Шагает вперед смело, сверкая зрачками. — Чудесно выглядите, — отвешивает короткий поклон, как учили. Ведь у герцогов должны быть отменные манеры, поставленная речь. Чуть больше аристократичности, чем то, что есть в Ризли. Он углами из идеального золотого сечения вылезает даже зная, какими приборами что есть. Полсотни способов аккуратно порезать стейк. И ещё столько же — как убить каждой из этих вилок. Или ножом для масла, кто знает. Ризли хочется думать, что ещё одну добрую половину в его арсенале занимает флирт. Вот вам тридцать способов, как вывести Нёвиллета из равновесия. Вынуждая едва ли не глаза закатить. — А вот вы слишком бледны, месье. Не заболели случаем? — аккуратно поддевает верховый судья, коротко улыбаясь. Они не ругаются, лишь подшучивают друг над другом. Хотя, Ризли говорит вполне серьезно. Нёвиллет такую очевидную лесть едва ли переносит, обращает внимание на природную бледность кожи. Отсутствие солнечных лучей очень плохо на ней сказывается. Шрамы на белом ещё ярче, расползаются красным сиропом. Ризли смеётся. — Боюсь потерять хоть что-то аристократичное в себе. Нёвиллет вопросительно вскидывает бровь, не в силах провести логическую цепочку. В Ризли в самом деле не так много аристократичности для герцога, но он держится молодцом. По крайней мере не пытаясь убежать обратно или как можно скорее закончить этот вечер. Заполненный лишь бесполезными сплетнями, новыми знакомствами и увеселениями, придуманными самим архонтом. Верховному судье нравятся оперы и балеты, но сегодня это лишь танцы. — Мою бледность, — и улыбается хитрюще, вынуждая появится умилительные ямочки. Шрамы от движений тоже искривляются, Нёвиллет смотрит на них с нескрываемой горечью. Даже если Ризли запретил ему себя жалеть. Поэтому Нёвиллет меняет выражение лица на короткую улыбку. Единственную искреннюю за сегодня и только для Ризли. Потому что это Ризли. Он настоящий, теплый и у него можно пальцами прощупать мышцы под неудобным пиджаком. Потянуть за галстук, чтобы душить перестало. Хотя в этой экосистеме богатеев он черная овца. Фальшивая аристократия, игнорирующая многие из писанных правил. Сколько бы люди не пытались его исправить. Показательная человечность, прямая эмоциональность. Нёвиллет не может этим напиться, пытается быть лишь ближе к герцогу. Забраться к нему в самое сердце. Фурина на другом краю бального зала — прямо у сцены с музыкантами — смеётся. Хлопает в ладоши и просит сыграть кадриль. Нёвиллет отвлекается от собственных нелестных мыслей. Судье бы не стоило заводить слишком тесных знакомств, но Ризли сам холодными руками пробирается под накрахмаленную рубашку. Оставляет себе место в грудной клетке бессмертного существа — не стоило бы так падать в смертных. — Когда ваша аристократичная бледность перерастает в трупную, стоит задуматься, — в голосе Нёвиллета сквозит беспокойство и намёк. Ризли его прочитает, но не ответит. Как обычно. Хотя на каждое письмо отвечает исключительно вовремя, будто его приносят отдельно от остальной корреспонденции. Приручить волка стоит верховному судье собственного сердца. И покусанных пальцев. — В таком случае, mon chéri. Потанцуйте со мной, пока я совсем не окоченел. Ризли вновь кланяется — в этот раз намного глубже и глаза опускает на высокие сапоги. Прижимает кулак к груди, царапаясь о собственный эмиссарский значок. Игривости в этом жесте чуть больше, чем вежливости или уважения. Его герцог проявляет по-другому. Но Нёвиллет от обращения чуть не краснеет, едва удерживая себя в руках. Ломает выражение лица в наигранном недовольстве, перескакивает на «ты». Пока никто не слышит — аристократия увлекается музыкой. Она, отчего-то, влечет и Ризли. — Ты опять отдавишь мне ноги. Как когда-то. Для божества время быстротечно, оно смазывается и вспомнить что-то трудновато. Фотопленка наслаивается друг на друга — дождь, пустая улица перед фонтаном Люсин и приглашение. Тогда ещё Нёвиллет мог скрыть от невероятного волчьего нюха Ризли собственные эмоции. Стоял каменным изваянием, которое впору было бы причислить к украшениям фонтана. Они танцевали под стук капель, пока тучи не рассеялись. Скрипели перчатки, щелкали тяжелые ботинки. Ризли, в самом деле, отдавил ему ноги. Но Нёвиллет не отстранился. Только в конце коротко прокомментировал, что герцогу стоит взять ещё парочку уроков танца. Ризли сказал тогда: «только с вами, месье». — В этот раз я буду стараться. Протянутая широкая ладонь. Если стащить перчатку, можно пальцами отследить короткие блеклые шрамы. Нёвиллет кладет свою поверх. Позволяет притянуть и никогда не отпускать. Пока время благосклонно к ним.