Два дня

Их рок по-настоящему гаражный, хотя бы потому что они в гараже, а люксовые авто чьего-то отца теперь стынут под проливным дождем. Танцоры выступают ближе к концу, так что Енджун скользит в толпе пьяных подростков куда подальше от сцены. Туда, где не найдут и не раздавят — в темный угол со сваленными в кучу пустыми ящиками от банок с пивом. Здесь жарко, душно, света ужасно мало, а тот, что есть — ослепляет. Парень оглядывает лица, по которым пробегают тонкие, секущие лучи стробоскопа, и явственно осознает себя самым старым в этой большой бетонной коробке без окон. Вчерашний школьник, да, но в отличие от остальных он ее хотя бы закончил. И это не делало ему чести, ведь после подработки Енджун не ехал домой, как все хорошие сыновья, а шел сюда — танцевать на радость толпе малолеток. Сейчас самодельный помост из паллет рвали какие-то незнакомые ребята. Ничего особенного, разве что гитарист неплох — притягивает взгляд красивым лицом и ловкими пальцами, поэтому остальным членам группы остается только не отсвечивать, пока он творит чудеса со своей дешевой электрогитарой. У него длинные волосы с хаотичным мелированием, будто паренек случайно потрогал их перепачканными в перекиси ладонями. Очень печальные глаза, странно контрастирующие со счастливой улыбкой от уха до уха. А еще… А еще нет в нем ничего особенного, чтобы ты так долго смотрел, Енджун. Тебе даже не нравится их музыка, отвернись. Он фыркает и садится на ящики, толпа скрывает его за собой, растворяет в темноте. Парень остается во мраке — немного снаружи, больше — в голове, пока не слышит истеричный скрип громкоговорителя: — Енджун! Енджун! Чхве Енджун!!! — Здесь я, здесь. Он хлопает самозваного ведущего по плечу, чтобы тот наконец перестал орать. Включает музыку погромче, снимает черное худи, под которым скрывался до этого момента, и толпа взрывается криками, увидев его на сцене. Этот миг — лучший. Енджун готов остаться в нем навечно, бесконечно согреваться в энергии чужих голосов, скандирующих его имя. Порой так хочется поверить, что он действительно достоин восхищения. Но нет, в голове бесконечный путь: к сцене побольше, к сердцу каждого. Еще мгновение, и все мысли обрывает песня — захватывает — он окунается в нее, в свой прекрасный омут. Его тело любит эту музыку, как и любую другую, потому что Енджуну нравится танцевать даже под пение ветра или шум дождя. К черту разум: бит отдается в сердце, оно стучит в ритме кавер-дэнса. Он никогда не запоминает, что происходит между — там, где целиком отдается захлестывающим ощущениям — только до и после. И там и там: возбужденная толпа, крики во всю глотку и протянутые к нему руки. Поэтому Енджун кланяется наотмашь и сбегает под покров худи, вначале продираясь через толпу, после — исчезая в ней. Он отдал им слишком много, ему нужно восстановиться, опомниться, посидеть в своем темном углу в компании ящиков. По пути тянется к импровизированному бару — стройным рядам банок у стены, но его резко хватают за руку. Шарахнувшись от неожиданности, Енджун вырывается, но незнакомец упрям и лишь покачивается вслед за запястьем, не отпускает. Ему требуется несколько секунд, чтобы узнать в странном подростке длинноволосого гитариста, развлекавшего зал с час назад. Вновь эти странные волосы, яркая улыбка и печальные глаза. — Отпусти, я тебя не знаю, — грубо бросает он, но чужие пальцы сомкнулись как наручники. — Так и думал! — патлатый парень сияет, глядя на его запястье, поднося к лицу так близко, словно хочет рассмотреть хаотичные молекулы Енджуна. — Ты мой соулмейт, Чхве Енджун! Паренек с гордостью демонстрирует свою руку. Енджун горестно вздыхает: ну конечно, как же раньше не догадался? — Я Чхве Бомгю. Видишь, у тебя Ч и Б? Это я, — восторженно продолжает тот, а Енджуну так кристально плевать. Неужели этот парень верит, что во всем мире только у него инициалы Ч.Е.? И сам он один такой Ч.Б.? Если бы, сколько их уже было и прошло: Бахи, Боми, Бельха… Енджун, казалось, перепробовал абсолютно все имена на «Б», но из этого ничего не вышло. Всякий раз он отчаянно искал, встречал ту, с которой метки совпадали, и уже через две недели они уставали друг от друга. Не о чем поговорить, нечем поделиться, не на что посмотреть — тысяча причин, исход один. И Енджун тоже один. Предпочтительно навсегда. Но этот Чхве Бомгю смотрит на него так завороженно, словно происходит нечто судьбоносное, и Енджуну немного его жаль. Иногда милосердие — это сделать кому-то больно. — Слушай, ты, возможно, еще не в курсе, но инициалы могут повторяться, — торопливо объясняет он, выражаясь как можно мягче — обижать школьников ему не с руки. — Нет, я никогда не встречал других, — упрямится паренек, не ослабляя хватку. — Значит, еще встретишь, — выдыхает устало, стараясь не расплескать накапливающееся раздражение. — Ты — мой соулмейт, — парень говорит так твердо, что Енджун сам в себе на секунду усомняется, но вовремя вспоминает: перед ним всего лишь Чхве Бомгю, а не сам господь бог. — Не неси чушь. — Это ты несешь чушь. Думал, мой соулмейт окажется поумнее, но и так сойдет. — теперь и паренек выглядит раздраженным, даже отпускает его руку наконец. Енджун потирает саднящее запястье, глядя на опустившего голову Бомгю, как на городского сумасшедшего. Тот, похоже, чувствует, что его сверлят взглядом, и резко вскидывает подбородок, смотрит разочарованно. — Если сам слишком толстокожий, чтобы это почувствовать, так хотя бы послушай других. Еще увидимся. Паренек раздраженно взмахивает рукой на прощание и уходит также внезапно, как появился. Енджун остается в одиночестве, не помня, что вообще делал до этого. Ах, да, ему было жарко после выступления, и он искал содовую, но… Парень поежился, кутаясь в худи. Кажется, даже тело продрогло от того холодного прощания. И что за «еще увидимся»? Он слишком быстро узнает, что это значило. Буквально на следующий день, когда после завтрака мама зовет его выйти к другу, который пришел за ним. Енджун долго отказывается, потому что откуда здесь взяться его друзьям, но она уточняет: «милый длинноволосый мальчик», — и у него сердце ухает куда-то вниз. Нет ни малейших сомнений, что… Как чертов Чхве Бомгю узнал его адрес?! Преступник обнаруживается на кухне: спокойно попивает чаек с его мамой. На нем драный черный свитер и скинни — Бомгю даже не пытался выглядеть как парень из хорошей компании. Почему она вообще согласилась поить этого проходимца? Еще ужаснее, что ему приходится смолчать, ведь он не хочет обсуждать с близкими свои походы на гаражные тусовки. И Бомгю это знает. Улыбается ехидно, когда Енджун сквозь зубы предлагает ему поскорее пойти гулять (мама потом скажет, что и улыбка у него была очаровательной), но немедленно отрывается от чая и выбегает из квартиры вслед за ним. Пару минут они идут в тишине, потому что Енджун так кипит, что боится расплескать всю ярость слишком быстро. Бомгю же необычайно тих — видимо, чувствует накал. Но это не поможет. — Откуда ты узнал мой адрес? — почти рявкает Енджун, вовремя сдержавшись, чтобы не выглядеть истериком. — Организатор дал, — лукаво улыбается Бомгю, — и контакт твой, кстати, — показывает ошеломленному парню пустой чат в катоке. — Но я решил не писать, чтобы получился сюрприз. Он так лучится, что у Енджуна буквально не хватает на него злости. Руки, которыми хотелось придушить, опускаются от этой поразительной наглости. У Бомгю нет никакого права лезть в чужую жизнь, но его упорство даже как-то восхищает. — Что ты ему для этого сделал? Какими бы завистливыми придурками не были те, с кем он частенько делит сцену, его контакты еще никогда и никому не сливали. А тут вдруг так легко и со всеми потрохами. — Хм? Что же это было? — Бомгю будто даже искренне задумывается, глядя куда-то в сторону. — А. Он попросил контакты пары девчонок. У меня, очевидно, были. — паренек вновь улыбается, но теперь еще самодовольнее. — Вот и обменялись. Енджун останавливается, потому что на шаг не хватает сил. Чувствует себя облапошенным и преданным, проданным. Уязвимым. А виновник стоит рядом с ним и моргает печальными глазами, которые совершенно не вяжутся с пугающим характером. Если вначале парень просто раздражал его, то теперь начинал натурально пугать. Несложно избавиться от Чхве Бомгю — его личного сталкера, уже успевшего втереться в доверие даже к маме. Достаточно припугнуть полицией, написать заявление, но… тогда придется объяснять все семье. С самого начала — того, что про танцы в гаражах и отсутствие каких-либо планов на будущее. — Енджун, послушай. Видимо, он выглядит настолько ошеломленным, что это даже Бомгю пронимает — его голос звучит почти виновато. — Не хочу. — Всего два дня, — парень почему-то кажется усталым, хотя только что лучился энергией. — Что? — искренне не понимает Енджун. — Проведи со мной два дня, и я обещаю, что больше не буду путаться под ногами. Если сам не попросишь, конеч… — И с чего я должен на это соглашаться? — обрывает он, ни секунды не раздумывая. — Иначе будешь встречать меня 365 дней в год, — и снова эта раздражающая широкая улыбка, от которой кулаки чешутся. — Или просто вызову полицию. — Я так не думаю, — со значением говорит Бомгю, и Енджун знает, что он прав. Ему ужасно не хочется признавать, но два дня — это не такая уж и высокая цена. С полицией выйдет куда дольше и запарнее. Не хочется идти у него на поводу, но… — Ладно. Потому что есть еще одна причина. Енджун искренне не хочет ломать чужую жизнь пустыми надеждами, а значит Бомгю сам должен осознать, что никакие они не соулмейты. И как только он поймет, их пути больше никогда не пересекутся. Но паренек так бесстыдно рад — по-настоящему — кричит «Йес!» и тянет руки к небесам, ловит солнце в ладони. У Енджуна уголки рта вздрагивают в улыбке, но он быстро возвращает на лицо прежнее недовольное выражение. Енджун решает, что их первый день начинается прямо сейчас. Бомгю долго протестует, цепляясь за соломинку, но на сегодня он уже истратил свой лимит уступок. Теперь можно злорадно лицезреть на лице школьника растерянность во всей красе: тот мучительно копается в смартфоне, вынужденный на коленке планировать им досуг. К большому сожалению старшего, Бомгю быстро загорается некой идеей, проверяет адрес на карте и резво ведет за собой. Енджун плетется вслед, радуясь, что на оживленной улице его сложно вовлечь в диалог, и сбивчивая, не склеивающаяся беседа служит первым знаком их несовместимости. Через некоторое время Бомгю с довольным видом останавливается у фотобудки и разыгрывает клоунаду любезностей, приглашая его зайти внутрь. Это комично, и у Енджуна действительно уголок рта дергается, но он убеждает себя, что это лишь старческий невроз. «А школьник-то времени не теряет», — думает парень, пройдя в будку и вдруг оказавшись в очень ограниченном пространстве с человеком, которого предпочел бы больше не встречать. Бомгю дергает шторку, отрезая их от палящего солнца снаружи, и Енджуну вмиг становится некомфортно. Они настолько близко, что это похоже на сексуальное домогательство. Однако, к его удивлению, паренек пусть и озарился счастливой улыбкой, но тоже выглядит растерянным, сам не знает, куда себя деть. Чистый и невинный, как слезы, и Енджуну хочется извиниться за собственные мысли. Но он сегодня должен быть плохим парнем, так что натягивает маску крайней невозмутимости: — И зачем мы здесь? — Мы не запечатлели день нашей первой встречи, так что давай сделаем это сегодня! — бодро отзывается Бомгю и с наносной уверенностью принимается тыкать что-то на экране. Для обоих камера расположена слишком низко, так что ему приходится стоять на полусогнутых, и от этого уголки рта Енджуна снова бесконтрольно ползут вверх. С ним он станет невротиком. Но он уже согласился подарить Бомгю эти два дня, так что просто хмыкает и наклоняется, чтобы соответствовать высоте камеры. Увидев себя на экране, Енджун вспоминает, что совсем не готов к съемке, и его простецкая полу-домашняя майка выглядит жалко и мято. Кажется, не стоило так спешить, выбегая из дома… Бомгю, видимо, замечает что-то, ведь вдруг тянется снять свой изодранный свитер. Енджун уворачивается от чужих локтей и с подозрением следит, как ткань поднимается по выступающим позвонкам, обнажая под собой на удивление целую и элегантную черную майку. Она так выгодно подчеркивает рубленые плоскости тела и рельефные плечи, что ему приходится напомнить себе — пялиться на школьников как-то неправильно. Он и сам теперь не знает, почему считал, что за мелированными волосами и драным свитером будет скрываться некто безнадежно субтильный. Енджун отводит взгляд, но Бомгю вновь привлекает его внимание и протягивает свою вещь, привычно поправляя растрепавшиеся волосы. — А мне свитер зачем? — он не спешит брать — Твоя майка слишком скучная, — констатирует Бомгю, и это обидно! — Эй, тут принт есть! — Да, из-за него она еще скучнее. — Но!.. — ему нечем крыть, если честно. — Черт, ладно… Он недовольно натягивает на себя чужой свитер, но паренек вдруг разражается громким смехом, кажется, совсем не заботясь о его нежных ушах. — Х-ха, ну не на майку же!.. — школьник смеется в голос, запрокидывает голову, и Енджуну почему-то становится стыдно. Да, может, он не так быстро схватывает, что с чем сочетается. Может, не так давно увлекся модой. Может, слишком долго смотрел на его шею. Но разве заслужил насмешку? Впрочем, критика была справедливой, так что он начал стягивать майку, но споткнулся о пристальный взгляд Бомгю. — Так и будешь смотреть? — А что? Ты стесняешься? Вроде нечего. — удивляется тот. — Я вижу тебя второй раз в жизни. — Представь, что мы на горячих источниках? — Но мы не на горячих источниках… — устало выдыхает Енджун и просто отпускает эту ситуацию. Пусть все катится к черту: и этот солнечный день, и сам он — полуголый и запертый в душной будке с безмерно счастливым школьником (отвернувшимся, вопреки собственным словам). Не без труда натянув чужую одежду, Енджун рассматривает себя на экране, поправляет тут и там прорехи, чтобы выглядеть крутым, а не нищим. Остается доволен: благодаря этой крохотной метаморфозе он избавился от ауры славного домашнего сынка. А еще… они с Бомгю больше не напоминают два кусочка пазла, выпавшие из разных коробок. — Спасибо. — подумав, бросает он, и паренек так доволен собой, что Енджуну почти неловко и очень смешно. Приходится давить смех, поджимая губы, но глаза все равно щурятся в улыбке. Бомгю смело жмет на кнопку начала съемки, стартует обратный отсчет, и оба на мгновение замирают в растерянности. Енджун изворачивается повыгоднее, чтобы соответствовать (чужому) своему драному свитеру, оттягивает его — ключицы призывно торчат из-под сползшего ворота. Держится поближе, скрывая от камеры позорные красные треники с тремя полосками. К его недоумению, Бомгю мило улыбается и показывает знак мира в объектив. Так они и застывают на снимке: умилительный школьник и парень с сексуальными ключицами, но выражением крайнего возмущения на лице. — Эй, эй, так не пойдет, посмотри на нас, мы же легенды альт-рока, ходячая драма, ты не можешь просто копировать стандартные позы! — И что ты предлагаешь? — теряется Бомгю. Оказывается неожиданно послушным, когда он захватывает инициативу и требует быстро встать в подходящую позу. На новом снимке они запоминаются дурашливо драматичными, уморительными страдальцами, и покатываются со смеху почти синхронно. Енджун бросает взгляд на таймер и нетерпеливо хлопает его по плечу, заставляя просмеяться быстрее. Ползет раскрытой ладонью по своей шее, показывая пример, и Бомгю неуклюже повторяет за ним. — Вот так, вот так будет сексуально! — Сексуально?.. — все еще сомневается тот. — Ага, давай быстрее, время истекает! Стыд и совесть накрывают Енджуна почти одновременно, когда они, переодевшись обратно, выходят из кабинки, и он остается наедине со снимками. Ему не стоило быть таким азартным, в конце концов, это лишь фотобудка, а не съемки рекламы или мерча. Сам не ожидал, что в нем настолько сильны привычки времен трейни. И парень отказывается рефлексировать, как так вышло, что на последнем фото он тянется к шее Бомгю, пошло оттянув его волосы. На него напала вампирская эстетика, а чувство стыда, к сожалению, нет. Енджун молча протягивает снимки Бомгю и трет глаза, пытаясь развидеть то, что не сможет забыть. — Ты потрясающий, как и ожидалось от моего соулмейта! К счастью, горькое напоминание о пути так и не дебютировавшего трейни и раздражающее «соулмейт» быстро выдергивают из накатившего смущения. Он знает — его взгляд становится колким, неприязненным, видит это по проскользнувшей искре страха в чужих глазах. Страха и вызова. Потому что в следующее мгновение Бомгю вдруг зарывается носом в рукава свитера, куда-то ближе к впадинке на внутренней стороне локтя. Шумно вдыхает. — О, как и думал. Теперь пахнет тобой! — смеется и убегает слишком быстро, так что Енджун спешно срывает кроссовок и швыряет им вдогонку, спасая свою поруганную честь. Метит в патлатую макушку, но попадает в задницу, оставляя смачный след подошвы на его черных джинсах. Бомгю смеется сумасшедше, коварно, молнией тянется к асфальту, подбирая кроссовок. Енджун вспоминает о том, что совсем взрослый, только проскакав полпути до него на одной ноге. Бомгю бегает быстрее, дразнится, зовет его Золушкой. Зачем он вообще согласился на эти два дня?! Вернув себе кроссовок (но не гордость), а обнаглевшему школьнику — заслуженный подзатыльник, Енджун устало приваливается к стене, шнуруя обувь, и ожидает дальнейшего развития событий. Судя по лучезарной улыбке, у Бомгю уже готов план. — Что дальше? Потащишь меня в кино? Ресторан? — В компьютерный клуб. Енджун удивленно поднимает бровь. Он почему-то ожидал нечто схожее по атмосфере с фотобудкой, что несносный парень так и будет запирать его в неловких ситуациях. Однако предложение оказывается неожиданно нормальным. Хорошим даже. Как и сам клуб. Как и рамен, и курочка, и токпокки, и холодный американо — Енджун шикует немножко назло. Как и Overwatch, в который ловкий школьник на лету учится играть. Как и вкус поражения, как и заливистый смех Бомгю, укравшего его фраг, а потом его собственный, когда тот запутался в локации и навернулся с башни в самоубийственном прыжке веры. Они в одной команде, он не должен так смеяться над его смертью, но не может остановиться: у паренька слишком забавные реакции. Бомгю все делает как в последний раз — и злится во все горло, и смеется так несдержанно, что почти хрюкает, и этим заставляет Енджуна вновь согнуться от хохота, уткнуться лицом в стол. У него пресс болит. Когда поздним вечером они выходят из клуба, Бомгю трясет родительской кредиткой, но Енджун платит за них сам — негоже обирать младших, даже если между вами от силы пара лет разницы. Все идет неправильно, не по плану. Они должны быть отстраненными незнакомцами, но взамен их время вместе пролетает весело и незаметно. Он давно не чувствовал себя так… полно? Будто иссохший глиняный сосуд заполнили водой, и она бурлит счастьем, вытекает наружу, выплескивается смехом. — Уже поздно. На сегодня все? — Енджун почти заставляет себя поутихнуть, быть чуть отстраненнее, придерживаться плана. — В смысле? Теперь ко мне. — Я так домой не успею. — сухо отзывается он, поражаясь смелости, наглости и несдержанности предложения Бомгю. — Так и не нужно, оставайся у меня. Два дня ведь. Поражается неприемлемости. А потом раскланивается перед его мамой и папой на пороге богатой квартиры. Они же едва друг друга знают, какое еще знакомство с родителями?! Этот парень сошел с ума, и Енджун сошел тоже, раз находит себя в его комнате. На футоне у его кровати, хотя тот вежливо предлагал ее уступить. Хозяин комнаты шумно сопит (он хоть что-то делает тихо?), а ведь по плану они должны были досматривать «Красоту внутри» вместе, и именно Бомгю никак не затыкался о нем. Так Енджун и остается наедине со своими мыслями, пялясь на титры. Сна ни в одном глазу. Он тихо встает и бесцельно прогуливается по комнате. Полумрак высвечивает новые детали в затейливом барахле, которое здесь повсюду. Свечи тут и там, потрепанная плюшевая то ли крыса, то ли кролик, явно бережно хранимая с детства, ведь рядом фотография с ней. Енджун останавливается близ нее на секунду, пытаясь найти в глазах малыша на фото зародыш той же печали, что угадывается в них теперь. Не находит — то ли темно, то ли он слишком близорук. На столе небрежно разбросаны листы, забытые с прошедших дней. Енджун не касается их, но подмечает пару скетчей с игрушечными медведями и много-много исписанных строк. Еще не рожденных песен? Он оглядывается на мирно спящего Бомгю, немо вопрошая: «Почему ты играешь каверы, почему не поешь, если у тебя есть все это?» Но тот не отвечает, только сонно поворачивается на спину. Енджун хмыкает и возвращает взгляд к столу, воображая, как парень в страстном порыве пишет все это, а потом рисует в уголке обрубком карандаша. Мерцающие огоньки свечей, подрагивающие от его дыхания. Интересно, когда волосы мешаются, он собирает их в хвост? Убирает за ухо? — Ен… Енджун… Он оборачивается на тихий звук чужого голоса, вздрогнув, как пойманный с поличным преступник. — Ч-что? Но Бомгю определенно спит. Енджун убеждается в этом, осторожно подойдя ближе. Долго смотрит на его умиротворенное лицо, неподвижные веки. Это не похоже на игру. В конце концов, он всего лишь позвал его в свой сон, не стоит думать об этом слишком много. Взгляд сам собой падает на чужое расслабленное запястье, в полумраке кажущееся меловым, цепляет маленькие буквы. Его инициалы. Енджун отступает и прячет лицо в ладонях, отчаянно пытается остудить ими красноту. Но частицы его имени все еще на руках Бомгю, на губах… Утро больно бьет под дых, застает его беспомощно распластанным на полу посреди хаоса из того, что когда-то было постелью. Продрав глаза, он обнаруживает на кровати уже одетого и омерзительно бодрого Бомгю, залипающего в смартфон. Выдыхает с облегчением и ноткой разочарования — почему-то ему казалось, что тот тоже будет пялиться на него во сне. Енджун не успевает проснуться к завтраку и просто запихивает в себя все, что дают, не забывая благодарить с набитым ртом. Тараторят Бомгю, его мама, попугай (а птица-то здесь откуда?!). Он в чертовом ситкоме, за который ему не заплатят. Второстепенный персонаж, закадровый смех. Вновь раскланявшись на пороге, парни наконец-то выходят на улицу, и Енджун просыпается, вдохнув свежий запах позднего летнего утра. Бомгю не дает им насладиться, зовет за собой: — Скорее, мы еще успеваем! — Куда? — Сейчас увидишь! Бомгю пружинистой походкой обгоняет его, показывая дорогу, словно и нет у него за спиной громоздкого чехла с гитарой. Енджун заглядывается на его волосы: пряди взлетают в воздух от каждого шага. Темные-теплые, тут и там покрытые этими трогательными светлыми штрихами, как у птицы: из-под бурых перьев выбивается мягкий белый пух. Он тянет руку, ловя светлую прядь, но она наощупь такая же, как и остальные. Бомгю оборачивается к нему — разочарованно дующему губы — и зажигается, искрится довольством. — Нравятся мои волосы, да? Енджун фыркает вместо ответа и разжимает пальцы, позволяя ветру поиграть с чужой прической. Впрочем, у него не лучше — отросшая челка лезет в глаза, а Бомгю все также искрится, продолжая смотреть на него. Долго. «Любуется», — осознает Енджун и ловит себя на смущении. Он не хочет показаться смешным и неловким, так что отступает к суете. — Чего стоишь? Пойдем, мы же спешим, — хватает его запястье и тянет за собой, — показывай дорогу. Он ожидает как всегда услышать его оглушительный смех или шутливые издевки, но Бомгю почему-то не смеется. Искоса взглянув на него, Енджун видит только занавесь длинной челки. Но, углядев меж прядей порозовевший кончик уха, быстро отворачивается сам. Понимает без слов и надеется, что летний ветер достаточно холодный, чтобы остудить смущение. Отпускает его руку, и Бомгю мажет пальцами по ладони, будто бы прощаясь, но взамен ловит парня за большой палец. На долгое мгновение Енджун забывает, что собирался быть с ним плохим. В конце пути их ждет небольшой корт во дворике около многоэтажки, где Енджун удивленно замечает целое сборище пожилых. И судя по легкой спортивной одежде, они пришли… на утреннюю зарядку? Которая, похоже, вот-вот должна была начаться: многие неспешно разминались, расслабленно обсуждая что-то. Но едва они завидели Бомгю, как двор озарился светом улыбок и приветствиями наперебой. Его ждали здесь. Все эти люди ему рады. Бомгю легко вступает в их незримый круг, жмет морщинистые руки, с кем-то делит бутылки с водой (так вот зачем он покупал так много). Енджуну остается только неловко проследовать за ним, ловя на себе любопытные взгляды. — Бомгю-а, кого это ты к нам привел сегодня? — спрашивает очаровательная бабуля, с улыбкой щурясь на Енджуна. — Это мой друг, — Бомгю опускает руку на его плечо, и он ощущает себя чуть менее лишним, — Енджун. — Присоединитесь к нам? — Конечно, — снова загорается Бомгю, и Енджун поддакивает, уважительно поклонившись. — Сегодня ты проводить будешь? — уточняет кто-то с другой стороны. — Нет, боюсь, мой друг заскучает. — усмехается Бомгю, и рослый старик, кивнув ему, выходит вперед, занимая роль тренера. Енджун со смесью шока и восхищения наблюдает за тем, как подслеповатый дедушка нежно крутит колесико на старом радиоприемнике, и площадка заполняется знакомым с детства тротом, музыкой чужой ушедшей юности. Больше не отдергивает руку, когда Бомгю тянет его за запястье подальше и в сторону, уступая место тем, кто видит и слышит чуть хуже. Енджун смирно повторяет незамысловатые движения разминки, постепенно втягивается на упражнениях с собственным весом, но окончательно осознает ситуацию только на заминке-растяжке, где все разбредаются по парам. Тогда он понимает, что здесь нет одиноких, что все они связаны: узами, общими воспоминаниями, шальными приключениями, бедами даже. И по обрывкам бесед, вскользь брошенным словам Енджун принимает, что Бомгю здесь не случайно. Он не гость, а часть этой добрососедской компании. Знает, кто хочет пить, но всегда забывает воду, у кого спина уже не та, кому нужны слова утешения, кому — незамысловатая шутливая байка. — Как ты… познакомился с ними? — наконец спрашивает Енджун, когда они помогают друг другу с растяжкой спины. — Увидел в окно и решил, что мне тоже скучно делать зарядку одному, — запросто отзывается тот, сильнее вытягивая его руки, но Енджун чувствует себя как Буратино — деревянный мальчик, которого так просто не согнуть, даже если у Бомгю мышцы под кожей вьются как крепкие лозы. Не знает, что сказать. Может, Бомгю не такой уж и раздражающий школьник. Может, не такой поверхностный. Может, внимательный. Эмпатичный. Милый. Может. Может. Может, ладони горят в его руках и пить воду из одной бутылки до странного неловко. Тень раздражения просыпается, только когда они гуляют к новой идее Бомгю, поедая корндоги на ходу. Тот осуждает его за мятно-шоколадный топпинг, Енджун вместо ответа закатывает глаза, чтобы не видеть несносного школьника. — Сыр, шоколад и мята несовместимы! — почти вопит Бомгю. Енджун с набитым ртом рычит на него что-то недовольное, отмахиваясь, как от назойливого комара. Так они добираются до велопроката, потому что Бомгю, видимо, решил поиграть в таинственность, и к следующей точке они поедут, плутая по залитому солнцем городу. А он и не против. Выбрав себе велосипед, Енджун с сомнением смотрит на чехол с гитарой, который парень оставил на спине. — Тебе удобно будет так ехать? Я могу забрать. — зачем-то беспокоится он, и получает очередную зубастую улыбку, от которой на сердце странно теплеет. — Нет, но спасибо за заботу! «Это была не забота!» — хочет сказать Енджун, но не любит лгать, так что молча запрыгивает на велосипед. Бомгю едет чуть впереди, и медленно склоняющееся к закату солнце пробегает по нему широкими полосами, пробиваясь в разрывы между зданиями. Игра света и тьмы на нем завораживает, притягивает взгляд, но сосредоточиться на этом не выходит, потому что парень чертовски хорош в катании на велосипеде и всеми силами пытается это доказать, откровенно рисуясь. Любая кочка для него трамплин, если поворот, то обязательно с таким наклоном, будто он жаждет зачерпнуть асфальт ладонью. Енджун спокойно едет чуть поодаль, тепло посмеиваясь над его вполне успешными попытками выглядеть крутым, если бы тот не старался настолько уморительно. Даже когда он решает разогнаться, Бомгю не позволяет себя обогнать, не хочет покидать поле его зрения, так что Енджун километр за километром пялится на задницу школьника. Они сворачивают к Пукхансану, и соревнуются в скорости, петляя по улочкам вдоль набережной. Бомгю рисуется уже более устало, и он видит, как несколько раз его велосипед опасно вздрагивает на очередной выбоине, когда тот едет без рук. Жаль, Бомгю наворачивается раньше, чем старший успевает его предостеречь. Неудачно вильнув на повороте, тот теряет равновесие и валится на асфальт, едва успев оттолкнуть от себя велосипед. Енджун экстренно тормозит и спрыгивает рядом, спешно оценивая ситуацию. Глупый парень лежит на боку, кривясь от боли, но обнимая чехол с гитарой, которую так стремился защитить. Он раздраженно выдыхает, не без труда отнимая ношу, которую Бомгю ценит больше собственных локтей. Инструмент подождет на асфальте, как и их брошенные велосипеды. — Гитару можно и новую купить. — А раны сами заживут. — шипит Бомгю, все равно выдавливая улыбку. Он безнадежен. Они. Енджун помогает ему подняться и после беглого осмотра заключает, что парень отделался только ушибами, ссадинами и разодранной штаниной. — Подожди здесь. Бомгю послушно кивает, перебираясь на бордюр, и Енджун неохотно оставляет его, отправляясь закупать антисептик и пластыри, возвращать велосипеды в ближайшую точку проката. Ужасно спешит, но все равно не обгоняет солнце — когда он возвращается, Бомгю выглядит одиноким силуэтом, порозовевшим в лучах заката. Смущенным им. На его лице нет улыбки, но когда Енджун приближается, тот поворачивается к нему с ее тенью на лице. — Прости, я… Енджун сердито шикает на него, обрывая фразу, и Бомгю покорно замолкает, пряча лицо под сенью волос. Тоскливое зрелище. Он вздыхает и треплет патлатую макушку: — Не унывай. Сейчас быстро тебя подлатаем. Свитер приходится снять, и Бомгю немного подрагивает не только от его прикосновений к саднящим ранам, но и от вечерней прохлады, так что Енджун сначала заклеивает ссадины на багровеющем плече, которое завтра обязательно расцветет синим и фиолетовым — цветами пережитой боли. Помогает ему вновь одеться, спасая от ветра. Спускаясь ниже, лезет под его майку, обнажая бок, но Бомгю тянет ее вниз. — Не надо, там все в порядке. Енджун прекрасно видит там след синевы, но Бомгю отводит взгляд, почти умиляя своей неожиданной уязвимостью. Если подумать, сам он легко подставлял взгляду свой беззащитный живот еще тогда в фотобудке, но паренек, кажется, был стеснительнее. Отчего-то это тоже кажется милым, и Енджун улыбается своим мыслям, спускаясь к его ногам. Штанину уже не спасти, так что парой смелых рывков он превращает половину джинс в шорты. Ловит себя на мысли о том, что колени у него красивые, что их приятно касаться, но голень — это сплошная открытая рана, стесанная асфальтом кожа. Сочувственный вздох вырывается сам собой, когда Енджун тянется к ней с антисептиком. Но Бомгю орет так, что у него уши закладывает, и сочувствие смывается болью в барабанных перепонках. Он поднимает тяжелый взгляд на раненого, но тот совсем не выглядит умирающим от невыносимых страданий. Скорее возмущенным. — Может, хоть на ранку подуешь? — или игривым? Енджун мстительно прикладывает салфетку снова, на этот раз немного наслаждаясь его вскриком. — Ты же не ребенок, — назидательным тоном напоминает он, но все же сменяет гнев на милость и действует осторожнее, пытается дуновением приглушить его боль. Бомгю шутливо дергает голенью, избегая его болезненных прикосновений, и Енджун не придумывает ничего лучше, чем ногой прижать его стопу к асфальту, а колено удержать рукой. Кожа под ладонью совсем холодная, но теплеет моментально. Обрабатывая раны, он забывается, и кисть постепенно сползает вверх, к кромке разорванных джинс. Пальцы согреваются в тесноте между кожей и тканью. Бомгю не тревожит его, не строит границ и не напоминает о них. — Я закончил, — объявляет Енджун, поднимаясь на затекших ногах, — пора по домам? — Нет! — почти отчаянно восклицает Бомгю. — Нет, мы должны пойти в парк. — Ты едва стоишь на ногах. — Пожалуйста! И Енджун поддается его решимости. Он вообще слишком часто ему поддается. В парке Бомгю уверенно тащит его по каким-то едва хоженым тропкам, и с каждым шагом их путь становится все ухабистее, а хромота — заметнее. — Бомгю, полезай ко мне на спину, — решает Енджун, устав смотреть на его страдания. — Я могу сам. — Это был не вопрос, полезай давай. Бомгю неловко переминается с ноги на ногу, но все же льнет к спине, Енджун легко подхватывает его бедра, благо, не израненные в пути. Вспоминает невовремя… — Эм, у меня майка, наверное, сырая? — спрашивает, умирая от неловкости. Он уже со счету сбился, сколько раз за сегодня она полностью пропиталась потом и высохла. Зарядка, гонка, бег… — Все в порядке, — тихо отвечает Бомгю и утыкается носом куда-то ему за ухо. Он ощущает его дыхание, вес тела, рваные прикосновения пальцев, теребящих ворот белой майки. И уже не может затолкать это в короткое «мило». Думает слишком много… — Пришли. Совсем скоро заявляет Бомгю, когда он останавливается на небольшой лужайке в низине, со всех сторон окруженной возвышениями: каменистыми и поросшими травой. Они спрятаны в маленьком подобии ущелья, укрыты листвой, в сумерках кажущейся почти черной. Парень сползает с его спины и утягивает за собой на траву, немного отсыревшую от влажности. И Енджун подчиняется. Его рука в ладони Бомгю выглядит так правильно, что он не в силах противостоять. Не после этих двух дней, не когда видел его таким уязвимым, не сейчас, ведь их накрывает темнотой. Они садятся друг напротив друга, и Бомгю достает из кармана маленькую свечу. Зажигает ее и осторожно ставит на траву, примяв ту, спасая от огня. — Все должно было быть иначе… — тихо выдыхает он, доставая гитару из чехла, — но попробуй представить, что это наш костер. — Бомгю улыбается через силу, и Енджун прекрасно все видит. Но не успевает ничего сказать, потому что Бомгю начинает играть, и Енджуна уносит в переливы музыки и того хриплого напева, всего лишь мотива, который иногда вырывается из него будто сам собой. У его мелодии нет слов, она — не признание в вечной преданности, не серенада. Но если душу вытянуть в струну и задеть — она прозвучит именно так. Эта музыка неспешна и наполнена меланхолией, но Енджун расслабляется, слыша ее. Слыша его, вывернутого перед ним наизнанку. Бомгю смотрит в струны, будто не помнит наизусть, и тусклый огонек свечи пляшет, отбрасывая тени на его щеках, поблескивая и утопая в радужках. Поначалу он тянет уголки рта вверх, будто хочет заставить поверить, что эта мелодия веселая, но уже через минуту увлекается и прикусывает нижнюю губу, покачивает головой, когда инструмент берет над ним верх. Енджун теряет счет времени где-то между пальцами, пробегающими по струнам. Он ведь… хотел бы быть его соулмейтом, но таких совпадений не бывает. Нельзя просто встретиться взглядами в душном гараже и получить свое долго и счастливо. Что есть Енджун? Череда проб и ошибок. Да, он проходил прослушивания, стажировался аж в двух агентствах, но так и не смог дебютировать, в отличие от своих друзей, которые теперь покоряют большие сцены. Пробы и ошибки. И кто он теперь? Девятнадцатилетний парень, который не успел поступить в колледж и танцует на самодельных подмостках без каких-либо планов на будущее. Таким на небесах не выписывают солнечных мальчиков с печальными глазами и очень большим сердцем. Стоит им сблизиться, и Бомгю разочаруется в нем, если уже не сделал этого, проведя с ним целые сутки, в которые Енджун слишком поздно открыл глаза. Звучит финальный аккорд, и парень отпускает гитару, а он — жадные мысли. Больно просто заканчивать здесь, но Енджун не знает, что сказать, как спасти то хрупкое, тлеющее между ними. Бомгю и не ждет — склоняется над свечой, задувает ее одним выдохом. Она гаснет, скользнув по его лицу дорожкой дыма, и они остаются в темноте. — Подожди немного. — тихо говорит Бомгю, голос подрагивает. И Енджун ждет, потому что это его тайная мечта — разделить очередную секунду вместе. Напиться им, пока еще можно. Глаза постепенно привыкают к темноте, и в ней они встречаются взглядами. Никто не отворачивается — ночью можно все. Тогда появляются они — маленькие светящиеся точки, желтовато-зеленые огоньки, замершие на деревьях, поднимающиеся с влажных травинок по краям их горного приюта. Словно звезды спустились на землю. Светлячки. Енджун замирает, следуя примеру Бомгю, и холодные огни подбираются ближе, но не переступают незримую черту. — Енджун… — тихо произносит парень, привлекая внимание. Бомгю больше не пытается улыбаться. Просто смотрит в его глаза своими, полными желтоватых отсветов, позволяет всего себя увидеть. Он выглядит таким обнаженным, что Енджуну хочется укрыть его. Но нечем. — Я знаю, что наши два дня подошли к концу, и что обещал больше не приближаться к тебе… И, наверное, мог бы лучше распорядиться временем и не разочаровать. Но… Енджун, это все, что у меня есть. Мне больше нечего показать тебе. Прости. Енджун знает, что это неправда, что двух дней, ста, трехсот — всех их не хватит, чтобы полностью прочесть его. Черт, да у него весь стол завален стихами! А он говорит ужасно медленно, чтобы казаться спокойным, чтобы ком в горле не мешал так явно. Ему так одиноко и холодно. И тогда Енджун вспоминает, что может укрыть его собой. Подползает к нему на коленях и тянет в объятия — вымотанного, раненого — гладит уцелевшее плечо. Бомгю тычется ему в шею, обнимает так отчаянно и тесно, словно не сможет отпустить. — Ты… — шепчет Енджун, и тут же теряет нить, потому что все слова вдруг износились, их недостаточно, чтобы описать даже отголосок чувства. — …Я рад уже тому, что встретил тебя. Мне нравится все, что ты делаешь. И даже твой оглушительный смех, — улыбается парень, потрепав зашевелившуюся макушку, — потому что он заразителен и делает меня счастливее. Но… — он сглатывает, — я правда не знаю, соулмейты ли мы. Возможно, со мной ты совершаешь большую ошибку. — Не совершаю. — Дослушай. В общем, лично мне не важны метки. Вдруг вся система — одна большая случайность или глобальная постанова? Действительно ли эти надписи означают соулмейтов? Кто-то изучал, счастливы ли люди с совпавшими? Глупо выбирать между тобой и каким-то там росчерком на запястье. — Выбери. — почти неслышно обрывает его Бомгю. — Плевать на буквы, мне просто необходимо провести с тобой жизнь. Он бросает ему эти громкие слова и сжимает крепче, скрывая смущение. Бомгю мычит что-то в его кожу, но Енджун не слышит — только чувствует — и этого уже слишком много. — Но ты должен познакомиться со мной. Узнать и меня тоже, — добавляет он, ослабляя хватку — Дашь мне два дня? — Только один. Енджун так бесконтрольно счастлив, когда в тихом голосе слышит улыбку. Душит в объятиях и валит его на землю под громкий смех. Они тонут во влажной траве и их озере светлячков.

***

Поезд мерно покачивается, стрелой проносясь по рельсам. Бомгю лежит на плече у Енджуна и притворяется спящим, втайне поглядывая на его пальцы — они подрагивают, проскальзывая по карте на смартфоне. Он так смешно нервничает, не зная, чем удивить его за эти короткие сутки. А ему ведь больше ничего и не нужно. Только чтобы Енджун жил свободно, танцевал от всего сердца, часто смеялся и был от него на расстоянии поцелуя. Потому что он потрясающий — сотканный из летнего ветра, безупречной пластики, заботливых рук и теплых объятий. Для Бомгю пути назад не было с того момента, когда он впервые увидел его на сцене — Енджун пылал так ярко, словно способен сжечь звезды. А ему всего лишь захотелось в нем сгореть. Теперь Енджун смотрит на их первые снимки из фотобудки (с тех пор минула вечность), и Бомгю с нежностью вспоминает его отстраненность вначале, пыл в конце. На этих фото они еще не были близки, но уже казались таковыми. Он будет звать их вещими. Ему скучно притворяться спящим, и парень тянется к чужому наушнику. Отбирает. Лениво вслушивается в незнакомую иностранную песню — слишком устал для английского. — О чем она? — О том, где найти рай.