Лишь ты и я

      Стайлзу было не до веселья. Студенчество должно было быть смешением зубрёжки, пар в 8 утра и нытья об этом, а еще поездок обратно в Бейкон Хиллс каждые выходные, к отцу и к Питеру. Стайлз должен был не спать ночами и питаться конфетами и ​​энергетиками, заводить новых друзей и так преуспевать в учебе, насколько это вообще возможно, будучи человеком. Такие были у него планы, он был готов.       Но не был готов к тому, что Питер его бросит.       Стайлз в полном потрясении так и сидел, пока Питер объяснял, что это для его же блага, что он должен общаться со студентами своего возраста и сосредоточиться на учебе, а не кататься туда-сюда, чтобы увидеться со своим пожилым парнем. Последним из тех, кто мог бы совершить такой идиотский акт самопожертвования, в списке Стайлза был Питер. Стайлз прямо так ему это и сказал, на что Питер лишь пожал плечами. Стайлз возразил, что все равно приедет увидеться с отцом, но Питер был непреклонен. Он сказал: «Посмотрим еще, где окажемся, когда ты закончишь учебу. Я не стану ждать, и ты не должен, но, если мы будем где-то рядом...»       Стайлз не дождался, пока он закончит. Показал Питеру средний палец, назвал мудаком и захлопнул ноутбук, прервав звонок в Скайпе. Именно так через три месяца после расставания Стайлз оказался там, где сейчас: запивал свою боль на дебильной вечеринке Братства. Да уж, папина гордость.       Стайлз даже не запомнил имени парня, которому отсасывал. Колин? Кёртис? Или как-то так. Стоны у него были чересчур громкие, а пальцы, которые он запустил в волосы Стайлза, казались слишком маленькими, слишком нежными. Член во рту Стайлза будто бы недостаточно толстый, и даже не надо напрягаться, чтобы принять его весь. Этот парень не долго продержится, у него нет той выносливости, к которой привык Стайлз. Хотя это хорошо, наверное. Он пытается забыть Питера.       Парень из Братства кончил быстро, протолкнувшись, насколько смог, глубоко, в горло Стайлза. Стайлз не хотел этого говорить, — просто мысль промелькнула, — но, только парень из Братства отстранился, и Стайлз перевел дыхание, он ляпнул: «Было легко. Круто, что у тебя не очень большой член».       Стайлз застонал, лишь только эти слова слетели с языка. Парень из Братства (Кэмерон?), кажется, обижен; он открыл рот, наверное, чтобы возразить, но вдруг дверь в ванную затряслась, кто-то с другой стороны заколотил в нее и крикнул, что ему нужно отлить. Вот она, новая жизнь Стайлза: отсосал какому-то парню, имени которого даже не знает, в ванной общежития. Потрясающе.       Парень из Братства бросил на него последний злобный взгляд и рывком распахнул дверь, выбежав из комнаты. Стайлз смутно услышал смех где-то там; кто-то сказал, что никогда не видел, чтобы кто-то был таким взбешенным после минета. Замечательно.       Стайлз как король правильных решений выбрал не расхлебывать эту кашу. Ванная комната была на первом этаже, а вытолкнуть сетку с окна не составило труда. Несколько секунд спустя Стайлз выпрыгнул из окна и побежал по газону, по пути пиная брошенные стаканчики и мусор. Он не в говно, но точно слишком пьян, чтобы сесть за руль. Раздраженный, грустный и сконфуженный, он отправился в получасовую прогулку обратно в сраную маленькую комнатку к сраному соседу.       Ебучий Питер. Ебучий Питер, его проклятый комплекс превосходства, его снисходительное отношение и его большой незабываемый член. Стайлз выдернул телефон из кармана и чуть не споткнулся о бордюр. Стайлз знал, что это плохая идея. Он же видел дебильные ром-комы и читал фанфики. Он знает, что писать бывшему в нетрезвом состоянии — плохая идея, но все равно это делает. Кому: Питер Хейл КСТА сказать парню что ты рад что у него небольшой член после того как отсосал ему это НЕ комплимент. Ну так если тебе любопытно.       Стайлз знал Питера и знал, что он не сможет его игнорировать. Питер не умеет игнорировать то, что ему докучает. Значит, придется потыкать-потолкать. Таков у Стайлза был расчёт. Где-то на задворках сознания зазвучал неразборчивый голос и сказал, что может статься, что Питеру все равно. Он бросил Стайлза; с чего бы его должно волновать, что делает Стайлз, кроме как из собственнического чувства? И пусть это порой заводило Стайлза, это не все, чем он хочет быть для Питера.       Телефон предсказуемо зазвонил через пять минут, на экране высветилось имя Питера. — Йоууу, — специально сказал Стайлз, потому что знал, что Питера это бесит. — Насколько ты пьян? — первое, что сказал Питер, и прозвучало это грубо. — И тебе привет, — говорит Стайлз. — У меня все отлично, а у тебя? — Потрясающе. Насколько ты пьян? — Почему это я должен быть пьян? — Это единственное объяснение тому, что ты написал мне эту хрень, — ответил Питер.       В Стайлзе закипает гнев. Он видел снисходительность Питера Хейла в действии, но она никогда не была направлена ​​против него, да еще так. Да, его это выбесило. — Ну, извини меня за эту херню. Ты сказал «давай останемся друзьями», что я и делаю. Пишу друзьям о своей жизни, — сказал Стайлз. — Друзья такое не пишут, — возразил Питер. — Можно скинуть для критики свою статью, а не вот это. — Ну пиздец ты скучно дружишь, значит, — ответил Стайлз. — Слушай, я занятой человек, Стайлз. У меня есть дела поважнее, чем слушать твои рассказы о распутных студенческих годах, — огрызнулся Питер. Это не подтрунивание, к которому Стайлз привык. Это не те приколы, которыми перебрасывались обычно они с Питером.       Стайлз вздохнул, вдруг обессилев. — Забей. Тебе все равно, чувак. Я просто еще один в длинной череде людей, которые недостаточно хороши для великого Питера Хейла. — Стайлз...       Стайлз вешает трубку. Он сам не знал, чего надеялся добиться, но от разговора с Питером стало только паршивее. Прекрасно, отличный способ завершить эту сраную ночь.       Пятнадцать минут спустя Стайлз ввалился в дверь квартиры, а его сосед Уилл что-то приветственно пробурчал, не слезая с дивана. Стайлз только махнул рукой в ​​его сторону, проходя мимо. Перед тем раздеться и плюхнуться в постель, Стайлз заморочился почистить зубы, ведь до этого у него был член какого-то студента во рту. Нахуй ребят из Братства, нахуй Питера Хейла. Нахуй колледж. Стайлз был так вымотан, что в слезах отключился.       Когда утром он проснулся, солнце уже светило в окно и высоко висело в небе, подсказывая, что уже как минимум полдень. Стайлз стонет и зарывается лицом в подушку. Голова раскалывается и немного кружится, да и в желудке как-то гадко. На краткий миг он попытался вспомнить, что, кажется, ему должно было быть стыдно или неловко за что-то, и вдруг его стремительно настигли события прошлой ночи. — Круто, — пробубнил Стайлз в подушку. — Просто ахуенно. — Разговоры с самим с собой — признак безумия, если что.       Стайлз вздрагивает от этого голоса, прищуривается и видит Питера, откинувшегося на спинку рабочего кресла. Питер кажется удивительно спокойным, как и в прошлый раз, когда он приходил в гости, развалившись так, словно ему здесь самое место. Стайлз опять уткнулся лицом в подушку. Фантастика. — Никогда не думал, что скажу это, но, пожалуйста, будь галлюцинацией, — произносит он приглушенным голосом. Проклятый слух оборотня Питера это уловил. — Не судьба. — Лихорадочный сон? — Нет. — Похмельный кошмар? — Боюсь, что нет. — Боже. Я не собираюсь с тобой говорить, пока не выпью хотя бы чашку кофе, — говорит Стайлз. Он сел, зажал переносицу, когда боль в голове отдала в висок. Питер наклоняется вперед и протягивает термокружку, которую Стайлз даже не заметил. — Спасибо, — ворчит Стайлз, он не в восторге от необходимости за что-то благодарить Питера. У того даже не хватило приличия ошибиться с выбором кофе, вот ведь сволочь. Стайлз сделал большой глоток, закрывая глаза. Господи, благослови кофеин, даже если его придумал Дьявол. — Не видел, чтоб ты столько пил, — сказал Питер. — Ты меня уже несколько месяцев не видел, — огрызнулся Стайлз. — Почему ты вообще здесь? — Меня впустил Билл, — сказал Питер и не ответил на вопрос Стайлза. — Уилл. Нам с Уиллом нужно обсудить меры безопасности, — сказал Стайлз. — Согласен. А ты что, думаешь, что он смог бы не дать мне войти? — ответил Питер, и на его губах заиграла довольная ухмылка. Что ж, он не ошибается. — Что ты здесь делаешь, Питер? — сказал Стайлз. Он устал, у него похмелье, он раздражен и, самое главное, он просто эмоционально истощен. Ему не хватит сил пережить, что мудила, в которого ему достало глупости влюбиться, оказался в его квартире, в нескольких часах езды от Бейкон Хиллс. — Ты не отвечал на звонки, — объяснил Питер. — Я поставил на беззвучный режим, когда ложился спать, — сказал Стайлз. Он бросает взгляд на свой телефон, лежащий на тумбочке, и, конечно же, на нем мигает огонёк, сообщая, что есть пропущенные звонки. — Я так и думал, но надо было убедиться, — сказал Питер. — В чем убедиться? Что я не умер от палёного алкоголя? По-моему, это больше не твое дело. — Не мое дело, если ты умрешь? Это не мое дело? — спрашивает Питер, повышая голос. Он прищуривает глаза, как всегда, когда готовится к бою. Неделю назад, чёрт, да даже вчера Стайлз был бы к этому готов. Он бы ощерился и приготовился к предстоящим колкостям, но на это у него уже нет сил. — Думаешь, мне будет все равно, если ты до смерти напьешься из-за меня?       Стайлз качает головой и вздыхает. Ебучий Питер. Единственный раз, когда берет на себя вину. — Слушай, прошлая ночь была исключением, а не нормой. Большинство дней — это учеба, работа, домашка, сон, — сказал Стайлз. — Вот, твоя крохотная совесть успокоена, теперь можешь идти.       Броня уверенности Питера пошла трещиной. Хорошо. Он хочет нокдауна, затяжного боя, а Стайлз уже не может. Он не может дразнить его, как раньше. Он не может издеваться над Питером, потому что, — блять, дружище, — это слишком больно. — Я хотел тебя увидеть, — тихо произнес Питер. — Хотел убедиться, что с тобой все в порядке. — Всё, Питер. Мой эмоциональный датчик не выдерживает твоих йо-йо. У меня уже морально нет сил, я пустой, — сказал Стайлз. — Я отдал тебе всё, что у меня было, и ты ушел. У меня больше ничего для тебя нет, так какого хера ты от меня хочешь? — Я расстался с тобой не потому, что разлюбил тебя, — сказал Питер таким же нежным голосом, и, ох, копье пронзило сердце Стайлза. — Я сделал это ради тебя самог... — Если ты скажешь, что это для моего же блага, я швырну в тебя учебником по химии, — ответил Стайлз. Весь тот гнев, который он пытался затушить, поднимается вверх, оттесняя апатию. — Что за жуткая ебень в стиле Эдварда Каллена. Ты не можешь принимать за меня решения. Я сам решу, что для меня лучше. Если ты хочешь бросить меня, потому что не хочешь со мной быть — ладно. Но ты не можешь принимать решения за меня. Так что иди на хуй.       Питер даже из приличия не выглядит пристыженным, да и когда Питер вообще чего-нибудь стыдился? Правда, кажется, ему стало грустно, а может, он даже сожалеет. Хорошо. — Прости, — сказал Питер, и Стайлз на миг остолбенел. Можно по пальцам одной руки сосчитать, сколько раз он слышал, как Питер извинялся (без сарказма). Стайлз ничего не говорит. — Не надо было огрызаться на тебя ночью, — продолжил Питер. — И вообще не надо было тебя оставлять. — Да, — хриплым голосом произнес Стайлз. В уголках его глаз наворачиваются слезы. Стайлз не хочет, чтобы их видел Питер. — Да, не надо было тебе этого делать.       Питер тут же встает, пересекает маленькую спальню Стайлза и идет к нему, сидящему на краю кровати. Стайлз одет в одни только футболку и боксеры, после сна у него по-дурацки торчат волосы, а на лице скорее всего следы от наволочки, но Питер, кажется, всего этого не замечает. Он опускается на колени у ног Стайлза и протягивает руку так, словно хочет прикоснуться, но, подумав, он опускает руку. — Я скучаю по тебе, — ласково произносит Питер. Его лицо такое открытое, — это редко случалось, — с уязвленным, болезненным выражением. — Я скучаю по твоему запаху на простынях, по твоим ботинкам у двери, по рандомным сообщениям о спаривании кальмаров. Я даже скучаю по тому, как ты выжимаешь тюбик зубной пасты с середины, как дикарь.       Льются проклятые слёзы, Стайлз не может их остановить. Питер вновь протягивает руку, осторожно опускает ладонь на колено Стайлза. Стайлз переплетает свои пальцы с пальцами Питера и крепко сжимает. — Я так делал, потому что тебя это бесит — говорит Стайлз хриплым от слёз голосом.       Питер ласково фыркает. Боже, Стайлз этого не заметил. Как можно такое не заметить? Любовь такая ебанутая. — Ну, конечно, — сказал Питер. Он гладил большим пальцем тыльную сторону ладони Стайлза. — Позволь мне вернуться в твою жизнь. Давай попробуем еще раз. Мы созданы друг для друга, ты и я.       Стайлз закрывает глаза и судорожно вздыхает. Лучше бы это был не лихорадочный сон. — Я больше не хочу, Питер, — предупреждает Стайлз. Он гордится тем, как тверд его голос, потому что сейчас ему кажется, будто он развалится на куски. — Я не собираюсь вечно пиздострадать, как Скотт и Эллисон. Если ты меня бросишь опять, это навсегда. — Знаю, — тут же ответил Питер. — Это мой последний шанс, лапушка. Лишь ты и я.       Стайлз знал, что скажет «да», знал, потому что не хотел ничего так сильно, как вернуть то, что между ними было. Но надо было кое-что прояснить. — Мне нужно от тебя больше, — говорит Стайлз. — Ты не можешь просто сказать, как соскучился, когда так обосрался.       Питер кивнул еще до того, как Стайлз закончил говорить. — У тебя больше не будет причин сомневаться, милый, — говорит Питер. — Я исправлюсь. — Мне не нужно, чтоб ты вдруг начал излучать добро и позитив, — говорит Стайлз. — Ты не такой, а мне нравится, какой ты на самом деле. Мне просто... мне нужно знать, что ты меня любишь. — Люблю, — признается Питер, глядя на Стайлза немигающий взглядом. — Больше всего на свете.       Стайлз вздрагивает, моргая сквозь слезы, и, наклонившись, притягивает Питера к себе. Стайлз крепко целует Питера, изливая всю жажду и отчаяние, которые копились в нем месяцами. Питер делает то же самое, запутываясь пальцами в волосах Стайлза, а другой рукой обхватив его спину, прижимая Стайлза к себе. Боже, как скучал по этому Стайлз. Он скучал по объятьям Питера, потому что в его руках он в полной безопасности. Он скучал по таким поцелуям, со страстью, огнём и голодом, коих ему не хватало с парнями из колледжа, которых он использовал, чтобы забыть Питера. — Лишь ты и я, — шепчет Питер в губы Стайлза, сжимая его волосы. — Лишь ты и я, моя любовь.