Куда мы денемся

— Ебанутый. — Нет. — Ты ёбнутый. Наглухо. — Нет. — Ты — параноик и самовлюблённый мудак! — И всё ещё — нет. — СУКА! Рычание сопровождается быстрым топотом и хлопком двери. Донни не поворачивает головы. Всё и так ясно. — Тупица, — несдержанно бурчат где-то справа. Лео раздражённо сопит, разворачивается и, сердито бубня под нос, громко скрипит дверцами чайного шкафчика. Всё это Донни видит, даже не смотря: так уж привык. Вот Лео бухает о стол заваркой, вот демонстративно перебирает ложками, показывая, что всё у него нормально и ничего, ни-че-го-шень-ки его не беспокоит. Через секунду по плите скрежещет чайник, плещется (расплёскиваясь по столу, судя по бубнежу) вода, нарочито громко перестукиваются чашка и блюдце. Лео брякает подносом и, внаглую стащив со стола вазочку с печеньем, уносится к себе. Спустя секунду логово сотрясается от нового дверного хлопка. Всё внезапно затихает. Донии сидит, уставившись невидящим взглядом в газету, и обсасывает край давно остывшей чашки кофе. Ну, по крайней мере, сегодня было недолго: всего лишь небольшая перебранка, наверняка они и помирятся быстрее, чем в прошлый раз. Правда же?.. Он слышит чужой топот. — Йо, чувак, чё там у них опять? Донни облегчённо вздыхает и откладывает газету. — Разборки. — И чё, опять из-за патруля? — Майки зевает, медленно ковыляет к брошенному открытым шкафчику (Лео, когда зол, так же слеп, как и Раф) и пялится туда с совершенно бестолковым видом. Донни смотрит на братца, такого сонного, нелепого без маски и части амуниции, такого родного, тёплого и живого. Его отпускает, и он позволяет себе улыбку. — Ну, кажется, сегодня как будто лучше. Никаких угроз покинуть логово не прозвучало, по крайней мере. — О, чё, Раф мозги отрастил? Надо отметить, я позвоню Кейси. — Не настолько лучше. Он обещал сегодня же свалить с Джонсом на неделю. — И оставить Лео патрулировать одного, — завершает за него Майк. Широко зевнув и потерев глаза, достаёт хлопья и перебирается к холодильнику, — Если так пойдёт дальше, всё кончится мордобоем. — Да уж… — вздыхает Донни. Помявшись, откладывает бесполезную газету. Младший брат достаёт початую бутылку, ковыляет за миской и ложкой. Затормозив перед посреди кухни, заливает в стену секунды три, а потом размеренно опускается на пульт рядом. Кластеры на его коже, которые он всё детство гордо звал веснушками, побледнели, да и всё его тело как-то осунулось, покрылось болотной бледностью. Донни качает головой. — Опять всю ночь играл? — Эй, мы штурмовали крепость, я не мог бросить своих тиммейтов, — улыбается Майки вяло. Он лениво елозит ложкой в размокающих хлопьях, — Типа, семейные уроки и всё такое, да. — Дурак. — Сам такой. Донни беззлобно, чуть болезненно усмехается, и дальше этот унылый поздний завтрак они проводят в тишине. Всё началось… непонятно, когда именно. Кажется, звоночки начались ещё тогда, во время подготовки к свадьбе. Они влёгкую уничтожали уже поднадоевших врагов и к Кибер-Шреддеру относились не иначе как к назойливой неприятности, подражателю кого-то действительно великого и ужасающего. Практически ничего не мешало им утопать в предпраздничной суматохе. Майки получил предложение мечты стать другом невесты: он днями и ночами пропадал с Эйприл, без умолку болтал о её платье и украшениях на семейных обедах и по полночи зарывался в планы по украшению амбара. Раф, ставший шафером, взвалил на свои плечи святую обязанность таскать ничего не понимающего и растерянного Джонса по всем мутант-френдли местам города, набухивать и развлекать напропалую, при этом чётко по времени притаскивая его невменозное тело на примерку костюма. Или на встречи по поводу банкета. Или на фотосессию. Или просто — домой. Лео не имел какой-то конкретной задачи, но мотался везде и всюду по поручениям миссис Джонс, отвечавшей за меню. Взмыленный, старший брат стабильно приходил домой поздно и методично пинал остальных в сторону кроватей. А Донни… что ж, от Донни требовалась лишь техническая поддержка, но и он был занят: учитель смог провести Эйприл к алтарю, и это — заслуга только его, Донни, гениального мозга и отвратительно долгих бессонных ночей. Параллельно с миссиями они умудрились даже отправить приглашения тем, до кого не дотянулась бы почта Америки. Неоспоримой дипломатической победой считался договор Лео с Бишопом, поспособствовавшим в легализации брака в обмен на личное наблюдение (Майки тогда пошутил, что «правительственный злыдень» просто захотел свадебных тарталеток). Тогда всё было хорошо. Замечательно. Просто прекрасно! Счастью и радости за молодожёнов не помешали ни появление врага, ни разрушение декораций, ни даже тёплый летний ливень, начавшийся около трёх ночи. Потрясающий, волшебный день. День, когда семья впервые за долгое время действительно собралась вместе, победила навсегда очередного плохиша, позволила себе пустить скупые слёзы и выпить за благополучие родившегося союза. Донни тогда отогнал все переживания, но потом… Они отдалились. Чета О’Нил-Джонс укатила на медовый месяц куда-то в Аргентину, а четыре брата столкнулись с тем, что больше не могли, как прежде, проводить время друг с другом. Донни и раньше замечал, что вне миссий их разговоры всё чаще скатывались в простое поддразнивание или бессмысленное обсуждение уже обсосанных тем. Это казалось логичным: почти всю жизнь их было всего четверо — пятеро, считая с отцом, — и даже при выходе в большой мир они старались держаться друг друга. Разные интересы не могли навредить. Но время шло, и большой мир со всеми его опасностями и соблазнами разделял их, каждого поглощал по-особенному. Майки всё чаще утопал в онлайн-битвах, Раф и Лео всё чаще спорили о целесообразности тех или иных действий, а сам Донни с головой уходил в работу. Во время подготовки к свадьбе было легко не видеть братьев в логове целыми сутками и не задаваться вопросом, где они и что делали. В какой-то момент даже ссоры и переругивания прекратились. Просто не было времени думать о чём-то — ком-то, кроме дел. И желания, кстати, тоже — от усталости пропадала мотивация взаимодействовать даже с кофемашиной. День свадьбы ознаменовался призрачным облегчением. А затем — стало страшно. — Йо, чувак, я попёр отсыпаться. Донни вздрагивает. Промаргивается. Кивает под очередной зевок. — Ты бы заканчивал с ночными бдениями. Сегодня выходной, но завтра на тренировке… — Знаю, знаю. Попробую сегодня откосить от рейдов, — криво улыбается Майки. Он встаёт, без сожаления вываливает размякшую жижу из миски в раковину, включает измельчитель, — Это… Не переживай так. Эти поскандалят и помирятся. Мы ж семья: никуда друг от друга не денемся. Он хлопает старшего по плечу и, пошатываясь, бредёт прочь из кухни. Донни смотрит брату вслед, слушает поступающие один за одним громкие зевки. Опускает взгляд на совершенно остывший кофе. И вздыхает. — Блять, я не могу! Почему он… Он… ТАКОЙ?! — Не знаю. — Вот именно, бля, никто не знает! Только он один, сука, знает! Мудак припизднутый! — Раф, пожалуйста, потише… — Ой, блять, ну ты только не нуди! — Раф корчит кислую мину и сваливается рядом на стул, — Мы и так живём с хуманизацией военного устава. — Я должен беспокоиться, что ты знаешь слово «хуманизация»? — улыбается Донни невольно. — У меня был выбор: слушать про комик-кон или про очередной спидран. Выбрал первое. — Так это из-за тебя Майки был хмурый? — качает головой Донни, — Нехорошо, Раф. — Эй, этих спидранов у него по десятку каждый день, даже Сплинтер заметил. А Ангел мы со свадьбы не видели, можно и уважить человека. — Да… — вздыхает Донни. Свадьба. Неумолимая точка невозврата. — Так что натворил Лео в этот раз? — Ох, этот ублюдок! — рычит Раф, сжимая кулаки, — Он отказался отменять патруль. — Ну, это не удивительно. — Но ради брата можно сделать исключение?! — Ты ж его знаешь. Глупо надеяться на подобное. — Я, вообще-то, хотел устроить нам вечер бейсбола! — Бейсбол? — Донни промаргивается и отрывает глаза от компьютера, — Он его любит? — Нет! Не знаю! Я хотел попробовать! — лает Раф на каждом выдохе. Донни в удивлении приподнимает то, что у людей зовётся бровями. А Раф, отдышавшись, нервно продолжает: — Типа, ему не нравится ничего, кроме тренировок и медитации. Чёрт, он даже скейт бросил! И самокат давно в чулане. Я просто подумал, что было бы неплохо, ну, попробовать что-то новое? Вместе? Как семья? — Оу, Раф, это… — Донни не может найти слов для ответа, — Ты ему сказал? — О чём? О том, что я надыбал пропуск работника арены, обеспечил безопасный проход и обустроил смотровую площадку для обзора? — Раф горько усмехается и вдруг становится таким разбитым, что Донни инстинктивно хочет его обнять. — этот придурок даже слушать не стал. — Не понравился выбор? — Если бы. Просто спизданул, мол, патруль важнее и МАЛО ЛИ, — Раф картинно округляет глаза и, махнув рукой, выдыхает. — Он помешался. Натурально, блин, поехал. Везде чудятся враги. Везде, блять, даже дома. Куда мы от него денемся, ну скажи мне, а?! Его скоро сожрёт паранойя, и он нихуя не хочет с этим делать! — Раф, я… — Донни хочет что-то сказать, ответить что-то утешающе-вразумительное. Но Раф смотрит на него с такой обидой и злостью, что он тут же выдаёт невнятное: — А причём тут бейсбол? — Да так… — чешет репу Раф, — Хотел что-то придумать, ну, знаешь, совместное, но нам обоим нравится абсолютно разная хуйня. Решил начать с нейтрального. Не сказать, что Донни удовлетворён ответом, но ведь и вопрос он задал откровенно тупой. Раф ещё какое-то время зависает у него в лаборатории, изливает накопившийся гнев и сваливает, разбив пару колб. А Донни запоздало понимает, то речь шла о вылазке только для двоих. — Невообразимо упрямый. Осёл. — раздаётся над ухом. Лео устало приземляется на диван справа и бесцельно пялится в экран. Донни искоса оглядывает его: челюсти сжаты, глаза стали щёлками, всё тело напряжено. После ссоры с братом Лео всегда тренируется до посинения или медитирует. Сегодня, очевидно, первое. — Кто из вас? — нарочито весело отвечает Донни. Лео смотрит на него вполоборота. — Не смешно. Раф. — А что так? Вы ж недавно всё обговорили? — Похоже, он меня не понял, — чеканит Лео. И вдруг, осунувшись, вздыхает: — Я даже не люблю бейсбол. Почему? — Потому что он хотел попробовать что-то новое, — отвечает Дон, переключая канал. Подумав, с нажимом добавляет: — С тобой, прежде всего. — Да ну, — с грустью улыбается Леонардо, — Не обязательно так стараться. Я ж никуда не денусь. — Не денешься, но продолжаешь назначать патрули, — парирует Донни, — будто боишься, что однажды тебя не будет. — Потому что тогда, на свадьбе, мы расслабились, — отрезает Лео, — позволили врагу подойти близко. Многие пострадали из-за того, что мы не сподобилиь осмотреть своего же учителя. — И долго ты будешь винить себя за это? — Я пытаюсь предотвратить возможные неприятности, — многозначительно произносит Лео, — Затем и нужны патрули. Чтобы мы не теряли бдительности и оставались готовыми, даже если кого-то из нас не будет. Особенно это касается Рафа. Если я пропаду, кто его успокоит? — Как-то ты… пессимистично настроен, — пытается отшутиться Донни, — Особенно для того, кто не собирается никуда деваться. Лео хочет что-то сказать. Открывает рот, поворачивается к брату всем телом. Молчит. Закрываем рот и, немного подумав, встаёт и уходит, оставляя Донателло в полнейшем раздрае. На экране финал какого-то плоского фильма: сцена, где герои расходятся, ведь их больше ничего не держит вместе, а воспоминания не стоят совместного будущего. Донни прикусывает губу и выключает телевизор. Шреддер побеждён. Эйприл и Кейси вернулись из свадебного путешествия. Полгода размеренную жизнь черепашек разбавляют только патрули. Наступил мир и покой, и вроде бы всё хорошо. Но Донни чувствует: надвигается что-то странное, неотвратимое. Формально, у него нет поводов для беспокойства: Дрого-Даймё побеждён, то страшное будущее не существует, а если и есть оно — они закончили свою работу и полегли как герои. Там, впереди, только надежда и мир, в котором не будет Шредера. И их, черепах, тоже не будет уже никогда. После возвращения из кибер-пространства Сплинтер всё время проводит в медитации и почти не покидает комнаты. Майк всё глубже уходит в онлайн, а Раф и Лео сцепляются так, как никогда прежде не ссорились — надрывно и горько, яростно зализывая раны. Донни боится, того, что может произойти, что больше не будет никакого «мы» и не останется ничего «их». Они разойдутся, как обычные подростки в тупых фильмах, и даже перед смертью не сумеют соединиться воедино. Донни старается абстрагироваться, надеть маску умиротворённого безразличия. В реальности же он переживает, ведь он видел, чем это может обернуться. Первое, что появляется — это помехи в бумбоксе Майка. — Эй, Дон, что за фигня? — Я ничего не делал, — почти равнодушно тянет Донни, автоматически потянувшись к инструментам. Если барахлит динамик, заменить — плёвое дело. Потом, точно когда он под аккомпанемент жалоб Майка начинает разбирать бумбокс, где-то в стороне телевизоров что-то коротит, из динамика на Донни выпрыгивает молния, и на мгновение весь дом превращается во внутренности катушки Теслы. Через мгновение напряжение под потолком взрывается, и логово оказывается во тьме. Пока Донни пытается заставить верещащего Майка напялить очки ночного зрения, кто-то из старших резво добегает до щитка и поднимает рубильник. Донни не успевает его окрикнуть по нескольким причинам. Во-первых, в нём борются два чувства: одно запоздало говорит, что данное замыкание явно сторонних рук дело и не стоило включать электричество вновь; другая мысль о том, что ему, в кои-то веки, не нужно возиться с и без того скверной проводкой. Во-вторых, сразу после того, как свет зажигается, Донни видит посреди комнаты кого-то, завёрнутого в кожаный плащ. С кульком в руке. Как сказал бы Майки, прикольно. — Хы, прикольно, — тянет Майки заторможенно. Донни хочет ударить его (или себя) по лбу. В ту же секунду незваный гость оказывается окружённым, и в него тычут мечами и саями. — Ты кто и откуда? — требовательно взрыкивает Раф. Пришелец поворачивается к нему. Медленно поднимает свободную руку. Чуть сдвигает капюшон и говорит глухо: — Здравствуй, Рафаэль. Раф… таращится на него во все глаза. Лео тоже. Донни не совсем понял, но чувствует странное волнение. А что делает или думает Майки — непонятно. — Это… Это чё? — потрясённо мямлит Раф. Незнакомец поворачивается к Лео. Лео заглядывает под капюшон. Сглатывает. — Эм… приветствую? — говорит он неуверенно. Фигура в плаще склоняет голову. — Привет, я. Извини, надо было как-то предупредить. — К-как это возможно? — вопрошает Раф. Пришелец игнорирует его. Донни осторожно подходит ближе. Голос незнакомца до странного знакомый, каким бы парадоксальным оксюмороном это ни было. Слишком знакомый, чтобы его не знать, и при этом — поменявшийся кардинально. Как у взрослого. Братья не были в будущем, но они всё поняли: по внешности или инстинктивно. Ему самому достаточно узнать в чужом голосе хоть и далёкий, но родной тембр. Но даже это, в сущности, не так важно. — Йо, пацары, что происходит-то? — восклицает Майки где-то позади. Донни встаёт рядом с Лео. Кивает в знак приветствия. — Это то, о чём я думаю? — Да, — отвечает фигура, — увы, не могу объяснить, что и как, скажу лишь, что у Лорда Синхронности интересные методы извинений, — он нервно смеётся, — В общем, сразу к делу. Мы в полной жопе, а мне не с кем оставить дочь. Я могу положиться только на вас. — Погоди… — Лео давится воздухом. — Т-ты сказал «дочь»? Лицо Рафа непроизвольно вытягивается. Пришелец смотрит на них. Из-под капюшона загадочно блестят синие глаза. — Да, дочь, — кивает он и протягивает Лео кулёк, — Её зовут Ангел. — П-погоди! — Донни вырывается вперёд, перехватывая руки Лео, — Что такого должно было произойти?! Почему именно мы?! — Потому что мой муж в опасности, — отвечает пришелец, — И я не доверяю дочь никому, кроме семьи. Дон хочет спросить больше. Все хотят. Но тут у незнакомца начинает мигать причудливый прибор на запястье, и он с неожиданной прытью и бережностью всучивает Лео кулёк. Прежде, чем его охватывает синий огонь, разрывающмй изображение на частицы, капюшон слетает, и Донни видит. Возмужавшее, но ещё не старое лицо. Шрамы, давно знакомые и затёртые, а ещё — новые, неизвестные. Очки с затемнёнными стёклами сдвинуты ко лбу. Синие глаза и усталая, но уверенная улыбка почти не поменялись, но будто стали глубже. Донни видел такую улыбку всего раз, и он бы хотел, чтобы тот раз остался частью кошмара. Тогда Леонардо Сплинтерсон, постаревший и осунувшийся, согласился на план Донни по свержению диктатуры Шреддера, примирился с Рафаэлем и Микеланджело и отправился на смертный бой. А сейчас Леонардо Сплинтерсон, ещё достаточно молодой, но уже настолько взрослый, чтобы иметь собственное дитя, прорвался к ним сквозь ткань времени и пространства и оставил на руках у молодой версии себя кряхтящий и сопящий кулёк из одеял. После телепортации электричество снова закоротило, но в этот раз запустилось само. Свет погас и зажёгся вновь, выводя из оцепенения. Донни чувствует, что Майки хочет задать миллион и тысячу вопросов за секунду. Но его опережает Раф. Раф, который, отойдя от первого шока, орёт, заставляя кулёк орать ему в ответ: — В смысле «муж»?! В смысле, мать твою, «МУЖ»?! — … Она дышит? — Да. — Ты уверен? — Да. — А ты точно проверил? — В сотый раз говорю, ДА! Раф сердито откидывается на подушки. рядом с ним ним на руках брата вот уже пятнадцать минут лежит завёрнутый в одеяло… зверь. Мутант. Микро-версия черепашки-ниндзя. Пока Лео пытается осознать и признать, разглядывая громко сопящее создание в его руках, Майки с сюсюканьем прыгает вокруг, а Донни лихорадочно гуглит, что делать с младенцами папашам-одиночкам. — Очешуеть! — сипит Майки с восхищением, — У Лео есть дочь! Я дядя! — Нет, ещё нет, — бросает со своего места Донни, — судя по всему, это… существо появится у Лео лет через пять-шесть, не раньше. — Не называй её существом, — произносит Лео твёрдо. Все поворачиваются к нему, а он, не отрываясь, смотрит на гугукающее создание. — У неё есть имя. Ангел. — Да?! — Раф наставляет на ребёнка палец, — Откуда-то появляется хрен с горы, просто ПОХОЖИЙ на тебя, сбрасывает на тебя своего личинуса и сваливает без объяснений, а ты и сидишь и сотрясаешься над ним! Ты, блять, только послушай, как это звучит! — Завали! — огрызается Лео. Майки от шока отпрыгивает подальше. У Рафа на виске начинает биться жилка, — Не выражайся при ней. — Ой, посмотрите, да у нас же тут отец года, — шипит Раф в ярости, — Даже если это твоя малявка, а я в это не верю, то меня интересует вопрос: чья она? — В смысле? — Лео моргает в непонимании, — Ты ж сам сказал, что моя. — Э не-е-ет, — тянет он злобно, вдруг с силой сжимая его плечо, — Кто второй папаша? Сам же слышал, как сказала твоя стариковская версия. Муж! Кто это?! — А… — Лео промаргивается и смотрит с растерянностью, — Я понятия не имею. — Серьёзно, блять?! Донни решает, что пора вмешаться. — Тише, Раф. Он может встретить своего… партнёра, — он закашливается, не в силах выговорить слово на -м-. Кто бы мог подумать, что Лео окажется из таких? — … через неделю, месяц или несколько лет. Мы ведь говорим о будущем, а это весьма растяжимое понятие. — А еф-фё это тофьно бывь взлослый Лео! — вставляет свои пять копеек Майки. Он снова вертится и кривляется перед ребёнком, и ребёнок выглядит весьма заинтересованным, — У тебя тозе фуйка слаботала, Лафи-бой, не офнекивайся! (А ещё это точно был взрослый Лео! У тебя тоже чуйка сработала, Рафи-бой, не отнекивайся!) — Засунь язык в пасть, — чеканит Раф. Исподлобья глядит на Лео и убирает руку с плеча. Донни тоже смотрит. И наблюдает. Старший брат неподвижно сидит на диване. Его спина прямее шпалы, панцирь едва не хрустит от неестественного сгиба. Он пялится на свои руки. А на руках его — чуть развёрнутый кулёк из розового одеяла. Существо в нём… прелестное. С нежно-салатовой кожей и большими лиловыми полосами вокруг глаз-бусинок. Глаза чудные, иссиня-чёрные, с каким-то особенным тёплым отливом. Существо — ОК’ей, ребёнок — с кряхтеньем раззевает беззубый рот, заострённые на подобие клювика губы создают очаровательную полуулыбку. Донни улыбается. Не удивительно, что девочку назвали Ангел. — Она… — выдыхает вдруг Раф. Он протягивает руку и осторожно тыкает малышку в нос. Она чихает, улыбается и хватает палец Рафа своей крохотной трёхпалой ладошкой. Донни сражён. Раф, разумеется, тоже. — Она милая, — наконец, выдавливает из себя Раф. Лео бросает на него быстрый взгляд. Смотрит несколько секунд с каким-то нечитаемым выражением. Возвращается глазами к девочке. — Ага. Милая. — Пи…сец, — чертыхается Раф про себя, — у тебя дочка. — Будет, — поправляет Лео, — будет дочка. — Вот такая, — говорит Раф, с шоком наблюдая, как черепашонок с энтузиазмом обсасывает его палец, — Вот именно эта. — Да. — Блин. Завидую. — Н-ну… у тебя, может быть, тоже будет. Не точно такая же, но… — Да. Неплохо было бы. Последние слова Раф произносит с придыханием. Они вместе склоняются над младенцем, и Донни, наблюдающий за ними внимательно, чувствует, что атмосфера как-то неуловимо поменялась. А потом Майку обязательно надо спросить: — Чувак, так ты будешь беременный? Сплинтера решили не будить. Ангел оказалась довольно покладистой малюткой — не то, что тёзка, которая перед тем, как свалить накануне, умудрилась развести Рафа на пивасик и громко ржала над фейлами Майка, отвлекая его от игровых миссий. Ангел-черепунька почти не ревела, просто кряхтела, гугукала или лопотала что-то на своём младенческом, и тишину ничего не нарушало. Донни это казалось странным: мутант или нет, Ангел — ребёнок, она не должна быть настолько тихой. Но он осмотрел её (не без недовольства Лео, конечно), и малышка казалась вполне здоровой. Поэтому он решил просто оставить её в покое и понаблюдать со стороны. Как он и делал весь предыдущий день. Майки не уставал кривляться перед малышкой, но вот Лео точно устал. Он начал отсылать брата за разными штуками, и Майки взялся за поручения с тройным энтузиазмом. — Племяшка получит всё от лучшего дяди в мире! — орал он каждый раз, выбегая из логова за пачкой подгузников или детской смесью. — Не торопись! — бросал ему в след Лео, облегчённо вздыхая и покачивая задремавшего ребёнка. Только затем, чтобы через минут двадцать захныкать не хуже младенца, потому что назойливый братец, конечно же, торопился и снова начинал мельтешить перед глазами. Даже девочка, в конце концов, заскучала и уже почти не глядела на Майка. Что её интересовало, так это Раф. К нему она льнула: хватала за пальцы, тянула руки, активно агукала и стреляла глазками не хуже светской львицы. Раф, смущённый и неловкий донельзя, давал ей сосать его пальцы, тыкался ими в мягкие щёки и осторожно, практически не дыша, гладил ребёнка по темени. Лео отказывался отпускать ребёнка и Майка с его загребущими ручищами отгонял как прокажённого. А вот Раф… Раф прилип к девочке, прикипел, как под гипнозом. Он принимал её у Лео, чтобы тот сбегал в туалет или на кухню, и склонялся над ней, а Ангел играла с концами его маски, хлопала ладонями по щекам и смеялась, когда он дул ей в лицо. Будто и не было этой сцены ярости, будто бы он и не истерил, как ревнивая дамочка, как только увидел ребёнка на руках у старшего брата. Если так продолжится, он и сам превратится в доброго папочку. Хах, похоже, Ангел будет самой защищенной малышкой в будущем!.. Стоп. Донни промаргивается. Он приготовил ужин и вернулся в гостиную, вручил каждому и сел чуть поодаль. Лео и Раф только что в четыре руки перепеленали малышку, используя Майки в качестве полки для вещей. Теперь же они сидят вместе, Раф укрыл Лео одеялом, а сам Лео напевает девочке какую-то японскую песенку. Она молчит и мигает своими милейшими глазками. Майки усаживается на полу — у Лео в ногах. Атмосфера единения, настоящей семейности — вот что видит Донни. Он подсаживается ближе и деликатно поправляет съехавшую пелёнку. Лео смотрит на него осоловело. А Раф вообще ни на кого не смотрит. Он глядит чуть в сторону, прикусив губу, и, внезапно, выглядит печальным и побитым. Иногда он всё же поднимает глаза. Тогда — Донни потрохами чует — он смотрит чётко в лицо Лео и, когда тот смотрит в ответ, порывается что-то сказать. Хочет. Открывает рот — и не может. Отворачивается, и всё повторяется по кругу. Донни не думает о том, какие именно слова не решается произнести Раф, он думает о другом. Они, действительно, не могут знать, что Лео, пришедший из будущего, это, ну, именно Лео. Они могут только допустить эту гипотезу. Инстинкт, обострившееся чувство родной крови требует признания данного факта безоговорочной аксиомой, но Донни старается не распрощаться остатками разума. Но если… гипотетически… если Лео — это Лео, то в будущем у него и его мистического м- партнёра появится ребёнок, который будет вести себя аномально спокойно. Ребёнок, который взялся непонятно откуда у двух, э-э, самцов-мутантов, который предположительно является гарантией того, что у них есть будущее. Поправочка: будущее есть у Лео. Еще поправочка: по КРАЙНЕЙ мере, у Лео. Третья поправочка: всё ещё предположительно. Но если всё это допустить, то вполне вероятно, что у остальных тоже всё сложится удачно. Лео из будущего выглядел устало, но у него были условия, чтобы появился любимый ребёнок (Донни не верит, что Лео рандомно решит оставить себе ребёнка-ошибку — он не безответственный). Значит, можно надеяться, что их ожидает будущее… без катастрофического апокалипсиса или диктатуры? Донни сейчас а компании братьев и уникального младенца, против них всех — целый мир и, по крайней мере, четверть Вселенной. Эйприл и Кейси устраивают свою жизнь, другие друзья испытывают свои судьбы, а черепашья команда сейчас пребывает в прострации и осознаёт, каким хрупким и печальным будет их маленькое счастье. Гипотетически, да. Только гипотетически. — Лео, а мы… — начинает Раф, с грустной усмешкой глядя на Лео, — Мы патруль пропустили. — Ага. — А я про рейд забыл. — Ну ты вообще. — Да. Ужас. — Мы безответственные, — смеётся старший. Замолкая, он смотрит на Рафа. — Я схожу с тобой на бейсбол завтра. — Замётано, — улыбается Раф, — а потом мы уберёмся в комнате Майки. — Эй, мои комиксы не трогать! — Либо ты убираешь их, либо я сдам их на макулатуру. — Тирания в этой стране уголовно наказуема! — Это зовётся абьюз, дурень. — Сам такой! Донни тоже улыбается. Какой глупый, личный спор. Как в старые добрые. — Так в итоге Лео будет беременный? — Боже, Майк!.. — Лео устало трёт глаза. — Я ведь могу просто удочерить ее. — Да-да. Она выглядит точно как мы! — Может быть тысяча неизвестных обстоятельств, в которых родится новая черепаха-мутант, — хмыкает Донни. Майк бурчит что-то невразумительное, а Раф сидит с очень сложным лицом и не знает, куда деть глаза. Внезапно, Дона пронзает мысль. А что, если?.. — К тому же, я не исключаю у нас склонности к гермафродитизму.       Лицо Рафа вытягивается ещё больше. Лео замирает с выражением стыдливого потрясения, а голова Майки от крови становится на пару оттенков темнее. — Чувак, не шути так. — Я не шучу. То есть, в нас действительно преобладают мужские половые признаки, но мы мутанты. — Ты проводил анализы, — уточняет Лео. — Этого недостаточно, чтобы сказать наверняка. По-хорошему, нужен рентген, а еще лучше — вскрытие, но этика не позволяет. — Ты хотел сказать, что мы симпатичные и ты будешь скучать! Особенно по мне! — Тебя я вскрою первым. — Могу вскрыть его завтра за тебя, Донни. Этот пустоголовый давно не получал хорошей взбучки! — А я Эйприл пожалуюсь. — Мечтай! — А вот пожалуюсь и уйду от вас! Буду тетешкать мелких О’Нил-Джонсиков. — Нужен ты им больно, — усмехается Лео, забывая о былом смущении. Судя по сливовому от стыда лицу Рафа, было правильным решением не говорить о самооплодотворении. Забавно. Кажется, ответ, к которому пришёл Донни, верный. Ну, его старшие всегда были идиотами, когда дело касалось чувств. Но вообще, думается ему, старший довольно легко согласился на наличие спутника, а не спутницы. Быть может, в нём говорит родительское чувство, затмевающее собой разум? Или это надежда на что-то кокретное? Что до Донни, ему самому не достало бы внутренней стойкости заглянуть в свое нутро и принять неизбежное, даже при наличии призрачного шанса на желаемый исход. Дон, неожиданно для себя, смотрит на Майки — тот, уворачиваясь от тычков Рафа, щекочет крохотную детскую пяточку, торчащую из пелёнок. А может… Он сглатывает, поспешно отворачиваясь, и потирает потеплевшую щёку. А может, хватило бы?.. — Так, ну всё, пора баиньки, — объявляет Лео. Ребёнок в его руках зевает, потирает глазки и капризно хныкает. Умилительная картина, но малышке действительно лучше лечь. — Уложишь у себя? — с сомнением произносит Донни, — У тебя тихо, но вряд ли младенцу понравятся татами. — У нас тут мини-черепашка, дочка самого занудного в мире папки-нинзи! — веселится Майки, — Она и камни в джунглях выдержит! — Заглохни, — шикает Раф, тем не менее, почти беззлобно. Почесав голову, он предлагает: — У нас есть одеяла. Черепахи ведь роют норы и прячутся. Может… сделаем что-то вроде гнезда? Ей должно понравиться. От кого другого такое слышать почти даже не забавно, мало ли когда наткнёшься на зоо-канал по телику. Но Раф — имеется в виду их вспыльчивый, полный сарказма и желчи, заинтересованный только в драках и мотоциклах бунтарь в красной бандане — совершенно не тот случай. Майки подхихикивает где-то сбоку, сам Донни чувствует, как у него округляются глаза, а Лео… что ж, очевидно, это глупо-растерянно-радостное выражение лица заставит Дона много думать по ночам, пока эти двое будут разбираться еще года три. По крайней мере ему самому теперь всё очевидно. В любом случае, предложение звучит здраво, и комментировать его (на этой мысли он зажимает Майку рот) нет никаких объективных причин. — Эй, Лео. — Ох! — Тс! — Чёрт, прости, Раф. Не заметил тебя. — Ха, а я неплохо прокачался, да? — Да.       Донни останавливается. В ужасе и шоке. Вот это вот сейчас серьёзно? — А ты… чего тут? — Хотел нагреть бутылочки. Ты? — Толкан. — О. Эти ночные перешёптывания застали его на пути из лаборатории в спальню. Он часто засиживается допоздна, а сегодня — тем более: из-за появления Ангел планы на вечер сорвались, а диагностика оборудования — дело хоть и простое, но достаточно муторное. И вот, к чему приводят ночные похождения: пропустив даже душ, он плёлся по темноте в направлении кровати только для того, чтобы застрять на полпути из-за назревающего разговора между братьями. Очевидно, весьма деликатного. Будет так некстати нарушить эту идиллию — тем более, что следующий шанс поговорить тет-а-тет, при их-то удаче, реально может подвернуться только к старости. Да и… неловко как-то. Донни замирает в самой неудобной позе и пытается не дышать. Слава всем мутантским богам, он в тени, и в окна* не заглядывает луна. Сейчас новолуние, и если его не выдаст колотящееся сердце, он не помешает двум болванам, добрый десяток раз спасшим мир, поговорить о чувствах. — Слушай, можно поговорить? — начинает Раф. Донни прикусывает губу. А Лео, почти по-девчачьи, заикается: — Е-если недолго. Ангел там одна. — Чёрт. Да, конечно, недолго. — Тогда… можно. И… молчание. Братья стоят на мостах уровнем выше, и Донни, боясь даже сглотнуть, молит все известные и неизвестные ему мистические силы, чтобы навыки ниндзя его не подвели. — Раф? — А, да. Слушай, я… я весь день думал о том, что сегодня произошло. — Ты о нашем споре или о появлении… Ангел? — На самом деле, обо всём этом. И еще о многих вещах. В общем… Я-я не против. — Не против? — В смысле, не против, что у тебя будет м… муж. Вот. Я не против. Снова молчание. Донни испытывает дикое желание ударить лицом о перила. — Ясно. Что ж, тогда- — Я-я имею в виду!.. — восклицает Раф нервно, и этот крик в гулкой темноте отражается от стен тихим эхом. Осёкшись, он понижает голос, и наступает, видимо, его очередь заикаться. — Я имею в виду, что ты заслуживаешь счастье с тем, кем захочешь. Даже если это какой-то мужик. — Какой-то мужик? — в голосе Лео читается сарказм и плохо скрытое раздражение, — Хочешь сказать, что я буду встречаться с кем попало? — Нет! Чёрт, Лео, я не-! — Нет, послушай меня, — чеканит Лео, — всё, что ты сейчас скажешь, не имеет значения. Мой партнёр будет особенным, потрясающим и просто изумительным! Это не просто какой-то радномный мужик, это — тот, с кем я заведу ребёнка. — Я не… слушай, Лео, я- — Ты хотел сказать, что принимаешь мою, по всей видимости, нетрадиционную ориентацию и не будешь мешать моим отношениям. Ага, спасибо, я понял. Теперь, пожалуйста, могу я пойти спать? Лео резко разворачивается, скрипя железом моста. От звука Донни дёргается и зажимает рот. Нет, нельзя, терпи! Мост скрипит снова — чёрт, когда уже руки дойдут смазать крепления? — и Раф срывается с места. — Стой! — Ну что ещё? — спрашивает Лео. Кажется, Раф схватил его за руку, — Отпусти. — Нет. — Мне больно. — Только выслушай! — Мне больно, Раф! — выкрикивает Лео. В его голосе какая-то адская смесь гнева, боли и мольбы, — Мне больно, что ты считаешь меня каким-то жиголо! — Я не считаю. — То есть обвинения днём мне просто послышались? — Нет, я… я реально идиот, Лео. Прости меня. — Ты только и делаешь, что извиняешься. Может, перестанешь причинять мне боль? — Я отпустил тебя. — Не эту боль! Чёрт! — Лео смеётся. Надрывно и горько, так, что сжимается сердце, — Раф, ты идиот. Каждый раз, когда мы ссоримся, мне словно рёбра разрывает. Каждый раз, когда ты обвиняешь меня, я не могу спать, думая, что сделал что-то не так, что ты на самом деле только терпишь меня ради команды, что я теряю тебя! — Лео… — Тогда на свадьбе ты пострадал, и эти чёртовы патрули были только для того, чтобы обезопасить нас, чтобы успокоить мои мозги, чтобы сказать себе: «О, ну хотя бы физически ты можешь позаботиться о нём!» Раф, я не могу больше идти на уступки! — Лео! — перекрикивает Раф. Его голос исполнен отчаяния, какого-то звериного страха. Нутро Донни скручивается в конвульсиях, — Лео, чёрт, я думал!.. — Что ты думал?! — Что ты ненавидишь меня! Что ты всегда выбираешь кого-то лучше меня! — Не могу, нет никого лучше! — Тогда в чём дело?! — В том, что я люблю тебя! Тихо. Резко стало тихо. У Донни в ушах ничего, кроме тяжёлого стука сердца. С ним, отражаясь от взбухших барабанных перепонок, резонирует крик Лео. Господи! Донни чувствует, как свербит под панцирем. Ему некомфортно, ему страшно, хочется уйти. А каково сейчас Лео?.. Он не решается посмотреть наверх — всё, что он может увидеть, это два силуэта, утопающие в темноте. Темнота — это и славно, и больно. Она скрывает твоё лицо, но не даёт прочесть чувства другого. И тем не менее, Донни не в силах взглянуть, чтобы не расплакаться от потрясения, как ребёнок. — Р-Раф, я… Договорить ему не дают. Всё происходит быстро. Донни заторможено осознаёт: вот стоит разбитый Лео, чьё несчастное лицо легко вообразить не видя; вот стоит оглушённый и придавленный осознанием Раф; вот последний рвётся вперёд, заставляя железные перекладины жалобно звенеть, вот хватает брата за плечи. Вжимает в себя. Стистивает, не давая вздохнуть. Чуть отстранившись, в лихорадке бормочет ошалевшему Лео — не разобрать, что именно, но у Донни в голове слишком живая картинка. Лео задыхается. Он не может говорить, и Раф нагло пользуется. Снова сжимая, притискивая. И… Ох. Донни бы ещё так простоял, и прилив крови в голову окончательно сварил бы его мозг, но спасение приходит откуда не ждали. На всё логово раздаётся ОР. Резкий, писклявый, громче рёва самолёта. Старшие срываются с места и скрываются в комнате Лео. Донни отмирает. Покачиваясь, он ползёт в свою комнату. Путь его проходит мимо спальни Майки, и, когда он проходит мимо, открывается дверь. Донни стонет, пока его затаскивают внутрь. Ну сколько можно-то? — Блинский… — Майки закрывает дверь и опирается на неё, сотрясаясь в плохо сдерживаемом хохоте. — Они реально… они засосались!.. Чё за дичь творится?.. — Не уверен, — говорит Дон, устало потирая глаза, — но, по крайней мере, ссориться они больше не будут. — Чувак, это бомба! — Майки отрывается от двери и утягивает брата с собой на кровать. — Теперь ясно, чьи гены не дают нам спать. — А то ты спал. — качает головой Донни. Они сидят на смятом одеяле в свете ночника. За стенами, не прекращая ни на секунду, вопит младенец. — Думаю, это надолго. — Хаха, ну точно Ангел. Долго же она терпела, — лыбится Майки. Донни тоже улыбается. — А я знал. Она была подозрительно спокойна. — Думаешь, батьки её чем-то накачали? — Не исключаю, но скорее она оценивала обстановку. Когда детёныши без родителей, они стараются быть незаметнее. — Но тех двоих она сразу узнала. — Эти версии родителей ей не знакомы. Да и дом может поменяться. — Зануда, — пихает его Майки. Донни хмыкает. Толкается в ответ. — Предпочитаю размышлять о разных исходах. — Скукотень! Они продолжают перепихиваться. Плач ребёнка постепенно становится тише, а Донни обнаруживает, что его повалили на спину, и он отбивается от чужой щекотки. Хихикая, он хватает брата за плечи, и оба замирают. Прислушиваются. Майки вздыхает глубоко, неровно, сдерживает смешки. Донни смотрит на него снизу вверх. Сейчас очевидно, что Майки лёг вовремя: пятна на коже, те самые «веснушки», даже в свете ночника кажутся ярче. Возможно, он проснулся, только когда услышал крики за дверью. Донни хмыкает: яркие глаза изучают его в ответ. — Знаешь, для того, кто читал мне лекции о сне, ты сам удивительно плохо спишь. — Надо было закончить дела. Да и кошмары снятся. — О том, что мы разделимся? — Майки поджимает губы. — Как ты?.. — Иногда я хожу на кухню. Ночью. После напряжной катки дико хочется пить, — отшучивается он. И отводит глаза. — А ты… твоя комната рядом. И ты стонешь, пока спишь. — Я? — Донни с неверием пялится в лицо брата. — Нет, блин, я! Дон, не тупи. — Я не знал. — Конечно, ты не знал! Майки сваливается сбоку, протискиваясь между братом и стеной. Донни приходится подвинуться, но в итоге оба устраиваются с комфортом. Донни обдумывает сказанное. — И о многом я говорю? — О том, что мы не должны умирать, что мы победим, что по одиночке нас всех перережут. — Нда. — Ну, в этом есть своя правда, — говорит Майки, кося глаза на брата, — но теперь-то ты не будешь так думать, верно? — Ну, надеюсь. — Тянет Донни, вдруг чувствуя, как на него всем весом наваливается прожитый день. — Мне страшно, что мы потеряем друг друга. Столько возможных исходов, столько неизведанных событий!.. — Эй, — Майки берёт его ладонь в свою и осторожно сжимает. — Всё будет хорошо. Мы справимся. Мы никуда не денемся, мы будем рядом. Я буду рядом. Донни поворачивает голову. Майки смотрит на него, и его большие глаза, без маски чёрные, как смоль, наполнены нежным рыжим огнём. Донни знает, что это всего лишь отражение от ночника. И всё же. Тепло. Такое тепло и надёжность он видел лишь однажды: когда взрослый Майки шёл в последний бой, погибая, прикрывая их тыл. Только сейчас в этом взгляде нет безнадёги. В нём — надежда и уверенность. Их ждёт светлое будущее, теперь Донни точно уверен. — Да… — зевает он и закрывает глаза. — Было бы славно. Майки смотрит, как Донни засыпает. Извернувшись, он накидывает на них одеяло и, нахально перекидывая ногу на бедро брата, прислушивается. Крик прекратился, но слышно, как в одной из дальних комнат проходит возня. Майки фыркает и, обнимая Дона, захлопывает веки. — Ну, они сами на это напросились. Снова коротят приборы. Вспыхивает и гаснет свет. В темноте оказываются двое, только их уже никто не видит. Они бесшумно прокрадываются в комнату, где, обнявшись, спят два брата, а между ними в одеялах томно сопит дитя. Один из них берёт малышку в руки. Та, не просыпаясь, начинает капризно агукать, и второй мягко гладит пальцем её нос. Малышка чихает и улыбается, так и не пробудившись. Двое какое-то время смотрят на спящих братьев, а потом бесшумно выскальзывают за дверь. Им нужно возвращаться. Они идут к центру комнаты, но вдруг один из пришельцев поворачивается и быстро отходит, заглядывая в другую дверь, где горит ночник. Улыбаясь, он показывает второму палец вверх и осторожно закрывает дверь. Через минуту они уже снова вместе стоят посреди комнаты, оглядываясь, вспоминая вновь. И прощаясь. А потом, взявшись за руки, исчезают вместе с малюткой в яркой синей вспышке. Заставляя старого крыса, наблюдавшего за ними из-за ширмы, тихо усмехнуться в усы. — Лео? — М? — Ты поверишь, если скажу, что помню ту ночь? — Поверю. — И что поцелуй наш первый был именно тогда? — Поверю. — И что отец всё знал, но не забыл и не сказал. — Охотно поверю. — Ха! Вот же чёрт старый, обвёл нас вокруг пальца! — Неудивительно. Мы до сих пор учимся по его заветам, даже если его с нами нет. — Чёрт, Лео, я сейчас расплачусь. — А ещё он всё-таки смог увидеть внучку. Хоть и издалека. — Бляха, ну всё… — Ты что, в самом деле плачешь? -… Да? — Ох, боже, Раф, я люблю тебя. Иди сюда. — О да, обнимай, обнимай меня полнос- Ауч! — Невозможный засранец! — Прости, бесстрашный, не сдержался. — В следующий раз спасать себя будешь сам! — Эй, это же вообще не связано! И это ты руководил миссией! — Но ты не дождался остальных! А если бы пострадал?! — Что, волновался? — Конечно! Идиот… — Ох, детка… Теперь ты иди сюда. Я тоже тебя люблю. — Ты всё ещё идиот. Хорошо, что мой. — Ага. Заебись. Ай! — Не выражайся при дочери! — Да она же спит! Этот разговор происходит очень громким шёпотом. Донни, сидит на кухне их нового дома слушает перепалку старших и усмехается в свой кофе. Майки, поставив перед ним наспех сготовленную глазунью, целует его в висок. Они тоже вспомнили всё произошедшее в те странные сутки. У Лорда Синхронности, действительно, интересные методы извинений. Надо передать Ренет благодарность при встрече. Что-то, очевидно, поменялось в лучшую сторону, но какие-то вещи останутся неизменными. Они семья, они братья, они любовники. Будущее всё ещё полно опасностей, врагов, переездов, драм, безжалостных злодеев, захватывающих мир каждый четверг, техногенных катастроф, накатывающих по воскресеньям. Но нет диктатуры, нет боли, нет разлада. И теперь, Донни уверен, они точно никуда друг от друга не денутся. *в последнем сезоне сериала'2003 черепашки и Сплинтер жили на старой водонасосной станции, и там были окна.