Гайвань не режет сердце

Смертельно-белый фарфор лежит на полу. Осколки острыми пиками смотрят прямо в ночь. Кровь стекает по пальцам, красит их тревожно-алым. Цзян Чэн чувствует боль. Яркую. С нежным укором. Не сдержался. Позволил гневу взять верх. Проявил неуместные эмоции. Но во взгляде сидящего напротив Лань Сичэня нет осуждения. — Ваша сила внушает трепет, глава Цзян, — говорит он так, словно чинное чаепитие не было нарушено отчаянным звоном несчастной гайвани. Ведь Цзян Чэн её просто рассматривал и совсем не собирался превращать в осколки. С тихим шорохом Лань Сичэнь поднимается. Изящно. Грациозно. Невозмутимо. Узоры на ханьфу идут волнами, будто озеро под весенним ветром. Он подходит близко. Непростительно близко. Смотрит в глаза Цзян Чэну так, что у того перехватывает дыхание. — Я обещал вам помощь, — шепчет Лань Сичэнь, и внутри все замирает от этого голоса. А потом берет ладонь, которую расчерчивают алые бусины, и проводит по ней языком. Цзян Чэна пронизывает горячая молния. Слова застревают в горле. Воздух становится тягучим, как бесцветный мед. Кровь остаётся на губах Лань Сичэня. Губах, которые снятся уж не одну ночь, но некому об этом сказать. — Вы страшно беспечны, глава Цзян. — Дыхание щекочет запястье, губы прижимаются к пульсу. Цзян Чэн рвано выдыхает. Что было в этом гуевом чае? Лань Сичэнь сказал, что это особенный сбор. Особенный чем? Внутри все вспыхивает, когда глаза напротив – тёмный янтарь – смотрят прямо на Цзян Чэна. — Доверьтесь мне, глава Цзян, — шепчет он на ухо, проводит носом по волосам. — Я позабочусь о вас. — Вы обо всех так заботитесь, глава Лань? — срывается с его губ. Горько. Колко. И в то же время со страхом. А вдруг обо всех? Лань Сичэнь может согласиться или засмеяться. Но вместо этого он смотрит настолько серьёзно, что Цзян Чэну делается не по себе. — Если вы ещё раз повторите такую глупость, глава Цзян, мне придется вас закрыть здесь и пояснить, что не стоит о таком даже думать. Почему-то это звучит настолько неоднозначно, что у Цзян Чэна внизу живота всё наливается тугим жаром. И он совершенно не возражает, когда Лань Сичэнь прижимается к его губам. Целует так, что вмиг становится всё равно, что происходит вокруг. Пояс падает к ногам. За ним – верхнее ханьфу. У Лань Сичэня гибкие пальцы. Они играют не только на Лебин. Цзян Чэн кажется, что он и сам в какой-то миг становится флейтой, жаждущей этих прикосновений. В голове туман, сознание немного плывет. Гуев ланьский чай. Губы обжигают шею, ключицы, грудь. Цзян Чэн дышит всё чаще. Спину царапает циновка. Когда он успел избавиться от одежды? Неважно. Он хватается за широкие плечи, выгибается, желая то ли отодвинуться, то ли вжаться сильнее. — Рядом с вами невозможно дышать, глава Цзян, — шепчет Лань Сичэнь, сжимая бёдра Цзян Чэна, удерживая на месте и не давая двинуться. Тёмный янтарь горит-полыхает желанием и совсем немного – безумным ланьским собственничеством. Забрать. Спрятать в Облачных Глубинах. Заставить стонать. — Без болтовни, — резче, чем стоило, выдыхает Цзян Чэн. Он не боится этого огня. Ему есть чем ответить. Цзыдянь рассыпает лиловые искры вокруг. Лань Сичэнь зачарованно на них смотрит. Смотрит на Цзян Чэна, который сейчас под ним так бесстыдно и восхитительно открыт. Снова целует, не давая выдохнуть. Натягивает смоляные густые пряди – заколка лежит рядом, слабо мерцая аметистовой вставкой среди лотосовых лепестков из серебра. Кожа к коже. Одно дыхание на двоих. Каждый толчок как откровение. Каждый выдох как признание. — Ещё, — шепчет Цзян Чэн. Толчок. Вскрик. Дрожащие ресницы. — Ещё! Тело содрогается. Под ресницами вспыхивает свет. Цзыдянь шипит. Ещё… Оргазм вышибает воздух, швыряет прямо в непроницаемую черноту между жизнью и смертью. Требуется время, чтобы прийти в себя. Цзян Чэн с трудом чувствует последние движения Лань Сичэня, который достигает разрядки чуть позже. И то, как его вжимают в циновку, даже не думая покидать расслабленное тело. А потом слышит тихий смех, мягкий как бархат: — Вы порезали пальцы моей гайванью, глава Цзян. Вы так неосторожны. — Всего лишь пальцы, — хрипло отвечает Цзян Чэн, глядя в глаза нависающего над ним мужчины. – Гайвань не режет сердце. Лань Сичэнь берет его руку в свою и касается губами ладони. — Я позабочусь о тебе, Ваньинь.