***
В ту ночь, когда бури пустыни достигли наивысшего неистовства, разметая барханы и кружа клубы песка в бесконечном танце, за пологом шатра замерцал таинственный свет. Сначала тусклый, подобный мерцанию звёзд, но медленно он разгорался всё ярче, пока не озарил пристанище путников ослепительным сиянием, словно вспышкой, и в тот же миг исчез в шатёр влетая. Чонгук, застывший в молитвенном порыве, ощутил благоговейный трепет, когда песок в лучах этого света поднялся столбом и закружился в вихре, соткав величественный лик бога Амона — покровителя Фив и владыки всех богов. Его корона в виде двух высоких перьев поблескивала золотом, а тёмная кожа отливала бронзой в переливающемся сиянии. Взгляд божества был твёрд и полон древней мудрости, а черты лица суровы, но не лишены милосердия. — Приветствую тебя, мой смертный сын — Акен, Али, Чонгук, Египт, Хасни, — глубокий голос Амона прокатился рокотом, заставив стены шатра затрепетать. Завороженный явлением бога, Чонгук склонил голову, не смея вскинуть взор. Его сердце учащённо билось, а ладони вспотели от благоговейного трепета. — Владыка богов, я вверяю свою жизнь твоей милости, — прошептал он дрожащим голосом. — Молю, сохрани жизнь моему наставнику Хаммону. Он мудр и добр, и не заслужил столь ранней встречи с Анубисом. Сквозь приоткрытый полог пробивались блики луны, отбрасывая причудливые тени на лицо Амона, чьи расширенные зрачки метались по изможденному телу старца, неподвижно лежавшего на походном ложе. Морщинистые губы Хаммона едва заметно шевелились, словно он вёл безмолвный диалог с неведомыми силами. Амон приподнял уголки рта в снисходительной усмешке и слегка кивнул, и золотые диски серег в его ушах качнулись в такт. — Да, воистину достойный муж, что заслуживает долгих лет, — промолвил бог низким, отдающим бархатом голосом. Он повёл могучими плечами, от чего драгоценные подвески с изображениями сокола и солнечного диска зазвенели, и продолжил: — Но с чего ты взял, что жизнь его от милости моей зависит? Чонгук потупил взгляд, онемев от смущения. Амон рассмеялся, любуясь смесью эмоций на его лице. — Давай пройдёмся, смертный сын мой, — он поманил Чонгука узловатым пальцем. Тот, собрав остатки сил, поднялся на ноги и, сильно прихрамывая на левую, зашагал следом за богом. Спотыкаясь о выступы в песчаной почве, Чонгук старался не отставать от Амона, чьи стопы будто не касались земли. Божество неспешно вышагивало мимо рядов спящих воинов по направлению к двум изогнутым скалам-близнецам на северной окраине лагеря. — Какое удачное место вы нашли, ваш командир хоть и юн, но мудр, — усмехнувшись, похвалил Амон, окидывая взглядом простиравшиеся вокруг бескрайние пески. — Твоя сестра Нейтикрет тоже мудрая дева, я рад, что она жрица Фив и жена моя. Он остановился между двумя скалами и резко обернулся лицом к Чонгуку. Тот замер на месте, ощущая, как пронзительный взор бога скользил по его измученному телу, задерживаясь на лице, и ястребиные глаза щурились, высматривая что-то в глубинах его души. — За себя ты ничего не попросишь? — голос Амона обволакивал. — Ты слаб, альфа. И боль в твоём теле не унимается ни на мгновение. Попроси… Чонгук упрямо покачал головой, сглатывая ком в пересохшем горле. В уголках его глаз выступили слёзы. — Я молод. Моё тело само себя излечит, и силой оно наберётся. А мой Хаммон… ему ты нужен, Великий Амон, — выговорил он сипло. Божество с одобрением качнуло головой и с достоинством присело на большой валун. Ему импонировала эта смертная душа — чистая, непоколебимая в своей преданности. Но тело и сердце этого альфы зияли ранами. Амон вздохнул, взирая на Чонгука почти с сочувствием. — Прежде чем рассудить судьбу смертного сына моего Хаммона, я хотел бы облагодетельствовать это место, — проговорил он властно. Он царственным жестом указал на две скалы, и в тот же миг из-под песков забил источник кристально-чистой воды, создавая небольшое озерцо меж каменных исполинов. То тут же укуталось стеной из кудрявых пальм, пушистых кустов пустынных роз и стройных стеблей папируса. Вода жизнерадостно зажурчала, рассыпаясь каскадом по выступам скал, образуя ниспадающие водопады, чьи струи сверкали в лунном сиянии и божественном присутствии Амона. Чонгук охнул, с благоговением наблюдая рождение оазиса — чуда, сотворенного великим богом. — Отныне этот оазис станет пристанищем в пустыне. Его воды будут вечно струиться, дарованные моей милостью, — провозгласил Амон, вновь взмахнув рукой. Звуки пустыни будто стихли, оставив лишь негромкий плеск воды. — Здесь любой добрый путник обретёт силы, излечит в водах раны свои и укроется от палящего солнца и безжалостных ветров. А тот, кто с чёрным сердцем, этого места не увидит и сюда не попадёт. Оазис с глаз его исчезнет и гостей его укроет, оставаясь лишь миражом в пустыне. Чонгук не верил в то, что происходит. Столь щедрый дар казался нереальным… живительная влага струилась по каменным уступам, впитываясь в иссушенную землю, безопасный остров среди песчаного моря. — Благодарю тебя, великодушный владыка, — пролепетал альфа. — Твоя милость безгранична! Амон вновь окинул взглядом Хасни. — Найди в себе силы и в момент, когда Ра встанет над миром, соверши омовение в водах. Они исцелят твои раны. — Так значит Хаммону тоже… Бог качнул головой. — Дабы возродить силы старца, мне потребуется больше, нежели целительные воды оазиса. Его рана смертельна, и жизненный путь на исходе. Амон протянул руку и коснулся ладонью плеча Хасни. Мир вокруг них замер и поплыл, сменяясь видением походного шатра. В центре возвышалось грубое ложе, на котором в муках боролся за каждый вздох Хаммон. Поверх обнажённого тела старика был наброшен тонкий полог, однако каждая костлявая впадина и выпуклый сустав отчетливо проступали под ним. Сердце молодого альфы сжалось от боли при виде столь жалкого зрелища. Он присел у изголовья и прижал к своей груди иссохшую ладонь наставника — единственный его оплот в этом мире, всё ещё хранивший крохи тепла жизни. — Я могу исцелить его, но за это потребую невинной платы, — тихо произнёс Амон. — В пустынях Нубии обитает дитя, рождённое от союза бога Апедемака и жены его Бахиры — Великий Змей. Я дарую твоему наставнику ещё много лет жизни, ты же принесёшь мне жизнь этого существа. Голова Чонгука пошла кругом от услышанного. Убить порождение богов… он видел Змея, он знал, что это за существо. Вместе с тем Хасни не был воином, он не обучался искусству владения мечом… Но разве есть выбор, когда на кону жизнь самого дорогого ему человека? — Я… я сделаю, как ты велишь, владыка, — запинаясь, выдавил он из себя, впервые осмелившись встретиться взглядом с Амоном. — Но Великий Змей обладает нечеловеческой силой… Как мне расправиться с порождением бога? Амон простёр могучую длань, и в ней материализовался тяжёлый клинок с навершием в виде оскаленной змеиной головы. Рукоять меча, отделанная резьбой, походила на чешуйчатое тело гада. — Этот меч — дар мой, ибо я признал твою решимость и преданность наставнику, — произнёс бог. — Им ты сможешь убить Великого Змея и исполнить мою волю. Но сила в мече появится лишь после того, как в рукоять вставить глаз Атума. Найди его в старых гробницах и заверши оружие. Тогда мощь богов будет в твоих руках. Чонгук принял священный клинок с трепетом, ощутив могучую силу, пульсирующую в металле. Едва касаясь оружия, альфа ощущал, как сердце его сковывает страх — пусть даже меч был способен умертвить нечистое порождение, выходило, что сперва воину требовалось разыскать бесценный артефакт богов. Однако иного выбора не было. — Я не подведу тебя, владыка. Амон кивнул, и его божественный лик начал рассеиваться в сиянии, подобно утренней звезде на рассвете. — Да будет так. Сила богов да пребудет с тобой. И вот уже болезненный хрип Хаммона на ровное, глубокое дыхание сменился, а рука наставника, что Чонгук в своей сжимал, крепко стиснула его ладонь, слегка дрогнув, — словно вновь обретя былую силу. Морщины на лице старца разгладились, а щёки налились жизненным румянцем. — Мой Хасни… — едва слышно выдохнул Хаммон, приоткрыв глаза. В его взоре больше не было муки — лишь тихое умиротворение. Чонгук судорожно втянул воздух, ощутив, как по спине пробежали мурашки. Слёзы радости и благодарности потоком хлынули из его глаз. — Хаммон! Ты жив! Отец мой ... — он припал к руке старца, покрывая поцелуями его ладонь. Дрожащими пальцами коснулся седой бороды наставника, всё ещё не веря происходящему. Внезапно в сознании Чонгука яркой вспышкой промелькнуло напутствие Амона: «Помни, Чонгук. Если Змей к следующей луне будет жив, Хаммон умрёт». Он вздрогнул, ощутив, как радость переплавляется в сердце тугим комом тревоги. Амон исполнил часть своего обещания, но чтобы продлить жизнь наставнику, Чонгуку предстояло совершить немыслимое — лишить жизни порождение богов, Великого Змея.***
Жаркий ветер, пробивавшийся сквозь расписные ставни, ерошил разноцветные занавеси и вздымал клубы пара из купели в покоях Канахтена. Курильницы пыхтели ароматом пряных благовоний, что оседал горьковатой дымкой под потолком. В центре на невысоком массивном диване из литого золота, инкрустированном лазуритом и бирюзой. В его изогнутых объятиях покоилось поджарое тело старца. Напротив Канахтена, скрестив короткие ноги, опустив голову, сидел Хармахис. Его грузное тело утопало в шелках и парче, что оставляли на руках и шее глубокие вмятины. С трудом выговаривая слова сквозь обвисшие складки подбородков, Хармахис проронил: — Он не вернулся из Куша. Он лишь хотел поговорить с Бахирой… но пропал. Где он, Канахтен? Что с ним произошло? В эту минуту в залу, виляя роскошными бёдрами, вошла юная наложница нубийских кровей. Её смуглую кожу покрывал тонкий слой благовонного масла, что прятало своим запахом естественный аромат омеги. Казалось, будто она источает золотистое сияние. Упругая грудь чуть выпирала из-под просвечивающего газона, а на шее россыпью мерцали бирюзовые бусины. Девушка приблизилась к дивану и, наклонившись, зашептала что-то на ухо Канахтену, от чего тот облизнулся и проворно заскользил ладонями по её длинной шее. — Благодарю тебя, дитя, — прогнусавил старик, утробно хохотнув. — Пойди, приготовь мне благовонья к купели. Наложница низко поклонилась, прижав ладони к вздымающейся груди, и удалилась, горделиво соблазняя покачиванием бёдер. Канахтен перевёл взор на Хармахиса и небрежно передёрнул плечами. Его высохший язык ловко облизал потрескавшиеся губы. — Рахоферхахтов мёртв, — безо всякого смущения известил он чиновника. Тот в ужасе взвизгнул и выронил из пухлых ладошек гроздь спелого винограда, багровые капли которого тут же расплылись по шёлку на его обвисшем животе. — Что?! — вопль Хармахиса походил на хрип умирающего быка. — Он был съеден сыном Бахиры, — безмятежно продолжил Канахтен, перебирая пальцами чётки из жёлтого янтаря. — Сам выбрал её, сам и погубил себя, попав к ней в руки. Хм… Съеден! — старик опять расхохотался, обнажая гнилые зубы. — Как прозаично. Хармахис заткнул лицо ладонями, пытаясь заглушить рыдания, но лишь сипел и хлюпал распухшим от слёз носом. — Что же нам делать, Канахтен? — просипел он между всхлипами. Старец лениво подхватил опиумную трубку и глубоко затянулся, от чего сонные зрачки его чуть расширились. — Надо подумать, — протянул он, выдыхая струйки дурманящего дыма. — Змейка нашептала мне, что Бахира собирает войска Куша, чтобы волей Апедемака повести их на Псамметиха. Пока её цель — Мемфис, мы здесь, в Фивах, нацелимся на жриц Амона. Хармахис заелозил на шёлковой подушке, шмыгая распухшим носом. — Но как? — пробубнил он жалобно. — Храмы Амона ревностно охраняются… По морщинистому лицу Канахтена расплылась гадкая усмешка. Он легонько хлопнул трубкой по широкому подлокотнику, и багровый уголёк упал прямо на шёлк, моментально прожигая в нем дыру. — Я знаю одного альфу, — промурлыкал старик. — С его помощью всё выйдет гладко… Убьет пару жриц Дома Счастья, и хаос вспыхнет с новой силой. Облако сизого дыма скрыло кровожадный взгляд Канахтена, но не могло заглушить надтреснутый хохоток, вырвавшийся из его гнилых уст.***
Чонгук замер, прижавшись спиной к выступу скалы, когда заметил прекрасного омегу Тэхёна у источника, подаренного этому месту Амоном. Сын карийского царя... этот юноша отличался завораживающей красотой — крепкий и статный, но в то же время обладающий изяществом и чертами удивительной хрупкости. Карие глаза омеги смотрели на мир с застенчивой робостью, словно тот не был уверен в собственном величии. Альфа затаил дыхание, стараясь не выдать своего присутствия, когда Тэхён обнажился и вступил в воды священного оазиса. Каждое движение юноши было исполнено первозданной грации — плавные изгибы тела вырисовывались каплями, стекающими по нежной коже. Чонгук не мог оторвать взгляда от открывшегося ему зрелища, ощущая сладость на языке при виде обнаженной красоты. Когда Тэхён запрокинул голову, омывая шелковистые пряди волос, альфе пришлось прикусить губу, чтобы сдержать рвущийся стон. Обнажённая шея омеги призывно изогнулась, а воды струй водопада очертили выпуклости позвонков, устремляясь вниз... В этот момент Тэхён будто ощутил на себе пристальный взгляд, замер и повернулся в сторону Чонгука. Но альфа скрылся, а сердце его гулко забилось в груди. Он прижался виском к прохладному камню. В горле пересохло, а ладони взмокли. Альфа не мог не реагировать... картина обнаженной красоты юноши неизгладимо запечатлелась в памяти. Лишь когда услышал тихие шаги и плеск воды, Чонгук осмелился выглянуть из своего укрытия. Тэхён снова был полностью погружен в источник, бережно омывая тело с невозмутимым и сосредоточенным видом. Казалось, он полностью отрешился от происходящего вокруг, целиком поглощённый священным ритуалом очищения. Золотые завитки волос у висков обрамляли его миловидное личико, делая Тэхёна похожим на юного бога. Солнечный свет оставлял блики-поцелуи на медовой коже, лаская каждый изгиб фигуры. А когда омега наклонился, вновь омывая ноги, перед взором Чонгука предстали прелестные ягодицы, так и притягивавшие руки... Судорожно сглотнув, альфа заставил себя отвернуться. Пора было уходить, прежде чем он утратит остатки рассудка. Он придет сюда позже... Его тело дрожало, почти болезненно пульсируя, раны резко напомнили о себе, и Чонгук не смог заставить себя двинуться. Стон боли вырвался из его рта, и он медленно сполз на землю.***
Хасни сидел, прислонившись спиной к валуну, запрокинув голову, подставляя лицо палящему солнцу. Измученное, оно было покрыто глубокими бороздами ссадин — следами недавних пыток в плену. Глаза Чонгука были наполовину закрыты, а грудь тяжело вздымалась, — казалось, он вот-вот отключится от боли. Внезапно лёгкие шаги привлекли его внимание, и альфа словно проснулся, напрягшись всем телом. Рукой он потянулся, пробуя схватиться за выступ в скалы и встать, но тело не слушалось. Альфа чувствовал, что сейчас упадёт, как вдруг чьи-то сильные руки обхватили его за талию, помогая устоять на ногах, и он вздрогнул, узнав аромат. Тэхён — прекрасный карийский принц, на щеках которого играл едва заметный румянец, а глаза смотрели с тревогой, что-то произнёс на общем языке, которого Чонгук, к сожалению, не знал, и жестом указал на источник, подаренный Амоном. Омега бережно положил руку Хасни на свои плечи и мягко потянул его к берегу. Альфа последовал за омегой, словно зачарованный, не в силах сопротивляться. Подойдя к кристальным водам, юноша остановился и повернулся к Хасни. Их глаза встретились, и в янтарных омутах альфа увидел робкую нежность вперемешку с юношеской невинностью. — Я помогу вам, — произнёс омега, надеясь, что альфа понимает, омега не хочет навредить. — Позволите? С трепетом во взгляде Тэхён протянул руки к краю накидки Чонгука и вопросительно посмотрел на альфу, будто ожидая дозволения. Сердце Чонгука гулко забилось, и он лишь молча кивнул, боясь спугнуть хрупкое создание перед собой. Ему не хотелось подчинять, не хотелось требовать, он хотел наслаждаться тем, как пальцы омеги едва касались его кожи. Этих прикосновений было достаточно, чтобы вызвать волну томительного жара, сильного, точно солнце пустыни. Сняв накидку, омега отбросил её в сторону и взялся за завязки схенти. Чонгук безмолвно наблюдал, как Тэхён медленно освободил его от одежд, постепенно обнажая искалеченное, высохшее тело. Прерывистое дыхание вырывалось из груди альфы при каждом прикосновении нежных рук, что двигались аккуратно, словно боялись сделать больно. Тэхён опустился на колени перед Чонгуком и принялся расплетать завязки его сандалей. Альфа задержал взгляд на сосредоточенном выражении омежьего лица — припухшие от постоянного прикусывания губы были чуть приоткрыты, а пушистые ресницы отбрасывали тени на мягкие скулы... он был прекрасен. Завершив с обувью, омега поднялся и встал совсем близко к альфе, взяв его за руку. Низким грудным голосом омега произнёс несколько слов и, поймав растерянный взгляд Чонгука, улыбнулся уголками губ, плавным движением потянув за собой в воду. Затаив дыхание, альфа заходил в прохладную воду следом за ним, наблюдая, как туника омеги намокла и прилипла к его хрупкому телу, обрисовывая рельефное тело и становясь почти прозрачной, обнажая прелестные изгибы. — Осторожнее. Вот так. Здесь есть уступ и можно присесть, — он указал рукой на камень. Омега словно не замечал ничего вокруг, усадив альфу на камень, он оторвал полоску ткани от своей туники, намочил её сильнее и начал нежно проходить ей по плечам и спине альфы, смывая всё с тела Чонгука... пот, пыль, запекшуюся кровь... боль и усталость. Прикосновения были столь деликатны и чувственны, что у альфы кружилась голова. Он был полностью поглощен этими ощущениями — как влажная ткань скользит по коже. Тэхён что-то мурлыкал на том же певучем языке, то ли заклинания, то ли нежную колыбельную, но в сочетании с его касаниями это погружало альфу в настоящий транс. Боль отступала, и Чонгук почувствовал разливающуюся по телу лёгкость. Закончив с торсом, Тэхён робко заглянул в глаза Хасни, будто спрашивая позволения продолжить. Альфа застыл молчаливой статуей, едва дыша, боясь спугнуть тот хрупкий покой, что возник между ними. — Я не наврежу, принц. В ответ Хасни лишь слегка кивнул, позволяя омеге идти дальше. Тот опустил взгляд и принялся осторожно омывать бёдра и ноги Чонгука, время от времени задевая рукой его пах. От этих невинных прикосновений по телу альфы пробегала дрожь, а возбужденно поднявшуюся плоть чуть прикрывала вода. Уголки губ Тэхёна вздрагивали, однако омега не позволял себе ни единого лишнего взгляда или жеста, лишь продолжая аккуратно смывать следы пыток. Хасни окутывало ощущение, будто все тревоги и страдания уходят, растворяясь под чуткими руками Тэхёна. — Ни одна из сотен омег моего гарема не стоит и ресницы твоей, — низким голосом произнёс Чонгук, не сводя взгляда с юноши. Омега лишь застенчиво улыбнулся, словно уловив похвалу в тоне Хасни. Он — крепкий воин, сейчас весь трепетал от близости к альфе... к своему истинному альфе. Мужчине, которому он не мог принадлежать, а лишь служить как воин, защищая ценой своей жизни.***
Завершив омовение, Тэхён помог Чонгуку выйти из воды, но собираясь натянуть на мокрое тело альфы свежую тунику, он случайно бросил взгляд на возбуждённую плоть и, жарко вспыхнув, зажмурился и отвернулся, протянув альфе одежду, давая понять, чтобы Чонгук оделся самостоятельно. Альфа оделся, сделал шаг ближе к омеге, повернул его к себе и бережно коснулся щеки юноши, поднимая его лицо вверх. Глядя в эти омуты чистоты и ломающей его изнутри преданности, Чонгук чувствовал бесконечную боль, смешанную с благодарностью и нежностью. Он подставился под опеку своего омеги, как под божественную милость, а всё его естество жаждало лишь одного — принадлежать этому юноше так же, как омега желал принадлежать ему. Лёгкое прикосновение к коже Тэхёна наполнило Чонгука ощущением блаженства и жизненных сил, словно юноша разделил с ним частицу своей сущности, наполняя его энергией, заполняющей собой каждую клеточку тела. — Хасни... — прошептал Тэхён хриплым от смущения голосом. От этого звука у Чонгука перехватило дыхание, а инстинкты вскипели смертоносной волной, требуя завладеть омегой, здесь, сейчас, неистово... и сделать его своим. Но вместо этого альфа опустился на колени перед Тэхёном, низко опустив голову в знак смирения, преданности и почтения. — Не надо! — испуганно воскликнул Тэхён, наклоняясь к Чонгуку и умоляюще заглядывая в его глаза, не понимая причины столь необычного жеста. Он впервые видел что-то подобное. Он не мог понять, что происходит, почему альфа стоит перед ним на коленях. — Мне жаль... мне так жаль, — бормотал Чонгук, понимая, какую шутку сыграла с ними судьба, соединив их, но не дав им шанса быть вместе. — Хасни, прошу вас. Пойдёмте в шатёр, вам нужно отдохнуть, — Тэхён держал альфу за руки и, подняв, потянул его за собой, увлекая в шатёр, где в уютной полутьме омега мог продолжить свою заботу о раненом альфе под присмотром наставника Хаммона. Старец сразу принялся обрабатывать раны Чонгука целебными мазями и повязками. Омега же покорно замер рядом, глядя на альфу нежным и полным щемящей грусти взглядом. Хасни же, подняв на него свои чёрные глаза, ощутил, как вихрь запретных чувств воронкой закручивается в его груди, готовый разметать остатки воли и души в любую из сторон...***
Тьма ночи окутывала причудливые силуэты пилонов и колоннад, отбрасывая причудливые тени на песчаник стен. Убийца припал к огромным воротам храмового комплекса, прислушиваясь к звукам. В это позднее время улицы рядом с поселением жрецов и храмовых служителей должны быть безлюдны. Аиб был не первый раз нанят для подобных дел — он хорошо изучил распорядок Дома Счастья. Преодолев высокие стены, наёмник бесшумно скользнул в благоухающий ароматами священных курений внутренний двор с зелёными садами и бассейнами. Прижавшись спиной к гранитной колонне, он осторожно выглянул, вглядываясь в ночную мглу и прислушиваясь к звукам поблизости. Похоже, стражники совершали обход. Убийца скользнул обратно в тень, сливаясь с ней, и замер, регулируя дыхание. Вот копыта застучали по плитам гулкой дробью, и отряд карийских стражей в развевающихся плащах прошагал мимо. Аиб затаился, ожидая, когда они скроются за поворотом. Всполохи огня от масляных светильников колебались из окон в жилых покоях священнослужителей и послушниц. В это время суток большинство из них уже должны были погрузиться в сон. Но наёмник знал, что несколько служанок и прислужниц всё ещё могут не спать. Нужно действовать крайне осторожно. Двигаясь, будто привидение, убийца стремительно преодолел оставшуюся часть двора и скользнул в открытую галерею, обрамляющую периметр внутреннего дворика. Его плащ из тёмной шерсти терялся в тенях колонн. Он тщательно огляделся по сторонам, высматривая возможные угрозы. Оживлённо шевельнулась какая-то ткань за одним из арочных окон — за тонкой перламутровой занавеской послышался девичий смешок. Аиб замер, вжавшись в стену, но беспокоиться было не о чем — это были всего лишь две молоденькие служанки в покоях жрицы. Он двинулся дальше, внимательно вглядываясь в каждое помещение, чьи двери были прикрыты лёгкими шторами. Ароматы благовоний смешивались с горьковатым запахом гвоздики. Где-то звенели браслеты, раздавался шорох шагов, шелест ткани... Вот одна из дверей распахнулась полностью, как раз когда Аиб оказался напротив. Из комнаты выбежала молоденькая служанка с кувшином и побежала по галерее к источнику воды. Убийца дёрнулся было в её сторону, но девчонка даже не заметила его тёмную фигуру в тенях колонн. Когда шаги её затихли, Аиб двинулся дальше. Вот! Две занавески чуть колыхались, будто там кто-то спал. Обнажив кинжал, убийца бесшумно скользнул в комнату. Пронзительный аромат юной омеги ударил в ноздри. Озираясь по сторонам, Аиб увидел девичью фигурку, свернувшуюся калачиком под тонкой вуалью на ложе. Рядом на полу кучей валялась одежда, а в углу на соломенном тюфяке, приоткрыв один глаз, заворочалась служанка. Почуяв опасность, девушка вскочила как ошпаренная и бросилась к Хедебнейтирбинет, загораживая её собой. Её крошечные кулачки были наготове, а глаза метали молнии в сторону незваного гостя с оружием. — Н-не смей трогать её, изгой! — просипела служанка, хоть её тело и тряслось от ужаса. Аиб оскалился. Это всего лишь малявка, не стоит и внимания. Одним грубым толчком он отпихнул девчонку в сторону, та ударилась плечом о стену и охнула. Но не осталась в бездействии — подхватила первый попавшийся под руку предмет и что есть силы запустила его в убийцу. Увернувшись, Аиб зарычал и, развернувшись, всадил кинжал служанке прямо в грудь. Та захрипела, роняя светильник, и осела к его ногам, в лужу собственной крови. Теперь освободившись от помехи, убийца развернулся к застывшей от ужаса Хедебнейтирбинет. Нацелив острие кинжала, он шагнул к омеге, наслаждаясь её запахом страха... В следующее мгновение перед его глазами вспыхнула резкая боль, и Аиб осел без чувств на пол. Оседая, он краем сознания успел уловить сдавленный писк со стороны жрицы...***
Кровь стучала в висках принца Нехо, когда он проснулся от странного ощущения в груди. Сердце сжалось и забилось в ускоренном ритме, словно от испуга. Он оглянулся: в его покоях в Доме Счастья при храме Амона не было ни души. Нехо отбросил тонкий полупрозрачный балдахин и сел на край ложа. Тусклый свет масляной лампы отбрасывал причудливые тени на стены, огонёк метался, как и его сердце. Принц огляделся, его грудь продолжала тяжело вздыматься. Что-то было не так. Он чувствовал это будто звериным чутьём, что проснулось внутри. В воздухе повисло едва уловимое напряжение, от которого по спине пробежали мурашки. Нехо поднялся, его стройное смуглое тело было прикрыто лишь тонкой накидкой из прозрачной ткани, и она сейчас казалась куда удобнее чем калазирис, её широкий подол не мешал при ходьбе. Осторожно ступая босыми ногами по прохладному каменному полу, Нехо вышел из покоев и направился по длинному коридору, освещённому лишь бликами лунного света из высоких арочных окон. Он принюхивался, втягивая ноздрями ароматы ладана, чистящих смесей и сухого воздуха пустыни. Звук его шагов гулко отдавался от высоких потолков с колоннами, покрытыми иероглифами. Остановившись, Нехо прислушался — ни звука, кроме биения собственного сердца. Впереди в одном из окон что-то промелькнуло — лёгкая тень. Принц замер, вглядываясь. Там, в самом деле, кто-то торопливо пробирался вдоль галереи снаружи! Сжав кулаки, Нехо в испуге остановился. Створки дверей покоев Хедебнейтирбинет были слегка приоткрыты, и оттуда доносился отчетливый запах страха, похожий на горький привкус полыни. И вдруг раздался звук удара, а за ним сдавленный писк, похожий на начало крика. — Нейти... — выдохнул Нехо, всем телом кинувшись вперед и толкнув тяжёлую дверь. В покоях Хедебнейтирбинет открылась ужасающая картина. Юная жрица в белом калазирисе вжалась в угол, наполовину скрытая колонной. Её большие тёмные глаза горели смесью ужаса и решимости, видно было, что она пытается дать отпор. Вкусный аромат свежескошенной люцерны, которым всегда благоухала кожа девушки, сейчас был горьким и едким. Над ней, занеся руку с ножом, нависал грубый мужчина в одеждах бедуина. А её служанка, маленькая рыжеволосая девочка, лежала тут же на полу, из её груди сочилась кровь, расплываясь по плитке причудливым узором. Не раздумывая, Нехо схватил бронзовую чашу для курений и что было сил ударил нападавшего по голове. Тот охнул и осел, роняя оружие. Хедебнейтирбинет задрожала, вжалась в угол, не в силах пошевелиться. Преодолевая ужас, Нехо обошёл распростертое тело и осторожно обнял девушку, пряча её лицо у себя на груди. — Тихо, тихо, я здесь, — успокаивающе зашептал он, хотя сам едва сдерживал панику. — Я заберу тебя отсюда. И, бережно подняв девушку на руки, словно она ничего не весила, Нехо поспешно унёс её в свои покои, подальше от этой картины кошмара.***
Нехо бережно уложил Хедебнейтирбинет на своё широкое ложе, устланное тончайшими льняными простынями. Девушка всё ещё дрожала, её большие тёмные глаза расширились от пережитого ужаса. Заметив, как по щекам юной омеги катятся слёзы, принц ласково провёл ладонью по её волосам, пытаясь успокоить. — Тихо, Нейти, ты в безопасности, — прошептал он и хотел было встать и выйти, чтобы позвать стражу. Но стоило Нехо повернуться, как Хедебнейтирбинет судорожно вцепилась в его запястье, не давая уйти. Её хрупкие пальцы сомкнулись на смуглой коже принца в отчаянной хватке. Девушка не произнесла ни слова, лишь устремила на него безмолвный, полный мольбы взгляд. Нехо растерянно замер, чувствуя биение её испуганного сердца. Он склонился над омегой, ладонью успокаивающе поглаживая её плечи. Аромат люцерны, исходивший от неё, сейчас смешивался с горечью страха, что был похож на запах полыни, но в этом причудливом букете угадывалась та самая нотка, едва уловимая, запретная... Нехо глубоко вдохнул. — Нейти, я позову слуг, чтобы они убрали твои покои, и охрану, — тихо произнёс принц, всматриваясь в её глаза. — Я быстро вернусь. Но Хедебнейтирбинет замотала головой, упрямо не выпуская его руку. Крупные слёзы покатились по её щекам. — Не бойся, — повторил Нехо, сам чувствуя странную дрожь внутри при виде этой юной беззащитной омеги. Нехо подозревал это с того самого дня, когда впервые почувствовал исходящий от неё тончайший, почти неуловимый запах... Запах, который электрическими разрядами отозвался в низу живота, заставив сердце принца замереть. И он видел, что Хедебнейтирбинет тоже что-то почувствовала, поэтому старательно избегал её после той встречи. Он видел, что они оба боялись этого, но в то же время нечто древнее, первобытное жаждало соединения, обладания... И сейчас, глядя в её умоляющие глаза, Нехо понимал, что больше не может этого отрицать. Они были предназначены друг другу самими богами... Нехо тяжело сглотнул, чувствуя, как по телу разливается огненная волна желания, которую он так долго подавлял. Одним плавным движением он опустился на ложе рядом с Хедебнейтирбинет. Девушка тут же прильнула к нему, прижимаясь всем своим хрупким телом, всё ещё сотрясаемым дрожью после пережитого кошмара. Принц нежно обхватил её за плечи, притягивая ближе к себе. Склонившись, он уткнулся носом в её пушистые кудри, вдыхая полной грудью это дурманящее амбре из ноток свежей зелени и специй. Хедебнейтирбинет пахла так соблазнительно, так совершенно, что у Нехо закружилась голова. Он ощущал, как напрягаются её маленькие упругие грудки при каждом рваном вдохе, как часто-часто бьётся сердце. Осторожно положив ладонь ей на затылок, принц притянул голову девушки к своей груди в успокаивающем жесте. Чувствуя её мягкую кожу своим обнажённым торсом, Нехо впитывал каждое прикосновение, каждый вздох. При этом он старался сдерживать собственные феромоны, не желая спугнуть испуганную омегу. Но когда Хедебнейтирбинет выдохнула дрожащим комком воздуха ему в солнечное сплетение, весь самоконтроль Нехо растаял. Сладкий цветочный аромат, подобный пряным запахам храмовых курений, повеял от него в комнату, обволакивая обоих своим зовущим, обещающим наслаждение шлейфом. Принц ощутил, как мгновенным токсичным удовольствием отозвалось на этот запах тело Хедебнейтирбинет. Она прогнулась в его объятьях, задрожав и беспомощно уткнувшись лицом ему в грудь. Её аромат также вспыхнул, наполняясь горьковато-медовыми нотками готовности. Нехо затуманенным взором смотрел на девушку, гладя её по волосам, спине, впитывая каждое прикосновение раскрытыми всеми порами. Их феромоны смешивались в единое неповторимое сплетение, действуя как самое мощное из существующих возбуждающих средств и усиливая каждую нотку многократно. Они были созданы друг для друга идеальной парой, и эта мысль одурманивала сильнее любых курений. Нехо потянул её выше, склонившись и припадая ртом к её соленой от слёз коже. Он осыпал нежными поцелуями её шею, скулы, уголки рта, чувствуя, как Хедебнейтирбинет конвульсивно выгибается в его руках. Более ничто не имело значения — ни опасность, ни запреты, ни долг. Существовала только эта жгучая первобытная потребность в обладании, заложенная самой природой... Он чувствовал, как по венам разливается пьянящий жар от такой близости с ней. Каждая клеточка его тела пылала желанием слиться воедино, запечатлеть свой запах на её нежной коже. Хедебнейтирбинет снова вздрогнула в его объятиях, всхлипнула и засопела, словно утопая в аромате его феромонов. Глубоко вдохнув, Нехо заставил себя успокоиться. Он принялся лишь легонько поглаживать её дрожащее тело, лаская кончиками пальцев изгибы талии, бёдер, живота. Прижимая к себе хрупкую фигурку, принц медленно покачивал Хедебнейтирбинет, убаюкивая её как ребенка. Он утыкался носом в её локоны, вдыхая такой родной аромат, и мягко целовал висок, скулы, уголки губ. От Нехо по-прежнему исходили успокаивающие феромоны, но без интимного посыла. — Нейти... моя Нейти, — шептал он, ласково похлопывая её по спине. — Всё позади, ты в безопасности. Я никому не позволю причинить тебе вред. Постепенно дрожь омеги стихала. Хедебнейтирбинет доверчиво приникла к его груди, убаюканная нежными касаниями, теплом его объятий и мерным биением сильного сердца. Веки её отяжелели, и вскоре девушка уже окончательно погрузилась в глубокий сон. Только теперь Нехо позволил себе выдохнуть с облегчением. Он продолжал покачивать её и напевать старинную колыбельную своим низким бархатистым голосом. Нежно поправляя выбившиеся из пучка локоны, принц с невыразимой нежностью смотрел на это невинное создание, которому безропотно вверил своё сердце. Хедебнейтирбинет была так юна, так чиста... Нехо поклялся себе, что будет достоин её, что наберётся терпения и станет для неё защитой, опорой и единственным мужчиной до конца своих дней. Он прижался губами к её лбу, вдыхая упоительный аромат, и мягко прошептал: "Моя Нейти... Моя драгоценная..." *** Грохот сандалий царя Дафниса гулко раздавался под сводами огромных анфиладных залов дворца фараона Псамметиха. Альфа широким решительным шагом вышагивал по полированным плитам пола, украшенным затейливой мозаикой, изображающей сцены охоты и битв. В такт его шагам развевались полы длинного алого плаща, отороченного золотыми нитями. Черты лица карийца были жёстко сведены в суровую гримасу — желваки ходили ходуном, а кулак сжимал навершие меча, отполированное до блеска множеством ладоней его предков. В душе Дафниса всё клокотало от ярости, волны которой прокатывались одна за другой. Он был вне себя от злости после известий о покушении на жриц в Фиванском Доме Счастья при храме Амона. А ещё его сын, принц Тэхён, уже месяц находился в походе в Нубийской пустыне. Теперь карийский царь чувствовал, что не может больше сидеть сложа руки и выжидать. — Дафнис, — раздался от одной из колонн спокойный голос фараона Псамметиха. — Ты как раз вовремя... Царь резко остановился и повернулся к египетскому владыке лицом, едва сдерживая кипящий гнев. В этот момент они находились в одном из парадных залов для пиршеств — высокие колонны с капителями в виде лотосов, каменные стены, а перед самим Псамметихом на невысоком лакированном столике был накрыт поздний ужин. — Владыка, — сухо ответил Дафнис, чуть кивнув. Фараон сидел, удобно развалившись в резном кресле, покрытом подушками из тонкой кожи. Его фигура была облачена в белоснежный нарамник из тонкого льна с вышитыми по подолу иероглифами, через который проглядывал золотой схенти. Смуглое лицо владыки выражало полное спокойствие, а карие глаза ясно смотрели на гостя. — Присядешь? — Псамметих кивнул на низкий пуфик рядом со столиком. — Что так всполошило тебя, друг мой? Дафнис продолжал мрачно стоять, лишь шагнув ближе. — Полагаю, вы уже знаете о нападении на... — Да, — протянул фараон, перебив карийца. — Эта девчонка — Хедебнейтирбинет, — он сделал глоток из кубка. — Она же не пострадала. А остальные жрицы даже не проснулись той ночью. — Я всё равно отправлю отряд в Фивы, для усиления охраны, — всё тем же холодным тоном произнёс Дафнис. — Это недопустимое нарушение порядка при храмах. — Твоё право, как царя карийских земель, командовать в своём доме, — сухо напомнил фараон. — Я же не придаю значения этой девочке, — Псамметих принялся с аппетитом есть финики, запивая их вином из кубка. — Имеет значение тот факт, что убийца беспрепятственно пробрался в священный Дом Счастья при храме Амона! — отрезал карийский царь. — Мы должны выяснить, какие связи у этого человека, и кто мог быть заказчиком. — Ты ошибаешься, Дафнис! — в голосе фараона впервые проскользнула нотка напряжения. — За неделю это уже второе подобное нападение. Ясно, что юная Хедебнейтирбинет по какой-то причине нужна кому-то мертвой. Поэтому проще всего будет просто казнить её, — и на этом вся история закончится. — Казнить? — Дафнис был поражен до глубины души. — Убить невинную деву только за то, что на неё было совершено покушение? — Конечно, что тут такого? — Псамметих пожал плечами и отхлебнул вина. — Срубить маленькой девчонке голову, тем самым устранив причину, не так уж и сложно. Куда сложнее построить могущественную династию и удержать трон. Дафнис стиснул зубы так, что чуть не прокусил язык. Казнь невиновной омеги была для него за гранью добра и зла. — При всём уважении, владыка, я никогда не соглашусь на такое! — отрезал он, вспыхнув. — Я в любом случае отправлю отряд для разбирательства в Фивы и корабль в сторону Нубии. — Что? — Псамметих приподнял бровь. — Ты хочешь вступить в открытый конфликт с владыками Чёрных Земель? — Да! — рявкнул Дафнис, больше не сдерживаясь. — Если это потребуется. Там же наши дети, Псамметих! Вызывающе взглянув на спокойного фараона, царь развернулся и шагнул прочь, продолжая громыхать сандалиями по плитам... — Дафнис, Дафнис... ты горяч и нетерпелив... а вроде седина в голове.. — Псамметих улыбнулся, сделал глоток вина и подозвал к себе война. — Отправляйся в Фивы. Ты знаешь, что делать….