Золотые кометы

 Расчесывая длинные волосы, пропахшие металлом и гарью, Байхэн вплетала в них цветы из алых лент.  — Среди долгоживущих фоксиане слабее всех, — ни с того ни с сего заговорила женщина.  Юноша на ее коленях, превозмогая боль во всем теле, попытался встать. Она мягко придержала его, но напрягшиеся мышцы под ее ладонью намекнули, что даже это принесло новые мучения. Едва касаясь, она в извиняющемся жесте погладила его по затылку.  Разделивший свою смертную жизнь между ними, четырьмя долгожителями, и работой, Инсин порой вызывал в бездетной Байхэн чувства сродни материнским. Вместе с ними тяжесть ложилась на ее сердце. Говоря с ним, она знала, что Инсин, пылкий, как горнило, за которым бесследно сгорают годы его юности, ее не поймет.  — Это еще почему? — Инсин ощетинился, чувствуя, как его опаляет волной раздражения. Зависть «бессмертным», какими он считал долгоживущих, и вместе тем под злостью закопанный страх очередной непереносимой утраты делали его желчным. Он боялся потерять не свою жизнь, но бесценную дружбу, которая неминуемо оборвется вместе с ней.  — Мы обрели долголетие позже всех. Настанет день, и я начну помнить только горести, — в голосе Байхэн не было отчаяния. — Это случится быстрее, чем у других.  Она говорила сами собой разумеющиеся слова, которые каждый фоксианин впитывает с молоком матери и мрачными легендами, что из уст в уста передавали долгие века: — Радость каждого дня померкнет. Останутся лишь сожаления.  И все же, помня о том, что у людей все иначе, женщина с утешающей нежностью гладила юношу по голове. Биение крови под пальцами, когда она касалась тонкой кожи на виске, было стремительным, как человеческая жизнь.  В редкие приливы тоски Байхэн казалось, что Инсин исчезнет, стоит ей моргнуть чуть дольше, чем обычно. Страх утраты был для нее особым, не озлоблял, но делал обычно веселую и легкую на подъем фоксианку уязвимой и меланхоличной.  — Тебе это не грозит, — забавно пробубнил Инсин, зарывшись лицом в ее колени.  Не сдержав улыбки, Байхэн с какой-то нервной радостью спросила, в глубине души не ожидая услышать ничего воодушевляющего и не серьезного, хотя и привыкла к таким речам от посторонних:  — Почему же?  Он все же приподнялся на руках, пересиливая себя, но вернулся в прежнее положение, когда договорил:  — Большие звезды сгорают быстрее всех.  Вцепившись в ее бедра пальцами, скованными хронической болью усталости, Инсин сделался похожим на того мальчика, которого она встретила прошлом.  Однако за то время, что для нее — всего лишь вспышка перед вечностью, — Инсин ростом догнал Цзинюаня. Прежде высокий, звонкий голос его огрубел, зазвучал ниже, чем у Даньфэна. Когда, уязвленные мастерством смертного долгоживущие, приходили в кузницу со скверными словами и помыслами, вид Инсина с тяжелым молотом наперевес охлаждал их пыл быстрее, чем врагов настигала стужа Цзинлю.  Улыбка Байхэн померкла. Говоря о ее будущем, все озарялись оптимизмом неиссякаемым, как удача фоксианки. Никто не набирался смелости сказать в лицо, что век ее будет короток.  Байхэн сомневалась, что эта мысль приходила в голову хоть кому-то. Для фоксиан и прочих жителей Сянчжоу Лофу она — символ, бессмертная героиня, какой хотят стать все девочки, умоляя родителей записать их в летную школу, когда вырастут.  Сейчас же человеческий юноша говорил, что ее жизнь оборвется яркой вспышкой. Сложно признаться, но Байхэн верила своему другу больше, чем всем, кто прочил ей спокойную старость.