сингулярность

Я это уже видела, рассеянно думает Ахерон, когда чёрное кружевное бельё змейкой сползает с фарфоровой кожи и исчезает в полумраке безликого гостиничного номера. Лебедь в её жизни подобна неизвестной константе — постоянна, но неопределённа. Неопределённость заключается в моментах, когда прямые их жизней, уже совершенно-точно-окончательно параллельные, как каждый раз думает Ахерон, очередной шуткой судьбы пересекаются снова. Снова. И снова. Ахерон, вообще-то, в судьбу не верит. Возможно, именно поэтому та мстительно обрекает её на Лебедь, которая не поддаётся ни одному известному закону физики. Скорее всего, ещё и ни одному установленному закону уголовного кодекса — вряд ли порядочные офисные работницы прожигают будний вечер (кажется, вторника?) в баре и начинают знакомство с предложения вытянуть карту Таро. Ахерон в Таро тоже не верит, а ещё у неё отвратительная память, но она на всю жизнь запоминает мурашки, продравшие её сверху вниз по позвоночнику в тот момент, когда она переворачивает карту. Кто старше — девушка в вуали или её колода? — Жрица? Что ж… интересно, — голос глубокий и мелодичный, оттенённый лёгким акцентом (кажется, Франция?). Губы цвета красного вина растягиваются в задумчивой улыбке. — А теперь за нашу встречу? Они пьют, болтают о какой-то бессмыслице, целуются, пьют, добираются до номера, пьют там, и… Ахерон не успевает опомниться, как находит себя голой в опустевшей кровати. Потом всё повторяется. Месяц, неделя, год, полтора года, два дня, этот же бар, кофейня на соседней улице, пятизвёздочный отель в другой стране, сама Ахерон — меняется всё, кроме исхода их встречи. И Чёрной Лебедь. Серьёзно, даже одежда такая же, вплоть до белья. Лебедь вообще живёт, кажется, в каком-то другом слое реальности со своими правилами; существует одновременно здесь и сейчас, но вместе с тем — вне. Вневременная аномалия. Эфемерная сущность. Ещё одна чёрная дыра в бескрайнем космосе. Сплошная загадка — и никакой конкретики. А разгадывать загадку совсем и не хочется, как и чего-то конкретного — Ахерон, надо признаться, от конкретики и стабильности откровенно устала. Шесть лет домашней уютной стабильности с некой К. высосали из неё все жизненные силы. Это объясняет, почему Ахерон притягивается — бездумно и бесконтрольно. Почему пьёт, пока не начинает двоиться в глазах. Почему принимает приглашение провалиться в небытие — снова, снова… и снова. Ведь, как известно, гравитационное притяжение чёрной дыры столь велико, что покинуть её не могут даже объекты, движущиеся со скоростью света. Куда там ей, крошечной песчинке, до целого космического пространства? Сингулярность в центре черной дыры — это абсолютная нейтральная зона: место, где материя сжимается до бесконечно крошечной точки, а все представления о времени и пространстве полностью рушатся. Алкоголь смешивается с кровью, сбрасывает одежду с тел, они вдвоём танцуют в этой сингулярности, и Ахерон позволяют вести. Забыть о тоненьких нитях, обвитых вокруг каждого пальца. Позволяют думать, что она контролирует хоть что-то. До тех пор, пока не наступит рассвет. …Лебедь в её жизни неопределённа, но постоянна. Постоянство — в утренних лучах после. В фантомном тепле опустевших смятых простыней, единственном доказательстве того, что Лебедь, неизбежно пропадающая под утро, всё-таки была. В похмелье и сигаретном дыме на узеньком балконе. И в вопросах. Кто они друг другу? Кто она — для неё? Чьи руки тасуют карты судьбы и развязывают затянутые офисные галстуки? Чем — и, главное, когда — закончится их танец в сердце чёрной дыры? Если у Ахерон и были когда-то ответы, то всех их она позабыла. Одно она помнит точно: то самое лёгкое ощущение дежавю. Каждый раз, когда краем глаза провожает неизменно исчезающее в полумраке безликого гостиничного номера неизменно чёрное кружевное бельё.