Не ходите, дети, в лес

Вокс открывает глаза в собственной машине. Его голова раскалывается на множество осколков: они падают на пол и не хотят собираться. Вокс чувствует себя разбитым, подавленным и напрочь уничтоженным. У него саднят костяшки и ему чертовски хочется пить. Он оглядывает родной салон в поисках чего-то вроде бутылки воды, но вместо этого находит то, что его тревожит. На резиновом коврике возле пассажирского места валяются наручники. Вокс думает, что в это мгновение ненавидит Валентино за его любовь к игрушкам, сексу в машине и разбрасыванию своих гребанных вещей. Только вот причины ненавидеть Валентино в этот чёртов день у него есть и более существенные. Но Вокс устало трёт лоб, чувствуя, что после удара о руль у него там явно окажется неприятный синяк; будто какое-то там повреждение – главная из его проблем. Голова раскалывается с каждым лишним движением всё сильнее, а от каждой новой мысли начинает медленно кружиться. Вокс пытается вспомнить, когда он спал и как он вообще мог оказаться на обочине в ёбаном сраном лесу вдоль ёбаного сраного шоссе. Но в его голове расползается только блаженная тьма неведения. Его тошнит. Солнце, слепящее глаза через лобовое стекло, убивает его, медленно поджаривает и заставляет чувствовать себя креветкой на сковородке. Вокс ненавидит всем своим существом морепродукты и необходимость человеческого организма питаться. Вокс хочет жить на безвкусных и не отнимающих драгоценное время батончиках, похожих на бетон по цвету и текстуре. Вокс не способен мыслить, как должен мыслить нормальный человек. Он чувствует себя слишком уставшим, когда открывает дверь и, отстегнув ремень безопасности, практически вываливается на свежий воздух из машины. Будто бы становится легче. Будто бы он честно хочет в это верить. Тошнота отступает, пока он лежит спиной на влажной от недавнего дождя траве. Он не помнит, чтобы шел дождь; он не помнит, чтобы обещали дождь в ближайшее время. Может, он ударился о руль слишком сильно, точно оказался вымотан настолько, что не удержался в реальности и задремал, а пока дремал, вылетел на обочину и случайно ударился. Может, сон превратился в обморок. Ему нужен телефон. Телефон, который показывает ровно два часа дня, а ещё ноль пропущенных и ноль сообщений. Это заставляет почувствовать почти обиду. Он должен был вернуться этим утром, а не пропадать в какой-то ёбаной глуши. Он должен был справиться быстро с делом, в которое вообще-то влип Валентино, но он застрял, а Вал даже не удосужился побеспокоиться. Вокс потер лоб и открыл контакты, листая до нужного номера. Он переставил звонок на громкую связь, бросил телефон на сидение и начал долгий процесс по поднятию с земли. Голова гудела, будто летящий на скорости поезд. Валентино трубку не брал, заполняя гудками окружающий лес. Вокс прижал телефон плечом к уху и закрыл дверь. Он должен был проверить своего пассажира. Где-то глубоко внутри теплилась надежда, что он устал до такой степени, что забыл, как избавился от него. Будто бы мир был так прост. Будто бы мир мог быть прост, а Вокс – наивен. Пальцы плохо слушаются, пока он открывает багажник. Конечно, тело из него никаким чудным образом не может исчезнуть. Оно всё ещё лежит там, светит бледной кожей и стеклянными глазами. Вокс не хочет к нему прикасаться, он хочет, чтобы Валентино перестал быть последним козлом на земле и взял наконец трубку. Плевать, что он скажет, Воксу просто нужно услышать его, нужно убедиться, что всё в порядке. Это он согласился отвезти грёбанное последствие всплеска ярости Вала в лес и закопать. Потому что, нахуй, близкие должны помогать друг другу. И Вал тоже должен хотя бы взять злоебучую трубку. Вокс прижимается спиной к нагретой стали собственной машины. Телефон всё ещё разрывается от бессмысленных гудков, когда он сбрасывает вызов. Надо взять лопату прямо сейчас. Надо утащить тело и разобраться с ним. Надо вернуться домой и проспать остаток жизни, а потом, после смерти уже разбирать все дела, которые можно будет разобрать. Но Вокс вместо этого закрывает багажник, поддаваясь внутреннему чувству неправильности. Ещё немного расстояния, будто лес может стать глубже и темнее, будто он застрянет в небытие, если проедет дальше. Вокс хочет избавиться от всего этого дерьма. Вокс хочет послать мир нахуй, но, почему-то, мир успевает быстрее него. Воксу остается только вернуться в гудящий салон и сесть за руль. Его машина – монстр среди монстров, потому что ей плевать на катастрофы. Вокс может вышвырнуть её с трупом в море, а она вернется на следующий день. Может, это даже звучит, как хороший план. Он возьмет грёбанный билет на автобус, чтобы добраться до дома. Взял бы, если бы в лесу ходили автобусы. Он не знает, какое расстояние преодолевает, когда на горизонте, на фоне палящего солнца, видит силуэт. Человек бредёт вперед с видом, будто хромать посреди леса – нормальная прогулка. Вокс не собирается тормозить, потому что Вокс – мудак, который за этот чёртов день уже совершил достаточно дерьмовых поступков, и пропустить человека, который даже не голосует, – норма. Вокс не собирается тормозить, потому что в багажнике его машины тело дохлой шлюхи Валентино. Вокс не собирается тормозить, но человек перед ним хромает со скоростью черепахи и будто бы всем своим существом демонстрирует, что ему нужна помощь. Вокс не собирается тормозить, но какая-то его внутренняя часть сохраняет последние капли порядочности. Лучше бы их никогда в нём не существовало. Хромой человек улыбается ему. Широко и бодро, будто он не выглядит умирающим. На его виске кровавый след, из кожи торчат красные нити разорванных швов, будто его ударили по полученной раньше ране. Этот парень улыбается, будто он не второй неудачник в мире после Вокса. — Добрый день, — говорит он так бодро, что Воксу хочется его ударить. Парень виноват только в том, что он ползает посреди чёртового леса. Парень ничего совершенно не сделал Воксу. Просто, на самом деле, этот день далеко от доброго так, как Марс далёк от земных шоколадок. — Какая удача! Не думал, что смогу встретить здесь кого-то в такой час, — парень не спрашивает Вокса, он открывает дверь машины и садится без всякого приглашения. Вблизи оказывается, что тонкая струя крови течёт из виска по его щеке и срывается на рубашку. Вся его одежда – вырвиглазный красный. Воксу хочется закрыть глаза. И ещё хочется не думать, что это всё кровь. Просто идиотский стиль под идиотскую улыбку. Он говорит вместо всяких претензий: — Не ночь же, чтобы удивляться машинам. Этот улыбающийся парень пожимает плечами. Он не пристёгивается, только касается одной рукой рёбер, будто придерживает повреждённые. Кто бы он ни был, он определенно должен разделять мнение Вокса о том, что этот день – собачье дерьмо. Вокс хочет забраться в родную постель, похлопать рядом с собой и зарыться носом в мягкий мех Варка, который будет слишком счастлив возможности забраться в хозяйскую кровать. Может, оближет руки или лицо и будет весело махать хвостом, ударяя Вокса по ногам. — О, нет, просто в этом лесу редко кто появляется и редко кто задерживается. Здесь нет возможности отследить скорость, так что все пролетают побыстрее. Вокс ёжится, он бы тоже побыстрее пролетел. Лес – плохое место. Этот лес – худшее на его памяти, потому что голова здесь будто болит сильнее, чем обычно. Он хочет думать, что во всем виноват удар, пока его попутчик продолжает болтать: — В таких местах только людей избивать и тела закапывать. Вокс давится воздухом, кашляет и вцепляется пальцами в руль только сильнее, пока его незваный пассажир, с видом, будто не сказал ничего особенного, продолжает смотреть вперед. Он всё ещё улыбается, но теперь в этой улыбке Воксу мерещится ирония. Он хочет пройтись кулаком по этой челюсти, но вместо этого спрашивает: — Потому ты здесь? И крутит пальцем в области своего виска. Показывает он сумасшедшего или указывает на рану – сам не может определиться до конца, но его временный собеседник трактует по-своему. Он смеётся: быстро, резко и обжигающе: — Я немного повздорил с одним хорошим знакомым. Один из его главных минусов – вспыльчивость. Ужасно себя контролирует. Вокс смеётся следом. Непроизвольно, потому что знает он таких бесконтрольных. Потому что такие знакомства приводят к тому, что тебе нужно зарыть труп в лесу. — Тяжело с такими водиться, — этот разговор ему не нравится. Вокс морщится, свет слишком его слепит. Черные голые стволы деревьев будто становятся ближе к дороге. Это напрягает, хотя сложно найти хоть что-то, что бы его не напрягало. Радужная картина постели с любимой собакой растворяется среди крючковатых ветвей, иногда свешивающихся на дорогу, будто пытаясь задержать машину. — Это бывает крайне забавно, — парирует его спутник. Может, стоило бы его вышвырнуть, но Вокс, блять, любил доводить все дела до конца. Раз уж пустил в машину, выкинуть должен был на какой-нибудь городской окраине. Или хотя бы… — За эту встречу с меня кофе, когда доедем до заправки. …заправки. Вокс кашляет и косится на подозрительного типа. — Тут недалеко заправка? — это было где-то между “неплохо” и “дерьмово”. Вокс думает про хот-доги и, наконец, чувствует, что его не тошнит от мыслей про еду. Более того, он голоден, а ещё, он даже не будет орать слишком громко на Валентино, когда этот ублюдок соизволит поднять трубку. Подумать только, что с человеком может сотворить обещание кофе. Его собеседник будто бы улыбается шире. Кровь всё ещё стекает по его виску, абсолютно не вызывая беспокойство у него самого. Может, он был отбитым. Во всех смыслах, потому что только конченых ублюдков избивают и бросают в лесу. Вокс не хочет сочувствовать ему, но это зародилось где-то глубоко в груди и расползлось к кончикам пальцев, сжимающих руль, когда темнота чащи по обеим сторонам дороги отступает назад. Шоссе становится всё более дерьмовым, машину потряхивает, а Вокса вместе с ней. Возможно, у него сотрясение. Возможно, он тоже отбитый. Или всё сразу. Пальцы кажутся ему ватными, а голова не совсем хочет соображать. Он почти перестает думать о том, что лежит в его багажнике, зато думает над тем, что мог бы достать аптечку. Прямо из рук трупа вырвать и протянуть своему хуеву попутчику. Вроде как возьми, но не смотри, что там за рука торчит. Я подрабатываю водителем у мертвых шлюх: вот первый клиент, подумаешь, просто у меня самая хуевая профессия в мире. Он не должен был делать всего этого. Голова болела. Вокс потирает висок, ему снова хочется приложиться лбом о руль и отключиться. Его собеседник улыбается пустой дороге впереди, но уже не так радостно и живо, как лесу, хренов любитель природы. Он молчит. Может, счёл Вокса плохим собеседником. Это не должно было быть разочаровывающим, потому что собеседник из него действительно выдался омерзительным. Но это разочаровывает. Настолько сильно, что, стоило только показаться заправке на горизонте, Вокс вспоминает наконец о формальной вежливости: — Так как, говорите, ваше имя? Полчаса спустя его голову снова ебут бесконечные гудки. Валентино - всё ещё мудак, который не хочет брать трубку. Вокс даже перестаёт чувствовать злость, он хочет оказаться в постели и забыть, что этот день существовал. Он даже не будет против, если Вал завалится рядом. Может он даже извинится, может он даже оставит эту ночь для прикосновений и сна, а не секса, потому что Вокс, блять, умеет уставать. Он тонет в стрессе, когда пробивает на кассе полный бак, банку энергетика, бутылку воды, кофе, пару сэндвичей и новую аптечку. Его собственная все еще под надежной охраной трупа. — Тебе бы взять уроки по самообороне или типа того, — он раскладывает добычу на капоте, пока Аластор лениво наблюдает за отдалившимся лесом. Его будто невозможно повернуть, он всё ещё меланхолично улыбается темной пустоте. Если исключить то, что Воксу становится не по себе от его временного попутчика, он оказывается славным, умеющим вести беседы и разбирающимся во всем, в чем человек только может разбираться. Вокс думает, что если бы не обстоятельства, они могли бы стать неплохими друзьями. Вокс смотрит на острый кадык, мягкие волосы – когда-то они были уложены, но превратились в растрепанное нечто – тонкие пальцы и крепкие бедра, на которых покоятся эти пальцы. Вокс думает, что, может быть, они не были бы просто друзьями. Вокс в детстве собирал фантики от конфет, банки от газировок и выбирал книги исключительно по картинке. Вокс взрослый вскрывает аптечку и находит тонкую врачебную нить. В его личной аптечке бутылочка коньяка, бинт и лента презервативов. Ему нахуй ничего не надо больше. Вокс вскрывает нить и медицинскую иглу. Аластор медленно покачивает ногой, ударяя по надутой шине. Ему все равно, он говорит: — В этом нет совершенно никакой необходимости, — кровь стекает на его красную рубашку и застывает на ней грубыми пятнами. Вокс смотрит на нить и пытается понять, когда медицинская хуйня стала цвета крови. Он не должен заниматься этим. Он должен бросить этого объёбыша здесь и уехать в безвестность, чтобы наконец снять с души мертвый груз. Он протягивает кофе и выливает половину бутылки с водой на сложенный несколько раз бинт. Вокс далёк от эмпатии и альтруизма. Вокс просто хочет очистить красивую картинку, потому что шум в кадре его неимоверно раздражает. Вокс ненавидит соединять кусочки видео в одно, а особенно ненавидит делать это, когда на экране ебут очередную блядь, но это его работа. Вокс ненавидит отсутствие порядка. А вопиющие его проявление – уродливые красные нити в разорванной коже на чужом виске. Вокс хочет, чтобы ему сказали спасибо на неебическую щедрость, но Аластор только смотрит в ответ и улыбается, будто все это совершенно его не касается. Вокс стирает кровь с его лица грязнеющим за мгновение бинтом. Он проходится и думает, что их кожа выглядит охуительно контрастно. Он почти зачарован этим и ругает себя за то, как легко ведётся на очередного человека. Он думает, что не вспомнит это лицо через три дня. Он не гей, что бы там Вель не утверждала. Он бисексуален, но, может, у него просто было больше парней, чем девушек. Он просто готов вылизать всё, что ему предложат вылизать. Он размазывает кровь по чужому лицу, очищает рану и убирает мягкие волосы за ухо. Аластор пьёт свой херов кофе, двигает башкой, но, сука, не мешает обрабатывать эту его самую дурацкую башку. Вокс стирает со лба летний пот. Вода стремительно испаряется, делая существование совершенно невыносимым. Вокс думает, что у него будет тепловой удар этим вечером – отвратительный бонус к сотрясению. Рано или поздно его выжатый организм полностью сдаст. Его собственные костяшки саднят, но он не помнит, когда содрал с них кожу. Он вытаскивает старые швы. Аластор не подает виду, будто что-то чувствует. Он настолько безмятежен и спокоен, будто обкурился. Вокс не выдерживает первый, когда спрашивает: — Больно? — Вовсе нет. — Я всё ещё не понимаю, — он не уточняет, потому что, на самом деле, он не понимает дохуя и больше. Красные нити в красной крови падают на землю у колес нагретой машины. Аластор пьёт свой чёртов кофе, когда Вокс вдевает нить в иглу и принимается изображать из себя медика. Он любит ролевые игры, но эта - хуйня какая-то. Аластор – воплощение спокойствия. Вокруг него сталкиваются планеты, засыпая землю осколками, а ему всё равно. Вокс стягивает его рваную кожу на виске, приводя это в божеский вид. Вокс хочет эгоистично думать, что, видимо, он – единственный человек в мире, которому есть дело до какого-то придурка на пустой заправке. Он нихуя не медсестра. Вокс избегает больницы, как самый страшный кошмар, потому что в больнице его никто не будет называть Воксом. В больницах ему придется доставать какой-нибудь из многочисленных документов. В больнице с него попытаются снять кожу всех его созданных и отпущенных в мир личностей, будто он змея. Вокс ненавидит змей. Ему нравятся собаки, акулы, а ещё немного этот парень, сидящий на капоте его машины, с видом, будто его оборванного не подобрали в чертовом лесу около часа назад. Время – фикция. Вокс путается в нём, потому что у него нет часов. Его телефон скоро разрядится, слишком уставший от попыток связаться с Валентино. — Иногда, — говорит ему Аластор. Свежий шов на нем смотрится, почему-то, как будто он всегда там и был. Вокс льёт остаток воды на свои руки, чтобы смыть кровь; теперь на них остаются розовеющие следы стертой кожи: — иногда просто нужно позволить человеку сделать всё, что он хочет, чтобы с ним было легче работать. Вокс не хочет спрашивать. Он думает, что это, вообще-то, по его милости улыбающееся ебало зашито. Это он оказывает какую-то чертову услугу. Аластор лениво тянется всем своим телом, будто домашний кот, пригретый на солнце. Он спрыгивает на землю и пружинной походкой обходит машину, чтобы вернуться на пассажирское место. В его руках свежие покупки с заправки. Вокс, наконец, должен послать его к черту и вернуться к своему делу. На жаре труп в его прогретом багажнике разлагается и пасёт. Аластор говорит: — Полагаю, мне придется выразить свою благодарность! Вокс рассеянно думает, что никто никогда никому ничего не должен. Ну, может быть, вся вселенная только должна ему лично за пережитые испытания. Аластор говорит: — Здесь есть просто замечательный бар! Вокс перекатывает по языку вкус желчи, когда садится в машину. Труп не воняет, лежит себе и не отсвечивает, когда Аластор заканчивает: — Там работает мой хороший знакомый. Он может устроить первоклассное обслуживание. Первоклассное обслуживание, вообще-то, устраивают в постели. Вокс не зависим от секса, он почти чувствует себя наполненным отвращением к тому, что все его мысли запираются в узкой спальне с атласным постельным. Оно красное. Шторы на окнах красные. Вокс хочет уткнуться в подушку и уснуть. Аластор улыбается ему. Он тоже красный в красной комнате. А за окном – черный лес. Вокс жмет на газ. Он хочет выпить, но вместо этого спрашивает: — А у тебя есть друзья, а не знакомые? Он пожимает плечами, будто в действительности человеческие взаимоотношения и общесоциальные заёбы не имеют никакого значения. Вокс вжимает голову в плечи. Чем больше вопросов он задает, тем больше напоминает сам себе идиота. Аластор возвышается где-то там совсем далеко. Надо помнить, кто тут кому оказывает услугу. Вокс решает, что он не дурак. Он убирает громкую связь и наконец набирает Вельветт, чтобы услышать снова исключительно гудки, будто его друзья в сговоре против него. Он остановится в баре и будет окружен полицией, будто это он убил того чертового несчастного парня в багажнике. Они его сдадут. Вокс думает, станет ли Аластор свидетелем на его стороне. Под кожей растёт, развивается и бурлит проклятой магмой паранойя. Реальность кажется ему отвратительно обманчивой и предательской, она вооружается против. Вокс откладывает телефон и спрашивает: — Как думаешь, как быстро человек может сойти с ума? — Раза с тридцатого показывает первые признаки безумия, — Аластор отвечает на какой-то свой вопрос. Вокс хмурится и думает, что они тут оба чокнутые. Просто один лесной, а другой городской. Вокс думает, что спрашивать Аластора о чем-то себе дороже. Они разделяют сэндвич на двоих и не глядя чокаются хлебным мякишем, будто бы это уже стаканы с виски. Вокс не чувствует вкуса, он чувствует, как сердце начинает скакать в груди после энергетика. Мусор отправляется на заднее сидение к остальному, потому что иногда энергетик и сэндвич - это всё, что Вокс ест за несколько дней. А тот продолжает, и его слова – застрявшее в туманности безумие, говорящее о безумии. Круги и бесконечные духи, накормленные с ложечки больные в диспансерах, рисующие на стенах собственной кровью красные деревья. В черном лесу нет красных деревьев. В черном лесу только бесконечное ощущение, что тебя кто-то преследует, звон разбитого стекла и расцарапанные о землю колени. В черном лесу машины летают со скоростью света, потому что скорость - единственное, что у них есть. В черном лесу Вокс просыпается несколько часов назад, раздавленный и сломанный. В черном лесу должен быть спрятан труп из его багажника… …но Вокс тормозит возле указанного бара с мигающей вывеской. Название смазывается в ночных огоньках. Время для лохов. Вокс – не такой, Аластор – далеко не такой. Они тушат двигатель и запирают двери. Вокс безразлично осматривает черную сталь в черной ночи после черного леса. Вывеска – яркое красно-золотое пятно. Вокс начинает ненавидеть красный, а ещё, собственное подводящее зрение, потому что буквы смазываются. Он не может запомнить название, он бы потратил всю жизнь, чтобы стоять там, в свете бара, и смотреть, в попытке осознать реальность. Вокс вляпывается кедом в какую-то мерзкую лужу. Последствия дождя. Это должны быть последствия дождя. Он стряхивает густые капли и пытается понять, почему они кажутся такими густыми и неправильными. В темноте не разглядеть. Аластору плевать, потому что он видит цель и не видит никаких препятствий. Вокс думает, что этот парень пройдётся по костям, разрушая старые черепа, и заулыбается ещё шире. Вокс думает, что это его совершенно не пугает, только будет желание повторить. Воксу хочется залезть ему под кожу, отыскать кнопку переключения и посмотреть, умеет ли это лицо воспроизводить эмоции. Умеет ли он не напоминать палача на плахе, чертово дитя черного леса. Человек за стойкой угрюмый, недовольный. Он осматривает Вокса усталым взглядом и ставит на стойку виски, будто бы уже подготовился. — Спасибо, Хаск, — говорит ему Аластор, сидящий, будто родной здесь. Вокс неуютно ёжится. Ему не нравится места, где его ждут без его ведома. Он нервно смеется и спрашивает: — Откуда знаете мой вкус? Хаск пожимает плечами и пытается сделать вид, что ему полностью плевать на всё и всех. Вокс может засунуть вопросы себе в задницу. И сколько бы он не старался выражать безразличие, его взгляд остаётся тяжелым и обжигающим. Он спрашивает у пустоты: — Ну и долго ты еще собираешься с этим возиться? Аластор смеется. Вокс пьёт. Ему не нравится то, что он за мгновение становится пустым местом. Они говорят и это английский, но смысл вытекает сквозь пальцы. Он чувствует себя глухим, улавливающим только куски. У него болит голова. Возможно, этот мудак что-то подсыпал ему в виски. — Столько, сколько потребуется! Это в крайней степени забавно, — вещает где-то сбоку его попутчик. Вокс скребёт пальцем барную стойку. Он хочет вмешаться, но совершенно не представляет, как это можно сделать. — Ты просто развлекаешься. Я просил тебя помочь, но не так. — Тебе стоит уточнять детали в следующий раз. — Не будет никакого следующего раза. Вокс подпирает рукой подбородок. Он почти готов зевать, когда Аластор касается его свободной руки. Он не поворачивает голову, но Вокс чувствует от него что-то умиротворяющее. В те мгновения, когда он не кажется пустым местом для нового знакомого, ему хочется большего. Он всё ещё думает, что может получить маленькую благодарность за спасение в продолжение вечера. Он даже хочет наплевать на свою тачку, забрать следы собственного существования из нее и бросить на парковке. Заберите и не возвращайте. Там в багажнике есть маленькая проблема. — Прости его, у него недавно исчез его партнер. Энтони, может слышал. Вокс не может спрятать нервного “ха”. В мире масса разных Энтони, просто тысяча, вагон и еще десять за ним, целый поезд и еще толпа следом. — Таких много, — говорит Вокс и где-то в его животе что-то обрывается. Он хочет вспомнить, как уснул за рулем, но в его голове только пустота и немного боли. В его багажнике лежит один Энтони. Мертвый уже почти сутки. Или сколько там прошло времени. Вокс не знает. Он хочет курить. В бардачке его машина мятая пачка Мальборо. Он ненавидит сигареты со вкусом, но конкретно эта пачка – вишневая. Он ненавидит сигареты со вкусом, потому что предпочитает травиться ананасовым паром из разряженного вейпа. Провод его зарядки у кого-то другого, Вокс должен будет потребовать его назад, а потом прокурить свою квартиру, будто он ебанный дракон. Чем больше никотина в дыме, тем лучше, тем менее надежным становится его самообман. Аластор спрашивает его: — Что бы ты сделал, если бы тебе осталось жить несколько часов? Вокс не хмурится. Он думает, что не знает, сколько сейчас времени. Он думает, что он не должен быть здесь. Он думает, что чёрный лес его обманул. Он думает, что должен похоронить труп до того, как ляжет рядом. Он зевает и говорит: — Поцеловал бы тебя. Аластор недовольно цыкает, на его лице выражение смертельной скуки. И дело не в том, что Вокс любил собирать обертки от конфет. Сами конфеты ему никогда не нравились. Дело в ощущении, что он не безразличен. Самообман экстра-класса. Его персональный, схлопнувшийся до единственного улыбающегося ебальника. Вокс думает, что у него раскалывается череп. Прямо под кожей расползается болезненно кость, из глаз и ушей течет кровь, а выражение лица плывет куда-то вниз подальше. Все происходящее - предсмертное видение, но ему никак нельзя умирать сейчас. Они почти одного роста, они совсем рядом. Вокс думает, что не сказать про одну кровать - его большое одолжение. На губах привкус крови, алкоголя и безразличия. Аластор целуется не разгоряченно, его губы холодные, как у мертвеца. Он все еще улыбается, когда отстраняется. Вокс чувствует удовлетворение естественной его потребности в признании. Но не более того. Никакого удовольствия, только раздражение, когда он видит, как Аластор протирает губы салфеткой и пьет свой виски. Он знает, как целоваться, просто он не получает от этого ничего. Вокс выбранные книги бросал читать после десятой страницы. Воксу кажется, что он уже умирает, а происходящее – последний вечный сон, сгенерированный его отчаянным мозгом вокруг последнего человека, который заставил что-то внутри колыхнуться. Только вот никто не спрашивал оказавшегося против второго участника. Вокс выдыхает и говорит: — Пойду покурю. Звезды мертвы, солнце погасло, теперь центр вселенной - неизвестная вывеска неизвестного бара. И единственная машина на парковке, в которой он роется в поисках сигарет. А когда находит, чертыхается и пытается залезть обратно. Огонёк возникает совсем рядом, он почти может поджечь Воксу волосы или воротник его куртки. — Итак, лес ты уже проехал. Собираешься вернуться, чтобы избавиться от тела или найдешь другой вариант? Всё это происходит, потому что Вал - мудак, который не берет трубку. Всё это происходит, потому что Вокс не умеет водить машину. Все это происходит, потому что мир стремится к равновесию и справедливости. А смерть какого-то из сотни тысяч Энтони – несправедливость. Воксу так плевать на мировой порядок, пока мировой порядок не задевает его. Он спрашивает: — Какого ёбаного хуя? Кончик сигареты тлеет, Вокс рефлекторно затягивается. В свете ночной вывески Аластор вытаскивает весь внутренний мир Вокса наружу: — Человек может легко привыкнуть ко всему, особенно в стрессовых ситуациях. Запах от трупа ты перестал чувствовать как раз возле леса. Привык. Забавно, да? Думал, что я тоже его не почувствую. Сигарета падает в подозрительную лужу под ногами. Вокс опускает руку и медленно выдыхает. Он думает, что никогда в жизни не вляпывался так сильно. Вокс бьёт наотмашь. Он знает, что сильно, он знает, что в отличной форме, как бы дерьмово себя не чувствовал. Он не даёт выбить себя из равновесия то, что выражение лица Аластора кажется разочарованным. Хватает за воротник рубашки и бьёт ещё раз. Недавно наложенные швы рвутся заново, костяшки начинают болеть ещё сильнее. Вокс мстительно думает, что если бы не запах, он бы попросил номер улыбающегося ублюдка. Если бы тот держал язык за зубами, они могли бы стать знакомыми. Хорошими знакомыми. Вокс прикладывает его головой об колено, Вокс хочет избавиться от всего этого. Два тела за один день – дохуя. Он устал. Он хочет, чтобы всё это закончилось. Аластор приземляется в лужу возле машины. Вокс видит, как с него капает кровь. Вокс не хочет убивать его на парковке, он достает блядские наручники с резинового коврика его машины и благодарит Вала за них. Вокс думает, что действительно хотел бы поговорить ещё. Может, выпить ещё несколько стаканов. Нога сталкивается с ребрами, раздается неприятный хруст. Вокс злится. Он собирается отвезти лесу в качестве жертвы целых два тела. Он сбросит их в одну могилу, он позволит земле пропитаться кровью и сбежит со скоростью света. Его небо застилают крючковатые ветви черных деревьев. Он нацепляет наручники и затаскивает всё ещё дышащее тело в машину. В багажник он всё равно не поместится теперь. Там всё занято, мест больше нет. Заднее сидение усеяно сердечным приступом, ошмётки правого желудочка пачкают обивку. Он правда любит эту машину. Он бережен, сколько бы нервов не кипело под кожей. Вокс вдавливает педаль газа в пол, он в душе не ебёт, куда он должен ехать, потому что вперед и назад становятся одним целым. Верх запаян, выхода нет. Он выезжает куда-то в бесконечность и почти чувствует облегчение, потому что в бесконечности сплошные чёрные силуэты чёрных деревьев. Он в нужном месте в какой-то хуёвое время, потому что по крыше ебучей машины мерно постукивает дождь. Это отвратительно, потому что это успокаивает. Вокс медленно выдыхает, чувствуя себя проклятым с ног до головы, будто в его машине кто-то спрятал иголку. Будто кто-то вырвал у него волос, вшил в куклу и выбросил её в чёрную нефть непрекращаемого ужаса. Дождь бьёт, как будто он самый охуительный барабанщик в мире. Вокс стучит по рулю, пытаясь высмотреть среди тёмной пелены возможность съехать на обочину. В воздухе раздается щелчок. А потом хруст, будто кто-то вправляет позвонки. Вокс медленно выдыхает, его руки дрожат, когда чужой голос заполняет тесное пространство машины: — Я тебе сказал, а ты так и не понял, — Аластор хрустит шеей, трет запястья и на них остаются тонкие красные следы. Наручники падают на резиновый коврик машины, когда он продолжает: — Если позволить человеку сделать всё, что он хочет, с ним было легче работать. Он станет покладистым и смирным. Так происходит, если они думают, что всё под контролем, — его голос сливается с пеленой дождя. Вокс чувствует, как тонкие прохладные пальцы зарываются в волосы на его затылке. Вообще-то он бы принял это за заигрывание, он бы разрешил продолжить, если бы все не было настолько дерьмово. Аластор крепко его держит. Надо оторвать руки от руля и отбиться. Вокс перестаёт считать, сколько ошибок он допустил в этот день. Аластор раздумывает и говорит, пока в его тоне может показаться сожаление: — Я бы помог тебе, а не им, если бы ты хоть раз додумался попросить. Вокс чувствует, как всё его естество сковывает страх. Он хочет спросить – почему. Он хочет спросить – какого хуя. Он хочет спросить – что ты за дрянь. Он издает только усталый выдох, будто это наконец закончится. Труп в его машине бьётся в крышку багажника, лопата подскакивает на несуществующих кочках. Аластор крепче сжимает его и говорит: — Это было бы интересно. Ты, если хочешь, можешь додуматься до чего-то интересного. Вокс хочет, чтобы он сходил нахуй с его заинтересованностью. А потом его голова раскалывается, а потом его мир ударяется об руль и раскалывается на до и после под свист шин и шум дождя. Вокс пытается еще хватать ртом воздух, когда Аластор выбирается из машины, не закрывая за собой дверь. Вокс пытается удержать знакомый бредущий вперед силуэт, пока вместе с болью в нем еще пульсирует сознание. Ублюдок. Вокс открывает глаза в собственной машине. Его голова раскалывается на множество осколков, они падают на пол и не хотят собираться. Вокс чувствует себя разбитым, подавленным и напрочь уничтоженным. У него саднят костяшки и ему чертовски хочется пить. Он оглядывает родной салон в поисках чего-то вроде бутылки воды, но вместо этого находит то, что его тревожит. На резиновом коврике и пассажирского места валяются наручники. Вокс думает, что в это мгновение ненавидит Валентино за его любовь к игрушкам, сексу в машине и разбрасыванию своих гребанных вещей. Только вот причины ненавидеть Валентино в этот чертов день у него есть и более существенные. Но Вокс устало трет лоб, чувствуя, что после удара о руль у него там явно окажется неприятный синяк, будто какое-то там повреждение - главная из его проблем. Голова раскалывается с каждым лишним движением все сильнее, а от каждой новой мысли начинает медленно кружиться. Вокс пытается вспомнить, когда он спал и как он вообще мог оказаться на обочине в ёбаном сраном лесу вдоль ёбаного сраного шоссе. Но в его голове расползается только блаженная тьма неведения.