☀️
теперь даже в охотники на вампиров не подашься — санхёк вновь размышляет о подработке. не то чтобы он планировал, но всегда было удобно знать, что на крайний случай такой вариант у него есть. а если слова инсона — правда, то одна дверь перед ним уже закрылась. пока что он собирается напроситься подмастерьем к кузнецу или плотнику. он крепкий и к физической нагрузке привык — справится, если дадут шанс. он несколько лет назад пробовал, но его не взяли, толком не придумав причин. если и в этот раз не повезёт, он может вернуться к ткачеству, которым занимался до этого. оно занимает слишком много времени, там платят гораздо меньше, хуже условия и неизбежно падение по социальной лестнице — санхёк успел наслушаться отвратительных комментариев в свой адрес, когда в другой деревушке совмещал ткацкий станок и вытирание столов в харчевне — но у него нет выбора. санхёку всего двадцать три. если у него будет достаточно денег, он может даже попробовать получить какое-то специализированное образование в одном из крупных городов. он знает, что, сколько бы он ни трудился у мисс линсы, он никогда не сможет стать полноправным лекарем без колледжа. и даже если он полжизни пробудет подмастерьем, он никогда не будет признан мастером, пока другие мастера его таковым не объявят. если не организовать им подарки, санхёк скорее в море из легенд утонет, чем это случится. ему необязательно всё это делать, он может просто продолжать заниматься тем же, чем и сейчас, быть помощником, подмастерьем, рабочим, но так он всегда будет зависим от кого-то. и когда-нибудь в его услугах перестанут нуждаться. — я вернулась! — мисс линса заходит в приёмную с корзиной, полной трав, и ставит её на стол. — представляешь, в доме на перекрёстке вампира поймали! я как раз шла с поля, услышала, как со старостой обсуждали, что с ним делать. а ведь так спокойно было… — она снимает ботинки и залезает на табуретку с ногами, развязывает бант, позволяя светлым волосам мягко упасть на плечи, улыбается, словно делится с ним тайнами самого государственного совета: — даже, пожалуй, слишком спокойно. тебе не казалось это подозрительным? санхёк хмыкает. — мне нужно кое в чём разобраться, чтобы ответить. — ну, если та-а-ак, — она задумчиво тянет, устремив взгляд в потолок, прежде чем резко обратить его на санхёка: — можешь идти. мы всё равно на сегодня закончили. только возьми ключи: я разложу травы и пойду домой. — спасибо, — санхёк с улыбкой прощается и быстрыми шагами пересекает деревню. он спросит про инис и, если рассказ инсона подтвердится, возможно, им всем больше не нужно будет бояться. — ты ещё куда? — староста с недоверием и неприязнью таращится на него на пороге. — я знаю про вашу проблему и могу помочь, — санхёк решительно заявляет. он тут же подвергается пристальнейшему осмотру как какой-то преступник, но через несколько секунд его всё же пропускают внутрь. как будто у них был другой выход. вампир обнаруживается на столе, окружённом знаками, — крошечная летучая мышь, заключённая в перевёрнутом прозрачном стакане. она не шевелится, будто смирившись со своей участью, но, стоит санхёку подойти ближе, начинает метаться, крылом проводит по стеклу, словно очищает его, а затем указывает на него. санхёк только выдыхает. — кажется, я знаю, кто это, — он устало сообщает старосте. — всё будет нормально. — ты что собрался делать? — хозяин дома возмущённо хватает его за локоть, но санхёк, легко высвободив руку, уже шагает за невидимый барьер. — в любом случае пострадаю только я, — он отмахивается. летучая мышь, успокоившись, наблюдает за его действиями, и он касается прозрачной тюрьмы пальцами. делает вдох, подцепляет стакан, и на столе тут же материализуется инсон, а ещё через секунду санхёк чувствует, как его обхватывают за шею и прижимают к себе. — ты меня опять спас! спасибо! — инсон, судя по голосу, радостно улыбается и, пока санхёк, потерянно сжимающий стакан, пытается решить, что ему предпринять, быстро целует его в щёку и выпускает из объятий. — я твой дом и искал! а эти… добрые люди вызвались организовать мне место для ночлега… он неловко улыбается, не зная, чего ожидать, но тщась разрядить обстановку, пока санхёк ставит несчастный стакан на место и с подозрением смотрит на него. — что ты хотел? — вот, — инсон протягивает сложенный лист бумаги, и санхёк чувствует, как полная предвкушения улыбка сама просится на лицо по мере чтения, но сдерживается. он усмехается, ловким движением извлекает из сумки нож и опускается на корточки. — всё в порядке, — он объявляет, не поднимая головы. — мы сейчас уйдём. он не пьёт кровь, так что он никого не тронет, — он добавляет. — не пьёт кровь? — староста ошарашенно повторяет, и инсон вытаскивает полную склянку для демонстрации. — это заменитель крови. мне правда-правда не нужна настоящая, — он мягко улыбается и бросает взгляд на санхёка. прежде чем кто-то успевает возразить что-либо ещё, он прячет пузырёк и оборачивается летучей мышью, оказывается в нагрудном кармашке санхёкова комбинезона. он остаётся там всю дорогу до приёмной, разве что периодически выглядывает, изучая окрестности и ныряя обратно, когда появляется кто-нибудь идущий навстречу. мисс линса уже, как и обещала, ушла домой, и инсон, только входная дверь закрывается, покидает временный приют, приземляется на лавочку в своём обычном облике. — что думаешь? — приоткрыв рот, он ожидающе глядит на санхёка, и тот прислоняется к стене напротив. предложение звучит почти идеально, и он слишком привык к отсутствию подобного в своей жизни, чтобы так легко поверить. лучше заниматься самой отвратительной работой, которую можно найти, чем погнаться за фантазиями и стать кормушкой для вампира. — зачем тебе помощь? в одиночку тебе будет быстрее. — потому что я ищу не только бина. это длинное путешествие, и сейчас я один не справлюсь, — инсон указывает на своё лицо, с их предыдущей встречи покрывшееся уже подзажившими ссадинами и царапинами. — я говорил, что пока плохо контролирую вампирские способности? пока я летел домой, я просто прямо в воздухе превратился обратно, — санхёк хихикает, но инсон не придаёт значения: — мне сказали, что требуется где-то год, чтобы приспособиться, но у меня сейчас нет так много времени. мне нужно, чтобы кто-нибудь мог помочь мне в такой момент. звучит правдоподобно, санхёк приходит к выводу, но он по-прежнему видит лишь фрагмент происходящего. — что ещё ты идешь? — море, — инсон торжественно объявляет, внимательно следя за санхёковой реакцией, и, когда становится понятно, что тот не будет бросаться называть его умалишённым, улыбается широко-широко: — ты тоже думаешь, что оно существует?! — я не могу сказать с уверенностью, что оно не существует, — санхёк поправляет. — я его не видел, но я его и не искал. — а хотел бы? — инсон взволнованно таращится на него. в свете единственной зажжённой свечи красные глаза кажутся тёмным лесом, говорящим санхёку, что он должен пересечь его, что момент, которого он ждёт, может никогда не наступить, тропинки скроются глухими чащами, чернила на пожелтевших картах выцветут, и пути, которые он прошёл бы, никогда не будут открыты. дорога сияет перед ним сейчас, ему требуется сделать только шаг. — почему ты хочешь его найти? — он всё же берёт себя в руки, хотя они так и тянутся за письменными принадлежностями. инсон объясняет. долго и подробно, как всегда жаждал нарисовать его, как они с другом поклялись отправиться искать его после окончания учёбы, и тот снарядился в дорогу первым, как пять лет они должны были обмениваться лишь письмами, а если никому так и не удастся коснуться волн, встретиться на их тайном месте и объединить усилия. но бин пропал. отправился путешествовать дальше, за волны, нуждается в помощи, заточённый или потерявший путь, или же уже пал к земле, завершив своё странствие? инсон не знает. легенды гласят, что где-то есть необычайный водоём, такой большой, что невозможно представить, пока сам не увидишь. его населяют огромные рыбы, каких не бывает в их речках, рыбы, способные проглотить целый город. именно от их ударов о берег случаются землетрясения и трещины, и целые кусочки суши постепенно отрываются и уносятся морем, дрейфуют по нему, пока им не не посчастливится достичь другой стороны — багровой земли, где ночь и день перепутаны. царствующие там вампиры питаются кровью запертых на таких островах, а когда этого становится недостаточно, похищают людей отсюда или выбирают остаться здесь самим. санхёк слышал это предание столько раз, сколько ночью огоньков на небе, и оно право хотя бы в том, что вампиры существуют. он понимает, что это ничего не доказывает — мисс линса всегда напоминает, что, если с некоторыми болезнями укоренившиеся, но уже устаревшие методы лечения работают, это не значит, что при всех они помогут — однако хотя бы по ощущениям это делает инсонову задумку чуть менее невозможной. — тебе придётся идти пешком, — санхёк замечает. — я знаю, но так даже лучше! я не смогу летучей мышкой нести рюкзак с припасами, а иниса придётся взять много, по карманам я столько не распихаю… и вот опять ты мне нужен! передвигаться получится только ночью, а одному страшно! санхёк не может сдержать смех. вампиру… страшно ночью быть одному… — л-ладно, — он пытается успокоиться, ещё раз просматривая инсоново предложение. — оплата… меня устраивает, но ты можешь подождать полторы декады? я не имею права бросить работу в том доме, пока контракт не закончится. — да, — инсон ни на секунду не задумывается. — мне всё равно надо притащить сюда как можно больше иниса. на случай если мы не найдём его потом. санхёк кивает. требовательно глядит на виднеющиеся вдалеке горы, лес, ожидая подсказку, но у них нет советов. этот выбор делать только ему. он усмехается. берёт со стола мисс линсы кисть, макает в чернила и аккуратно выводит своё имя внизу листа. — о, тебя зовут санхёк? — инсон с любопытством заглядывает в контракт. — красиво. мне нравится. точно, санхёка только озаряет, инсон не знает о нём практически ничего. даже почему он был в том доме, хотя догадаться, наверное, нетрудно. и если у него действительно нет никакого дурного умысла, если он не собирается в какой-то момент осушить его, опустошить полностью, из них двоих он больший безумец. и санхёк не уверен, хорошо это или плохо.🌤️
рюкзак отправляется к стенке, шторы плотно сдвигаются, чтобы не пропустить ни малейший лучик восходящего солнца, и санхёк садится на долгожданную кровать. организм ещё не привык к вампирскому режиму — спать хочется абсолютно постоянно — и сейчас наконец можно прикрыть глаза. он не высыпается. первые дни вовсе часами не может заснуть из-за вампира по соседству: инсон оплачивает им постоялые дворы, и у недавно закончившего академию художника не так много денег, чтобы снимать две комнаты. с кроватями как повезёт — чаще всего они вынуждены спать на одной, но широкой. инсон забивается к стенке, натянув на себя, несмотря на тёплую погоду, большую часть имеющихся одеял, и прячется в тканях. санхёк неизменно кладёт рядом с собой сумку с ножом. вряд ли он успеет что-либо сделать, но хотя бы попытается. он думал о том, чтобы спать по очереди, но лучше подождать, пока инсон вроде как заснёт, и расслабиться самому, чем знать, что тот полон сил, пока санхёк беззащитен. просыпается он обычно после полудня, отправляется себе за едой и до вечера расспрашивает про бина. инсон старается присоединяться после заката, но не всегда получается: ему приходится капать глаза, чтобы они изменили цвет, ярь-медянкой, которую обычно используют для борьбы с насекомыми, — санхёк уже трижды за полторы декады их странствия после этого тащил на себе два рюкзака, постоянно проверяя, чтобы его едва бредущий, убиваемый головной болью наниматель не упал и не потерялся. санхёк не жалеет о сделанном выборе. слова мисс линсы также поддерживающе сияют в памяти, её смех, и «ты наконец решился? по тебе уже давно было видно, что тебе нужен только повод сорваться с места! и немножко смелости…», и указание обязательно нарисовать для неё всеобъемлющую карту земли. несмотря на то что он вынужден променять день на ночь, покорять одну глушь за другой, всегда держать ухо востро, чтобы не стать добычей диких животных, разбойников или сопящего сейчас под боком вампира, санхёк чувствует себя на своём месте. ему нравятся эти трудности, нравится, что они вот-вот наконец покинут закатные леса и он сможет проложить свой путь через неизвестность. поэтому даже просто шагать после обеда по небольшой деревушке, которую он посещал всего один раз совсем давно — когда ему заказали его первую карту — становится волнительным. она выглядит точь-в-точь, как та, где он прожил последние четыре года: те же одноэтажные деревянные постройки, кривые, с прохудившимися соломенными крышами, окружённые травой или небольшими огородиками, словно принесённые и брошенные ветром и поэтому стоящие как попало; пара двухэтажных домов, как тот, с которым санхёк был связан контрактом, надменно высящихся над остальными; кузня, небольшие сараи, соединяющие всё размытые грязные дорожки, заканчивающиеся на крохотном подобии площади. санхёк пополняет запасы своего продовольствия, и ему наконец-то везёт: выясняется, что один из местных подвозил бина до иллакринара — городка в пяти днях пути отсюда. с инсоном они отправляются по его следу, стоит только солнцу спрятаться за землёй. это селение — самая крайняя точка, что санхёк когда-либо зарисовывал, и едва различимый в рассыпанном старым фонарём свете покосившийся столбик-указатель проводит для него границу. позади — закатные леса, налево — венейтас, столица, прямо — весь мир. — ты чего? — уже подружившийся с неизвестностью инсон, обернувшись, смотрит на него, и санхёк машет головой. он легонько касается ладонью деревянного проводника, улыбается, кажется, слишком сияюще, слишком довольно, гордясь самим собой, благодаря себя за то, что он не отказался от инсонова предложения. — я впервые так далеко от дома, — у него всё же вырывается. случайное откровение, результат переполняющих его эмоций, но инсон как будто раскрывает ладонь, чтобы позволить ему упасть на неё, не дать ускользнуть, пропасть в безмолвии. — ты можешь сделать весь мир своим домом, — он с улыбкой в голосе замечает, возвращаясь к рубежу. санхёк хмыкает. — ты поэтому решил стать вампиром? — он рискует. не похоже, что инсону не хочется им быть. — почти! — тот счастливо смеётся, словно только и ждал, пока санхёк разгадает его. — я хочу сделать весь мир своим вдохновением. к тому же, разве глаза у вампиров не прекрасны? — он слегка наклоняется к нему, так, что их лица оказываются на одном уровне и фонарь позволяет им засиять чистым, пылающим красным. ярче заката, пронзительнее, живее крови, приковывающе взор сильнее, чем самые прелестные цветы. — не вечная жизнь, а возможность красоваться перед незнакомцами? — санхёк фыркает. — почему только незнакомцами? ты уже знакомец, — инсон с широкой улыбкой подмигивает, прежде чем под сомневающимся взглядом санхёка признаться: — ну, и вечность тоже. когда изобрели заменитель и стало не нужно вредить живым существам, я попросил знакомого вампира дать мне выпить его кровь. теперь мне не нужно ни о чём беспокоиться. — а капли? я? не похоже на «ни о чём не беспокоиться», — санхёк возражает, но инсон тщится парировать: — когда все поймут, что вампиры больше не опасны, всё это будет не нужно. мы с тобой, мы же не сильно различаемся. ты можешь что-то, что не могу я, и наоборот, но это со всеми людьми так. кто-то ловит рыбу, кто-то выращивает овощи, кто-то ткёт одежду, у кого-то орлиное зрение, кто-то быстро бегает, кто-то сильнее остальных, но они же не стремятся из-за этого истребить друг друга. по-видимому, инсону в жизни повезло больше, санхёк заключает. да, не пытаются «истребить» открыто, но презирают, оскорбляют, унижают, если ты занимаешься тем, чем никто не хочет заниматься, если ты делаешь всё, чтобы выжить, то, что большинству кажется мерзким. санхёк ни в чём не лучше других, но он готов поспорить, что к людям, по способностям превосходящим остальных, отношение мало чем отличается. он с ними исходит из противоположных точек, ведущих к одному результату. — пока неизвестно, какие последствия будут у заменителя через десять лет, пятнадцать, если вампир не будет пить кровь вообще, — он решает обратиться к другой проблеме. — я бы не стал рисковать и проверять на себе. — я верю в медицину, — инсон ухмыляется, глядя санхёку в глаза, и переводит тему, спрашивает про работу у мисс линсы, исхищряется, чтобы узнать, чем он занимался до этого, восторгаясь, что санхёк столько всего умеет, и вампирская тема остаётся брошенной где-то позади них, в глубине тёмного леса, недалеко от столбика-границы. в любом случае, санхёк рассуждает, его это никак не касается.⛅
в иллакринаре след бина обрывается. они проводят там четыре дня, за которые санхёк успевает стать, наверное, единственным человеком, переговорившим абсолютно со всем городом, а инсон — разыскать местных вампиров и пополнить запасы иниса, который уже добрался и сюда. — куда бы он направился дальше? — санхёк придавливает углы купленной карты инсоновыми инструментами, разбросанными по столу. — хм-м-м, — тот опускается на колени рядом, опираясь локтями о деревянную поверхность. перед ними чернилами повторённый город, вверх от которого уходит торговый тракт, соединяющий его с крупными центрами и в итоге вплетающийся в дорогу до нарисованной слева столицы, а справа надвигаются горы, в которых спрятано несколько деревушек. — точно горы. на проторённых путях искать уже нечего — думаю, он рассуждал бы так. — тогда нужно хорошо отдохнуть, — санхёк всматривается в карту, жалея, что у них нет более подробной. девушка, продающая их, отметила ему наиболее безопасный маршрут и дала пару подсказок, но, учитывая, что подниматься им ночью, он уверен, просто совершенно не будет. он пару минут размышляет, не попробовать ли днём, но, нагруженный двумя тяжелыми рюкзаками и вынужденный следить, чтобы солнце никак инсона не задело, он вряд ли справится. да и у того, скорее всего, так долго форму летучей мыши поддерживать не получится. в таком случае можно было бы положиться на плащ, который инсон таскает с собой, чтобы скрыть лицо, когда не хочется капать глаза, но сопротивляться с его помощью солнцу слишком рискованно, даже разбив лагерь — что говорить о дороге. порыв ветра, слегка оголивший кожу, одно неосторожное движение — если хоть обрывок луча коснётся его, незащищённого, инсон попросту сгорит. вампир это или человек, санхёк предпочёл бы не наблюдать такое. особенно если это можно предотвратить. — мне нужно закончить рисунок, ложись пока один, — инсон собирает свой мел и, заняв санхёков стул, кладёт перед собой начатый вчера набросок. это кто-то из местных вампиров — заказ или подарок — и, раз они договорились сегодня отправляться дальше, инсону действительно придётся поторопиться. санхёк снимает сумку с бедра, привычно устраивает её рядом с подушкой и заваливается сам. твёрдо и неудобно, но он в последнее время вечно уставший, и мягкий шёпот мела раздаётся колыбельной. инсон будит его, когда занавески уже свободно развеваются на ветру, а на густо-синем небе от солнца остаётся лишь почти угасший красный шлейф. он не терял времени: все их вещи собраны, только карта на столе ждёт санхёка, и тот приводит себя в порядок, ест и аккуратно складывает её в карман комбинезона. первая деревушка не так далеко, коробейница сказала, что они дойдут до неё за два-три дня, и, пересекая цветочное поле, расстелившееся у подножия, санхёк получает возможность рассмотреть горы поближе. не слишком высокие и не крутые, они не должны стать непроходимым препятствием. главное — найти, где укрыться от солнца. пока мир не полностью погрузился во тьму, ему удаётся быстро отыскать дуб с тройным стволом — ориентир для подъёма, от которого тянется тоненькая, едва намеченная тропинка. — иди за мной, маленькими шагами. я не смогу идти непрерывно, поэтому будем часто останавливаться отдохнуть. по идее, к тебе это не относится, но, если вдруг станет плохо, обязательно говори, — санхёк не уверен, насколько обычные советы при походах в горы касаются вампиров с их выносливостью и меньшей потребностью в дыхании, но заключает, что лучше предупредить. — понял, — инсон, запрокинув голову, смотрит на раскинувшийся над ними лес, поглощаемый ночью, и по-дурацки радостно улыбается: — я никогда не забирался на гору. санхёк усмехается. кажется, из них двоих за инсонову безопасность больше переживает он, чем инсон сам. — пойдём, — он поправляет рюкзак и поднимает руку с фонарём, освещая дорогу. — чем ты вообще занимался всю жизнь? — рисовал, читал. дружил с вампирами. — тебя кусали? — да, но я сам попросил, — инсон смеётся. — знаешь легенду про монарха, который был околдован вампиром и бросил своё королевство? годовые работы в академии всегда должны были быть на историческую тему, поэтому мне нужно было узнать, что чувствуют люди при укусе. могу тебя уверить, — стоит дороге стать чуть шире, он нагоняет санхёка, теперь шагая с ним рядом, — что ничего околдовывающего. — и что ты нарисовал? — санхёк жестом показывает ему вернуться обратно. — а! прости, — он на секунду задерживается, пропуская вперёд. — мне пришлось сменить тему. не хотелось поддерживать подобные выдумки про моих друзей. вампиры не «околдовывают», ты не чувствуешь никакого подобия любви к ним, — он неожиданно становится серьёзным и вдумчивым — санхёк оборачивается. — ты чувствуешь, как жизнь потихоньку утекает, но ты ничего не можешь сделать, потому что ты слаб. и остаётся лишь мучительную бесконечность ждать, пока ты наконец не сможешь освободиться от невыносимых остатков жизни. пока всю твою кровь не выпьют. он хмурится, договорив, и санхёк не знает, что ответить. не уверен, что нужно. — я едва тогда не отказался от их дружбы, — инсон спустя несколько секунд продолжает. — но я ведь сам их попросил, они не виноваты. — они обычно питались животными? — санхёк уточняет. — крысами. …я бы не смог. санхёк хихикает. инсона, вгрызающегося в крысу, даже просто представить получается с трудом. они делают привал на упавшем недалеко от тропинки дереве, и инсон, похоже, чтобы не позволить тому моменту, тем страхам проникнуть под кожу, в вены, принимается делиться глупыми историями, произошедшими с ним, и санхёку вскоре очень хочется попросить его прекратить — смех мешает ему поддерживать правильный ритм дыхания — но он каждый новый рассказ обещает себе, что это будет последний, и каждый раз переносит это намерение на следующий. несмотря на отсутствие опыта, инсон с лёгкостью умудряется одновременно болтать и не отставать, следует за санхёком сквозь деревья и небольшие кустарники, пригнувшись из-за нависающих ветвей и заросших мхом кривых стволов, создающих подобие арок. вербейник стелется по земле, словно отражая огоньки на небе, трава так и норовит скрыть от них и так почти не существующую дорогу, и ночь наслаждается бесконечностью. санхёку кажется, что они оставили день где-то в прошлом, что он никогда не сможет пробиться сквозь защищающую их мглу, подпираемую кронами деревьев, что он будет отогнан его фонарём, что этого света всегда будет достаточно, однако он знает, что это не так. и, стоит небу едва-едва намекнуть на скорое пробуждение, приходится искать какой-нибудь закуток, отказывающийся солнце впустить. — давай рюкзак, — он разворачивается к инсону: как летучая мышь тот справится с этим гораздо быстрее. — ты точно меня не потеряешь? — инсон заверил его, что с расстояния пущенной стрелы может волосы на его голове пересчитать, но санхёк не уверен, говорил ли он это серьёзно или пытался покрасоваться. — не должен, — инсон весело улыбается и, не давая санхёку возможности ещё раз высказать в нём сомнения, принимает свой крылатый облик. он возвращается быстро, говорит, что чуть дальше в лес лежат огромные каменные глыбы, под которыми можно устроить привал. так как у них нет ни лент, ни тканей, санхёк, заранее извинившись, отмечает обратный путь к их тропе, делая насечки ножом по деревьям. инсоновы слова вскоре подтверждаются: сквозь стоящие уходящим куда-то в небеса забором сосны становятся видны покрытые мхом камни, и, преодолев порог, санхёк восторженно задирает голову: обломки скалы, каждый размером с двухэтажный дом, будто спят, прислонившись друг к другу, в окружении крошечных по сравнению с ними валунов. небольшой зазор между ними закрыт россыпью сколов, и санхёк аккуратно, рассчитывая шаги, поднимается к нему. — спать лучше по очереди, — он сообщает, доставая из рюкзака плед и, укутавшись в него, устраивается на холодных камнях. никаких животных не было слышно ночью, но это не значит, что их нет. — я покараулю первым, — инсон вызывается, и санхёк заключает, что против такого расклада он не возражает. он перекусывает, выбирает стенку глыбы поровнее и опирается о неё корпусом. так отвратительно он, по ощущениям, в жизни не спал — сидя, без возможности сменить позу, на убивающем своей неудобностью «тюфяке» — но настроение у него всё равно приподнятое. бесконечно простирающееся зелёное море очаровывает своими шёпотом и переливами, узорами, вышитыми тоненькими веточками молодых буков на светлой ткани, музыкой крошечных бардов, наполняющей их закуток. инсон, кажется, делает миллион зарисовок, до того, как им приходится возвращаться к тропинке. они выходят к деревушке к следующему утру, снимают комнату и после небольшого отдыха санхёк отправляется на изучение. благодаря реке, с которой им с инсоном предстоит завести знакомство на пути дальше, крыши здесь в основном камышовые и повсюду стоит запах рыбы, такой сильный, что поначалу ему даже дышится с трудом, но, помимо этого, похоже, маленькие поселеньица мало чем друг от друга отличаются. — где можно купить ярь-медянку? — пообедав в местной забегаловке, он спрашивает у забирающего со стола посуду парня. — не знаю, что это, — тот пожимает плечами, отказываясь задерживаться, но санхёк настаивает: — а где приёмная лекаря? — для всей их деревни её всегда делает мисс линса. — он… у нас его сейчас нет. — почему? — он… болен, и его оградили от всех, — парень нехотя признаётся. — у его дочки можно купить лекарства. — а где мне её найти? — санхёк уточняет и через несколько минут уже стучит в дверь временно полуработающей приёмной. ярью, выясняется, здесь не пользуются, так что инсону придётся пока обойтись без людных прогулок, и санхёк, рассудив, что он в любом случае уже здесь, интересутеся, чем болен отец открывшей ему девушки. — не представляю, — она обнимает себя руками. — и он сам не знает… всё было нормально, он работал над новым лекарством, пока где-то декаду назад у него не начались головные боли, недомогания, лихорадки, он стал постоянно кашлять. мы думали, это просто от усталости, но на лице и шее появились огромные красные пятна, пузыри, ему стало тяжёло открывать глаза — я не знаю, что делать… — она прячет лицо в ладонях. — я всё пытаюсь подготовиться к неизбежному, но я не могу… это… — можно его увидеть? — вы доктор? — она вскидывает голову и с надеждой глядит на него, но он не в праве ничего обещать. — помощник доктора. я не уверен, что от меня будет толк. — всё равно попробуйте! — она немедля пропускает его внутрь и, чуть не падая, сбегает по ступеням в подвал. лекарь спит, укрывшись какими-то одеялами, на полу, но, к счастью, рассмотреть его лицо можно. оно действительно такое, как она описала: красное, шелушащееся с папулами и пузырями. выглядывающие из-под гор ткани ступни тоже такие же, и санхёк, прикусив большой палец, ещё раз обдумывает все симптомы. он знает только один недуг, подходящий по описанию, не слишком частый — мисс линса лечила подобное лишь однажды — и поэтому, возможно, неизвестный здесь. — это не заразно, лучше пусть вернётся в свою комнату, потому что, если он простудится, будут серьёзные осложнения, — он советует и, проверив свою сумку, докладывает: — я могу сделать лекарство, но у меня нет всех ингредиентов. — правда? — её лицо тут же озаряется. — пойдёмте в приёмную, можете брать всё что нужно! она стремительно тащит его наверх, и санхёк сгребает череду, зверобой, мяту, корень одуванчика, измельчает их, отделяет одну часть для компрессов, а другую говорит залить горячей водой, обшаривает весь стол в поисках экстракта грибов и в итоге обращается к помощнице. — боюсь, у нас такого нет, — она хмурится и, повторяя санхёка, спеша осматривает все пузырьки, но так же безуспешно. — ладно, — он вытаскивает свою склянку и добавляет немного в обе миски. он вскоре заканчивает с приготовлением и принимается объяснять, что нужно делать, попутно записывая рецепт и инструкции. он секунду раздумывает, но всё же оставляет свой запас экстракта рядом с листом. где-нибудь дальше он наверняка сможет купить ещё. или попробует приготовить сам. результат сразу же не покажется, и санхёк не задерживается в приёмной. для сохранения чистой совести на следующий день, пока он спрашивает о бине, он осведомляется и о медянке, однако её и в самом деле здесь никто не использует. будь он лекарем, он бы сказал, что это только к лучшему: даже несмотря на то, что инсон — вампир, она, очевидно, вредит его телу, и, если он хочет сохранить свою вечность, стоит быть поосторожнее, пусть и заниматься саморазрушением — его неотъемлемое право. — ярь я не нашёл, извини, — он сообщает инсону, когда тот, сидя на кровати, прислонившись к стенке, отрывается от одолженной у хозяйки книги. — тебе очень нужны капли? — хм-м… — тот несколько секунд делает вид, что думает, и затем хитро улыбается: — давай в следующей деревне притворимся, будто ты охотник на вампиров и поймал меня? для наглядности под хихиканье санхёка он откладывает книгу в сторону, перекатывается на колени и вытягивает руки вперёд. — связать нечем, — санхёк с усмешкой охлаждает его пыл, но инсон так просто не сдаётся, сразу готовый сказать что-то ещё — стук в дверь его останавливает. он мгновенно ныряет под одеяло, усиленно изображая крепкий сон. — здравствуйте, — на пороге оказывается вчерашняя девушка из приёмной. она выглядит гораздо спокойнее, даже позволяет себе лёгкую улыбку, и санхёк неожиданно понимает, что и сам хочет улыбаться. он впервые определил настолько сложную болезнь сам, и сделанное лекарство, судя по всему, сработало. он бы обязательно написал письмо мисс линсе, да только вряд ли его доставят. — отцу стало лучше! — она выпаливает и протягивает санхёку корзинку, полную фруктов. — спасибо! — я рад, — он искренне отвечает и спешит переложить подарок на стол, чтобы вернуть плетёнку: ей она явно нужна больше, чем ему. стоит двери за ней закрыться, инсон выглядывает из-под одеял и, убедившись, что они одни, скидывает их. замечает оранжевые плоды в руках санхёка и, перезаплетая хвост и смотря куда-то в сторону, бросает: — абрикосы? обожаю их. — ты можешь их есть? — мне не нужно есть обычную еду, но я могу, — он заверяет, и санхёк, хмыкая, протягивает ему один. и вторую порцию, когда тот косит взгляд на санхёка, делая вид, что ему совершенно ничего от него не нужно. — ты кого-то вылечил? — инсон догадывается, и приходится пересказать ему историю полностью. — ты молодец, — он улыбкой замечает, когда санхёк заканчивает. и добавляет спустя какое-то время, словно не планируя вовсе оглашать это, но и не в состоянии не поделиться: — я очень рад, что ты всё-таки согласился пойти со мной.🌕
полуденные лучи танцуют на никуда не спешащей, тихо напевающей что-то реке, наслаждающейся этим теплом, приветствующей его. яркая и переливающаяся, она совсем не похожа на таящий в себе опасность, кажущийся мутным, но отслеживающий каждое движение поток, каким она представлялась ночью, когда они сначала битый час искали мелководье, а потом инсон едва не поскользнулся на камне, пересекая её, грозясь разбить и свои запасы, и голову. миролюбивые, разделённые несколькими метрами бережка полны сейчас рассредоточенных рыбаков, и санхёк затевает беседу с выглядящими самыми незанятыми. он объясняет, кого они ищут, демонстрируя рисунок, и подвергается расспросам касательно новостей из предгорья и столицы. особенно их интересует, не нашли ли способ лечить отравление ядом, который выделяют водоросли — в прошлом месяце из-за этого умер их староста — и удачно компетентный в этом вопросе санхёк сообщает им последние достижения медицины. река со зноем, судя по всему, даже не пробует бороться, и вскоре он вынужден вернуться в дом главы деревушки, приютившей их (так как постоялых дворов никто не держит), потому что находиться на улице становится невыносимо. входная дверь приоткрыта, видимо, чтобы создать сквозняк, и ведущийся внутри шёпотом разговор долетает до него ещё на пороге. — …видела, как один из них превратился на берегу в летучую мышь, а потом обратно в человека! нужно его поймать! — ты уверена? она просто ребёнок, а дети постоянно что-то выдумывают. — да, но я не смогла рассмотреть его глаза! он их прятал! — и он всё ещё не выходил из комнаты, верно?.. — третий голос поддерживает, и санхёк мысленно ругается. только благодаря летучемышиному чудо-зрению они умудрились найти переправу, и перед этим они убедились, что никто за ними не наблюдает! он напряжённо заглядывает в комнату — едва-едва, краешком краешка глаза — но, к счастью, собравшиеся люди (он насчитывает пятерых) слишком заняты обсуждением и в его сторону вовсе не смотрят. он медленно, прижимаясь к стене, крадётся в их с инсоном временное пристанище и, оказавшись внутри, радуется, что они не успели ещё комфортно устроиться. — нужно уходить. они знают, что ты вампир. кто-то видел нас вчера. — проклятие, — инсон вскакивает. он запихивает блокнот в рюкзак, накидывает плащ и через несколько мгновений прячется в кармане на груди санхёка. тот через окно аккуратно ставит сумки на землю, вылезает сам, надевает на спину рюкзак с заменителем и подхватывает другой. он спешит к задней части двора, постоянно осматриваясь, прикрывает свободной рукой на всякий случай убежище инсона и пробирается к лесу. до деревьев открытая полоска дороги, и он, вдохнув, невозмутимо пересекает её, заставляя себя не сорваться на бег и всё-таки не выдерживая, стоит листве скрыть его. со стороны их неудавшегося жилища раздаются возгласы — видимо, местные наконец набрались смелости проверить своё предположение — и санхёк устремляется дальше в лес. он старается двигаться вдоль деревни, чтобы не заблудиться, в направлении противоположном, откуда они пришли, но новости разлетаются слишком быстро. тревожащие крики не отстают, а распространяются, доносятся спереди и загоняют его всё глубже и глубже в лес. солнце беспощадно, истощающе давит, проникая отовсюду, и делается невозможно дышать — кажется, не только ему. бывшие его друзьями, ветки и стебли переплетаются, путаются, пытаются задержать, камни перегорождают путь или бросаются под ноги, деревья возникают из ниоткуда, рассчитывая сбить. в какой-то момент голоса всё же стихают. санхёк останавливается, прислонившись к дереву, выдыхает. чувствует шевеление в кармашке и осматривается, но никаких полностью закрытых от солнца мест не обнаруживает. — я пойду дальше, — он вымучивает. надеется, что в испуганном состоянии вампиры реагируют как люди и под действием стимулирующих реакций инсон не превратится внезапно обратно. лучше всего было бы остаться на месте, пока не стемнеет — пока инсон не выяснит, где они находятся — но санхёк не может сказать с уверенностью, что они в безопасности. задерживаться в одной точке слишком рискованно. он восстанавливает дыхание, пьёт и продолжает путь. уже не так лихорадочно, а вынуждая себя поддерживать ритм и отмечая дорогу, постоянно вертя головой в поисках укрытия, но в итоге сползая на землю, опираясь спиной об упавшее дерево, только после того как мир освобождается от солнечного террора. — можешь выходить, — он бормочет, и спустя секунду инсон опускается на коленки рядом. — ты в порядке? — он взволнованно-пристально смотрит на санхёка, и тот кивает. жить он, по идее, точно будет. — глянешь, где мы? — он просит, вытаскивая из рюкзака еду, и, пересчитав свои запасы, делит её на порции. неизвестно, сколько они будут здесь бродить, а что-то купить в последней деревушке он не успел. — я вижу только лес, — инсон сообщает, вернувшись. он устраивается рядом и добавляет: — но я не стал далеко отлетать. — нестрашно, — санхёк зажимает небольшой кусок хлеба зубами, чтобы освободить руки, и достаёт карту. — третью деревню лучше на всякий случай пропустить, но, если найдём вот эту речку, сможем выйти к мерканаену. — хорошо, — инсон секунду молчит, таращась на него, а затем как будто между делом интересуется: — а ты знал, что летучие мышки так остервенело защищаются, что могут убить даже ястреба? — правда? — не-а, — он смеётся. — с моими крошечными когтями не думаю, что, если я кого-то поцарапаю, он это даже заметит. разве что, если укушу, это будет едва-едва-едва-едва больно. но, если ты захочешь отдохнуть, я сделаю всё, что в моих силах. он с уверенным видом кивает, чтобы показать, что санхёк может в нём не сомневаться, и тот усмехается, но всё же кладёт рюкзак на колени и обнимает как точку опоры. — разбуди меня через пару часов, — он просит, прикрывая глаза. он улавливает, как инсон придвигается чуть ближе, и успевает решить, что нужно будет обязательно спросить у него, насколько сильно он не в порядке. санхёк позволяет себе немножко облокотиться о него.🌖
кроватей оказывается две. санхёк даже на секунду замирает на пороге от неожиданности. и, придя в себя, сразу же ковыляет к той, что поближе к окну, позволяет рюкзаку соскользнуть на пол и падает на одеяло. он впервые за декаду их побега чувствует под собой что-то мягкое, может расслабиться, зная, что ему не нужно реагировать на каждый шорох и каждую тень, и он разворачивается на живот, свешивает руки, будто обнимает кровать, потому что никогда в жизни ещё не был так рад ни одному предмету мебели. они здесь задержатся: мерканаен — крупный торговый город; если бин здесь был, то его след будет нелегко найти, но санхёку нужна эта передышка. несмотря на голод, стоит ему едва прикрыть глаза, сон захватывает его, хоть и всего на несколько часов. и, пробудившись, он разминается и наконец ест, ловит себя на том, что не может перестать улыбаться, и смеётся с себя: он просто немножко отдохнул. инсон тоже не спит: зевает и хмурится, усевшись на полу и уткнувшись в какую-то книгу, и санхёк решает его не трогать. ему пора на дневную вылазку. кровать слишком быстро являет свои истинные цвета. предаёт санхёка и отторгает, и он, судя по звону городских часов, уже два часа лежит, не в силах уснуть. в паре метров инсон, также не благословлённый сном, ворочается и вздыхает, и санхёк уже не уверен, что именно ему мешает: жёсткие простыни, жара, инсон или ранее не знакомый страх упасть, потому что он уже привык к широким кроватям или земле. санхёк разворачивается на спину, пялится на обжившихся на потолке пауков, ощущая, что вероятнее, что их сейчас унесёт в море, чем то, что он сможет хотя бы задремать. он поднимается, накидывает рубашку и обувается. — я пойду ещё поспрашиваю, — он сообщает. это будет полезнее. санхёк чувствует, что балансирует на грани. он специально полностью выматывает себя, перед тем как лечь, и мысли наконец текут лениво и малосвязно, скользят, зная, что после пробуждения он их не вспомнит, и приобретают чёткую форму, только когда инсон обращает внимание на себя — шуршит, пытаясь устроиться удобно. санхёк не сомневается, что в любом случае скоро поглотится сном, и не просит его перестать, просто ждёт, дрейфуя по сознанию, с закрытыми глазами, но тихий голос вырывает его из этого состояния: — санхёк… можно я?.. в полузатемнённой комнате его плохо видно, но вместо продолжения фразы раздаётся лёгкий шорох крыльев, и маленькая летучая мышка опускается на краешек санхёковой подушки. складывает вместе передние лапки и подносит их к мордочке, вопросительно глядя в его сторону, и санхёк кивает. инсон осознаёт, что, если он не сможет удержать форму, на пол свалится исключительно он, и ему всё равно? к счастью, возможность выяснить ответ на этот вопрос у санхёка появляется: он просыпается от грохота и приглушённых ругательств посреди дня-ночи, почти спрашивает, всё ли в порядке, но останавливает себя. старается не подавать виду: слишком любопытно, что инсон сделает дальше. тот садится на кровать, пару минут совсем не двигается — санхёку приходится принудить себя оставаться в сознании — но всё же поднимается. взмахивает крыльями, вновь занимая уголочек подушки. проснувшись вечером, санхёк просто сдвигает кровати. оглушающий звук заставляет распахнуть глаза. санхёк не понимает, где он раздался: на улице, в соседней комнате или коридоре — и пытается приподняться на локте, прислушиваясь, но ему не дают: инсон, уткнувшись в его плечо, обнимает его руку. санхёк легонько пробует её высвободить, но результат получается противоположный, в неё только вцепляются сильнее. по слабому инсонову дыханию, сколько ни старайся, не определить, действительно он спит или нет, и, кажется, такое громыхание кого угодно разбудит, и одновременно он может быть таким вымотанным после вчерашних падений и бессонных дней до этого, что и конец света не заметит. санхёк решает не испытывать удачу: если он предпримет ещё одну попытку, у притворяющегося инсона наглости не хватит его не отпустить, а спящий рефлекторно сменит позу. санхёк разворачивается к нему лицом и спустя минуты закрывает глаза.🌗
инсон, теряясь в кресле, съезжая ниже и ниже, вертит в руках остатки капель и прожигает склянку взглядом. он ничего не говорит, но санхёк догадывается: ему хочется выйти на улицу. он заперт здесь уже почти целую декаду, безвылазно, в компании рисунков, книг и санхёка. капель хватит только на один раз, и инсон хранит их на самый-самый крайний случай, и санхёк, придвинув стул, садится возле него. — я могу купить медянку, — он предлагает, но инсон машет головой. — я не уверен, что стоит ею пользоваться. мне с каждым разом всё хуже и хуже. такое ощущение, будто она прожигает меня изнутри, — он тянется, чтобы поставить флакон на стол, и легонько щёлкает по нему пальцами, заставляя проскользить почти до противоположного края. — я в порядке. последняя книга, что ты принёс, увлекательная, — он пытается улыбнуться. инсон отказывается даже от коротких полётов, и санхёк понимает, что собирается сказать глупость и что ему лучше себя отговорить и нужно было даже не давать этой идее появиться, потому что последствия, с которыми они рискуют столкнуться, могут быть слишком тяжёлыми, необратимыми, но он всё равно позволяет себе: — можем выйти, когда совсем стемнеет. ненадолго и недалеко. я буду с тобой. — разве мерканаен когда-нибудь спит? — инсон возражает, и санхёк вынужден с ним согласиться. ночью его глаза тяжелее заметить, но только не в этом городе: фонари, похоже, не гаснут здесь никогда, музыка не перестаёт играть, а в торговых кварталах в любой час можно приобрести то, что ищешь — инсон прав, он всегда будет в опасности. санхёк сам не знает, зачем это предложил. особенно после произошедшего в горах. просто почувствовал, что должен это сделать, что так будет правильно. потому что они же не сильно различаются, он и инсон. — прости. инсон машет головой: — наоборот, спасибо. я… — он замолкает на несколько минут. размышляет, борется с собой, а затем нерешительно, почти что жалко полуулыбается: — в плаще же моего лица не видно? санхёк кивает. — а в случае чего… — он с суровым лицом вытаскивает складной нож, хоть и вряд ли когда-либо смог бы кого-нибудь поранить, и инсон, знающий это, смеётся. выглядит он чуть лучше, прячется в плаще и забирает со стола капли, протягивает санхёку ладошку: — вдруг там будет слишком много людей, и нас разнесёт в разные стороны, и я потеряюсь, я ведь не знаю город, и потом я буду тебя звать, но ты будешь слишком далеко, я заблужусь ещё больше, расплачусь, не смогу найти дорогу сюда. мне придётся искать работу, и я буду… — санхёк решает дождаться, когда у него закончатся доводы, но благодаря его, по-видимому, безграничной фантазии инсон не останавливается, пока санхёк не берёт его за руку. они всего на несколько шагов отходят от постоялого двора, прячутся в грязном проулке от снующих туда-сюда постояльцев, и инсон опирается плечом о стену, изучает, впитывает улицы, похоже, совершенно неосознанно сжимает руку санхёка. в его улыбке смешиваются волнение, увлечённость и иссушающе-давящая тоска с оттенками страха. осторожность и боязнь едва заметны, но властны, и инсон больше ничего не просит. хочет, санхёк видит, но воспоминания о горах ещё слишком ярки, выжжены, и никакой краской их не перекрыть. — не хочу уходить, — инсон, обернувшись, хмыкает. — я никуда не спешу, — санхёк пожимает плечами. он сам это предложил, так что останется на столько, на сколько будет нужно. и подстроится под тот темп, который инсон посчитает нужным. — …мы можем где-нибудь сесть, где никого нет? на ум сразу же приходит место, что к этому часу уже должно было опустеть, но идти минут пятнадцать, санхёк предупреждает и, несмотря на это, получает согласие. дороги он выбирает практически безлюдные, но не настолько, чтобы кто-то решил попытать счастья в ограблении. инсон всё равно на всякий случай старается не вертеть головой, но санхёк ощущает, как тяжело ему это даётся, и ускоряет шаг. ещё чуть-чуть, и он сможет рассматривать всё, что пожелает. их точка назначения — подмостки возле городской библиотеки. к их удаче, никто больше не сообразил их занять, и они вдвоём обустраиваются на верхнем уровне. высокие здания скрывают большую часть города, но отсюда всё же видно один из торговых кварталов, обрывок ярко освещённой площади, громко веселящихся людей. инсон вытаскивает футляр с мелом и уже почти закончившийся блокнот, взволнованно и жадно оглядывает все те крохи чьих-то жизней, что открываются перед ними, и зарисовывает, зарисовывает и зарисовывает. санхёк не отвлекает его. осматривается, чтобы убедиться, что им ничего не угрожает, и полуложится, опираясь на локти. ночное небо, пляшущие там огоньки, неизвестные и далёкие — города с такими же площадями, россыпи вербейника, слабые фонари, позволяющие рисовать. взгляд спадает на инсона, и тот ни с того ни с сего оборачивается, улыбается — мимолётно, ничего не говоря, спустя секунду возвращаясь к своей работе, но слишком откровенно, благодарно, упоённо. впервые за последнее время, ещё с гор, наконец чувствуя себя свободным, обычным. равным другим. — можешь меня обнять? санхёк поднимает голову. они едва успели вернуться, плащ только-только был забыт на стуле, а блокнот заботливо положен на стол, и инсон глядит на него просто, старательно не проявляя ни одной эмоции, но его подавленность слишком отчётливо ощущается, распространяется по комнате, и застанный на краешке кровати санхёк кладёт ладонь на простынь рядом с собой и затем обхватывает его руками. инсон верит, что когда-нибудь ему не нужно будет прятаться, но мир неумолимо делает всё, чтобы его переубедить, и санхёк представляет, как тяжело это может быть. он никогда не задумывался о вампирских проблемах раньше, и, пусть инсон имел в виду другое, у них действительно больше общего, чем могло бы показаться. санхёк знает, что, что бы ему ни говорили, он ничем не хуже других, и вампиров, пьющих инис, это касается в той же мере. он очень надеется, что своё непоколебимое упрямство инсон сохранит. спина неизбежно устаёт сидеть вполоборота, и санхёк отстраняется — вцепившиеся руки неловко отпускают его — и забирается на кровать с ногами и падает на спину. инсон наблюдает за его действиями, всё теснясь на границе, и санхёк протягивает ладонь, предлагая последовать за собой. вампиры холоднее людей, дышат медленнее и не так ощутимо, но это не вызывает дискомфорта. санхёк прикрывает глаза, не возражая, если инсон украдёт у него ещё немножко времени, и понимая, что это вовсе не кража, если он добровольно отдаёт. он просыпается резко. секунду приходит в себя и замечает, что лежит на инсоне, прижимая его к кровати, и спешит слезть, попутно извиняясь. — мне понравилось. сделаешь так ещё? — игнорируя его покаяние, инсон дразняще улыбается, и санхёк усмехается: — смотря, как попросишь. время, по-видимому, приближается к обеду, и после продолжительных объятий ему до смерти жарко: он выползает, чтобы умыться, и избавляется от рубашки, кидая её на стул — чувствует на себе пристальный взгляд. он знает, что он означает. знает всё, что инсон вкладывает в свои слова и действия, и то, чем они полны, даже когда он не пытается. держание за руку, объятия — не потому, что его давно не касались (он же симпатичный, с этим он мог бы разобраться легко и быстро), а потому что ему хотелось, чтобы санхёк это сделал. единственное, что санхёк не знал до этого, — это решится ли он ответить. он разворачивается, опускается на кровать. просто сцепляется с инсоном взглядами, ничего больше не предпринимая, и тот теряется. замирает в неуверенности и сомнениях, и санхёк смотрит на него, думая лишь: «ну же, попроси…» инсоновы губы дрожат, не позволяя словам сорваться, он разгадан, но не отваживается воспользоваться этим, и санхёк придвигается к нему, так, что они соприкасаются носами, чувствует кожей едва заметное дыхание, неосознанно подстраиваясь под инсоновы вдохи. — поцелуй меня, — он наконец просит, не дождавшись, и тут же холодные руки скользят по его плечам, а губы прижимаются к его. осторожно и приглушённо, пробуя, и санхёк подаётся вперёд, чтобы инсон расслабился, позволил себе быть чуть более жадным и избалованным, и шепчет: — поцелуй меня, поцелуй меня, поцелуй, — и сам целует, целует, целует. инсоновы пальцы зарываются в волосы, проводят по лицу, прижимаются к щеке, и санхёк, секунду пытаясь восстановить дыхание, кусает его мизинец и часть ладони под ним. — если я попрошу?.. — инсон, не опуская головы, скользит взглядом по груди санхёка, ниже, задерживается на бугорке на штанах, рвано вдыхает, и санхёку становится этого достаточно. он никогда ещё не видел, чтобы инсоново дыхание сбивалось. комбинезон отправляется на пол, через несколько мгновений к нему присоединяются покрытая краской рубашка и вельветовые брюки, и инсон, сжимая его плечи, целуя, падает на подушку, заставляя санхёка нависнуть над ним. прерываясь на вдох, тот соскальзывает губами на шею, обнаруживает два маленьких шрама, но не пропускает их и не акцентирует на них внимание — они такая же часть инсона, как его родинки или рубцы — и целует он их так же. он опирается рукой о кровать и тянется второй к сумке, на ощупь надеясь отыскать нужную склянку. отворачиваться совершенно не хочется. более свободный, инсон мимолётно касается санхёкова члена пальцами, перед тем как сжать, и санхёк едва не разбивает все свои запасы, дёрнувшись и почти скинув их на пол. инсон не останавливается, медленно ведёт рукой вниз, и приходится всё-таки на время оторвать от него взгляд. флакон наконец находится, и санхёк садится на колени, поливает пальцы жидкостью из него, вопросительно смотрит на инсона и, когда тот кивает, вводит в него один палец. он ждёт разрешений, чтобы добавить второй, третий, размазывает смазку по члену и, стоит получить новый сигнал, медленно входит в него. инсон резко выдыхает, жадно глотает воздух, перед тем как поймать санхёков взгляд, подцепить его ладони одну за другой и, переплетая их пальцы, завести руки за голову, чтобы санхёк мог опереться. он реагирует на каждый толчок, срывается на стоны, закусывает губы, рискуя поранить их клыками, нуждается в большем и тянет подбородок вверх: санхёк, расшифровав, высвобождает его руки, соскальзывая на простынь. инсон обхватывает его за шею, вынуждая наклониться ниже, целует ярко и пронзительно, исступлённо, лишающе дыхания настолько, что санхёк не справляется и вовсе полностью заваливается на него. инсон только прижимается сильнее, вдавливая его в себя, и санхёк не может сдержать ухмылку: ему действительно настолько понравилось. они так близко, что грани начинают растушёвываться, санхёк ощущает под животом инсонов член, попробовал бы дотянуться рукой, но понимает, что тому важнее сейчас чувствовать его так, и просто целует шею, подбородок — куда может достать. красные глаза не сводятся с него и, даже сорвавшись, тут же к нему возвращаются, плавленые моря, и он теряется в них совершенно, тонет, уносится прочь, и, когда инсон сжимает его член внутри, он не выдерживает. пульсирует и разливается, приподнимается и, тяжело дыша, падает на бок, аккуратно опускает руку на инсонов живот, едва, намёком на движение спрашивает без слов, и тот, наблюдающий за ним, медлит с ответом. — ты не хочешь, чтобы я?.. — санхёк всё же произносит, и инсон машет головой. — слишком хочу. — тогда я?.. — короткое ожидание нового разрешения, и рука спадает ниже, обхватывает член, ища подходящий темп, движется вниз, вверх, пока санхёк тянется, чтобы поцеловать его. дыхание инсона вновь учащается, стоны слетают и подхватываются санхёком, и при взгляде на него сердце словно отказывается работать, поражённое и🌘
в толпе ярко сияют красные глаза.🌑
— мы сможем их перейти? — инсон пытливо таращится на раскинувшиеся на карте скалы. — ты — да, я — ночью точно нет, — санхёк не обнадёживает, но голословно бахвалиться в такой ситуации он смысла не видит. он уже разузнал про них: почти что отвесные, с множеством отдельных вершин (из-за чего местные называют их «клыки»), расположенные в несколько рядов — ему ни за что не забраться на них ночью. даже днём понадобились бы все силы, хоть хилым себя он не считает. мало кто пробовал их покорить, а кто сумел и вернулся — не решился устремиться дальше, и никто не может рассказать, что там за ними. санхёк не возражает, если они с инсоном будут первыми. — лучше обойти их, — он сообщает. так они потеряют почти декаду, но с жизнью расставаться не хочется больше. инсон раздобывает плотную ткань, чтобы использовать её в крайнем случае как навес, и длинные ленты, рюкзаки дополна забиваются продовольствием, и санхёк просит отмечать, сколько инсон тратит иниса в день, чтобы они понимали, когда останется достаточно только для обратной дороги, а он сам, запасшись водой, хлебом, сухарями, сушёной рыбой, фруктами, очень надеется, что они найдут реки и какие-нибудь плодовые и ягодные растения. «клыки» поражают, когда они проходят мимо. дневной свет уже сбежал, спрятавшись от санхёкового фонаря, но чёрно-серые камни выделяются на фоне тёмного полотна, сияют, переливаются благодаря небесным огонькам. они практически не покрыты растительностью, зазубренные, будто изрезанные ножом, возвышаются словно замки или угрожающие стражи, побывавшие в множестве битв и вышедшие победителями. они защищают от посторонних хвойный лес, непроторённый и дикий, преграждающий пути деревьями, упавшими на стенки оврагов как рассыпавшиеся мелки, и цепляющимися за ноги травами. оранжевые бабочки с чёрной полоской, создающей контур крыльев, порхают рядом, и инсон с счастливой улыбкой смотрит на санхёка, когда вытягивает палец и одна из них опускается на него. раскинувшееся перед ними зелёное покрывало кажется бескрайним. поначалу скромное и простое, оно украшается бело-жёлтыми лоскутками пастушьей сумки и чистотела и делается праздничным наполняющимися синими бусинками — ягодами можжевельника, которые можно будет собирать через пару месяцев. тоненькие ручейки шириною меньше шага беспорядочными нитями вплетаются в ткань, которую позже заплатками покрывают земляника и черника. постепенно лес меняется. становится смешанным, животные объявляют о своём присутствии, но, к счастью, не стремятся приблизиться, реки мелькают и убегают, один раз их встречает озеро. через декаду появляются растения, которые санхёк никогда не видел — по его просьбе инсон их зарисовывает — и некоторые из которых он, убедившись, что это безопасно, собирает. дорога бежит по перелескам и холмам, не протоптанная, но парящая, развевающаяся на освежающем ветру белыми ленточками. санхёк сначала слышит, а не видит. деревья не редеют до самого конца, практически до края мыса. внизу сбоку от них всё мельчает река, за которой они решили последовать, теряется в камнях и сухих упавших деревьях, создавая небольшие озёрки. её журчания уже не слышно, но мир не погружается в тишину. лёгкий шёпот, шорох, словно ленивая морось, но мягче, нежнее, затухающий, но не замолкающий, заполняет его, ласкает. успокаивающий, вызывает бурю внутри, и они спешат к краю, где мир делится на две части: украшенное огоньками небо и такую же тёмную воду, облаками рассеивающуюся на берегу и бесконечную вдали. умиротворяющую и благосклонную, расслабленную и мирную, но ощутимо гордую, самовольную, изменчивую — санхёк тихо приветствует её. море. пологий склон мыса будто покрыт хрупкими ступеньками, готовыми рассыпаться от одного касания, и порода крошится под ногами во время спуска. фонарь выцепляет мелкие как ворсинки и почти идеально ровные линии сколов, оранжевые полосы, мазками оставленные на камнях, выжженную солнцем траву. кажется, что море действительно оторвало, унесло кусочек суши, но уже очень давно: невысокие сосны впиваются в известняк ползучими, оголёнными корнями, а длинными ветвями, покрытыми хвоей и шишками, напоминают раскрытый веер. камни неприятно отчётливо чувствуются через истоптанные башмаки, ветки и брёвна громоздятся завалами, по-видимому, выброшенные морем, и у самой кромки берега высохшее дерево с несколькими тонкими стволами тянется вверх словно рука. на первый взгляд похоже, что огромные рыбы существуют только в легендах, и инсон, не в состоянии быть более рассудительным, оставляет рюкзак и скидывает обувь, кривится, шагая, и завороженно опускает голову, когда волны на мгновение скрывают его ноги, тут же убегая и возвращаясь с новыми поцелуями. санхёк вскоре присоединяется к нему: не зная, чего ожидать, сначала собирается с мыслями там, куда море ещё не успело добраться, но отказывается колебаться и ступает вперёд. вода холодная, но приятная, по-настоящему нежная, по ощущениям не похожая на речную, чувствующая ярче и насыщеннее, и он смотрит на инсона, встречает его взгляд и ответно широко улыбается. они всё-таки его нашли. инсон протягивает руку, и санхёк ухватывается за неё, делает пару осторожных шажков и освещает волны перед собой: из-под воды выглядывают верхушки камней, но дна не разобрать, и, поддерживаемый инсоном, он пробует ногой, нащупывает скользкие и мшаные валуны — не слишком безопасно идти дальше. они устраиваются на берегу. близится рассвет, и на время дня, они рассуждают, лучше подняться обратно к лесу, как бы ни хотелось не уходить. несмотря на грубый ковёр, санхёк ложится головой на инсоновы колени, довольно улыбается, когда ласковые пальцы мягко проводят по его волосам, играются с прядками — пока у них ещё есть немного времени. из запасов заменителя инсона истрачена уже почти половина, но это тем не менее позволяет задержаться ненадолго. они гуляют ночами вдоль берега и находят гальку — инсон закатывает штаны насколько возможно высоко и, удостоверившись, что огромные страшные камни не поджидают их дальше, возвращается и просто раздевается. он забегает в море едва ли не по грудь, разворачивается и счастливо машет рукой, и санхёк не может не присоединиться. ладони инсона быстро оказываются на его плечах, скользят к затылку, пока губы заставляют жалеть о том, как сильно он нуждается в кислороде. вода разбивается о них, но невесомо, едва заметно, и опасное море, способное унести за горизонт и беспощадно выбросить, совсем таким не чувствуется. на размытой полоске берега, ещё принадлежащей воде, санхёк откидывается назад, на мелкие камушки, на тонкую простынь угасающих волн, и спустя секунду инсоново лицо закрывает собой небо. капли срываются с его волос и мурашками отпечатываются на коже, глаза блестят ярче огоньков, и санхёк, опираясь на локоть, приподнимается, стирает расстояние между ними как ненужную вставку, так, что их губы соприкасаются, но пока не целует. он не знает, чего ждёт, просто словно дрейфует на инсоновом дыхании, прибиваясь к его губам, пока всё же не решает остаться на этих обветренных берегах, углубиться в них. полностью затеряться в них не получается: камни безжалостно впиваются в ладошки, и, когда становится слишком невыносимо, инсон, позволяя небу вновь стлаться над ними, садится рядом. вытягивает ноги, на которые море накидывает свой плед, и останавливается на грани просьбы, с едва сорвавшимся «можешь?..», наблюдая, как санхёк, уже предугадавший, садится на его бёдра и обнимает. от инсона пахнет морем и — почти выветрившись — кровью — солёно и холодно, и, пока влажные руки оставляют на спине леденеющие на ветру штрихи, тепло в груди только разгорается. насыщенное, но безгранично нежное, оно не похоже на солнце: не душит и не сжигает, не стремится испепелить или подчинить. они не могут существовать без солнца, санхёк знает, и живут благодаря нему и сопротивляясь ему, но, если бы он мог заменить его своими чувствами, огоньком внутри, сейчас ему кажется, у него бы получилось. в один из вечеров инсон замечает на гальке бутылку. удерживаемая камнями покрупнее, очевидно, не выброшенная и не принесённая водой, а для кого-то оставленная, она хранит в себе свёрнутый в трубочку лист, и он вытаскивает его и раскрывает. санхёк освещает записку фонарём, но не заглядывает: если это последняя их зацепка, она исключительно инсонова. — …он пишет, что он попробует пересечь море. — как? — не знаю, — инсон отрывается от бумаги. он устремляет взгляд в тёмно-синюю бесконечность, улыбается, успокоенный и воодушевлённый: — но он хотя бы точно жив. он вырывает лист из блокнота и садится писать ответ, на случай если бин вернётся, и, когда он закрывает его в той же бутылке, санхёк протягивает обрезок ленточки: — чтобы он сразу понял, что это не его письмо. — отличная идея, — инсон улыбается и крепко завязывает белую полоску на горлышке. она наверняка истрепается, пока дождётся получателя, и нельзя никак предугадать, где именно тот высадится и решит ли вообще вернуться, заканчивается ли где-то море и даст ли возможность оказаться вновь на суше, но, пускай санхёк не может провести дальше, инсона устраивает и то, что у него теперь есть обновлённое и укреплённое — надежда. — что будем делать? — он кладёт голову на колени и глядит на санхёка. — у карты ещё целых три неисследованные стороны… санхёк хихикает, улыбается, но качает головой: — у меня нет денег путешествовать просто так, — их с инсоном контракт ведь только что закончился, — поэтому я подумал, было бы неплохо выучиться и стать странствующим лекарем… — я надеялся на это, — инсон совершенно довольно сияет и поспешно добавляет: — на то, что ты будешь и дальше ночами бродить со мной по миру, я имею в виду, не на первое. медицинский колледж находится в столице, и ты даже знаешь кого-то, кто хочет принять тебя… он смотрит хитро-хитро, но трепетно, с плескающейся влюблённостью во взгляде, и санхёк окончательно убеждается, что больше не хочет изобретать себе оправдания. у него всё ещё недостаточно денег для учёбы, но зато вдоволь желания продолжать идти дальше вместе с инсоном, и, отбрасывая страх и не прячась за отговорками, решаться, решаться, решаться. работать ему не привыкать, он справится. инсон верно сказал, они побывали только в одном уголке карты и понятия не имеют, что скрывают схематичные рисунки чернилами, обобщённые и почти не подписанные. прожить их и нанести на бумагу, сделать их своих домом, весь мир — своим домом. — но придётся задержаться там, пока я не закончу обучение, — он напоминает, и инсон беззаботно улыбается: — я всё равно соскучился по своим краскам. в дорогу ни их, ни холст не возьмёшь, а у меня идей и набросков на несколько лет точно хватит. он показывал штудии санхёку: места, где бывал один, и знакомые им обоим, людей, отрывки повседневных сцен, заинтересовавшие его крошечные детали быта, санхёка. и в зарисовках этих, быстрых ли, скрупулёзных, всегда скользит ощущение очарованности, искреннейшей формы любопытства, и санхёку не терпится увидеть, во что они сплетутся. — интересно, изменился ли город за это время… — инсон задумчиво произносит и устраивает голову на санхёковом плече. — к медянке я уже ни за что не вернусь. санхёк понимает: они видели, что может быть, что старые выкройки можно отбросить и забыть, если они неправильны, но не успевает ответить. — …а если нет, то я собираюсь ему помочь, — инсон оглашает, твёрдо и бесстрашно, и санхёк с улыбкой берёт его ладошку в свою: — я тоже.