***
Я снова пытаюсь усмирить дрожь, бьющую по всему телу, а особенно по рукам, они дрожат так, словно были окунуты в смертельный яд и сейчас начинали потихоньку отсыхать. Я поморщился от таких мыслей, это больно, а боль я терпеть не могу… Маленькая рука резко упала мне на плечо: — Осаму, прости, что прерываю твою свору прекрасных мыслей о суициде и прочем, но я бы хотела извиниться за то, что накричала, — голос дрогнул. Помнится, вчера она стукнула меня вчера так сильно, что от неожиданности я повалился на гравий и успел вывернуть себе руку, в который раз… А всё из-за того, что я назвал её Чиби, ну блин! Разве не так?! — Мори заставил? — усмехнулся я. Чуя, которую я знал, не извинялась просто так. — Нет, — ответ больше походил на рык, нежели на слова. — Я сама решила это сделать. В общем, извини, — она тихонько приблизилась, и я почувствовал резкий холодок по коже, она обняла меня… Через секунду она отстранилась, и щёки слегка заполыхали краснотой, видимо, не только у неё, потому что этот жар по телу не сходил ещё около двух минут: — Это не то, что ты подумал! — вскрикнула она. — Не то! — А я думаю, что то, — красноту сменило моё самодовольное лицо. — Значит, неправильно думаешь! Ты понимаешь, что я могу тебя ударить второй раз! И очень сильно ударить! — она резко развернулась на своих каблуках и, сверкнув огненно рыжими волосами, ушла. Да так быстро, что я даже не успел крикнуть ей в спину ничего. Лишь молчание отозвалось на мой нервный смешок, а потом я почувствовал внутри глубоко давящую на меня пустоту, которую я не хотел терять, этим чувством можно было наслаждаться…***
Бессонные ночи и гляделки с потолком. Изрисованные чёрной гелиевой ручкой помятые листы в клеточку, остывший кофе и даже чт- то по типу стихов или историй, но я не Одасаку, моя душа слишком сильно искалечена для того, чтобы ещё писать о людях. Удивительно, что этот монстр чувствует хоть что-то человеческое. Я-то думал, что во мне не сталось ничего подобного. Хоть это чувство и было не совсем приятным, как счастье или эйфория, но оно было не слишком напрягающим, таким холодным, таким пустым, но несмотря на то, что никаких позитивных чувств оно не вызывало, было приятным, как кофе, лёгкая горечь на языке, такого я раньше явно не ощущал…***
Моя рука покоилась на волосах голубоглазой девушки, которая была без сознания, но явно была жива. Она пошевелилась, я перестал смотреть в далёкую пустоту и перевёл взгляд на неё. Она, приподнимаясь на локтях, села и посмотрела на меня: — Мы справились? — она обвела взглядом разрушенную территорию, которая ещё полчаса назад была полна цветущими растениями, прекрасными зданиями, а сейчас всё украшали лишь руины и столбы пыли, но информация о вражеских планах того стоила, правда? Я положительно кивнул головой и посмотрел на Накахару. Через ресницы её голубых глаз можно было увидеть маленькие слезинки, похожие на алмазы. — Осаму? Я накрыл её ладонь своей и посмотрел в её глаза. — Почему я? Почему я дарю всем горе и разрушение? Почему я? Почему этот демон выбрал меня?! Чем я хуже других?! Почему я должна быть сосудом для Арахабаки?! Дазай! Я ненавижу себя, почему?.. — голос дрогнул. Я лёгким движением притянул её к себе, ведь не понаслышке знаю, что очень приятно иметь рядом опору в виде друга или же в виде партнёра. — Ну же, не говори так, ты не хуже других! Ты, м-м-м-м, особенная, ты справляешься с этой способностью, а другие не смогли бы. Ты, ты другая… А если не сможешь его сдержать, то Осаму всегда рядом, — я наклонил голову набок. И это тот самый страшный демон Арахабаки? Не смешите меня, это маленькая напуганная девочка, видимо, с очень стойким характером, раз она так долго терпела. Я протягиваю ей свою руку, а она в ответ даёт свою, это как клятва, что я всегда буду рядом, что бы не случилось, и её клятва, что она доверяет мне, хоть и не хочет этого показывать. Мы не отпускали руки до самого пути в портовую мафию…***
Одних взглядов было понятно, одних жестов… Мы могли понять друг друга без слов. Знали тактики друг друга наперёд, так было утром. А ночью она мне могла взахлёб рассказывать о своих мыслях и чувствах. Утром и вечером это были два разных человека. Две личности в одной Чуе, которую я так любил… Мы спали, держась за руки, и просыпались в таком положение, за это я так любил ночи. Дни я любил за возможность выплеснуть накопившиеся эмоции вместе со своей напарницей…***
Ветер перемен наступил быстро, такой лёгкий, будто только что дул совсем в другую сторону и резко сменил своё направление. Смерть Одасаку принесла много чего нового в жизни Осаму и забрала много чего из жизни Чуи… Она не была готова к такому. Больше нет его рядом, той самой тёплой руки, поглаживающей по плечу, больше нет того, кто шепчет на ухо тихие приятные слова… Я зашёл на крышу, ту самую крышу, где так часто мы любили сидеть. Могли молча, долго, не обращая внимания не вес тем, на то, что они изматывали, обсуждать всю дурость и бесполезность многих наших заданий. И вот, словно в тот последний день, я вижу её… Она почти не изменилась, тот же рост, те же волосы, только взгляд тех глаз, совсем другой. Тогда мы долго и молча смотрели друг на друга, пока я, наконец, не прошептал: — Пора, — тихо спускаясь по лестнице, я шёл на встречу совсем другой, новой судьбе. Оставляя её там, куда привёл раньше, тогда я не имел права уводить её оттуда. — Осаму, предатель, ненавижу, — она взяла меня за руку, продолжая смотреть на далёкие, уплывающие облака. — Я обещал, что буду рядом, моя леди, и вот я здесь, я не врал, заключая нашу с тобой клятву, Чуя, я ждал нашей встречи. — Если ты заставишь меня ещё раз так долго страдать, я проломлю тебе череп, Осаму, слышишь, череп! — И я тебя тоже люблю, Чуя Накахара, я знал, что ты соскучишься, но настолько? Удивительно! Солнце скрывало свои лучи за горами, последние лучи плескались в реке, но уже совсем скоро в округе наступит тьма, кромешная тьма. Но лишь два горящих сердца двух бывших напарников будут освещать дороги друг друга вечно, хоть по извилистой тропе, хоть по прямому пути в гору. И больше неполноценный человек не почувствует своей неполноценности…