В Эдеме нет ангелов

Косые лучи восходящего Солнца пробиваются сквозь маленькие оконца нежилых квартир четвёртого этажа «Эдема», окрашивая грязные стены в жуткие оттенки алого. Хотя… нежилым этот этаж назвать сложно, потому что повсюду слышен треск ломаемых стен, хруст битого стекла и гулкие удары сцепленных в ожесточенной драке тел. Мун Джо прекрасен. Чон У думает, что красный цвет, заливающий статный силуэт, подчёркивает чуждость его обладателя. Он не из этого мира. Его красота — отражение кромешного хаоса. Она манит, пленит, заставляет хотеть разглядеть все грани, почувствовать кончиками пальцев её чарующую нежность, чтобы внезапно кольнуть мертвенным холодом и забрать шатающийся разум пленника себе без остатка. Мун Джо улыбается, нанося сокрушительные удары, не оставляя на теле ни одного живого места, но Чон У не чувствует боли. Только закипающий в крови гнев, что ручейками сбегает по покрытым ссадинами рукам, обжигая. А ещё… возбуждение. Неистовое, яркое… Мун Джо сжимает большими ладонями голову Чон У. Кажется, нажми посильнее, и черепушка треснет, настолько сильно он давит. Парень сдавленно хрипит и… теснее вжимается в тело мужчины, пытаясь потереться задницей о пах. — Лапуля… — Мун Джо, — Чон У звучит жалобно, задыхаясь в усилившейся хватке. — Пожалуйста..., — знает, что окончательно поехал кукухой. Но… всё равно умирать. Так почему не поддаться такому желанному безумию? Его резко разворачивают. Смотрят в подёрнутые туманной дымкой глаза, пока руками грубо ощупывают неподвижное тело, спускаясь и сжимая сквозь брюки полувставший член. — Лапуля, — Мун Джо выглядит довольным реакцией. — Так что же? Будем драться или целоваться? — впрочем, в ответе оба не нуждаются. Губы кровоточат от укусов, они упиваются железным вкусом, целуясь, яростно кусаясь. Блестят от пота и крови раны Чон У, сливаясь со шрамами Мун Джо и превращаясь в их общую лебединую песнь. Чон У выдыхает, когда Мун Джо снова прижимает к себе спиной, дрожит от холода и горит в жарких объятиях, что душат, выбивая из лёгких воздух. Но ему хорошо. Он ощущает себя дома только сейчас, когда губы исполосованы кровавыми трещинами, на шее отпечатываются следы острых зубов, порой вырывающих клок кожи, а тело украшают новые синяки, нарисованные цепкими пальцами. Солнце ещё никогда не было так… противно Чон У, ведь оно беспрепятственно касалось лучами бледной кожи божества, разбрызгивая по ней красно-золотистые капли, тогда как он не может насладиться этой прелестью, будучи прижатым к стене. Мун Джо проникает сразу двумя пальцами и грубо растягивает узкий вход. Чон У стонет от боли, но жадно толкается назад, желая почувствовать их глубже. — Лапуля, ты всегда куда-то торопишься, — смеётся мужчина, добавляя третий палец. — А надо растягивать удовольствие. Чувствовать каждую крупицу боли и наслаждения, которую я тебе дарю, — но парню не терпится. Дорвался. Кровь хлюпает под пальцами Мун Джо, когда он, наконец, вынимает их. А потом, повернув к себе лицом, подхватывает на руки и опять упирает в стену с такой силой, что трещит позвоночник. Входит одним резким толчком, обхватывает шею парня, придушивая, и начинает двигаться, посылая волны боли. Чон У кричит, задыхается, хрипит, но не отрывает восхищённого взгляда от лица мужчины, искажённого похотливой яростью. Смотрит, впитывает злость в глазах и нежность в уголках полных губ. Притягивает к себе, цепляется ногами за талию и сам насаживается на член, тихонько постанывая от необходимой наполненности. Стискивает руки, сжавшие шею, и прижимает плотнее, заставляя в конец перекрыть кислород. — Лапуля, ты… великолепен в своей жадности, — Мун Джо награждает новым укусом на острых ключицах и на несколько секунд замирает. Любуется сиреневыми узорами на теле, целует пестреющее синяками лицо, гладит трясущегося от болезненного возбуждения Чон У, ласкаемого лучами взошедшего Солнца. Шедевр. Мун Джо аккуратно опускается на пол. Ложится на спину. И выжидающе глядит на сидящего на нём Чон У, чьи глаза ошеломлённо расширились. — Теперь мы будем вместе… навсегда, — он впервые говорит кому-то подобное. Это — как клятва. Чон У ему не безразличен. Улыбка особенно восхитительна на разбитых, израненных, искусанных губах. Она… счастливая. Они продолжают прерванный танец. Чон У легко поднимает и опускает бёдра, плавно скользя по распирающему всё нутро члену, наслаждаясь меткими ударами внутри и шлепками их разгорячённых тел. Ощущает ладони, размазывающие по груди кровь, ногти, царапающие пылающую плоть, взгляд зверя, очерчивающий изуродованные изгибы. И думает, что хочет остаться в этом моменте. А потому, склонившись к приоткрытым губам, шепчет в поцелуй: — Да, любимый, мы вместе навсегда. «Эдем» хранит много секретов. Но ни один из них не сравнится со страшной красотой любви, застывшей в облитой кровавой тьмой комнате. Их тела скрыты кровью и пылью. Они лежат в объятиях друг друга, голова парня покоится на плече мужчины, накрывшего его всем собой от всего мира. А рядом пляшет огонь, вездесущий, голодный... Они горят... Их любовь горит... Обращая «Эдем» в прах...