возгорание неизбежно

      Столпотворение людей в гостиной, гогот дружеских голосов и выкрученная на полную музыка до скрежета рикошетят в висках. Смириться с этим позволяет разве что плещущаяся в крови водка с соком, стаканчик с которой Чонгук осушил, когда пришёл на тусовку близких друзей.       Здесь не так много народу — где-то человек двадцать. Он знает их всех, со многими учится бок о бок вот уже четвёртый год. Только Чонгук всё равно начинает жалеть о том, что не остался этим вечером дома, по мере того, как тусовка затягивается, а время стремительно близится к полуночи.       Пришёл он сюда по просьбе лучшего друга, когда Хосок ввалился к нему в общажную комнату и заявил, что им нужно с размахом провести последний день весенних каникул. Чонгуку не были чужды встречи с друзьями, и часто он даже инициировал их сам, но при одном единственном условии.       Чтобы среди компании не было человека, который вот уже два года доводит его до горящих щёк и трясучки по телу.       Они с Хосоком уединились на кухне, пока остальные друзья в соседней комнате играют во что-то, завязанное на алкоголе. Даже стены не могут перекрыть раскатистый смех и звон бокалов и стаканов, как и мелодии сменяющих друг друга песен. У Чонгука скулы ноют от улыбки, которая не сходила с его лица последний час, но ему нужна передышка. По крайней мере, чтобы прочистить голову от выпивки и мыслей, к которым приводят переглядывания с одной определённой парой глаз. — Я пойду на веранду, воздухом подышу, — бросает он другу, когда осушает стакан воды и отставляет его в заваленную мисками из-под чипсов раковину.       Чонгук отталкивается от кухонного гарнитура и устремляется в сторону выхода на улицу до того, как может услышать запоздало окликнувший голос: — Но там же...       Проталкиваясь мимо рассевшихся на полу гостиной друзей, он находит взглядом застеклённую дверь, что ведёт на веранду. Это дом родителей Намджуна, у которого они часто собираются в свободное от учёбы время. Хозяева отчалили на загородный отдых на все выходные, из-за чего в стенах дома царил балаган из нескончаемого смеха, алкоголя и задушевных разговоров.       Так не хочется покидать эту атмосферу и врываться в учебные будни, но Чонгук мирится с этим так же неохотно, как и с осознанием, что проветриться на веранде надумал не он один.       Дверь за спиной закрывается с тихим щелчком, стоит ему ступить на свежий воздух. Шторы изнутри перекрывают свет гостиной, так что веранду освещает одна лишь лампа и уличные огни, маячащие вдоль растекающейся за перилами дороги. Взгляд Чонгука цепляется не за это. Его глаза моментально падают на обтянутую толстовкой спину, которую он узнаёт и без нужды заглянуть в укрытое привычно растрёпанными волосами лицо.       Тэхён оборачивается на потревожившие уединение веранды шаги и когда замечает его, то запоздало выпускает выдох из сигаретного дыма. С задержкой тот бьёт по слуху и побуждает поджать плечи, которые Чонгук толком не успел расправить, когда подорвался передохнуть в отдалении от друзей.       Ему стоило обратить внимание, что его ходячего кошмара, воплощённого дразнящими улыбками, наглыми касаниями и не сходящими с него глазами, не было в гостиной.       Слабо встряхивая головой, Чонгук отпускает дверную ручку и проходит ближе к деревянным перилам, окаймляющим укрытую навесом веранду. Вечерний апрельский воздух приятно отдаёт хвоей и влажной после накрапывавшего ранее дождя свежестью, а ещё он чувствует отголоски чужого одеколона и всё тот же дым, что срывается с улыбнувшихся при виде него губ.       Чонгук снова пересекается глазами с облокотившимся на перила Тэхёном и столь же поспешно отводит взгляд во второй раз, кусая хранящие привкус ванильной водки губы. По коже бежит смущающая своей необузданностью дрожь, мелкими молниями вспыхивая на подушечках пальцев. Он искренне не понимает, что испытал, когда заметил парня в месте, где хотел ненадолго ото всех укрыться. Быть может, это спутанное с отчаянием разочарование. А может, и предвкушение очередного столкновения как взглядов, так и ставших для них с первой встречи привычными подколов и до ужаса похожих на флирт слов.       Так же бывает? Когда тебя что-то бесит так сильно и долго, что невольно ты проникаешься к этому чему-то некой симпатией?..       Чонгуку кажется, что у него отдала честь и поехала крыша, но заглушает её скрежет тёплый баритон голоса, извечно вызывающий в нём и раздражение, и мурашки. — Часто здесь бываешь?       Он правда пытается сдержаться, но подавить вырвавшийся из потаённых уголков сердца смех не может. Самый заезженный первый подкат, привычный барным стойкам в клубах, ему неохотно откликается в нарушенной Тэхёном тишине. — Пореже тебя, — отвечает он с жалящей искрой в голосе, которая даже ему на слух кажется уж слишком мягкой.       Чонгук уже перестал следить за тем, как сменил отторжение и гнев на неохотное принятие. А может, даже и на завлекающую уловку.       Они оба не то чтобы любят прохлаждаться на нескончаемых вечеринках, вершимых проживающими студенчество на полную одногруппниками. Тэхёну это не должно быть чуждо и наверняка ещё даже не успело надоесть за два года учёбы в университете. Чонгуку, который выпустится уже в этом году, пропивать выходные давно стало не интересно.       Ему достаточно было видеться со своими друзьями, которых он уже два года делит с тем, кто сейчас находится на расстоянии вытянутой руки. Чонгук не смог выстроить между ними заслонки, как бы он ни старался. Общая компания и то, как со временем внимание парня на два курса младше стало для него не просто привычным, но и нужным, предначертали такие встречи, как эта. В укрытии веранды и тишине, нарушаемой разве что приглушёнными голосами за спиной и редко проносящимися вдалеке машинами.       Рядом с ним Тэхён откидывает голову и смеётся. Это приятный звук, в меру громкий и отдающий хрипотцой. — Ты меня переоцениваешь, хён, — возражает он и затягивается в очередной раз, прежде чем стряхнуть пепел. — Я не хожу по тусовкам, где нет тебя.       И вот снова, лицо Чонгука томяще возгорается, а пальцы сильнее впиваются в древесину ограждения. Он не ведётся на реакцию давно отбившегося от рук тела и задирает бровь, склоняя голову к плечу и удостаивая Тэхёна не впечатлённым взглядом. — Я должен этому умилиться?       Напускная прохлада его голоса разбивается о невозмутимую мягкость ответа. — Мне будет достаточно твоей улыбки.       Чонгук отворачивается и втайне радуется тому, что не собрал волосы в короткий хвостик сегодня — так они укрывают то, как довольно он улыбается, поджимая губы до проступивших в уголках потеплевших щёк ямочек.       Тэхён выдыхает сигаретный дым, и слабый ночной ветерок доносит его до остановившегося у перил Чонгука. Он даже не морщится, потому что табак явно подслащённый, отдаёт чем-то насыщенным и будто бы ромовым. И, что цепляет больше всего, вишней.       Пачка ричмонда у Тэхёна в заднем кармане уже стала константой, как и беглые взгляды тёмных бусин, всё продолжающие скашиваться на красивый профиль. Это нелегко признать даже мысленно, в своей голове, но с годами Тэхён стал только привлекательнее. От первокурсника, увивавшегося за Чонгуком хвостиком после того, как их познакомил Хосок, в то время являвшийся куратором академической группы Тэхёна, почти не осталось следа. Только всё те же зачарованные глаза, с лукавыми вкрапинками в тёплой карей радужке, которые уже отпечатались под кожей и стали скорее приятны, нежели не.       Тэхён всегда был красивым, но юношеский максимализм и только начатое им познание взрослой жизни Чонгука тогда не привлекали. Сейчас же, пока он смотрит на него, с широкой линией статных плеч, уверенно и будто бы небрежно держащими сигарету пальцами и губами, что так любят изгибаться в дразнящей улыбке, Чонгук не находит в себе былого отторжения.       Разве что странное, нагнетающее желание оказаться к нему чуть ближе, нежели посиделки бок о бок в разделённой ими компании и выжидание чего-то у перил веранды.       Сигаретный дым заволакивающе взвивается в тусклом полумраке с едва распахнувшихся насыщенных губ. Чонгук невольно облизывает свои, чуть обветрившиеся из-за только начавших отступать холодов, и прослеживает, как Тэхён делает очередную затяжку, даже не замечая уличивших его глаз. — Хочешь попробовать?       Сморщив кончик носа, он всё-таки отворачивается и уводит взгляд на возвышающиеся по ту сторону дороги дома. Его промозглые пальцы из-под стянутых рукавов кофты сильнее обхватывают край перил. — Я не курю, — качает Чонгук головой. — Я этого и не предлагал.       Его глаза задерживаются на лице, обрамлённом тёмными прядями. Тэхён смотрит спокойно и уверенно, без вызова и попытки вывести на эмоции брошенной негромко провокацией. Он не мог не заметить скашивающиеся взгляды, за которыми ловил Чонгука уже давно. Тот любил показательно возмущаться курению, когда рядом находились их общие друзья, но сейчас в Чонгуке незаметно привычного протеста. Только отдающий припрятанным интересом блеск в глазах.       Может быть, в нём плещется алкоголь, пусть Чонгук никогда не пьянел легко. Уж точно — не от одного стакана. В нём возгорается любопытство до того, что скрывается в озвученном предложении, а ещё он всё никак не может оторвать взгляда от шероховатости тёмной табачной бумаги. — Знаешь, что такое цыганочка?       Вопрос брошен негромко, но отчего-то манит податься ближе, вслушаться в произнесённые сквозь пахучий дым слова.       Чонгуку не нравится признавать, что он может быть в чём-то не осведомлён. Желание вечно быть правым и первым привело его к обучению на бюджете и самой высокой из возможных стипендии, а ещё — к вечным спорам и пререканиям с этим же самым голосом, что задал вопрос. Однако сейчас Чонгук не противится и не строит из себя знатока. Он качает головой и прослеживает взглядом то, как Тэхён заводит тлеющую в хватке длинных пальцев сигарету между их лицами. — Я выдохну дым тебе в губы, — поясняет он и добавляет, стоит Чонгуку нахмурить брови и открыть было в возражении рот: — Он будет разведённый, так что ты почти ничего не почувствуешь.       Складка между бровями Чонгука разглаживается, но он всё равно продолжает едва хмуриться и оборачивается так, чтобы опереться на перила боком. Смысл предложения от него ускользает, помимо того, что тогда им придётся оказаться непомерно близко, чтобы не растерять едкого сигаретного дыма. — И зачем мне соглашаться?       Тэхён тянет уголок губ в улыбке и подаётся чуть ближе, тревожа его лицо отдающим табаком выдохом. — Я же вижу, что тебе любопытно.       В этом он, признаёт Чонгук, скрипя зубами, прав. Притягательный аромат также подкупает, но больше всего влечёт и приводит в волнительный трепет перспектива оказаться к Тэхёну так близко, чтобы тот мог выдохнуть дым в его губы.       Лёгкого кивка достаточно, чтобы передать его колеблющееся согласие.       Чонгук держится, чтобы не вздрогнуть от скрипа половых досок, стоит Тэхёну отпустить ограждение и пересечь разделившее их расстояние. Он останавливается так близко, и поясница Чонгука невольно вжимается в перила, как и обхватившие их пальцы, стоит Тэхёну опустить руку подле побелевшей от крепкой хватки его.       Ещё мгновение назад в одной кофте было слишком зябко, но теперь мурашки прохлады сменяются мурашками от осознания чужой близости. Сигаретный дым перемешивается с тёплым, почти выветрившимся одеколоном в коктейле, который Чонгук никогда не мог снести. Потому и сторонился его, прикрываясь язвительными колкостями и закатанными глазами в своей попытке спрятать голову в сыпучем песке.       Сейчас скрыться не выходит, не на ничтожном расстоянии, на котором расположился подпёрший его у перил парень. Тэхён смотрит ему в глаза, когда в очередной раз затягивается, словно испытывает на прочность и браваду, сквозь которую прорываются взволновавшийся судорожный вдох и трепет ресниц. Скулы при неспешной затяжке невольно втягиваются, подчёркивая острую линию челюсти и пухлые губы, обхватившие сигарету у фильтра. Чонгук не знает, куда деть свой взгляд, пока его подбородок не поддевают той же рукой, что держит сигарету, надавливая и побуждая раскрыться для первого выдоха.       Табак оседает на чувствительной полости рта и проскальзывает к корню языка, из-за чего он тут же откашливается, вздрагивая и зажимаясь в оцепивших его руках. Ладонь накрывает его спину и ощутимо похлопывает, помогая побороть инстинктивный кашель, стиснувший горло. Не привыкший к едкой горечи Чонгук, сам того не замечая, льнёт навстречу Тэхёну и смаргивает подступившие к глазам слёзы, пока между лопатками его успокаивающе поглаживают. — Не вдыхай так резко. У тебя нет опыта, так что лучше не пытаться втянуть всё разом, — советует Тэхён, и почему-то в такой близости его голос кажется ещё более низким и хриплым.       Чонгук не сомневается, что если бы заговорил сейчас, то хрипел бы и сам.       В озвученном негромко совете он видит вызов, даже если Тэхён наверняка и не вкладывал его в эти слова. Чонгук не хочет закончить на неудачной первой попытке и чувствует, как преисполняется решимости, когда Тэхён вновь подносит сигарету к губам и чуть щурит глаза, вбирая сосредоточенность его лица.       На этот раз кашель не подступает, стоит дыму плавно проскользнуть в горло. Чонгук не пытается тут же пустить его в лёгкие, а позволяет задержаться на языке, даёт себе распробовать терпкость и слабый оттенок вишни и рома, который ощутим даже в разведённом табаке.       Ресницы невольно опускаются и подрагивают от теплоты разделённой близости. Их губы не соприкасаются, пусть они и находятся в считанных миллиметрах от этого. Чонгук чувствует чужой жар, из-под полуприкрытых век вбирает мёд кожи лица, оказавшегося так близко к его собственному. Кажется, будто каждый выдох Тэхёна оседает не только в лёгких, но и где-то в пояснице, побуждая пальцы сильнее вцепиться в перила, а ноги — напрячься и свестись. Его пульс рикошетит в ушах, и губы едва ощутимо горят, но дело даже не в табаке.       Чонгуку хочется почувствовать на них больше, чем пекло сигаретного дыма.       Кончик сигареты возгорается и слабо трещит, подобно костру, когда Тэхён затягивается, не сводя пристального взгляда с уже предвкушающего очередной выдох Чонгука. Лёгкие наполнены рассеявшимся табаком, а под рёбрами пробегает странный импульс, порывающийся ближе, к склонившимся так близко губам. Он словно возгорается всё ярче, подобно фосфору на верхушке спички, поднесённой к трепещущему от завороженного смятения сердцу. Чонгук перебарывает эту чающую рябь и подаётся навстречу Тэхёну сам, накрывая ладонью его плечо, и вцепляется пальцами в мягкую ткань толстовки в поиске надёжной опоры, нужду в которой не может не признать.       Стоит дыму в третий раз скользнуть в рот, как прикрывший веки Чонгук не рассчитывает расстояние и тянется ближе, из-за чего их губы касаются друг друга. Сиплый ах срывается с кончика окутанного табаком языка, но он отстраняется не сразу, не вздрагивает, даже когда ладонь с перил перемещается на его поясницу. Та прогибается от касания, из-за чего Чонгук оказывается к телу Тэхёна куда ближе, и их губы мазано встречаются вновь, прежде чем едва ощутимый поцелуй обрывается, а дым окончательно выветривается из разделённого ими воздуха.       Глаза слегка слезятся, но Чонгук не может списать их мутность на эффект от сигареты. В расширенных зрачках Тэхёна он видит то же, а ещё они кажутся темнее, чем минутами ранее. Причина этому, должно быть, кроется в приглушённом свете подвешенной на веранде лампы.       Чонгук не успевает разглядеть мерцающую в них эмоцию, прежде чем его лицо поддевают и притягивают ближе, а дым уже привычно проникает в рот.       Стоит их губам задеть друг друга вновь, как по коже бежит жар пыльче, чем от огонька зажигалки. Чонгук раскрывается навстречу и обвивает плечи Тэхёна, пока они сплетаются в поцелуе со вкусом вишнёвого дыма и выдержки, что томилась с самой их встречи. Кончики пальцев покалывает, но у Чонгука не выходит унять эту дрожь, пока Тэхён с упоением терзает его отзывчивый рот.       Хлипкий стон теряется во влажных звуках поцелуя, стоит их языкам столкнуться. Чонгук забывает дышать и теряется, когда его вдруг подхватывают и крепкой хваткой усаживают поверх тихо скрипнувших перил. Их губы не отрываются друг от друга ни на мгновение, за которое он свыкается со сменой позы и бёдрами стискивает Тэхёна, привлекая ближе. Теперь целоваться кажется удобнее, проще, и Чонгук больше не испытывает нужды вцепляться в перила — взамен он накрывает ладонями шею Тэхёна и слабо скребёт по загривку короткими ногтями, подначивая сорваться на укус, пока его уверенно держат в тесных объятиях, не давая покачнуться и осесть под напором отдающих табаком и ромом губ.       Сигаретный дым уже давно выветрился от последней затяжки, но ни один не уделяет этому внимания. Тэхён склоняет голову и нагло цепляет нижнюю губу Чонгука, втягивая её в палящий плен рта. В ответ ему слышится дрожащий стон, на который откликаются ещё более требовательным поцелуем и впившимися в кожу пальцами. Джинсы препятствуют телесному контакту, но Чонгук ощущает касания вцепившихся в его бёдра ладоней всем своим встрепенувшимся существом, хочет ощутить их ближе, на своей талии и ниже, без преграды одежды. Он сам не замечает, как начинает издавать эти звуки, бездыханные и надсадные, в ласкающие его губы, на которых чувствуется сигаретная горечь и сладость иступляющих поцелуев. Чонгук не целовался так давно, и держащие его близко и запредельно цепко руки доводят до прошившей тело дрожи, в которой хочется потонуть с головой. — Ну как? — шепчет Тэхён, отрываясь от него на считанные мгновения, и улыбается тому, как Чонгук тут же тянется за ним следом с недовольно-просящей складкой у бровей. Убаюкивающе он поглаживает обвившие его бёдра сквозь грубую ткань джинсов и встречает замутнённо метнувшиеся к нему глаза, в которых видит себя. — Не страшно?       Замедленно моргая, Чонгук мотает головой и, сглотнув, тянется к его губам безо всякого дыма уже обсыпавшейся без внимания сигареты.       Пошатнувшееся близостью внимание сводится до укромной веранды и плавного, неспешного столкновения губ. Пальцы Тэхёна вплетаются в кудрящиеся на затылке волосы Чонгука и сжимают до мелких вспышек под кожей, побуждая отклонить голову и углубить поцелуй. Тэхён собирает протяжный довольный всхлип с послушно раскрывшихся губ, когда проскальзывает языком в нежный жар податливого рта, стоит Чонгуку притянуть его к себе теснее.       Каждое упоительное касание растопляет жар глубоко под кожей, там, где соприкасаются и вжимаются их тела. Поцелуи спускаются к подставленной просяще шее, стоит Чонгуку откинуть голову и прикрыть глаза под напором развязавшейся между ними страсти. Тэхён не сдерживается, плюя на то, что их могут разоблачить, стоит только заглянуть за укрывшую веранду шторку. Тело в его руках так призывно и невыносимо дрожит, отзывается на всякое касание губ и дразнящих кожу зубов, что подавить желание оставить свой след не выходит.       Он добивался этого самого момента слишком долго, чтобы заполучить Чонгука вот так, и не собирается так просто обрывать его теперь, когда, наконец, дорвался.       Бёдра на талии Тэхёна трогательно напрягаются и тесно сжимают, стоит только коснуться чувствительной кожи за самым ушком. Тихие звуки наслаждения Чонгука будоражат, затягиваясь под кожей в тугой жаркий комок. Их хочется запрятать под сердцем, чтобы их не услышал никто, кроме дарящего это самое наслаждение Тэхёна, не способного оторваться от волнующе мягкой кожи и налившегося очаровательной краской, непостижимо красивого лица.       Нетерпелив и жаден оказывается не он один. С очередным поцелуем изгиба шеи, где мелькает крапинка родинки, ладони обхватывают скулы Тэхёна и утягивают выше, чтобы столкнуть их губы вновь. Чонгук целует напористей, выгибаясь и притираясь ближе, будто выпрашивая касаний до пылающей от внимания и распалённого возбуждения кожи. Отрываться кажется непосильной мукой, но воздуха категорически не хватает, как и сил — в истомившемся теле, льнущем навстречу обвившим в ненасытной жажде большего рукам.       Вопреки нежеланию прерываться Чонгук отстраняется, упираясь в широкие плечи Тэхёна, и переводит загнано сорванное дыхание. Пульс ощутимо отдаёт в зацелованные губы от напора воспылавшей ласки, отчего их хочется коснуться, оценить желанный ущерб.       Всё тело искромётно пылает там, где его до сих пор касаются, в то время как замутневший взгляд вбирает вспухшие от поцелуев губы и дрожь густых ресниц, прикрывающих устремлённые на него пленённо глаза. Чонгук дышит с оттяжкой, силясь найти тот внутренний стержень, что крепчал в нём все эти годы и оборвался с первым же касанием их губ. Он поглаживает уголок рта Тэхёна подушечкой большого пальца, проводя по потерявшим чёткий контур губам, которые мгновения назад целовал. Сладостные мурашки вызывает мысль о том, что это он довёл Тэхёна до такого состояния, до взбаламученного, распалённого вида и тяжело вздымающейся груди.       Ему хочется ещё, но Чонгук находит свой охрипший от дыма и поцелуев голос, невольно стискивая Тэхёна бёдрами и выдыхая в его губы, от которых не может оторвать глаз. — Гостевая спальня?       Тэхён оглаживает его талию и проводит ниже, останавливаясь у обвивших его острых коленок. Его взгляд обегает раскрасневшегося и надсадно дышащего Чонгука и зачарованно задерживается на налившихся краской в тон щекам губах. Тэхён облизывает свои, выглядящие не лучше со стороны, вспоминая призрак разделённых оглушающих поцелуев, и прислушивается к их сплетённому тяжёлому дыханию и биению сердца в ушах.       Ещё одного поцелуя, торопливого, но оттого не менее волнующего, достаточно, чтобы закрепить пронзающее осознание, что они, наконец, оказались на одной странице.       Поражённый, но совсем не возражающий ах старшего теряется в плече Тэхёна, когда Чонгука стаскивают с ограждения и тянут в обход двери, ведущей прямиком в гостиную. Из-за плотных штор просачивается тёплый свет, намекая на то, что друзья всё ещё в разгаре веселья, так что не должны заметить их дальнейшей пропажи. Заподозрить что-то может разве что Хосок, но тогда, на кухне, он открывал себе четвёртую по счёту бутылку пива, так что Чонгук полагается на хмель алкоголя в том, чтобы их укрыли от любопытных глаз.       Его и Тэхёна слишком долго и совсем не скрытно сталкивали друг с другом, намеренно оставляя наедине или подстраивая встречи, с которых по чистосердечной и абсолютной случайности сливались остальные их друзья.       Чонгук не хочет удовлетворять их затянувшиеся в своём исполнении мечты, по крайней мере, до тех пор, пока не исполнится его.       Заткнуть болтливый, вечно ухмыляющийся рот и взамен сорвать с него изнурённые, сотканные из его имени стоны, которым он будет единственной причиной.       Дорога обратно в теплоту дома проносится как в тумане. Чонгук помнит только, как они прокрадываются мимо скопившихся на первом этаже друзей, галдящих о чём-то своём, и как его подхватывают и припечатывают к постели, стоит только двери гостевой комнаты закрыться за ними. В нетерпении Тэхёна оказаться ближе, на которое он отзывается взаимностью, чувствуются те два года, которые парень провёл, добиваясь его внимания и расположения. Сейчас это самое расположение ему даруют так податливо и рьяно, что в это было бы невозможно поверить, если бы доказательство в воплощении сверкающих желанием глаз и отзывчиво ластящегося тела не изгибалось на кровати прямо под Тэхёном в это самое мгновение.       Ладони пробираются под одежду и проводят по изгибу точёной талии, пока Чонгук раскрывает бёдра и позволяет устроиться между под напором метнувшихся к шее поцелуев. Пружины матраса едва слышно скрипят, но он не различает ничего поверх затянувшихся касаний губ и прерывистого дыхания, разделённого на двоих. Его больше не окрашивает сигаретный дым. Только вспыхнувшая синим пламенем страсть, на которую не скупятся ненасытно оглаживающие его руки.       Замутнённый взгляд Чонгука жадно смакует крепкую линию плеч и груди, разлившейся смуглой кожей до самой кромки джинсов, стоит Тэхёну отстраниться и избавиться от толстовки. Коснуться хочется страшно, и ладони обжигаются о пламя накрывшего его вновь тела, стоит парню склониться к нему и сплести их губы в очередном истомляющем поцелуе.       Чонгука спешно, но бережно избавляют от тесных джинсов, и те вскоре оказываются за пределами разворошенной ими кровати, как и мешающаяся кофта. Лишённый тисков одежды, он откидывается на подушках и проводит по своей груди, дразняще оттягивая соски и позволяя застеленному желанием взгляду мазнуть по своему изогнувшемуся телу.       Сквозь ресницы он буквально может увидеть, как темнеют глаза Тэхёна, вбирающие и любующиеся картиной под ним. — Я уже говорил тебе о том, какой ты красивый?       Бесстыдно роняющий комплименты грудной голос охватывает скручивающей между бёдер лихорадкой. Чонгук закусывает припухшую от поцелуев губу и лукаво щурится, пока наблюдает за тем, как ведут по его талии волнующе большие ладони, в которых чувствуется сила и желание сжать, сдавить до побеления кожи и очерченных пальцами вмятин.       Льстящие слова Тэхёна тронуты покорённой искренностью, от которой румянец опыляет и без того раскрасневшуюся кожу. Ей, наперекор всему, хочется больше касаний и поцелуев, неразделённого ни с чем внимания неотрывно смотрящих на него глаз. — Где-то пару раз в неделю последние два года, да, — шепчет Чонгук и заводит руки над головой, юрким языком пробегаясь по зацелованным губам.       Тэхён с цоком качает головой и надавливает на и не думающие сопротивляться колени, вновь раскрывая его под себя. — Мало.       Натянутое в паху бельё едва ли скрывает его возбуждение, но он в этом не одинок, убеждается Чонгук, стоит только опустить затемнённый желанием взгляд между ними. С заалевших губ слетает исписанный нетерпением стон, а сам он просяще подаётся ниже, когда вбирает очертания члена Тэхёна, который так хочется почувствовать касанием пальцев, нежной полостью щеки, внутри.       На звучную мольбу Чонгука откликаются обхватившими его талию и притянувшими теснее руками, до пылко вжавшихся в погоне за телесным контактом бёдер. Тэхён накрывает его собой, заключает в самом желанном капкане и позволяет притереться в стремлении оказаться как можно ближе, пока сам прижимается губами к соскучившейся по ласке коже выступающих ключиц. — У тебя есть защита? — выцепляет отголоски осознанных мыслей Чонгук, хватаясь ладонями за плечи Тэхёна, пока поцелуи на его распалённой томительным возбуждением шее сменяются укусами.       Тэхён не отзывается на его вопрос голосом. Вместо этого он тянется в задний карман отброшенных джинсов, туда, где покоится пачка судьбоносных сигарет, и выцепляет из неё знакомый квадрат и упаковку смазки, отлившую вспышкой в затемнённом свете спальни.       Проследивший за движением взгляд наливается облегчением, а поясница инстинктивно гнётся, стоит Тэхёну вернуться в уже переставшее быть его личным пространство. — Ты их всегда с собой таскаешь? — не может удержаться от шаткой дерзости Чонгук, пусть его разнузданный вид не подпитывает эту мнимую въедливость.       Ответом ему мелькает уверенная усмешка, от которой на мгновение спирает в рвано вздымающейся груди. — Я склонен верить в свою удачу.       Кожу невольно усыпают мурашки, и подпитывает их страстная ласка там, где Тэхён поддевает его талию и сталкивает их бёдра в тягучем движении, из-за чего дыхание жарким комком застревает поперёк горла. — Она улыбнулась тебе спустя два года, — не унимается Чонгук и запальчиво ахает, стоит ему в считанное мгновение очутиться на животе.       В паху яростно стягивает от проявления несдержанной силы и дерзости, оборвавшей его дразнящие препирания. Чонгук чувствует, как капля смазки сочится с головки и пачкает нижнее бельё, под которое пробираются жадные ладони, чтобы вздёрнуть его бёдра. — А скоро она будет подо мной извиваться и стонать, — обещает Тэхён и кусает за пунцовое ушко, накрывая призывно задрожавшее тело Чонгука собой.       С распахнувшихся губ срывается протяжный всхлип, а поясница прогибается под давлением вжавшего его в постель Тэхёна и его броских обещаний. Парень полностью ложится сверху, вбивая руки по обе стороны от него и прикипая губами к изгибу плеч, кое-где усыпанных родинками, на что кожа отзывается румянцем и крапинками бегучих мурашек.       Чонгук не контролирует дрожь своего тела, когда ладонь проскальзывает под его живот и дразняще касается разъезжающихся по постели бёдер, прежде чем накрыть его член. Просящий стон теряется в простыни, отчаянно сжатой до треска ткани, и он готов поклясться, что чувствует улыбку Тэхёна своим плечом. Однако это не раздражает, совсем нет. Напротив — подливает керосина в пылающий под кожей губительный пожар, грозящийся подчистую смести всю его выдержку.       От остатков одежды Чонгука избавляют вслед за чередой изводяще нежных поцелуев, спускающихся вдоль слабо проступающих позвонков. Он млеет от ласки, но ему нужно больше, прежде чем не прекращающий сочиться предэякулят запачкает кровать и бёдра, которым Тэхён уделяет столь трепетное внимание вместо того, чтобы дать им то, чего они оба хотят.       Ладони сеют лихорадку там, где оглаживают ягодицы и раскрывают их, пока губы Тэхёна исследуют проложенный руками путь и прижимаются к ямочкам на пояснице. Получить хоть толику необходимого внимания там, где у Чонгука всё горит и плавится в мучительном предвкушении, кажется не потребностью — жизненно необходимой нуждой. Он закусывает губу и прикрывает веки, отдавая себя во власть ощущениям; поцелуям и перебегающим по коже пальцам, окутанным вскрытой незаметно от него смазкой.       Первое оглаживающее касание между ягодиц вырывает беззвучный стон из теснины вжатой в постель груди. Тэхён не надавливает, лишь изводяще касается, изредка задевая напрягающиеся и тут же маняще расслабляющиеся края. Это выводит и вынуждает тлеть в разжигаемом от касаний языка и пальцев пламени, возносящемся до жалобно заломившихся бровей.       Чонгук нетерпеливо ёрзает и вскидывает ягодицы навстречу накрывшим их ладоням, желая как можно скорее почувствовать давление пальцев внутри. Насадиться на них по самые костяшки, ощутить то, как раскроют они его для большего, что он чувствует, стоит только зазывно вильнуть бёдрами.       Однако изъявленной дерзостью Чонгук не добивается того, в чём так отчаянно нуждается. Взамен долгожданного удовольствия он получает размашистый шлепок и недовольно раздавшийся цок, перекрывший его взбудораженный грубостью стон. — Cтолько бегал от меня, а тут и секунды подождать не можешь, — отчитывает Тэхён со снисходительной усмешкой, растирая след своей ладони.       В ответ ему раздаётся фырканье, затерявшееся среди простыней. — Я не бегал.       Тэхён, этот самоуверенный, целеустремлённый и, к несчастью Чонгука, до неприличия обаятельный нахал, и не думает возражать. — Как скажешь.       Чонгук раздражённо кривит губы и хочет было настоять на своём, но все его возмущения обрываются, стоит только пальцам наконец толкнуться внутрь. Тэхён погружает их неспешно, второй рукой оглаживая выразительный изгиб спины и инстинктивно поджавшиеся плечи, не сводя затемнённого взгляда с места, где дорожки сбежавшей смазки пачкают нежную кожу промежности.       Задержанное дыхание и давление на чувствительные стенки обжигают явственнее, нежели табачный дым. Чонгук зажмуривается и втягивает нижнюю губу в плен рта, пока смакует ощущение желанной наполненности. Хочется растянуть его, прочувствовать каждую фалангу, но Тэхён не даёт ему свыкнуться, когда выскальзывает и оглаживает призывно содрогнувшиеся мышцы, прежде чем толкнуться на всю длину вновь.       Изводящие касания до простаты срывают очередную каплю смазки с налившегося болезненным возбуждением члена. Так хочется потереться обо что-то и облегчить стягивающее в паху напряжение, воспламеняющееся всё пуще вслед за тягучими движениями пальцев внутри. Чонгук выбирает покориться заданному Тэхёном темпу и раскрыть себя и срывается на удовлетворённый всхлип, стоит сильному телу вновь накрыть его, обезмолвленного и жадно глотающего воздух.       Он обмякает, когда чувствует обвившую его поперёк живота руку. Тэхён держит его близко, утыкаясь лицом в изгиб плеча, и Чонгук путает дрожащие пальцы в его волосах, когда подаётся назад и насаживается на растягивающие его фаланги, поскорее желая заменить их членом. Мысль об этом искрой пробегается вплоть до бёдер, и Чонгук вздрагивает и пронзительно всхлипывает, стоит только кольцу пальцев обхватить его возбуждение. — Ты не представляешь, сколько раз я представлял, как ты окажешься подо мной, — бормочет Тэхён, выцеловывая его шею. Жаркий шёпот обдаёт выводящей из рассудка хрипотцой и пытливой дрожью. — Как туго и горячо в тебе будет, как ты будешь подмахивать бёдрами и молить меня о большем, — поцелуй между трогательно сведёнными лопатками, надавившие на простату и сжавшие головку пальцы. — Как красиво ты будешь стонать моё имя. — Тэхён...       Улыбка прячется в его волосах на опустошённый стон, вырвавшийся за словами словно по щелчку. Это невыносимо, терпеть сладостную пытку, в которой ему не позволяют задать свой темп, а оставляют принимать, без права голоса, которым Чонгук может лишь зазывать по имени, разрываясь между желанием насадиться на пальцы Тэхёна и взмолиться о большем.       Будто слыша его мольбу, фаланги забирают с собой ошмётки рассудка, когда выскальзывают из плена его тела, а другая рука выпускает истекающий член, вязкими каплями пачкающий кровать и ладонь Тэхёна.       Шуршание упаковки презерватива прорывается сквозь шумное дыхание, которое Чонгук напрасно пытается выровнять. Его колени разъезжаются по постели, стоит только ощутить давление крупной головки, обжигающей даже сквозь латекс, между разведённых ягодиц. Тэхён выдавливает остатки смазки прямо на свой член, распределяя её заодно и по призывно сокращающейся и желающей вновь быть наполненной дырочке, и развязно хлопает им по маняще сокращающимся краям под ослабленный дрожью просящий стон.       Чонгук под ним напрягается, подбираясь оттого, что с ним так нагло и в открытую играются. Тэхён не может мстить ему за годы погони так. Однако не успевает он найти опору в постели и оглянуться, высказать Тэхёну всё то, что об этом думает, как сжавшие шею с загривка пальцы силой вдавливают его в матрас, а тело до отказа заполняют членом в одно слитное движение бёдер.       Первый толчок вынуждает сильнее прогнуться и отпрянуть, будто в желании соскользнуть. Чонгуку не позволяют. Крепко обвившие его цепями руки не дают слезть с распирающего нутро члена, пока тот не замирает внутри с обоюдно раздавшимися в разделённый ими воздух стонами. Тэхён вжимается лбом в его плечо, поглаживая выразительный изгиб талии и тем самым побуждая расслабиться, пока Чонгук свыкается с тем, каким запредельно наполненным он ощущает себя, конвульсивно стискивая Тэхёна внутри.       Пламенный шёпот на ушко побуждает ослабить хватку и позволить парню покинуть его тело где-то на половину, прежде чем тот вбивается до шлепка кожи вновь. Пальцы впиваются в одну из ягодиц и оттягивают, открывая обзор на то, как растягивает Чонгука обтянутый латексом член. Одной этой непристойной и до дрожи возбуждающей картины достаточно, чтобы погрузиться до упора вновь и сорвать ломкий стон с распахнувшихся от неистового напора губ.       Чонгук не контролирует своё тело, когда содрогается и сжимается на члене, тем самым затягивая Тэхёна глубже и млея от раздавшегося в шею грудного стона. Его податливость говорит сама за себя, как и давление пленительно сокращающихся стенок, не желающих выпускать ни на мгновение. Сквозь тонкий презерватив Чонгук чувствует жар Тэхёна, увившие длину вены и головку, что задевает изнывающую простату на каждом правильном толчке, из-за чего смазка сочится наружу и пачкает их тесно сплетённые тела, между которыми не остаётся и вдоха.       Дыхание ускользает от него, стоит ладони накрыть шею Чонгука и едва ощутимо надавить там, где бьётся трепещущий пульс, вынуждая приподняться и потерять заземляющую опору кровати. Он вцепляется в предплечье Тэхёна до побеления пальцев и вскрикивает, забывая про то, что они в доме не одни, стоит тому подхватить его бёдра и вызывающе натянуть на член. Глаза непроизвольно закатываются от сводящего с ума давления на простату, когда Тэхён замирает внутри и намеренно стимулирует чувствительную точку. Это почти так же хорошо, как ощущать его внутри полностью, за чем Чонгук и рвётся, когда насаживается сам и вжимается лопатками в грудь Тэхёна со сладостно громким стоном, теряя всего себя в столкновении их бёдер. — Тише, — корит его вкрадчивый голос, отдающий довольством, — или тебя услышит весь дом.       Тэхён умалчивает о том, что не позволил бы никому другому услышать и взглянуть на такого Чонгука — доверчиво разбитого, уязвимого и немыслимо красивого в своём удовольствии. Тот его собственничество разделяет, повинуясь ревностному наставлению тем, как сгребает волосы Тэхёна на загривке и капризно тянет за пряди, оборачиваясь, чтобы впиться в его ухмыляющийся рот поцелуем.       Наслаждение в соитии со страстными поцелуями скапливается там, где ритмично вбивается в него член, пока Тэхён обвивает его тело и вжимает в себя до развязных шлепков, самой приятной болью опаляющих ягодицы. Тягостное пекло разливается по бёдрам и стекает к низу живота, стоит члену оказаться в Чонгуке под нужным углом. Он чувствует подступающий оргазм, подаётся ему навстречу, отчаянно желая обхватить себя и достигнуть пика, но так же сильно нуждаясь в том, чтобы прийти к этому без лишней стимуляции. Лишь от того, как заполняет его Тэхён и как мучительно выкраивает под себя его податливое словно плавящийся воск тело, пока их губы разрываются с позорно горячим звуком и натянувшейся нитью слюны.       Чонгук распахивает рот, чувствуя скапливающийся на языке всхлип готового вот-вот разорваться узла пекущего наслаждения, однако ему не дают достичь оргазма так просто. Тэхён перехватывает его член у самого основания, сжимая плоть в жестоком кольце пальцев, и тем самым не позволяет окунуться в маячащее на дрожаще вцепившихся в него кончиках пальцев удовольствие.       Несогласно хныча, Чонгук пробует извернуться и требовательно сжимается на члене, но тот покидает его так же стремительно, как покинул наступавший оглушительно спешно оргазм. Его бесцеремонно опрокидывают на спину, и ноги разъезжаются в стороны сами, обессиленные от изнурения и всё ещё томящегося на поубавившемся огне наслаждения.       В отчаянном порыве Чонгук тянет руку между раскрывшихся бёдер и хочет заполнить себя хотя бы пальцами, если его так грубо и цинично лишили до безумия горячего и в меру толстого члена. Пальцы с ним даже близко не сравнятся, но он всё равно стреляет в Тэхёна возмущённым взглядом тлеющих угольков глаз, намереваясь завершить начатое, пока его юркое запястье так же скоро не перехватывают. — Будь терпеливым, хён.       Тэхён вжимает его руки в постель по обе стороны от Чонгука, взвинченного и беззастенчиво извивающегося, и втягивает мочку его уха в жаркий плен рта. Язык играется с многочисленными проколами, и Тэхён улыбается дрожи, которая крупно берёт запредельно чувствительное тело под ним от произнесённого со снисходительностью обращения.       Многого и не нужно, чтобы сбить его спесь. Пара касаний, и Чонгук растекается под ним поднесённой к огню свечой, воспламеняющейся от поцелуев и мазнувшего по коже языка.       Тэхён с ним ещё не наигрался. — Ты бы хотел мой рот?       Его шёпот вкрадчиво ласкает влажную от испарины и касаний губ шею, опаляя своим дыханием. — Я бы хотел, чтобы он заткнулся, — слышится в ответ бездыханное бормотание, но выходит совсем не угрожающе.       Тэхён в колких словах различает свой намёк и игриво улыбается, что укрывается от чужих прикрытых глаз. — Могу обеспечить.       Чонгук не успевает спросить, что скрывается за раздавшимися подозрительно согласно словами. Всё, что ему удаётся, — это устремить рассеянный взгляд вниз, туда, где Тэхён соскользнул вдоль его тела вплоть до призывно измазанного в предсемени члена, прежде чем истекающую плоть обжигает касание губ.       Тэхён берёт сразу наполовину, втягивая щёки и лаская головку давлением сжавшегося горла. От сокрушительной и столь внезапной стимуляции Чонгук взвивается на постели, но сильные руки тут же вдавливают его непослушные бёдра в матрас и не оставляют иного выбора, кроме как принимать даруемую ему ласку. Ладони суматошно шарят по простыне, пока не вцепляются в измявшуюся ткань наволочки, а сам Чонгук не прогибается навстречу жаркому рту, откидывая голову на подушку и вжимаясь затылком так, что натягивается усеянная метками шея под ненасытно смакующим его взглядом.       Пальцы незаметно проскальзывают между ягодиц и ловят капли просочившейся наружу смазки. Тэхён проталкивает её обратно внутрь и выпускает член сорвавшегося на вскрик его имени Чонгука, чтобы припасть губами к напряжённой мошонке.       Бешеная стимуляция оставляет без дара речи и какой-либо, даже самой слабой попытки воспротивиться вершимой Тэхёном пытке. Чонгук гнётся в пояснице и жалобно хнычет, разрываясь между тем, чтобы насадиться на пальцы и толкнуться в нежный, сводящий с ума жар умелого рта.       Удовольствие кажется непомерно большим для его тела, напоминающего переполненный до краёв сосуд. Ему так хочется излиться и отпустить мерцающий запредельно близко оргазм, и пальцы Тэхёна в переплетении с его губами доводят его до этого позорно быстро.       Предупреждение даже не успевает скопиться на непристойно раскрытых губах до того, как Чонгук содрогается и кончает, изливаясь прямо на подставленный язык. Тэхён сыто облизывается, собирая с губ последние капли, пока опустошённое тело под ним подрагивает в афтершоках. Чонгук дышит с трудом, чувствуя усеявшие кожу всплески оргазма и то, как покидают его в очередной раз надсадно ласкавшие пальцы.       Кажется, что у него наконец получится урвать передышку и вернуться в своё тело, но Тэхён не оказывает ему эту милость. Поднимаясь на колени, он раскрывает и без того ослабленные бёдра и подтягивает несопротивляющегося Чонгука ниже, чтобы до упора насадить на свой ставший лишь твёрже член.       Чужой зацелованный рот распахивается в беззвучном крике от бешеной чувствительности. Чонгук теряет грань между наслаждением и изнурением от оргазма, от которого ему не позволили оправиться. Теперь Тэхён использует его тело для своего удовольствия, ритмично вбиваясь в податливую тесноту, и чувство наполненности так скоро после выжатого из Чонгука пика оставляет разве что принимать всё то, что парень захочет ему дать.       Ошмётки мыслей ускользают от него, пока ногти мстительно скребут по крепко держащим его бёдра рукам, а сам Чонгук, вопреки изнеможению, подаётся навстречу набравшим силу толчкам. Его теплота обволакивает учащённым сокращением стенок, в которых всё ещё так маняще хорошо и туго, и Тэхён ускоряется вопреки скопившимся в глазах Чонгука слезам чрезмерного ноющего наслаждения и заставляет принимать всю приличную длину.       У Чонгука в горле хрипит от подёрнутых голодной, испепеляющей поволокой глаз. Тэхён скользит в нём глубокими, требовательными толчками члена, пульсация которого ощутима даже сквозь латекс, и опускает ладонь угрожающе близко к наливающейся силой плоти Чонгука, надавливая на низ живота там, где вбивается тугая головка. — Тэхён, я не могу!.. — взмаливается он, с трудом связывая два слова, только чтобы те обратились в жалобный всхлип.       Его мольбу о милостивой пощаде перебивает лишённый сожаления и сострадания голос. — Можешь.       Не терпящий пререканий тон обрывает все задатки неискреннего сопротивления. Ладони Чонгука судорожно цепляются за уже усыпанные лунками ногтей плечи, стоит Тэхёну вернуть их близость и опуститься на нуждающегося в якоре против стремительно подступающего оргазма Чонгука. Он впивается кусачим поцелуем в бешено бьющуюся под языком жилку, побуждая выгнуться дугой и тесно вжаться во вдавливающее его в кровать тело. Заключённый между ними член, позорно напряжённый и истекающий смазкой, вздрагивает от столь нужной стимуляции, и пальцы до отметин вцепляются в исписанную следами необузданной страсти кожу по мере того, как невыносимое удовольствие достигает своего пика.       Чонгук чувствует дикую пульсацию, с которой Тэхён кончает, совершая последние толчки в завлекающей, истерзанной тесноте. Он даже не осознаёт, что испытал второй по счёту оргазм, пока не чувствует, как размазывается между их телами выплеснувшаяся из него белёсым разрядка, когда Тэхён опускает весь свой вес на его призывно льнущее в объятия тело.       Руки тесно обвивают его талию, в то время как губы Тэхёна вжимаются у самой челюсти, тронутой бисеринами испарины. Внутри так жарко и мокро, вопреки препятствующему презервативу, и Чонгук зажмуривает веки и проклинает чёртов латекс за то, что не может почувствовать Тэхёна во всей его красе. — В следующий раз покажем друг другу справки, — измотанно шепчет он и слабо ведёт бёдрами, выжимая из них обоих последние отголоски оргазмов. — Хочу чувствовать, как ты кончаешь в меня.       На губы пробирается улыбка, когда Чонгук чувствует, как отзывается на это не успевший опасть член, всё ещё удерживаемый внутри него. Тэхён бормочет что-то нецензурное в его шею, которую продолжает осыпать беглыми поцелуями, пока не отлепляется от него и не находит вернувший себе беснующихся чертят взгляд.       Когда он подаёт голос, то в его гортанной хрипотце слышится надежда. — В следующий раз? — Я не трахаюсь без обязательств, Тэхён.       Глаза перебегают по его лицу, будто пытаются уличить в неискренности. Однако Чонгук не тушуется и смотрит так же уверенно и изнеженно, насколько это позволяют слипшиеся от слёз ресницы и раскрасневшиеся в уголках глаза.       Распростёртый вот так, под Тэхёном, в его жарких объятиях и с ожогами его поцелуев на коже, он не понимает, как мог бегать от этого целых два года. Сердце и не думает замедляться, а в ушах до сих пор шумит, и ладони Тэхёна на нём кажутся такими правильными, как и решение пойти проветриться на веранду и принять предложение отдававших терпким табаком губ.       Кажется, что дыхание затаивается в осушенном стонами горле, пока лицо над ним не трогает улыбка. Тэхён наклоняется к нему и вовлекает в поцелуй, так ярко отличающийся от всех их предыдущих, но кажущийся самым нежным и трепетным из всех, которыми они успели обменяться.       Чонгук не может дождаться, чтобы целовать Тэхёна так каждый день. — Ты от меня теперь не убежишь, — подтверждает эту перспективу шепчущий голос, стоит Тэхёну вернуть лицо в изгиб его плеча. — Я и не бегал, — продолжает гнуть своё Чонгук, но выходит слабо и без ощутимого протеста.       Ладонь обхватывает его бедро и ласково поглаживает, побуждая сильнее обвить накрывшую Чонгука талию.       Тэхён в его шею мягко улыбается. — Но я всё равно тебя нагнал.